- Тем показательней, - возразил Митрадат. - Ведь если бы тебя хотели выставить мятежником, то, согласись, никто не представил бы царю речи, обращенной к народу, а представил бы тайное письмо, вроде этого, - и тут Митрадат вынул из складок одежды пергамент. Это было письмо, от царского зятя, Оронта, давнего врага Тирибаза, к одному из командиров, Дадухии, в нем Оронт спрашивал в числе прочего, нельзя ли надоумить на скандал греческих наемников.
Митрадат ушел, а наместник долго стоял, закрыв глаза. "Как будто Оронт или Митрадат, или царь может причинить мне зло, - думал он. - Как будто кто-нибудь, кроме меня самого, может причинить моей душе зло!"
Наконец он открыл глаза и увидел, что в забытьи разорвал длинный белый пояс, который поклонники Ахура-Мазды носят с совершеннолетия и концами которого машут каждый раз, когда хотят прогнать злых духов.
На площади воины успокоились, выдали зачинщиков мятежа и уже несли откуда-то свежие розги; конники Таха все так же глядели на греков.
Тем же вечером Клеарх и Tax отправились поговорить с Дадухией. По возвращении Клеарх сказал командирам, что Дадухия в походе участвовать не будет, так как помер от какой-то порчи, a Tax уткнул глаза в пол и покраснел, как девушка, так как Ахура-Мазда запрещал персам лгать.
* * *
Клеарх и внук Тирибаза Tax высадились на острове в середине лета, в месяце гармападе; и на третий же день было сражение. С обеих сторон дрались греческие наемники: одни дрались за свободу Ионии, другие - против тирана Эвагора. Что же до армянских конников, товарищей Таха, в войлочных шапках и с тростниковыми луками, - эти дрались с вишапами.
Все, однако, кончилось ничем: войска развернуло, как гигантский жернов, правое крыло персов опрокинуло левое крыло Эвагора, а правое крыло Эвагора стало на место левого крыла персов.
Tax, по общему мнению, дрался лучше всех; его стащили с коня веревкой с петлею, он отбился, но коня увели.
Вечером Клеарх явился к Таху в багряный шатер с серебряными колышками. Возле шатра копошились двое рабов, копая канавку для отвода воды. Клеарх вошел; Tax лежал на ложе, завернувшись с головой в покрывало с золотыми кистями и плакал. Клеарх стал его утешать по-персидски и говорить, что Диотим (командир Эвагора) не получил преимущества.
- Конь мой, - ответил Tax, перевертываясь, - у Диотима. Золотистый, и белые кольца на ногах.
"Да, - подумал Клеарх, - все-то я не выучусь по-персидски".
Он, собственно, вот зачем пришел: перебежчик донес, что Эвагор посылает в город Амафунт отряд и ящики с казной. Если взять сотню всадников, можно догнать и перебить ночью.
- Кто же станет драться ночью, когда не видно ни доблести, ни трусости? - возразил Tax.
* * *
А на следующий день Бион переоделся в крестьянскую одежду и пошел посмотреть на вражеский лагерь.
Вот он вышел за ворота, идет и видит: впереди какой-то плешивый старик погоняет ослика, на ослике бурдюки с вином, едет торговать во вражеский лагерь. Тут Бион подумал: "Клянусь Зевсом! Ведь это будет подозрительно, если я явлюсь с пустыми руками!" Бион связал плешака и кинул в канавку, а ослика погнал дальше сам. По дороге пришло ему в голову, что неплохо бы убедиться, что за товар продаешь, да и солнышко припекло.
Ручья, однако, поблизости не нашлось. Бион подумал и выпил неразбавленного вина, и оно ему так понравилось, что он пробовал товар еще три раза.
Вот к полудню пришел он во вражеский лагерь, а вино в нем уже играло. Он стал осматривать лагерь и продавать вино и, когда все распродал, сел у костра и заслушался оратора. А оратор говорил, что персы, не сумев покорить эллинов оружием, решили добиться своего деньгами, и не кто иные, как они, единственная причина раздоров в Элладе. "И вот пример, - говорил оратор, недавно Агесилай завоевал половину Азии, разграбил и Сарды, и Даскилий! И Тиссаферна провел, заставил сатрапа ждать его со своим войском в Карий. А спартанец отправился во Фригию. И тогда-то, почуяв гибель, персы послали в Элладу сражаться тридцать тысяч золотых царей, нарисованных на золотых дариках, и по всей Элладе города возмутились против Спарты, и эфоры велели Агесилаю возвращаться.
