- Генерал, мы все очень ждали твоего выздоровления.
Его глаза были полны слез - и глаза Данна тоже, с недоумением заметил Гриот.
- Мой король мертв, - произнес Али. - Мое сердце свободно. И отныне я буду служить тебе, господин. Пока я не умру или не умрешь ты.
- Пока я не умру или не умрешь ты, - повторил Данн, которого, похоже, не удивила эта формула - а это была именно формула, как и остальные слова Али: его клятва верности состояла из набора известных фраз, применимых в сходных ситуациях.
Однако все происходящее никак нельзя было назвать формальным. Двое собеседников, казалось, обладали неким общим тайным знанием или знали друг друга с давних времен, что было невозможно. Несколько слов, сказанных три года назад на дороге, не могли бы возыметь такого эффекта. У Гриота на затылке зашевелились волосы. Он думал: "Что это? Что происходит?"
- Господин, - говорил тем временем Али, - во время твоего отсутствия мы обнаружили здесь необыкновенные вещи. Гриот расскажет тебе. А когда ты будешь готов, мы кое-что тебе покажем. - Он указал рукой в противоположный конец зала, где вдоль колонн были расставлены столы и за каждым работал солдат - расшифровывал письмена. Если Данн и заметил их раньше, если и воспринял деятельность, кипящую в зале, то не проявил любопытства.
Али еще раз поклонился и вернулся к своему рабочему месту, а Данн снова сел.
- Ну же, Гриот, расскажи, что вы нашли.
Гриот поведал о тайнике и о том, что в нем содержится; о том, как умен Али и другие солдаты, знающие древние языки; обо всем остальном. Он говорил, а Данн, подставив руки под подбородок, слушал и кивал, а потом сказал:
- Так, значит, Гриот, опять мы вернулись к этому "давным-давно", опять и опять мы упираемся в него: давным-давно, в незапамятные времена, давным-давно…
- Господин, да будет мне позволено заметить: если мы все начнем так думать, то можно сразу сунуть голову под одеяло и больше никогда не выглядывать на белый свет.
- В общем-то, да, Гриот.
- А нам нужно кормить столько людей, господин.
Данн запрокинул голову и залился смехом. Давно уже никто не слышал его смеха. Теперь уже глаза Гриота наполнились слезами, и он пробормотал:
- Данн, господин, какое это счастье - видеть, что тебе стало лучше… видеть тебя здоровым…
Данн поднялся - с трудом, опираясь для равновесия ладонью о край стола, и сказал:
- Гриот, когда я лежал в своей комнате и мечтал умереть, меня утешала только одна мысль: "По крайней мере у меня есть Гриот. Я могу на него положиться". Так что спасибо тебе, Гриот. - И он пошел туда, где работал Али, и сел за его стол.
Али говорил, а Данн слушал. Потом Али проводил Данна секретными путями, которые вели к тайнику и сияющей коробке из загадочного не-стекла внутри него, и Гриот пошел вместе с ними. Али говорил, а Данн слушал, пока они ходили вокруг прозрачной скорлупы, где находились страницы с письменами, которые можно было видеть, но к которым нельзя было прикоснуться. Наконец Данн услышал и увидел достаточно, и все трое вышли наружу, вдохнув туманный воздух открытого пространства. Данн сел рядом с Али, а Гриот - за свой стол, но старался слушать все, что говорили те двое, однако его постоянно отвлекали идущие к нему с различными просьбами солдаты.
Гриот понимал большую часть того, о чем беседовали Али и Данн, но теперь он с новой силой ощутил свое невежество. Мало того, что не все слова были ему известны, но порой даже знакомые слова складывались в обидную неразбериху.
Когда Гриот был еще мальчиком-солдатом в армии Агре, он посещал учебные занятия, но далеко не все. Он был поглощен тогда другим - поглощен целиком: восхищением и наблюдением за юным капитаном Данном.
