- Бог его знает. Работа у "Леди Уиндермир" всего на неделю. Я туда попала через человека, с которым познакомилась в "Иден Баре", он сейчас в Вене. Надо бы еще раз позвонить людям с киностудии. Потом есть один старый противный еврей, который иногда меня вытаскивает в свет. Этот все время обещает контракт, но на самом деле хочет только переспать со мной, старая свинья. Мужики в этой стране просто омерзительны. Ни гроша за душой, и при этом считают, что ты им отдашься за плитку шоколада.
- И что же ты думаешь делать, когда теперешняя работа кончится?
- Ну, немного денег мне присылают из дома. Мамаша уже припугнула меня, что перестанет помогать, если я скоро не вернусь в Англию. Родители, разумеется, думают, что я здесь с подругой. Если бы мамаша только знала, что я осталась одна, ее бы точно удар хватил. Как бы то ни было, скоро у меня будет достаточно средств, чтобы себя прокормить. Для меня тянуть из них деньги - просто нож острый. Из-за кризиса дела у отца тоже плохи.
- Послушай, Салли, если у тебя станет совсем туго с деньгами, дай мне знать, хорошо?
Салли засмеялась.
- Очень мило с твоей стороны, Крис. Спасибо за заботу, но у друзей я обычно не одалживаю.
- Разве Фриц тебе не друг? - вырвалось у меня.
Но Салли, кажется, нисколько не обиделась.
- Я, конечно, ужасно люблю Фрица, но у него денег куры не клюют. А когда у людей много денег, к ним относишься совсем по-другому, сама не знаю почему.
- Откуда ты знаешь, может быть, у меня тоже куча денег.
- У тебя? - Салли зашлась от смеха. - Я поняла, что ты на мели, как только тебя увидела!
В тот день, когда Салли пришла ко мне на чашку чая, фрейлейн Шредер была сама не своя от волнения. По этому случаю она надела свое лучшее платье и завила волосы. Когда раздался звонок, она широко распахнула дверь и громко крикнула:
- Герр Исиву, к вам дама! И многозначительно подмигнула. Я представил их друг другу. Хозяйку дома просто распирало от любезности. Она настойчиво обращалась к Салли "Gnädige Freulein". Салли, в беретке, как у пажа, засмеялась своим серебристым смехом и элегантно уселась на диван. Фрейлейн Шредер кудахтала вокруг нее с нескрываемым восхищением и любопытством. Очевидно, такие, как Салли, ей прежде не встречались. К чаю вместо обычных ломтиков бледного и неаппетитного пирога она подала огромное блюдо с пирожными-корзиночками, выложенными в форме звезды. Фрейлейн Шредер принесла нам две крошечные бумажные тарелки с дырочками по краям, образующими кружево. Позже, когда я благодарил ее за столь изысканный прием, она рассказала, что всегда подавала бумажные тарелки, когда герр Риттмейстер угощал свою невесту чаем.
- Уж в этом, герр Исиву, можете положиться на меня! Я знаю, как угодить молодой даме!
- Ты не возражаешь, если я лягу на диван, дорогой? - спросила Салли, как только мы остались одни.
- Конечно, нет.
Салли стащила беретку, уселась на диване, подобрав свои миниатюрные ножки в бархатных туфельках, открыла сумку и начала пудриться:
- Я так устала. Глаз не сомкнула прошлой ночью. У меня потрясающий новый любовник.
Я начал разливать чай. Салли искоса поглядывала на меня.
- Тебя не шокирует, когда я так говорю, дорогой Кристофер?
- Ничуть.
- Но тебе не нравится это слушать?
- Меня это не касается. - Я протянул ей стакан чая.
- Только, ради Бога, не корчи из себя англичанина. Естественно, касается.
- Ну, если хочешь знать, слушать это довольно скучно.
Она разозлилась больше, чем я ожидал, и, сменив тон, холодно добавила:
- Думала, ты поймешь. - Она вздохнула. - Но я забыла - ты ведь мужчина.
