Следуя за Свенкой в жилые комнаты, Питер искоса поглядывает на Миззи, чтобы понять, как он все это воспринимает. Но Миззино лицо остается непроницаемым, и Питеру приходит в голову, что, возможно, Миззи чувствует себя здесь так, словно он вернулся домой - не исключено, что давно уже порог этого дома не переступал никто, столь же утонченный и "безупречно сделанный", как и предметы внутри.
Тем не менее Питеру любопытно, восхищен или раздражен Миззи всем этим скромным великолепием. Разумеется, если бы Миззи испытал раздражение, в Питеровых глазах он бы только вырос (то есть, конечно, все это поразительно, вот сейчас они проходят мимо Раймана - слева от китайского шкафчика - одной из жемчужин Поттеровой коллекции, настолько прекрасной, что сердце замирает… Но вместе с тем эта удручающая дороговизна, эта фантасмагорическая ценность всего и вся…). И все-таки Питер надеется, что Миззи впечатлен. Хотя бы слегка. Миззи, это мой мир, я практически ежедневно имею дело с людьми, обладающими властью и огромными деньгами, и, если тебе это хотя бы немного интересно, может быть, тебе интересен и я… А если тебе кажется, что все это нелепо… хм, означает ли это, что и я нелеп? В конце концов, это просто работа. Я еще могу скакать на залитой луной лужайке, я еще могу танцевать под чарующий напев флейты.
И вот они входят в гостиную.
Это потрясающая комната, в которую, возможно, следует входить под туш или музыку Баха, да, что-то небольшое, но гениальное и бессмертное вроде Баха. Весь дом - само совершенство, иногда даже несколько пугающее, но гостиная настолько великолепна, что превосходит все мыслимые представления о великолепии: стеклянные французские двери открываются на островок травы, обсаженный кустами роз, за которыми открывается панорама пролива Лонг-Айленд, словно сама природа (во всяком случае, природа в ее лучших образцах) - это анфилада комнат с голубовато-зелеными напольными коврами, потолочными облаками Микеланджело и цветущими темно-зелеными стенами, не так уж сильно не похожих на ту, в которой вы в данный момент находитесь. А по эту сторону стеклянных дверей саду отвечают два дивана-близнеца Жана-Мишеля Франка, обитых бархатом оловянного цвета и стол работы Диего Джакометти, которому пристало бы находиться в музее, а еще лампы, массивные или, наоборот, тонкие как паутинки, и старое, затуманенное зеркало в деревянной раме (никакого золота - золото тут запрещено), причем не висящее, а просто прислоненное к стене, на аскетичной каминной столешнице; а на стене без окон - сама Агнес Мартин, царящая над комнатой как сошедшее божество, каковым она и является, и благосклонно (как кажется) принимающая все эти подношения в виде диванов и столов, созданных гениями, а также книги, стайку деревянных святых со стеклянными глазами, японские вазы с розами (здесь, в гостиной - желтые); полки, уставленные разными коллекциями (керамические панно, деревянные скульптуры догонов, чугунные копилки) и гигантская чаша из эбенового дерева (сегодня с хурмой). В этой комнате даже при дневном свете возникает иллюзия, что где-то на границе зрения мерцают свечи. Пахнет - на самом деле это спрей - лавандой.
- Я смотрю, мои ребята уже здесь, - говорит Питер.
- Да, они сейчас устанавливают вазу.
По чуть заметному напряжению кожи в районе ее подбородка Питер догадывается, что Свенке это не очень нравится. Ей что, не пришлась по вкусу ваза Гроффа или разонравилось искусство как таковое? А может быть, все дело в том, что ты, Питер, только что пытался (безуспешно) втюхать ее работодательнице шар из гудрона и волос за кругленькую сумму? Свенка, могу ли я тебя в чем-то обвинять?
- Я скажу Кэрол, что вы приехали, - бросает Свенка и выходит.
- Красивая комната, - говорит Миззи, когда они с Питером остаются одни.
Это что - ирония? Вроде бы нет. Питер просто слишком привык к тому, что все вокруг постоянно иронизируют.
- Если Поттеры за что-то берутся, они делают это хорошо.