А вот Данн занятия никогда не пропускал. И тем не менее он, как и Гриот, беседуя с Али, тоже понимал, как малы его познания по сравнению с действительно ученым человеком, который получил образование в королевской школе для писцов и переводчиков. Али знал о таких странах, о которых Данн никогда даже не слышал, и порой владел и их языками.
Али рассказал Данну, что позади той скорлупы из не-стекла хранились книги на самых разных языках. Поначалу Али отчаялся найти хотя бы одну книгу на знакомом ему языке, столь древними и неразборчивыми были письмена. Иногда лишь он догадывался, что та или иная цепочка слов пришла к нему через повороты и извивы времени, оставив свое прошлое обличье так далеко позади, что смысл их был для него сокрытым. А иногда смысл их не могли разгадать и другие ученые люди, которых Али приглашал помочь ему расшифровать книги. Али считал, что люди, установившие этот огромный прозрачный пузырь, имели целью сохранить для будущего образцы того, что породили их мысль и язык на момент создания тайника, но момент этот отстоял так далеко во времени, что сам он ничего об этом не знал.
Когда-то, в том давно забытом прошлом, еще до того, как северный Ифрик начал таять и превращаться в топи и воду, задолго до того даже, когда ледник сковал весь Йеррап, повсюду лежал песок. Когда ледник стал угрожать бледнокожим народам Йеррапа, они двинулись на юг и взяли с собой книги на множестве языков, и часть из тех книг казались древними даже им самим, даже тогда. Народы эти стали возводить города - копии тех городов Йеррапа, что оказались подо льдом, - и хранили в них книги. Но потом начались войны, завоевания и катастрофы, и книги захоронили в песке. Там-то (и совершенно случайно, поскольку все, кто хоть что-нибудь знал о древних песчаных библиотеках, были мертвы и забыты) какие-то люди, копавшие ямы под фундаменты новых зданий (это было еще до того, как ледник снова начал таять и земля стала превращаться в болота), наткнулись на бездонные колодцы, доверху набитые старыми книгами. Сухой песок отлично сохранил их. Кем бы ни были те люди, нашедшие библиотеки, они решили попытаться спасти книги.
Али предполагал, что именно желание сохранить эти свидетельства прошлого - и запомнить, что это были единственные свидетельства прошлого, - и заложило основу Центра. Вероятно, это и было главной целью его строительства. Потому что в песчаных колодцах обнаружили не только книги, но и всевозможные предметы и механизмы. Все находки были снесены в Центр, который в те времена простирался гораздо дальше, чем сейчас, до того, как его северная и западная оконечности ушли под воду. Но книги, те драгоценные свидетельства, были спрятаны в самом сердце Центра, и, как можно было догадываться, укладывали их в прозрачный короб люди, понимающие языки, на которых они были написаны, потому что книги лежали не как попало, а в определенном порядке. Все было сделано на совесть: ведь очень и очень долгое время (и не было никакой возможности определить временной промежуток более точно, никак нельзя было обозначить его, только грубо описать: "Над Йеррапом не было льда, потом пришел ледник, а теперь он уходит") прозрачный короб, изготовленный из загадочного не-стекла, стоял цел и невредим, тогда как вокруг него Центр постепенно приходил в упадок. Записи и книги в коробе тоже оставались целыми, потому что внутри футляра скорее всего не было воздуха - иначе они давно бы истлели.
Из чего же был сделан этот сверхнадежный короб? В различных уголках Центра можно было отыскать предметы, сделанные из того же материала, - сосуды, контейнеры, другие вещи. Поколениями люди расхищали их. Али говорил, что в его родном городе, который стоял к востоку от Хараба, были чаши и кувшины из этого практически вечного материала. А еще есть королевство, говорил Али, где правители использовали похищенные из Центра не-стеклянные вещи, чтобы внушать своему народу страх и поклонение. Правители утверждали, будто эти чудесные предметы созданы богами и вверены им, избранным, а всех остальных, простых смертных и невежд, настигнет небесная кара, если они хотя бы притронутся к чудо-вещам.