- Извини, Салли. Я, конечно, мужчина, ничего не попишешь. Пожалуйста, не сердись. Я просто хотел сказать, что такие вещи слегка нервируют. Мне кажется, от природы ты застенчива, потому и держишься так вызывающе. Я тебя понимаю, потому что и сам иногда поступаю точно так же… Только не нужно со мной этих штучек, я просто неловко себя чувствую. Даже если ты каждый раз будешь рассказывать мне, что спишь с каждым встречным и поперечным, тебе все равно не удастся выглядеть в моих глазах дамой с камелиями. Сама знаешь, что ты не такая.
- Мне тоже кажется, что я не такая, - голос ее звучал настороженно. Она начала находить удовольствие в разговоре. Мне удалось невзначай польстить ей.
- Тогда кто же я, дорогой Кристофер?
- Ты - дочь мистера и миссис Джексон-Боулзов.
Салли потягивала чай.
- А… понимаю, что ты хочешь сказать… Может, ты и прав… Значит, ты считаешь, что я должна вообще спровадить всех любовников?
- Вовсе нет. Пока они тебе доставляют удовольствие.
- Разумеется, - помолчав, мрачно проговорила она, - я никогда не смешиваю работу и постель. Для меня работа важнее всего… Но я не верю, что женщина, у которой не было романов, может стать великой артисткой.
Вдруг она умолкла.
- Крис, почему ты смеешься?
- Я не смеюсь.
- Ты всегда надо мной смеешься. Ты считаешь меня форменной идиоткой?
- Ну что ты, Салли! Отнюдь. Люди, которые мне нравятся, часто вызывают у меня смех. Даже не знаю, почему мне хочется смеяться над теми, кто мне нравится.
- Значит, я тебе нравлюсь, да, дорогой Кристофер?
- Конечно, нравишься, Салли, разве ты не знала?
- Но ты не влюблен в меня?
- Влюблен? Ну нет, только не это.
- Я страшно рада. Я хотела тебе нравиться с первой нашей встречи. Но слава Богу, что ты не влюблен в меня, потому что я, наверное, не смогла бы ответить тебе, и все было бы испорчено.
- Что ж, значит, нам с тобой повезло!
- Может, и повезло… - Салли вдруг засомневалась. - Крис, милый… мне хочется тебе кое в чем признаться. Я не уверена, поймешь ли ты меня.
- Салли, помни, что я всего лишь мужчина.
Салли рассмеялась.
- Полный идиотизм. Но я бы не вынесла, если бы ты узнал об этом сам… Помнишь, на днях ты обмолвился, что Фриц тебе сказал, будто моя мать француженка?
- Да, помню.
- И я еще ответила, что это его выдумка. Так вот, ничего он не выдумал… Понимаешь, я сама сказала ему.
- Зачем?
Мы оба расхохотались.
- Бог его знает. Наверное, хотела поразить его воображение.
- Но что удивительного, если твоя мать француженка?
- Я иногда совершаю сумасбродства, Крис. Тебе придется быть терпеливым.
- Хорошо, Салли, буду терпеливым.
- Клянешься честью, что не скажешь Фрицу?
- Клянусь.
- Нарушишь клятву - будешь последней свиньей, - закричала Салли, смеясь и вытаскивая нож для разрезания бумаги из моего письменного стола.
- Смотри, перережу тебе глотку, и дело с концом.
Потом я спросил у фрейлейн Шредер, как ей понравилась Салли. Та была в восторге:
- Как с картинки, герр Исиву. И такая изящная, такие красивые руки и ноги! Сразу видно, что она из высшего общества… Знаете, герр Исиву, я бы ни за что не поверила, что у вас есть такие приятельницы! Вы всегда казались мне тихоней…
- Ну, фрейлейн Шредер, в тихом омуте…
Она затряслась от смеха, раскачиваясь взад и вперед на коротеньких ногах.
- Вот именно, герр Исиву! Именно, в тихом омуте…
В сочельник Салли переехала к фрейлейн Шредер. Все устроилось в последний момент. Подозрения Салли усилились после моих настойчивых предупреждений, и однажды она засекла фрау Карпф в особенно крупном и неуклюже обставленном воровстве. Тут Салли, наконец, отбросила все условности, возмутилась и съехала с квартиры. Ее поселили в бывшей комнате фрейлейн Кост. Фрейлейн Шредер, конечно, была в восторге.