Не лучше ли было бы, однако, всем грекам объединиться и искать общих выгод в войне против персов? Разве справедливо, чтобы эти люди, изнеженные и малодушные, рабы по природе, ходили в волочащихся одеяниях и золотых браслетах, а свободные эллины получали от них жалкую наемную плату? И, клянусь, их раззолоченное оружие не прибавляет им силы, зато прибавляет зависти у их врагов".
Бион, человек прямой и открытый, заслушался оратора, ведь сам он хотя и аркадянин, служил наемником в войсках у Агесилая и очень жалел, что вместо того чтобы идти за сокровищами Вавилона, пришлось возвращаться в Элладу. И он сжал кулаки и громко закричал:
- Клянусь Зевсом, ты прав, афинянин!
Тут на него стали оборачиваться, и один сказал: "Что тебе за дело, киприот, до эллинов". А другой: "Да ты по выговору аркадянин". А третий: "Да уж не лазутчик ли ты?" Тут Бион хотел было убраться восвояси, но оратор закричал: "Отведем к командиру, пусть разбирается!" Схватили под локти и повели. Тут холодный пот прошиб Биона, так что весь хмель с него слетел, и он стал говорить, что живет за соседним леском и участок у него три плефра, чеснок да лук-порей. И тут - надо же такому случиться - вдруг из толпы выскочил тот самый плешивый старикашка, у которого Бион забрал по пути вино, вцепился, как репей, и закричал:
- Это вражеский лазутчик, и вино, и осла он отнял у меня! - весь трясся от жадности и колотил грека руками и ногами, так что многие наемники стали даже возмущаться, что плешак готов человека из-за осла съесть.
А плешак заплакал и сказал:
- Люди добрые, отведем его не к Евкрату, а к Диотиму, потому что повесят его все равно, но Евкрат заберет моего осла себе, а Диотим подарит его мне…
Посмеялись и пошли к Диотиму. Того, однако, в палатке не оказалось.
Напротив был дровяной сарай, Биона отвели туда, и крестьянин стал опять его бить и привязывать к столбу посредине так старательно, что Бион сказал ему:
- Эй, приятель, я не виноградная лоза!
Наемники, соскучившись, ушли; плешака оставили в сторожах. Тот, наконец, выдохся, вынул из-за пазухи лепешку и стал ее есть. Биону было досадно, как никогда в жизни, и при виде лепешки так и заурчало в животе.
Он вздохнул и сказал:
- А все-таки это была замечательная речь.
- Друг мой, - откликнулся плешак, - это была очень глупая речь, потому что Агесилая победили не персидские деньги, а спартанская ограниченность. Не сам ли он выбирал: защищать родину или повторить подвиг Кира? Тому, кто задумал покорить Азию, надо думать не о единстве греков, а о единении наемников, а про Грецию забыть, что она существует.
Тут плешак снял бычий пузырь с головы и бельмо с глаза - и Бион увидел, что пред ним не кто иной, как Клеарх.
- Надеюсь, я не сильно тебя бил, - сказал Клеарх, распутывая узлы, но иначе мне не поверили бы и не оставили с тобой вдвоем. И потом, это тебе наука за простодушие: как же ты утром не удивился, встретив сразу за воротами одного лагеря крестьянина, который идет к другому лагерю! А если б я был вражеский лазутчик?
Вот они раскопали крышу сарая и выбрались, а напротив, у белой палатки, стоял конь, золотистый, с широкой спиной и крутыми бедрами, с белыми кольцами на ногах. На морде у коня была торба с ячменной толкушкой.
Неподалеку спал конюх. Клеарх накинул на себя его плащ, подошел к коню и стал снимать торбу. Конюх зашевелился. Клеарх быстро нагнулся и сделал вид, что сыплет в торбу зерно. Конюх принял его за товарища.
- Не надо, ему уже давали, - спросонок сказал он.
Клеарх стал гладить коня. Конюх заснул.
- Что ты хочешь? - тихо спросил рядом Бион. - Если мы украдем коня, начнется переполох. А если мы уйдем тихо - смотри, они все пьяные, можно ночью напасть и разбить их.
Клеарх передернулся в темноте и сказал:
- Стыдно ночью… тьфу, то есть я хотел сказать, стыдно греку воевать против греков. Ты вот о чем подумай: если бы всеми наемниками и с той и с другой стороны командовал один человек, кто бы против нас устоял?
Клеарх вскочил на золотистого коня, Бион на гнедую кобылу. Они ускакали, но переполох и в самом деле был ужасный.
* * *
Через месяц с основным войском прибыл Тирибаз. Дела сразу пошли на лад - Тирибаз был отменным командиром. Он разбил Эвагора и запер его в Саламине, а на море при Китии его зять, флотоводец Глос, разбил ионийский флот.