Все это Гриот услышал в перерывах между своими многочисленными делами. Даже когда он разговаривал с очередным просителем, то сидел вполоборота к столу Данна и Али, которые погрузились в обсуждение так глубоко, что, казалось, не замечали ничего, что происходит вокруг. Похоже, что они не замечали и Гриота. А тот одним глазом посматривал на вход в зал, где время от времени возникало багрово-красное сияние, которое затем превращалось в солдата с накидкой через плечо.
Так шли дни. Али и Данн сидели вместе, и всегда их обсуждение заходило в тупик: многие письмена были написаны на старых, очень древних языках, которых не знал ни Али, ни другие солдаты. О чем говорилось в этих записях, теперь уже недоступных? Они сидели, разложив на столе листы из давленого тростника - листы с неизвестным и непознаваемым, а затем отодвигали их, откладывали на потом, чтобы заняться более поздними, более понятными языками. Все писцы знали махонди, который совсем еще недавно служил средством общения для большей части Ифрика. Но до этого махонди существовал другой язык, его прародитель, который Али понимал, а Данн нет. Тот древний махонди имел общее происхождение с другим языком, который, в свою очередь, являлся предком родного языка Али - разновидности хараба. Прижатые к стеклоподобному материалу прозрачного короба, на Али и Данна смотрели страницы из книг, написанных на тех самых древних махонди и харабе. Шесть или восемь страниц - вот и все, что осталось от тех давно ушедших людей, чьи голоса были почти слышны, благодаря словам, которые передавали, что тогда говорилось.
Так и сидели Али и Данн: они беседовали, а Гриот слушал. Зачастую между двумя исследователями лежал лист, на который была скопирована страница, прижатая к нестеклу.
Однажды Али показал Данну строчку, которую он перевел как "Вот формула для изготовления оконного стекла". Он добавил:
- Чтобы понять хотя бы это, господин, у меня ушло довольно много времени. Но интересующая нас часть - это формула, а она написана не языком, а цифрами, которые совсем не такие, как наши.
Данн вытянул вперед пальцы правой руки.
- Один, два, три, четыре, пять, - сказал он. - Эти числа должны быть одинаковыми для всех.
- Да, - согласился Али, - числа - да. И есть еще шесть, семь, восемь, девять и десять. Но это лишь малая часть того, что имеется в формуле. Тут еще есть значки. Их никто не понимает.
- Похоже на следы птиц на песке, - заметил Данн. - Или на отпечатки лап ящериц в глине.
Али положил перед Данном страницу, испещренную цифрами и значками.
- В лагерь недавно прибыла женщина, которая утверждает, что видела такие же знаки на каменной стене неподалеку от своей деревни. Это далеко на востоке, если двигаться вдоль побережья. Там сейчас повсюду идет война. Кажется, что всё, весь мир - мир, который мы знаем, - воюет.
Данн произнес - сердито, как всегда в таких случаях:
- Конечно. А ради чего, Али? Какой во всем этом смысл?
Али негромко сказал:
- Это говоришь не ты, а твоя скорбь.
- Да? Ну и что?
- Это опасно для тебя. Я был врачом одно время. Некоторые мысли для нас вредны, господин. Они очень вредны.
Данн сидел, опустив голову в ладони, и молчал. Потом посмотрел на лист с непонятными значками и спросил:
- Неужели в лагере нет никого, кто понимает в этом хоть что-нибудь?
- Пока, насколько мы можем судить, эта запись нам, увы, не по зубам.
Данн вытащил из-под своей туники предмет, который нашел в одном из музеев. Он был длиной с его ладонь, а шириной в четыре пальца. На черной, тусклой, твердой поверхности не было ни царапинки. Древние люди написали здесь только цифры. Десять цифр.
- Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, ноль, - пересчитал их Данн, загибая пальцы. - Значит, у тех древних людей тоже было по десять пальцев на руках и ногах, как и у нас. Интересно, с каких пор это так? Я видел, как одна обезьяна растопырила ладонь и смотрела на свои пальцы. Может, она думала: "Сколько у меня пальцев?"