- А чем, собственно, они занимаются?
- Ну, в сущности, их главное занятие - быть Поттерами. Деньги поступают от прачечных и химчисток, но Кэрол с мужем не имеют с ними никаких дел - только получают чеки.
Появляется Кэрол (о, Господи, неужели она слышала?) с традиционными извинениями, которые она, как всегда, произносит как бы слегка запыхавшись. Питер уже понял, что это один из ее тактических приемов. Она никогда не выходит к вам сразу, даже если вы прибыли ровно к назначенному часу. Свенка или какой-нибудь другой "член семьи" проводит гостя в эту потрясающую гостиную, где он должен сидеть и ждать, пусть недолго, появления Кэрол (о, как часто Питеру приходится сидеть вот так и ждать, пока к нему выйдут). Насколько Питер может судить, Кэрол делает это по нескольким причинам, во-первых, для создания театрального эффекта: а вот и хозяйка дома! Ну и, конечно, тем самым вам дается понять, что она очень занята и с трудом выкраивает время даже для званых гостей.
- Здравствуйте, Питер, простите, я была в саду. Смотрела, как ваши люди устанавливают вазу.
Кэрол - бледная, веснушчатая, часто моргающая женщина. Кажется, что она всегда держит во рту какой-то маленький чудесный предмет: круглый камешек с Гималаев или жемчужину. Это чуть-чуть мешает ей внятно говорить, но в то же время чувствуется, что она охотно и радостно пожертвовала идеальным произношением ради этой драгоценной вещицы, покоящейся у нее под языком. Она питает слабость к белым кофточкам с рюшами (она и сейчас одета именно так), а-ля Барбара Стэнвик. Чего, честно говоря, не ждешь от владелицы такого дома, таких картин и диванов.
Питер пожимает ей руку.
- Я рад, что они ее уже привезли. Что скажете?
- Мне нравится. Может быть, даже очень нравится. Бинго!
- Кэрол, это брат моей жены - Итан. Подумывает о том, чтобы заняться семейным бизнесом. Благослови его Господь!
- Приятно познакомиться, Итан. Спасибо, что приехали.
С той же царственной псевдоискренностью Кэрол приветствовала бы любого, включая иранского шаха. Таков этикет.
- Надеюсь, я не очень помешаю, - говорит Миззи, - на самом деле, я просто увязался за Питером.
- А Питер, - говорит Кэрол, - вероятно, хотел продемонстрировать вам одну из последних живых американок, покупающих предметы искусства. Она перед вами.
Кэрол делает быстрый поворот на триста шестьдесят градусов. Да, эта женщина умеет быть очаровательной, ничего не скажешь. На ногах у нее резиновые сапожки, в которых она, вероятно, обычно работает в саду.
- Та-да, - выпевает Миззи, и они прыскают со смеху. Питер тоже, но на долю секунды позже. Он видит, что Миззи ничуть не смущен. Пусть Кэрол - королева в своей стране, но и он, Миззи, тоже принц в своей, может быть, в настоящее время несколько обедневшей, но имеющей богатую и славную историю.
- Хотите чаю или кофе? Или газированной воды? - спрашивает Кэрол.
- Может быть, немного попозже, - отвечает Питер. - Мне не терпится взглянуть на вазу в вашем саду.
- Человек с миссией, - говорит Кэрол. (Неужели она заговорщически подмигнула Миззи?) - Что ж, пойдемте.
Они снова выходят на улицу, пересекают вымощенную булыжниками подъездную дорожку и направляются к английскому саду. По дороге Кэрол обращается исключительно к Миззи. Что это: проявление гостеприимства или она ослеплена Миззиной красотой? Вероятно, и то, и другое.
- Питер наверняка уже вам рассказал, - сообщает она Миззи, - что у меня не хватило духу на последнюю вещь, которую я у него купила. Надеюсь, впоследствии он познакомит вас с кем-нибудь посмелее.
- Смелость тут ни при чем, - говорит Питер, - просто работа Крима вам не подходит, вот и все.
- Эта вещь, - говорит Кэрол Миззи, - довела мини-шнауцера наших друзей до приступа эпилепсии. Я не могу позволить себе иметь репутацию мучительницы местных собак.
