Основываясь на нелепом наряде и на том, что Боб не стал бы якшаться с незначительным человеком, Сандрина решила, что Б. П. по крайней мере рок-музыкант, не из самых известных, не с обложки "Роллинг стоуна". Когда они выкурили косяк в качестве замены спиртного, Б. П. почувствовал, что будут осложнения - такой забористой травы он еще не пробовал. Он обиделся, когда Сандрина включила телевизор, но она сказала: "У стен есть уши", объяснив, что иммиграционное ведомство сидит у нее на хвосте. Во Франции она жила в шато, но в "Amerique" вынуждена скрываться от неофашистского правительства в мотеле. Совсем отказаться от своей легенды она не могла, но главным ее мотивом было получение не зеленой карты, а тысячи долларов, которые задолжал ей Боб за сексуальные услуги. Не будет ли Б. П. настолько джентльменом, чтобы покрыть долг друга бедной девушке? "Я должен подумать", - сказал он в кулак как в микрофон. Конопляный дым уже клубился в его мозгу, и совет молодых йогов "слушай свое тело" представлялся сейчас не слишком привлекательным. У него на глазах Сандрина переоделась в более удобный наряд - мягкое полотняное платьице, доходившее до середины бедер. Говядина в животе у Б. П. забеспокоилась и стала мычать. Сандрина сняла с него шляпу и, отскочив, словно ее ткнули стрекалом, объявила, что более уродливой шевелюры на свете не найти. На его счастье, она опытный косметолог. Она отвела его в ванную, велела нагнуться над унитазом и коротко, до щетины, остригла ножницами. Ему это было безразлично, но при виде слоя волос на воде он вспомнил библейского Самсона, остриженного Далилой. Когда она спустила воду, покрытый волосами водоворот оказался похож на коровью задницу. Операция закончилась голубым ополаскивателем, и тут Б. П. вспомнил вещий сон Делмора о том, что он вернется с жуткой прической! Господи, загадочная штука жизнь. Они обнялись перед большим зеркалом в ванной, и Сандрина выпустила из заточения его конец. Он казался чужим и далеким, тычась в ее теплое полотняное платье в поисках мишени. "Non, non, поп", - шептала она, направляясь к кровати. Они улеглись по-старинному, валетом, в позиции, которую она предпочитала, по словам Боба. В наркотическом тумане ему все годилось, а эта восхитительная дева, несомненно, знала свое дело. Без глухого воздействия пива, мяса и марихуаны все кончилось бы вмиг. Мир казался темным, поэтому он открыл глаза и между двумя округлостями ягодиц увидел в телевизоре Винсента Прайса. Это был очень старый фильм ужасов с парашютами, которые не раскрывались, - подходящая метафора для его жизни. Делмор жаловался, что в современных авиалайнерах не обеспечивают парашютами. Она стукалась о его подбородок, и он чувствовал, как ее руки движутся по его икрам, щиколоткам к единственному, что на нем надето, - к носкам. Пальцы добрались до ступней, как раз когда аэроплан Винсента колыхался в облаках между ее полушариями, и она пробулькала: "Подарок для Сандрины, мерси". В момент разрядки, стащив носки и отшелушив две полусотенные, она закричала: "Ах ты дармоед!" Она вскочила со слезами на глазах и затрясла жалкими купюрами, которых он ей, в сущности, не дарил. Пока он быстро одевался, она угрожала призвать мафию - он что-то смутно слышал о мафии, но сейчас, в постнаркотической паранойе, возможным представлялся любой ущерб. До сих пор, а ему уже было сильно за сорок, он не представлял себе, что половой акт может подействовать угнетающе. Когда Б. П. натягивал брюки, она полезла за бумажником, который он предусмотрительно оставил в своей комнате, и оба снова повалились на кровать. Лежа ничком, она лягалась и притворно рыдала, а он встал и решил, что это самый прелестный зад в его жизни, и настроение у него ощутимо улучшилось. Когда он подошел к двери, взялся за ручку и кинул на Сандрину последний взгляд, она умоляюще протянула руку за добавкой наличных - ничуть не менее привлекательная, чем давешняя божественная артистка на студии. У себя в комнате он выпил полтора литра из своей ценной водяной заначки и без единой мысли уснул.