- Может, наступит такой день, когда обезьяна сможет ответить на этот вопрос, - мягко сказал Али.
- Они всё знали, те древние люди! - в отчаянии воскликнул Данн. - А мы ничего не знаем, ничего. Я не вынесу этого, Али, - добавил он испуганно, как ребенок. - Неужели тебя это не угнетает, Али? Мы такие же невежды, как… обезьяны.
- Будь это и правда так, - возразил Али, - я бы переживал сейчас не меньше тебя, господин. - Он говорил твердо, как будто Данн и в самом деле был ребенком.
Гриот наблюдал за ними с чувством, близким к отчаянию. Он бы никогда не посмел разговаривать с Данном таким тоном. Двое мужчин сидели в пятне яркого света, падающего из-под потолка. Они были такие разные. Кожа Али была коричневого цвета, но не такая, как у Гриота, а более желтая. У него были тонкие черты лица, глубоко посаженные глаза. Он был худ, как и Данн, но худоба объяснялась тем, что никто из них никогда не наедался досыта. В осанке Али сквозили гордость и самообладание - как у Данна. У Гриота этого не было. Он знал, что по сравнению с изящной фигурой и умным, ласковым лицом Али он выглядел тяжеловесным и неотесанным.
- Та женщина, которая узнала цифры… позовите ее, пусть она запишет все, что помнит.
- Уже сделано.
Теперь Данн поднялся, подошел к столу Гриота, сел и сказал:
- Гриот, каждый человек, кто приходит сюда, должен рассказать нам все, что знает.
- Мы это уже делаем.
- Ты знал о женщине и цифрах?
- Нет, мы цифрами не очень интересовались, потому что для подсчета провизии и запасов нам достаточно было наших знаний.
- В этом-то и вся беда. Мы даже не знаем, какие вопросы задавать. Нужно хорошенько подумать над тем, что спрашивать и как. Каждый человек, приходящий к нам, может обладать знанием, которое умрет вместе с ним. Когда мы с Маарой плыли по реке в Агре, там, на лодке, была такая штука, которая ловила солнце. Лодочница знала, как эта вещь работала. Когда-то солнечные ловушки стояли вокруг всего Центра, но никто не понимал, для чего они предназначены. Женщину-лодочницу убили; свое знание она унесла с собой. Должно быть, нечто подобное происходит постоянно. Когда мы прибыли сюда, никто уже не знал, как действуют солнечные ловушки. И хотя они стоят повсюду, люди думают, что это ловушки для птиц.
Он некоторое время посидел молча, вспоминая что-то, а Гриот и Али смотрели на него.
- Господин? - напомнил ему Али об их присутствии.
- Когда мы с сестрой повстречали Шабиса, она рассказала ему много такого, о чем он никогда не слышал, а Шабис поведал Мааре то, чего не знала она. Везде, повсюду мы встречаем людей, которые что-то знают, но не понимают, что их знание бесценно. Если бы мы смогли сложить все то, что известно разным людям, то получилось бы огромное знание.
Али сказал:
- Боюсь, никто из ныне живущих не знает, как разгадать это - формулу. Так это называется - формула.
- Почему ты так думаешь?
- Иначе ею бы уже вовсю пользовались - формулой для изготовления оконного стекла. И у нас были бы стекла. Или такой материал… - Он прикоснулся к гладкой черной поверхности предмета, извлеченного Данном и оставленного лежать на столе. Этот предмет напоминал камень, но камнем не был. - Или другие вещи, как в Центре.
- Значит, у нас нет выбора. Мы останемся невежественными, - вздохнул Данн. - Те, древние, люди знали столько всего. Они были такими умными.
- Если они были такими умными, где же они сейчас? - спросил Али.