- Насколько я понимаю, мои ребята ее уже упаковали, - замечает Питер.
- Ваши люди очень профессионально работают. Вы подобрали себе отличную команду.
Кэрол, это вандалы, сегодня они работают у меня последний раз.
- Да, у меня замечательная команда. Мне практически теперь и делать-то нечего.
- Вы ведь с Гроффом раньше не сотрудничали, верно?
- Верно. Он и до сих пор формально не является одним из моих художников. Мы, что называется, присматриваемся друг к другу.
Никогда не лги клиентам. Больше всего на свете эти люди не любят, когда их обманывают те, кому они платят.
Они заворачивают за угол, и вот он, английский сад. В отличие от аккуратно подстриженного французского, что за окнами гостиной, этот - стилизация уголка дикой природы и выглядит именно так, как традиционно нравилось англичанам. По задумке у вас должно возникнуть впечатление естественного природного ландшафта; единственным человеческим вмешательством является прямая гравиевая дорожка, ведущая сквозь заросли лаванды и сирени к обложенному камнями круглому пруду. На той стороне пруда Тайлер и Бранч возятся с вазой, стараясь расположить ее ровно посередине низкого стального постамента.
Да, она смотрится здесь абсолютно феерически.
Он правильно сделал, что приурочил доставку к послеполуденному солнцу. Более выигрышного освещения нельзя и представить. Замечателен этот глубокий золотисто-зеленый тон бронзы. Абсолютно замечательно и точно найденное равновесие между классикой и шаржем, идеально соответствующее выверенно-запущенному саду с высокими экзотическими травами и вкраплениями цветущих лекарственных растений.
Ваза, как Нарцисс, стоит на краю пруда, отражаясь в бледно-зеленом зеркале воды, и это удвоение каким-то образом подчеркивает ее непростую, но мощную симметрию, особую неправильную правильность ее ручек, похожих на два больших уха.
- Потрясающе! - говорит Питер. - Как вам?
- Да, - отвечает Кэрол.
- Вы подходили к ней поближе?
- О, боже, да. Меня бросило в краску. А последний раз, если не ошибаюсь, я краснела в середине восьмидесятых.
- Надеюсь, шнауцер не умеет читать.
Кэрол хохочет. О'кей, пора признать, что он ревнует Кэрол к Миззи. Да и как ему хотя бы немножко не чувствовать себя этакой старой клячей а-ля Вилли Ломан.
- Забавно будет переводить избранные места Ченам.
Я люблю вас, Кэрол, за то, что вы есть. Много ли найдется в Гринвиче таких увлеченных и незашоренных людей.
Тайлер и Бранч с бородами и в хипповом прикиде (спасибо, Тайлер, что ты не надел свою футболку "Сожри богатых"), что Кэрол, скорее всего, приятно. Разумеется, она и не подозревает, насколько им обоим противно тут находиться, да еще и устанавливать этот, по их мнению, кусок дерьма, стоимостью в миллион долларов. Но после инцидента с картиной они, конечно, ничего не могут себе позволить. Питер подходит к ним с таким видом, словно это его лучшие друзья.
- Отлично, ребята, - говорит он.
Как раз в этот момент они сдвигают вазу на пару сантиметров вправо, чтобы ее основание пришлось ровно по центру стального квадрата поддерживающей колонны.
Это всего лишь украшение. Нет, не думай так.
Тайлер бурчит в ответ что-то невразумительное. Он, конечно, понимает, что его скоро выгонят, и, конечно, думает, что это только к лучшему (не исключено, что, вернувшись позавчера домой, он сказал своей подружке что-нибудь вроде "нужно подыскать другую халтуру, а не то как бы в следующий раз я не только его говеную картину, а его самого не проткнул"). Бранч, однако, само дружелюбие, притом что едва ли на душе у него веселее, чем у Тайлера (Бранч делает кримоподобные конструкции из строительного мусора и осколков зеркального стекла, либо не замечая, либо не желая замечать явную перемену тренда: от уродства к красоте), но ему не хочется терять место. Кэрол с Миззи подходят и останавливаются рядом с Питером.