Телефон зазвонил в одиннадцать двенадцать утра. Б. П. уже лежал с открытыми глазами и думал о мудрой присказке Фрэнка: "Куда ты пришел, там ты и есть". Можно ли оспорить проницательность этого наблюдения?
- У нас рандеву с судьбой. Настроение великолепное. А у тебя? - Боб говорил так громко, что у Б. П. зазвенело в ухе. После изречения Фрэнка он стал обдумывать слова молодых йогов насчет того, что глаза и руки есть повсюду на теле и во всем теле, - это значило, что у тебя большие резервы, только захоти их использовать. У этой пары изречения были в большой чести - приклеены и прикноплены по всему дому.
- Б. П., ты тут? - Боб слышал его дыхание, но и только.
- Да. Я задумался.
- Ты встретился с красивой Сандриной?
- Можно сказать, да. Ты веришь в эволюцию?
- Все верят, кто видел "Планету обезьян", но что это тебя разобрало?
- Я подумал, не может ли быть так, что происходишь от медведя, а не от обезьяны?
- Не думаю, но наука не мой конек. Дело не отменяется?
- Нет. Если согласен, давай двинем на рассвете. Шарон сказала, что это в получасе езды.
- Поднимись ко мне в номер и выработаем стратегию. Я закажу завтрак.
Смыв сон с лица, Б. П. был озадачен своей стрижкой и синеватым тоном головы. Тем больше причин надеть шляпу. Сандрина та еще штучка. В носках сильно чувствовалась пустота, оставшаяся от полусотенных, и он по-новому разместил свои триста семьдесят долларов. При такой таксе минет станет недоступен простому человеку, и одна только инфляция обеспечит супружескую верность - конечно, если ты женат.
Перед тем как сесть в машину, он придумал подразнить Сандрину и сунул ей под дверь свеженький доллар, чаевые, которых ей хватит на треть чашки кофе, чтобы встретить новый день, уже подававший признаки терминального смога. В глазах и носу у него засвербело, как возле горящей свалки с автомобильными шинами; впрочем, возможно, это подходящая погода для его предприятия. Желтоватое небо глядело угрожающе, и он провел пальцем по растрескавшимся губам, вспоминая причину повреждения. Фрэнк рассказывал ему, что индейские воины перед тем, как вступить в битву, говорили: "Сегодня подходящий день, чтобы умереть", но в нынешней ситуации это было, пожалуй, чересчур. Скромное ранение вполне уместно, но замахиваться, как говорится, на большее он не хотел. Не хотел он и еще одного сеанса с красоткой брюнеткой Сандриной, по крайней мере за такую цену. С сотней долларов можно протянуть целый зимний месяц, если вести себя аккуратно. Двое ветеранов Второй мировой войны рассказали ему в таверне, что в разоренных Европе и Японии переспать можно было за шоколадный батончик, однако ему не показался справедливым такой обмен. Самое малое, надо было бы поджарить бедной девушке курицу, сделать пюре, испечь яблочный пудинг с коричневым сахаром и не пожалеть масла.
Номер Боба поразил его своим устройством: гостиная и две спальни, одна полна книг и служит кабинетом. Он не представлял себе, что такое возможно в отеле. В гостиной рядом с накрытым столом стоял телескоп на треноге, нацеленный на бассейн. Возникал вопрос: если хочешь посмотреть на дам, почему не спуститься и не посмотреть на месте, но Боб сказал: "Так безопаснее". Б. П. немного утомился от женщин и направил телескоп на цветущее дерево со стайкой зеленых попугайчиков. К его разочарованию, Боб не знал, как оно называется, и к тому же сказал, что отель хочет избавиться от этих красивых птичек, потому что они срут на головы постояльцев у бассейна.
- А как еще им быть? У птиц нет уборных. - Б. П. взяла досада. Эти птицы были красивые, как иволги.
- Управляющий считает, что они нарочно.
- Хорошо, если так.