Рождественский обед мы устроили дома: фрейлейн Шредер, фрейлейн Мейер, Салли, Бобби, еще один бармен из "Тройки" и я. Мы хорошо посидели. Бобби снова дерзко приударил за фрейлейн Шредер. Фрейлейн Мейер и Салли беседовали, как две звезды, обсуждали перспективы работы в английском мюзик-холле. Салли рассказывала небылицы, в которые в тот момент, очевидно, почти верила: будто она выступала в "Палладиуме" и в лондонском "Колизее". На это фрейлейн Мейер поведала историю о том, как восторженные студенты провезли ее в экипаже по улицам Мюнхена. После чего Салли не составило труда уговорить фрейлейн Мейер исполнить песню "Sennerin Abschied von der Alm". После крюшона из красного вина и бутылки самого дешевого коньяка она оказалась столь созвучной моему настроению, что я даже прослезился. Мы все подхватили припев и дружно грянули: "Juch-he!" Потом Салли спела "Малышкин блюз" с таким чувством, что коллега Бобби, приняв все на свой счет, обнял было ее за талию, но вмешался Бобби, тут же строго напомнив, что пора на работу.
И мы с Салли отправились в "Тройку", где встретили Фрица. С ним был Клаус Линке, молодой пианист, аккомпанировавший Салли у "Леди Уиндермир". Потом мы с Фрицем вышли. Фриц был подавлен и ни за что не хотел мне открыть, почему. Какие-то девушки за прозрачным занавесом разыгрывали классические живые картины… Потом мы оказались в большом дансинг-холле, где на столах стояли телефоны. Велись обычные в таких случаях разговоры:
- Простите, мадам, судя по вашему голосу, вы очаровательная маленькая блондинка с длинными черными ресницами, мой тип женщины. Как я догадался? Ну, это тайна. Да, совершенно верно. Я высокий, темноволосый, широкоплечий, похож на военного, с крошечными усиками… Вы мне не верите? Тогда приходите и убедитесь сами!
Пары, обхватив друг друга за бедра, танцевали, выкрикивая что-то и обливаясь потом. Оркестранты в баварской национальной одежде улюлюкали, пили и потели от пива. В заведении воняло, как в зверинце. Потом я, кажется, заблудился и несколько часов кряду бродил по джунглям серпантина. А проснувшись наутро, обнаружил, что вся моя постель засыпана обрывками пестрых бумажных лент.
Я встал и уже оделся, когда Салли вернулась домой и прямиком прошла в мою комнату. Выглядела она усталой, но была довольна собой.
- Привет, дорогой! Который час?
- Скоро ланч.
- Да что ты? Вот здорово! Я просто умираю от голода. Не завтракала, только кофе выпила.
Она замолчала в ожидании моего следующего вопроса.
- Где ты была? - спросил я.
- Но, дорогой! - Салли широко открыла глаза, изображая удивление. - Я думала, ты знаешь!
- Не имею представления.
- Брось притворяться! Кристофер, милый, как можно быть таким вруном! Ясное дело, что это ты все и подстроил. Как ты здорово спровадил Фрица! Он был такой сердитый! Мы с Клаусом чуть не померли от смеха.
И все же она была явно не в своей тарелке. Впервые я видел, как она покраснела.
- У тебя нет сигареты, Крис?
Я дал ей сигарету и зажег спичку. Она выдохнула большое облако дыма и медленно подошла к окну:
- Я в него не на шутку втюрилась.
Она повернулась, слегка нахмурившись, подошла к дивану и уютно свернулась на нем, поджав ноги и красиво сложив руки.
- По крайней мере, мне так кажется, - добавила она.
Я выдержал паузу, а затем спросил:
- А Клаус в тебя влюблен?
- Он меня обожает.
Салли была серьезна. Несколько минут она курила.
- Говорит, что влюбился в меня с первого взгляда. Мы встретились у "Леди Уиндермир". Но пока мы вместе работали, он не решался признаться. Он боялся, что это может повредить моей карьере. Он говорит, что пока не повстречался со мною, понятия не имел, до чего великолепно может быть человеческое тело. До меня у него было только три женщины…
Я закурил.