- Может быть, выпьете кофе и съедите что-нибудь, когда закончите? - обращается Кэрол к Тайлеру и Бранчу.
- Не получится, - отрезает Тайлер. - Надо сразу возвращаться в галерею.
- Но спасибо, - что есть сил улыбается Бранч. Похоже, он тоже злится на Тайлера. Молодец, сукин сын - нахамил богатой пожилой даме, покупающей произведения искусства.
- В общем, - говорит Питер, - если вам кажется, что вам это по душе, поживите с ней какое-то время, покажите его Ченам, паре-тройке шнауцеров, а потом мы поговорим.
Никакого давления, даже намека на давление.
- Хорошо. Но вообще-то я вполне уверена. Вы меня знаете. Нерешительность мне не свойственна. В Криме я сомневалась с самого начала.
- Пожалуйста, подтвердите, что я вас не подталкивал.
- Питер Харрис, никто - ни мужчина, ни женщина - не может меня ни к чему подтолкнуть.
На лице у Кэрол появляется удивительно привлекательная холодно-ироничная улыбка, и на какое-то мгновение Питер видит ее такой, какой она, вероятно, была в молодости: богатая дочь богатых родителей (деньги идут от деда с бабушкой), чья американская мечта стала реальностью: их ребенок имел все от рождения - девочка занималась верховой ездой, играла в теннис и флиртовала, ровно сколько нужно с кем нужно. Всего за три поколения (дедушка с бабушкой были выходцами из Хорватии и носили фамилию Григ) они смогли произвести на свет красивую ладную хваткую девушку, излучавшую атлетическую энергию. Кэрол, несомненно, была и обаятельной, и свежей, и живой, и умной. От женихов не было отбоя, и она могла позволить себе выбирать. Билл Поттер (сейчас шестидесятидвухлетний) предложил ей тело звезды легкой атлетики и то, что местная знать, вероятно, должна была счесть хорошим именем (оп! - и Григ превратилась в Поттер), и ровно столько брахманской глупости, чтобы можно было не опасаться, что Кэрол окажется в тени.
- Эх, если бы все мои клиенты были как вы, - говорит Питер и тут же спохватывается, что можно было бы употребить какое-нибудь менее формальное слово, чем "клиент". А впрочем, к черту! - он сказал то, что думал. Ему нравится Кэрол Поттер, он ее уважает. Ему слишком часто приходится иметь дело с покупателями, у которых нет ничего кроме денег и завышенного самомнения.
Миззи отправился бродить по саду. Задумчиво глядя ему вслед, Кэрол говорит:
- Чудный мальчик.
- Младший брат моей жены. Незаурядный молодой человек со слишком высоким потенциалом, если вы понимаете, что я имею в виду.
- Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду.
И действительно, пояснения были бы излишни. Питеру известно, как обстоят дела с детьми в семействе Поттеров: красивая честолюбивая дочь, пишущая диссертацию в Гарварде, и старший сын, которому явно не пошло на пользу свалившееся на него материальное благополучие - сейчас в свои тридцать восемь он по-прежнему в качестве главного дела в жизни занимается виндсерфингом и покуривает травку, в данный конкретный момент в Австралии.
Тень набегает на лицо Кэрол. Кто измерит глубину ее печали? Наверное, ей скучно с Биллом (у которого, вероятно, есть своя Миртл Уилсон, припрятанная где-нибудь неподалеку). Скорее всего, она довольна дочерью (хотя матери и дочери - кто знает?) и все сильнее беспокоится о сыне, чей "свободный" год перед колледжем затянулся на десятилетия. Ей можно позавидовать, она - это сила, у нее есть все это. Кроме того, она - член дюжины попечительских советов и разнообразных благотворительных фондов. А еще Питер знает, что эти блузки с рюшами она привозит из своих шопинг-туров в Париж. Вот только об этом ли она мечтала в те времена, когда была красивой умной девушкой, желанной гостьей на всех вечеринках? Бесцветный, удручающе несложный муж, выглядевший как бог в двадцать пять (прямо из реклам "Аберкромби энд Фитч", Питер видел фотографии), но сейчас, в качестве стареющего банковского аналитика местного отделения "Смит Барни", смотрящийся значительно менее божественно. Загруженные, но одинокие дни, занятые садоводством и разведением экзотических кур.