Греческие наемники любили Тирибаза беспредельно; изобилие награбленного в лагере было таково, что бык стоил драхму, а раб - три драхмы. Тирибаз велел устроить рынок и дал остров на разграбление, полагая, что этим скорее склонит Эвагора к миру, и, кроме того, зная, что война, которую он ведет, совершенно бесполезна и Эвагор отложится, едва персы уйдут с острова. А того, что Эвагора можно казнить как тирана, Тирибаз и не подозревал, потому что у персов только такая война считается справедливой, при которой противнику оставляют и жизнь, и владения.
Впрочем, помимо греческих наемников у Тирибаза были и другие: фракийцы, пафлагонцы, меоты, кадусии - войско должно состоять из разных племен, так как одноплеменников нельзя использовать для наказания друг друга.
Были также и финикийцы. Несмотря на то, что они составляли большую часть населения острова, они не воевали, а лишь предоставили свои корабли для перевозки войск и следовали за армией, скупая и продавая. Если бы финикийские купцы умели воевать, они бы покорили весь мир. Но если бы они умели воевать, они бы не были купцами.
Итак, народов было множество, а способов войны всего два: персидский и греческий.
Персы были всадниками и лучниками; шли в бой разряженные, как на пир или на свадьбу, потому что бой был для них пиром и свадьбой; они считали за честь погибнуть на глазах вождя и думали, что единственное имущество, которым владеешь по справедливости, есть имущество, добытое мечом или подаренное вождем. Персы наряжали своих коней, как возлюбленных, а жрецы их носили шапки, похожие на шлемы, а доблесть их была такова, что они под началом Кира завладели почти всеми обитаемыми землями мира и народы под их властью были многочисленны, как морской песок; а самих персов было очень мало. Не иначе, однако, как кто-то из морского песка проклял их. Персы полагали, что пир и битва одно и то же, только предки ходили на битвы, а потомки - на пиры. Предки не сражались, а вели поединки, и потому потерянный конь значил то же, что проигранное сражение. И потомки думали так же, только полагали: если конь есть победа, почему бы не вернуть его воровством?
Кир пообещал своим всадникам, что все остальные народы будут рабами персов, а среди самих персов царь будет первым среди равных; и теперь они не терпели не только высшего, но и равного себе и ненавидели рабство, но еще больше рабства они ненавидели свободу, ограниченную правом, а любили лишь своеволие, не ограниченное ничем.
Несомненно, все в мире получает друг от друга возмездие за несправедливость - и не только за нее.
Кир сам сражался перед строем и сам убивал царей, а кого не убивал, тех прощал. Артаксеркс, нынешний царь, тоже собственной рукой поразил в сражении мятежника Кира. Да, поразил да еще велел залить медью глотку одного карийца, спьяну хваставшегося, что Кира-де убил он, кариец.
Второй способ войны был греческий; тут сражался не всадник, а пехотинец; не один, а в тесном строю, не в поединке, а в сражении.
Когда-то Кир раздал своим всадникам земли и рабов, чтобы те могли заниматься лишь войной. Теперь разбогатевшие персы уклонялись от войны, а обедневшие персы не могли снарядить коня с подобающим блеском, и воинов-всадников становилось все меньше.
Когда-то полис раздал своим пехотинцам равные наделы, чтобы у тех были средства защищать отечество; теперь земли были проданы, и разорившиеся пехотинцы либо требовали их обратно, либо добывали деньги за границей, и воинов-наемников становилось все больше.
* * *
Говорят, что мертвые не видят живых, а только чуют их по запаху. Ну, а что живые не видят мертвых, в этом каждый может убедиться сам. Тем не менее мертвые благодетельствуют живым и наоборот - через тех, кто умеет видеть оба мира.
Также и народы редко понимают друг друга, и бывает даже, что можно сражаться - и не понимать, боготворить - и не понимать.
Тирибаз был самым проницательным человеком из тех, кто не видит мертвых. Он все больше приближал к себе Клеарха, так что внук его, красавец Tax, не ведая сам, ревновал деда к Клеарху.
Tax не расставался с греком с тех пор, как тот вернул ему коня; Клеарх рассказывал о Гераклее, Tax - об Армении; они говорили о женщинах, лошадях и вине и еще о том, что ионяне, конечно, одержали бы победу, будь Тирибаз на их стороне и понимай греков получше.
Как-то ночью они втроем объезжали посты; проехали по ночному лагерю и остановились, осматривая осадную башню на колесах. Эта башня была единственная помощь от финикийцев; греки таких машин тогда не имели, народ скупился на строительство; тиран Дионисий, однако, отобрал с помощью финикийских машин у финикийцев же пол-острова.
Башня была чуть обуглена, мокрые кожаные ремни нехорошо пахли, на вершине качалась доска, огороженная с трех сторон плетнем, а с нее свисал канат. Пел сверчок и издалека доносились крики людей, флейт и свиней.