- Конечно, Крис, я не жду, чтобы ты понял… Это ужасно трудно объяснить…
- Да, всего не объяснишь.
- Я его увижу снова в четыре часа. - Голос у Салли звучал несколько вызывающе.
- В таком случае тебе стоило бы немного вздремнуть. Я попрошу фрейлейн Шредер сделать омлет или сам его приготовлю, если она еще не протрезвела. А ты ложись. Позавтракаешь в постели.
- Спасибо, Крис, милый. Ты ангел. - Салли зевнула. - И что бы я без тебя делала?
Теперь Салли и Клаус встречались каждый день. Обычно это происходило у нас, а однажды Клаус даже остался ночевать. Фрейлейн Шредер помалкивала, но мне и так было ясно, что она обескуражена. Не то чтобы ей не нравился сам Клаус: она как раз находила его очень привлекательным молодым человеком. Дело было в том, что она считала Салли моей подругой, и ей было больно видеть, что меня оттеснили. Однако я уверен, что если б я ничего не знал о романе и Салли вздумала бы меня обманывать, фрейлейн Шредер с удовольствием приняла бы участие в этой игре на стороне Салли.
Между тем отношения с Клаусом у нас были натянутые. Если нам случалось столкнуться на лестнице, мы холодно раскланивались, как тайные враги.
Где-то в середине января Клаус вдруг уехал в Англию. Ему неожиданно предложили выгодную работу на киностудии. Когда он пришел прощаться, атмосфера в доме была такая, будто Салли предстояла тяжелая операция. Фрейлейн Шредер и фрейлейн Мейер сидели в гостиной и раскладывали пасьянс. Позже фрейлейн Шредер уверяла меня, что карты легли как нельзя лучше: трижды выпадали восемь треф.
Весь следующий день Салли провела в комнате, свернувшись на диване, с карандашом и бумагой на коленях. Писала стихи, но мне не показывала. Курила сигарету за сигаретой, смешивала себе свои любимые коктейли, но, кроме нескольких кусочков омлета, за весь день ничего в рот не взяла.
- Салли, давай я тебе еще чего-нибудь принесу.
- Нет, Крис, спасибо. Ничего не хочу. Чувствую себя блаженной и бесплотной, как святой или что-то в этом роде. Ты не представляешь себе, как это изумительно… Хочешь шоколад, дорогой? Клаус дал мне целых три плитки. Если я съем еще хоть каплю, заболею. Съешь, а?
- Спасибо, Салли.
- Не думаю, что я когда-нибудь выйду за него. Это погубит и его и мою карьеру. Видишь ли, Кристофер, он так ужасно меня обожает, что это вряд ли пойдет ему на пользу.
- Вы можете пожениться, когда прославитесь.
Салли и это обдумала:
- Нет, ничего хорошего не выйдет. Мы старались бы все время жить, как прежде, если ты понимаешь, о чем я говорю. А ведь мы должны измениться… Он такой, такой… прямо как фавн, а я как настоящая нимфа из дикого леса.
Первое письмо от Клауса пришло в срок. Мы все с нетерпением его ждали, и фрейлейн Шредер даже специально меня разбудила, чтобы сообщить эту новость. Может, она боялась, что ей не удастся его прочесть, и рассчитывала, что я перескажу содержание. Страхи оказались напрасными. Салли не только показала письмо фрейлейн Шредер, фрейлейн Мейер, Бобби и мне, но отдельные места даже прочла вслух в присутствии жены швейцара, которая пришла за квартирной платой.
С первых же строк письмо производило неприятное впечатление. Тон его был самодовольный и слегка покровительственный. Лондон Клаусу не понравился, он чувствовал там себя одиноко, еда ему не нравилась, а в студии относились к нему с недостаточным уважением. Хорошо бы Салли была рядом - она смогла бы ему во многом помочь. Но коль уж он приехал в Англию, то попытается извлечь максимум пользы: будет много работать, заработает деньжат, но Салли тоже нужно трудиться в поте лица. Работа ее взбодрит и спасет от уныния. В конце шли нежности, довольно-таки неискренние. Чувствовалось, что он уже не раз писал что-то похожее.