Б. П. сел за богатый стол. От бифштекса осталось уже одно воспоминание.
- Я заказал тебе ветчину по-деревенски, яичницу по-деревенски и жареный картофель по-деревенски. В меню не сказано, по-деревенски ли тосты, - может быть, по-пригородному.
- Не отказался бы от соуса, но не жалуюсь. Сойдет и кетчуп.
Б. П. вынул из кармана бутылочку табаско, но сразу выяснилось, что соус жжет потрескавшиеся губы.
Он загарпунил кусок копченой лососины Боба и нашел, что рыба недурна. В качестве шутки Боб заказал для Б. П. стакан морковного сока, который он вылил в унитаз, когда Боб ушел в спальню переодеваться. В водовороте морковный сок выглядел ничуть не привлекательнее, чем накануне его волосы. Боб благородно воздержался от насмешек над его синей прической. Сказал только: "С волками жить - по-волчьи выть". Из спальни он вышел в стильной камуфляжной майке и итальянском спортивном пиджаке - в честь предстоящей операции.
- Шарон сказала, что мы пытаемся окрасить мир в наши цвета, хотя у него уже есть свои, - сказал Б. П.
Он еще раз посмотрел в телескоп, заметив под попугайным деревом не птичье движение. Это была женщина в белом узеньком бикини, и, подрегулировав фокус, он увидел несколько коротеньких волосков над соском одной из грандиознейших грудей на свете. Боб заглянул и сказал, что это Нина Колдбрэд, итальянский телемагнат, решила обзавестись румяной корочкой. Когда он предложил ей виллу за ее общество, она только зевнула и рыгнула - так, по крайней мере, сказал Боб. Боб приник к телескопу надолго, а Б. П. почувствовал, что уже перебрал красоты, что на просторах Севера можно всю жизнь прожить, не увидев подобной женщины, а если выпадет такое, то станет драгоценным воспоминанием. Может быть, человеку лучше бы жилось, если бы его опыт был более ограниченным и даже не включал в себя шелкового тарана, из-за которого с прошлой ночи у него саднит лицо. Может быть, этот опыт вбил ему в голову сколько-нибудь разума, а может быть, нет.
Когда Б. П. притормозил машину перед охраняемыми воротами неподалеку от Бенедикт-Каньона, где, по сведениям, остановился Лон Мартен, Боб не на шутку занервничал. По алкогольно-туманным воспоминаниям, это был дом какого-то студийного главаря, грозы сценаристов, но какого именно, Боб не помнил. Он перетряхнул список названий студий, потом вспомнил "Юнивёрсал" и успокоился, потому что там мосты были и так сожжены после одного не особенно удачного проекта "Кто-то назвал это вторником" - о сексуальных авантюрах жены республиканца. Боб велел Б. П. нажать звонок, а когда голос спросил: "Что вам угодно?" - крикнул: "Мы из Народа!" - и громадные ворота открылись как по волшебству. Боб сказал Б. П., что хозяйка дома - активная защитница гражданских прав и специализируется по индейцам. Они проехали через кирпичный туннель - последнее слово организации охраны бог знает от чего - и очутились на громадной лужайке перед домом в тюдоровском стиле. Посреди лужайки, но недалеко от дорожки женщина в сиреневом пеньюаре и три несомненных индейца с длинными черными конскими хвостиками играли в крокет. Еще один мужчина спал под сосной. Боб усмехнулся:
- Ирония чешет в усталой заднице. Краснокожие играют в крокет.
- Не совсем так. Крокет изобрели оджибуэи, только шары вырезали вручную из древесины дуба, пораженного молнией.
От напряжения ум у Б. П. начал куролесить. Он понял, что человек под сосной, принявший сидячее положение, - не кто иной, как Лон Мартен.