Ужин с Ченами начнется и закончится. Что даст ей эта ваза, исписанная непристойностями, отчасти, между прочим, направленными против нее самой? Кстати, насколько хорошо она это понимает?
Прекрасно понимает. В этом один из аспектов привлекательности этой вещи, разве нет?
А у Билла эта ваза, скорее всего, вызовет недоумение и отторжение, что, по-видимому, является дополнительным стимулом в ее пользу.
Питер и Кэрол какое-то время наблюдают за Миззи, удаляющимся по гравиевой дорожке в глубину сада. Нарисуй это, дурья твоя башка: двое неюных людей, повернувшись спиной к произведению искусства, зачарованно наблюдают за молодым человеком, бредущим среди цветов и трав.
- Почему бы вам не показать ему наши владения? - говорит Кэрол. - А я бы с радостью провела какое-то время с вазой.
Есть что-то странное в этом предложении Кэрол. Может быть, думает Питер, она предполагает, что ему хотелось бы остаться с Миззи наедине? Может быть, она решила, что это никакой не брат жены, а Питеров тайный любовник.
Они с Кэрол обмениваются быстрыми взглядами. Трудно сказать, что именно она вообразила, но, похоже, она привыкла к конспирации. Если Билл завел себе подружку, может быть, и у Кэрол кто-то есть? Во всяком случае, Питер ей этого желает.
- О'кей, - говорит он. И вдруг понимает, что окружен женщинами в возрасте, замечательными женщинами, суровыми, но щедрыми. Скорее сестрами, чем матерями, которые все поголовно, включая несчастную умирающую Бетт, и, да, Ребекку, хотели бы, чтобы у него было нечто, чего он никак не может добыть собственными силами.
Может быть, это Миззи? Может быть, даже Ребекка в глубине души мечтала бы избавиться от Питера и была бы только рада, если бы он бросил ее, причем вот так, скандально, как говорится, неподобающим образом. Так, чтобы никому и в голову не пришло ее осудить.
- Ну что ж, - говорит он, - пообщайтесь с искусством, я скоро вернусь.
Выкрикнув фальшиво-дружелюбные "спасибо-пока" Тайлеру и Бранчу, которые сделали то, ради чего приехали, и теперь собираются везти Крима обратно в галерею, Питер идет по дорожке к Миззи.
- Вот ты и снова в саду, - говорит Питер.
- Этот сад не такой требовательный, - отзывается Миззи.
- Только не скажи этого Кэрол.
- Похоже, она купит эту штуковину.
- Штуковину? Тебе она настолько не нравится?
- Я уверен, что она мне не нравится ровно настолько же, насколько тебе.
- Мне она совсем не не нравится.
- Мне тоже.
Что-то происходит между ними. Питер понимает, что Миззи понимает, что оба они стараются как умеют, и оба терпят поражение - у Миззи не получилось пережить нечто судьбоносное в саду камней, а Питер не сумел найти художника, способного губить и воскрешать. Они оба подошли довольно близко, они оба пытались - видит Бог, пытались, - но вот они здесь, в саду богатой дамы, двое мужчин, не до конца понимающие, как они здесь оказались, и совсем не понимающие, что делать дальше, кроме как вернуться к тому, чем они занимались до этого, что в данную конкретную минуту ощущается как невыносимое.
Наверное, можно было бы более или менее подробно поговорить о своих сомнениях. Миззи, скорее всего, охотно поддержал бы такой разговор.
- Да, - говорит Питер, - искусство - это особ статья.
- В смысле?
- В том смысле, что не каждый день имеешь дело с Рафаэлем. Взять хотя бы солонки Челлини. Согласись, что они ценятся не только за то, что в них можно держать соль.
- Но ведь Челлини еще сделал Ганнимеда.
О'кей, Миззи, похоже, ты слишком много знаешь. И болтовня твоего старого дядюшки Питера нужна тебе как прошлогодний снег.