Подобная мысль ни разу не приходила в голову Данну. Он помолчал, пораженный, и потом засмеялся. Али смеялся вместе с ним, Гриоту же было совсем не весело. Если это смешно, то…
Он встал и сказал:
- Данн, господин, я бы хотел, чтобы ты вместе со мной осмотрел лагерь. Это будет полезно для солдат, господин.
- Но, Гриот, - возразил Данн, мягко поддразнивая его, - я для этого не нужен, ты отлично справляешься и сам. Ты - чудо, Гриот. Правда, он чудо, а, мудрец Али?
- О да, - согласился Али со всей серьезностью. - Мы все так считаем. Но Гриот прав. Им нужно видеть тебя, господин. - И потом добавил: - Ты, возможно, пока не в курсе, что сегодня утром к нам пришло еще двадцать человек.
- Ладно, я схожу. Может, лучше завтра?
- Господин, я бы хотел сделать это прямо сейчас.
Гриот настаивал - отчасти его упорство объяснялось тем, что ему нужно было оторвать Данна от Али хотя бы ненадолго. Их близость ранила его. Да и к тому же Данну и впрямь уже пора было показаться в лагере. Вот он сидит, его генерал, слабый после болезни, слишком худой, но есть в нем что-то такое… Гриот мечтал каким-нибудь образом раствориться в Данне и узнать, что же такое есть внутри него, что заставляет людей любить этого человека. Как любил его Али. Как любил сам Гриот. Все видели и слышали, как жалок мог быть Данн, но все равно любили его.
Потом вдруг Али удивил Гриота, поднявшись и предложив Данну:
- Давайте сходим все втроем, господин? - Он встал на сторону Гриота.
- Ладно, - согласился Данн.
Он занял место между Гриотом и Али, и они втроем вышли из зала и оказались на учебном плацу как раз тогда, когда туда привели вновь прибывших беженцев. Низкорослые, истощенные люди, - на первый взгляд, их легко принять за подростков или даже детей. По сравнению с солдатами, которые командовали ими, они выглядели жалкими оборванцами. А ведь и сами солдаты были точно такими же, когда впервые появились в Центре.
- Спросите их, откуда они, - велел Данн.
Солдаты попытались задать новичкам вопросы на разных языках. На помощь им пришел Али. Наконец один из беженцев ответил. Казалось, что говорит он из последних сил. Али перевел его слова.
- Они пришли издалека, с берегов великой реки. Там сейчас идет война.
- А где сейчас нет войны? - задал Данн чисто риторический вопрос.
Из близлежащей хижины две женщины вынесли котел, висевший на палке, которая лежала у них на плечах. Женщины опустились на колени перед беженцами и стали зачерпывать мисками суп из котла. Руки у вновь прибывших были связаны, поэтому приходилось подносить миски к губам, которые вытягивались трубочками навстречу ароматному вареву.
- Развяжите им руки, - распорядился Гриот.
Это было выполнено, и теперь беженцы могли сами держать миски.
- Выдайте им одеяла, - сказал Гриот.
- Господин капитан, - ответил один из солдат, - одеял не хватает.
- Тогда сотките еще, - велел Гриот.
- Нам нужно будет отправиться для этого в поход, господин. У нас больше нет шерсти.
Данн стал заходить в хижины, которые были построены еще до того, как в Центре начали испытывать недостаток места. Эти хижины стояли на большом расстоянии друг от друга и имели широкие окна. Потом, с появлением все большего количества беженцев, хижины пришлось строить плотнее. А самые новые постройки - между обрывом и болотами по обе стороны дороги, ведущей на восток, - уже представляли собой длинные времянки с дверями через каждые несколько шагов. Внутри них было темно, воздух спертый. Хотя день был еще в самом разгаре, во многих помещениях тускло горели лампы на рыбьем жире. Повсюду лежали или сидели солдаты, играющие в азартные игры. Дальше, за времянками, пришедшие в последние дни беженцы сидели прямо на сырой земле, под открытым небом; в их распоряжении пока что имелись только красные одеяла и тростниковые маты.