Они вылезли из машины, и женщина кинулась к ним со словами: "Боб, Боб, Боб, добро пожаловать!" Боб вспыхнул от удовольствия - она помнит его имя, - но потом сообразил, что память у нее, наверное, не затуманена алкоголем. По обычаю этих краев они обнялись, и она поклонилась Б. П., приняв его за подшефного, но тот, сосредоточенный на своей цели, уже шагал через воротца к Лону Мартену. Очень крупный лакота, так, по крайней мере, значилось на его майке, преградил дорогу Б. П., поскольку Лон Мартен заверещал и полез на сосну. Б. П. осмотрел мускулатуру лакоты, потом поглядел поверх его широкого плеча на Лона Мартена, верещавшего на дереве.
- С тобой я не ссорился, вождь. Он украл у меня медвежью шкуру. В свое время я был лучшим кулачным бойцом во многих округах. И еще не совсем разучился.
- Он украл у тебя медвежью шкуру? - Лакота повернулся и посмотрел на древесного Лона Мартена, потом опять на Б. П. - Я видел медвежью шкуру вчера. Думаю, он мог ее продать.
- Мне дал ее мой дядя Делмор. Это был его медвежий талисман, он отдал его мне, когда переехал на юг и перешел на черепаховые.
- С вами, чиппевами, мы никогда не дружили, но времена изменились. Даже в наши дни нельзя красть у человека медвежий талисман.
Лакота кивнул и отступил в сторону, но теперь за Б. П. шли к дереву уже все присутствующие. Б. П. подобрал пару крокетных шаров, взвесил на ладони и метнул один в задницу Лона Мартена, высовывавшуюся из-за сука. Боб попытался схватить Б. П. за руку, но безуспешно. Лакота и Боб объяснили ситуацию хозяйке, которая заламывала руки в ужасе перед зрелищем мужского гнева - подобное происходило и с ее супругом, но в более сдержанных формах. Она остановила руку Б. П., когда он готовился запустить вторым шаром в голову Лону Мартену.
- Лон Мартен, я могу влезть и содрать тебя с дерева, как медведь! - заорал он, правда повернувшись при этом к женщине, державшей его за руку.
- Вчера на нашем благотворительном обеде Лон Мартен продал медвежью шкуру Ллойду Бенталу. Половину вырученного он намерен пожертвовать на нашу работу. Если этого недостаточно, я могу заплатить вам за нее. - Она сняла сотовый телефон с прозрачного пояска и крикнула: - Пожалуйста, мою чековую книжку!
- Нет, не можете.
Б. П. опустился на землю и спрятал лицо в ладонях, не заметив, что при имени Ллойда Бентала Боб отпрянул и лицо его приняло окраску грязного снега.
Дело зашло в тупик. Лакота и остальные два индейца сели по ту сторону дерева, а затем к ним присоединилась и женщина, решив, что происходит некое священнодействие и ей, наверное, тоже надо участвовать. Прибежала прислуга с чековой книжкой и была отослана прочь. А Боб вернулся к машине, где, к его огорчению, нашлось только три самолетных бутылочки спиртного. При одном имени Ллойда Бентала, безусловно самого могущественного продюсера-режиссера в Голливуде, все его кровеносные сосуды сжались от страха. Если пошел поперек Ллойда, о работе в Голливуде забудь. Никто не решался подсчитать, сколько сценаристов было отправлено обратно на Восток с разжиженными мозгами и высохшими яйцами.
В конце концов Бурый Пес встал, задрал голову и сурово посмотрел на Лона Мартена, который чувствовал себя сейчас как уволенный сценарист. Впервые в жизни Лон Мартен понял, что хватил через край. Когда представилась возможность продать магнату шкуру, он догадывался, что не надо этого делать, как не надо было бедному дураку Б. П. открывать проклятым васичус местонахождение кладбища. Но Ллойд Бентал пришел на благотворительный обед с двумя молодыми артистками, такими, что на Лоне Мартене задымилась кожа, не говоря уж о рулоне сотенных, от которого и свинью запрет. Белые женщины, деньги, не говоря уж о дури, всегда бередили его маленькую вороватую душу.
- Лон Мартен, если ты не поможешь мне вернуть мою шкуру, я настигну тебя и вырву у тебя сердце.