Салли, однако, была в восторге. Призыв Клауса так подействовал на нее, что она немедленно стала звонить в разные кинокомпании, в театральное агентство и полдюжине своих "деловых" знакомых. Правда, ничего определенного из этого не вышло, но целый день она была полна оптимизма и, как она мне рассказывала, ей даже ночью снились контракты и чеки с четырехзначными цифрами.
- Со мной такое происходит, Крис, ты даже не можешь себе представить. Я сейчас же берусь за дело и скоро стану самой великой актрисой в мире.
Однажды утром, неделю спустя, я вошел к Салли в комнату и увидел ее с письмом в руке. Я тотчас узнал почерк Клауса.
- Доброе утро, Крис, дорогой!
- Доброе утро, Салли.
- Как тебе спалось? - Она была неестественно оживлена и много болтала.
- Спасибо, хорошо. А ты как?
- Тоже прекрасно. Погода сегодня гнусная, правда?
- Да, пожалуй.
Я подошел к окну взглянуть, что там такое. И в самом деле не блеск. Салли улыбалась, приглашая меня к разговору:
- Ты не знаешь, что учудила эта свинья?
- Какая свинья? - я изобразил непонимание.
- Крис! Ради Бога, не будь таким тупицей.
- Извини. У меня сегодня голова плохо варит.
- Я не стану объяснять, милый. - Салли вынула письмо. - Вот, читай. Ну и сволочь! Вслух читай. Я хочу еще послушать. "Mein liebes, armes Kind", - начиналось письмо. Клаус называл Салли своей бедной крошкой, потому что, как он объяснял, боялся, что она будет страдать. Тем не менее, выхода у него нет. Он пришел к определенному решению и должен сообщить его ей. Пусть она не думает, что ему легко, он долго мучился, но тем не менее уверен, что поступает правильно. Одним словом, они должны расстаться. "Теперь я вижу, - писал Клаус, - что вел себя очень эгоистично. Я думал лишь о собственном удовольствии. Но сейчас я понимаю, что я дурно влиял на тебя. Моя дорогая крошка, ты слишком преклонялась передо мной. Если мы будем по-прежнему вместе, у тебя скоро не останется ни воли, ни ума". Клаус продолжал советовать Салли жить ради работы. "Знаю по опыту: работа - единственное, что имеет значение". Он был очень обеспокоен, как бы Салли не слишком расстроилась. "Салли, бедная крошка, ты должна быть мужественной".
К самому концу письма все стало ясно. "Несколько дней назад меня пригласили на вечеринку к леди Клайн, в один из самых аристократических домов Лондона. Там я встретил очень красивую и умную молодую девушку по имени мисс Гор-Экерсли. Она в родстве с каким-то английским лордом, имя я не расслышал, - возможно, ты знаешь, кто это такой. С тех пор мы дважды виделись и очень мило беседовали. По-моему, никогда прежде я не встречал женщину, которая бы так поняла мою душу".
- Что-то новенькое, - язвительно заметила Салли с коротким смешком, - никогда бы не подумала, что у этого парня вообще есть душа.
Тут нас прервала фрейлейн Шредер, которая, сгорая от любопытства, вошла в комнату под предлогом узнать, не желает ли Салли принять ванну. Я оставил их вдвоем, чтобы не мешать задушевному женскому разговору.
- Не могу сердиться на дурака, - сказала мне Салли позже, прохаживаясь по комнате и яростно дымя сигаретой. - Мне просто по-матерински жаль его. Но что будет с его работой, если он начнет вешаться на шею каждой встречной?
Она сделала еще один круг по комнате.
- Вот если бы у него был настоящий роман и он признался бы мне, когда все зашло достаточно далеко, тогда бы я рассердилась. А эта девчонка! Послушай, он, наверное, даже не спит с ней.
- Конечно, - согласился я. - Давай-ка лучше выпьем по коктейлю.
- Ты все-таки отличный парень, Крис! Всегда предлагаешь то что надо. Как бы я хотела влюбиться в тебя. Клаус твоего мизинца не стоит.
- Да уж, куда ему до меня.