Tax ухватился за канат, раскачиваясь и болтая ногами. Клеарх и Тирибаз сели возле на приступок.
Туг надо сказать, что Клеарх удивительно быстро схватывал языки, на которых говорили в войске; по-персидски он теперь говорил отменно и видел, что персидский язык гораздо больше похож на греческий, чем, скажем, карийский или арамейский.
Язык, однако, похож, а речь - различна. Эллинская речь была тем могущественней, чем больше людей о ней знало, а персидская - тем могущественней, чем меньше людей о ней знало. Так что эллины, произнося слова вслух, вынуждены жить в соответствии с ними - это и называется убеждения; поэтому-то эллинская речь имеет смысл тогда, когда устремлена к истине; персидская же имеет смысл, лишь будучи ложью; эллины говорят с единомышленниками, персы - с соучастниками.
Клеарх спросил у кшатрапавана:
- Объясни мне одну вещь. Я заметил, что греки и персы о давних и недавних событиях рассказывают по-разному. Вот, например, о свидании Агесилая и Фарнабаза. Бион говорит, что Агесилай предложил Фарнабазу союз против царя, а тот ответил: "Если царь назначит меня полководцем, я буду сражаться против вас. Если же он пришлет другого военачальника, то я стану на вашу сторону". A Tax говорит, что Фарнабаз сказал: "На мои деньги вы выиграли войну с афинянами. Не хочешь ли стать моим союзником в войне против царя?" Так что же из этого правда? И мог ли Агесилай разбить царя?
Тирибаз. Агесилай - умный человек. Он, например, понял, что пехоте не покорить Персию, и стал разводить коней, хотя разводить-то нужно всадников. Очень многим он был обязан Фарнабазу. Ведь злейшим врагом и Фарнабаза, и спартанцев был в то время Тиссаферн. И Фарнабаз сначала сумел сделать так, что Агесилай разорил Лидию, а потом сумел оговорить Тиссаферна перед царем, так что царь послал Титравста с приказанием его казнить, и это был поистине царский подарок грекам и Фарнабазу.
Но потом Фарнабаз увидел, что Агесилай воюет, как грек, а не как перс, и не ему покорить Азию.
Клеарх. Что же значит воевать, как грек?
Тирибаз. Воевать, как грек, значит: захватить чужой город с тем, чтоб сжечь его дотла как торгового соперника, или с тем, чтобы установить в нем наилучший, по мнению победителя, государственный строй. Воевать, как Кир, значит: предоставить граждан собственному разумению и, если можно, прежним правителям, а довольствоваться податями.
Агесилай не умел воевать, а умел лишь грабить. И вот пример: вместо того чтоб отправиться с войском в Карию, где сооружался вражеский флот, он отправился во Фригию, где можно было только грабить. И жаден он был настолько, что, когда Спифрадат разгромил Фарнабаза, спартанец потребовал у Спифрадата всю добычу, и после этого и Спифрадат, и пафлагонцы недолго оставались в союзе с ним. А когда у Агесилая оказалось довольно награбленного, он опять рассудил, как грек: чей искать славы за горами, подумал он, свезу-ка я лучше к морю все это добро и с выгодой продам. И, надо сказать, о его отступлении известно было загодя, потому что Агесилай, радея друзьям, приказал им покупать все захваченное по дешевке, так и объяснял, что армия пойдет к морю, а не в глубь материка.
Клеарх. Ты, однако, говоришь с пристрастием и не хочешь видеть отличия греков от прочих варваров, от саков или арабов…
Тирибаз. Напротив, я в последнее время совсем по-другому думаю об эллинах. Я думаю, что у вас главный принцип - как вы сами говорите, "автономия полиса". Потому что главный принцип - это то, во имя чего объявляют войну, а ваши города дерутся, как раз обвиняя друг друга в посягательстве на чужую автономию. Поэтому никакого единства выше городской автономии вы не хотите; слова "царь" и "царство" считаете бранными, и только те, кого вы называете тиранами, как Дионисий или Эвагор, умеют подчинять протяженные пространства. Ведь они, завоевав город, берегут его жителей как подданных, а не уничтожают как торговых соперников.
Клеарх. Стало быть, тот, кто воюет, как грек, не покорит Азии?
Тирибаз. Нет. Но тот, кто воюет, как перс, покорит Европу. Вы, греки, правильно считаете, что золотой век - позади, как Марафон и Платеи. Что же до персов, многие полагают, что время добра, Визаришн, расположено в будущем. Этого я, впрочем, не знаю. Знаю другое: с каждым днем в мире все больше железа и доспехи все прочней. Конь может унести много железа, а пехотинец от него устает.