После этого недвусмысленного обещания Б. П. медленно пошел к машине, утирая рукавом слезы. Женщина проводила его до машины и спросила, где он остановился; когда он сказал: "В Сиаме", она, естественно, подумала о Юле Бриннере и Анне. Через окно она погладила по плечу Боба, превратившегося в серую соплю, и даже не огорчилась, когда Б. П. круто развернулся и дал газу, взрыв колесами дерн. Подлинная эмоция.
Это был его самый черный час, руки цепенели на руле. Движение на бульваре Сансет встало из-за аварии, и Б. П. остро ощутил крах цивилизации. Один знакомый, восьмидесятилетний финн, слетал сюда повидаться с сыном и предупредил Б. П., что "мир наполняется". Факт. Б. П. хотелось превратиться в черепаху, как в тот раз, когда они ехали через бесконечно уродливый Лас-Вегас и он просто поднял ворот рубашки и убрал голову в ее темное нутро, предпочтя собственный несвежий запах.
Не утешало и то, что Боба опять понесло и он без умолку болтал о Ллойде Бентале, о его семи "Оскарах", о его домах на Беверли-Хиллз, в Палм-Спрингсе, Палм-Биче, Акапулько, о каменном особняке на Манхэттене, о роскошной квартире в Париже, о доме на берегу в Ист-Хемптоне. Эти подробности немного отвлекли Б. П. от гневных размышлений, заставив задуматься о том, спускает ли мужик воду из труб, чтобы их не разорвало, пока он переезжает с места на место, и о том, как заедает арматуру в бачках туалетов, когда ими долго не пользуются. Потом зазвонил телефон, оборвав внутренний и внешний монолог Боба, но Боб как будто не слышал звонка, и ответил Б. П. Это была крокетная хозяйка, она хотела сообщить, что связалась с Ллойдом Бенталом, но он не желает отдавать свой ковер, и как раз когда она ему звонила, Ллойд лежал на нем, потому что ковер рождает в нем ощущение духовности. Кроме того, она позвонила мужу, разбудив его в Лондоне, и он позвонил начальнику бутафорского цеха на студии, и ковер из медвежьей шкуры доставят в "Сиам". Б. П. готов был послать ее в одно место, но тут у него зародилась совсем пока еще смутная идея, и он сказал только: "Спасибо вам, белая женщина, и позвольте сказать, что вы красиво выглядели в сиреневом платье". Несмотря на гнев, он отметил тогда ее привлекательность.
Тем временем Боб продолжал трещать, и суть сводилась к тому, что он больше не может помогать Б. П. в охоте за медвежьей шкурой: если он попадется и рассердит Ллойда Бентала, "ему никогда не видать работы в этом городе".
- Ты мог бы работать в Небраске, - вяло отозвался Б. П., оглядывая затор в поисках возможного объезда.
- Он и там меня достанет. Месть его скора и неотвратима. Он даже на животных отыгрывается. Несколько лет назад ему подарили полуволчицу. Она гадила на пол, как все звери. Ллойд велел ее выкрасить в розовый цвет, и она сдохла от смущения. Пожаловались в Общество защиты животных, но и оно побоялось Ллойда Бентала. Мне надо кормить семью, больную жену и двух больных ребят. Им нужны продукты и молоко. Я должен посылать домой пятьсот тысяч в год.
- А твоей развратной матери? - без иронии спросил Б. П.
- И ей. Ей под семьдесят пять, но, вероятно, еще ударяет по панели. Только не думай, сердце мое - с тобой.
- А машина - нет? - Б. П. понял, что возвращается к пешей жизни. Впрочем, ходьба прочищает мозги.
- Машина - нет. Машина - мой опознавательный знак. Мою машину знают все в городе, особенно полицейские. А тебе могу взять напрокат. - Голос его перешел в блеяние.
Когда Б. П. затормозил перед отелем, Боб уже рыдал от горя и страха. На глазах у изумленного швейцара они обнялись, и Боб запихнул в карман Б. П. еще денег. Он, спотыкаясь, стал подниматься по ступенькам, а Б. П. спустился наискосок к ботаническому саду - требовалась большая порция природы, чтобы собраться с мыслями. Но приходилось довольствоваться маленькой.