- Вы найдите какую-нибудь тряпку, а я пока открою окна, - сказала она мне. - Тут нужно будет мебель передвинуть. Я обожаю всяческие перестановки. Надеюсь, мне удастся сделать комнату по-настоящему своей.
Я вышел в прихожую и в одном из углов обнаружил швабру и тряпку, оставленные там Гиневрой по лени или недосмотру. Вернувшись в комнату, я обнаружил, что окна уже открыты нараспашку, а Ленни стоит на широком низком подоконнике и смотрит вниз. Я стал как вкопанный, не рискуя окрикнуть Ленни. Она была настолько поглощена созерцанием панорамы внутреннего дворика, что я попросту не решился прервать ее. Уперев руки в переплет рамы, она наклонилась вперед всем телом - ни дать ни взять птица, готовая взлететь. Она наклонилась еще дальше, потом еще чуть-чуть, и я вдруг понял, что отпусти она сейчас руки - и ничто уже не предотвратит трагедию. Она сорвется с подоконника и рухнет на бетон под окнами.
Неожиданно резким движением она словно втолкнула сама себя обратно в комнату и, обернувшись, даже вздрогнула, увидев меня.
- А мне вид из окна понравился, - сказала она тихо, безо всякого показного веселья, - я посмотрела вниз и подумала, что это не двор, а дно океана. Представляете себе, океан, бездонная толща воды и - полное одиночество.
Я кивнул как ни в чем не бывало, будто бы в ее словах не было ничего особенного. Свое удивление я решил не афишировать и со всей серьезностью приступил к уборке: я подошел к раковине, налил стакан воды и опрыскал пол. После этого я начал тщательно и усердно подметать его. Чтобы освободить мне место, Ленни попыталась передвинуть кресло. Она потянула его на себя, но быстро сдалась и рухнула на сиденье, тяжело дыша.
- По-моему, эта мебель несколько тяжеловата. Одной вам ее двигать не стоит.
Ленни кивнула в знак согласия.
- Посидите рядом со мной, давайте поговорим.
- Я лучше подмету. Говорить мне, кстати, при этом ничто не мешает.
Положив подбородок на руку, Ленни сказала:
- Я ведь вам не наврала. Ну, я имею в виду, про работу.
- Я вам сразу поверил.
- А это зря. Я очень часто вру, но на этот раз все не так, я действительно нашла место. Я пришла в контору к мистеру Раммелсби и сказала ему, что у меня большой опыт работы в рекламе. - При этих словах Ленни рассмеялась. - На самом деле никакой он, конечно, не мистер Раммелсби, а его настоящее имя, наверное, какой-нибудь Тер-Проссаменианвили или что-то вроде того. Бедный турок, он такой толстый и так все время потеет… Нет, его точно самого со службы выгонят за то, что он меня взял. Будь в кабинете кто-нибудь кроме него, какой-нибудь специалист по персоналу с заведомо низким ай-кью, - не видать бы мне этого места как своих ушей.
- А в чем будут заключаться ваши обязанности?
- Рекламные лозунги буду придумывать. Знаете, как в мире все устроено. Ну, работают, например, сотни никому не известных людей, которые пытаются сделать новые открытия. Вот наконец одному из них что-то удается, и это открытие передается сотням таких людей, как я. Наше дело - придумать для открытия рекламный лозунг. Ну, мы, значит, работаем, работаем, и вот одному из нас тоже везет. Реклама соединяется с открытием, и оно уже не просто открытие, а самый настоящий товар, который предлагают миллионам покупателей. Если товар оказывается штукой нужной, то продукт с успехом продается. - Ленни устало улыбнулась. - Я, конечно, могу делать такую работу, но вот ведь какая проблема: не люблю я ее. Знаете, сколько я этим занималась? Да-да, занималась, и, между прочим, не без успеха. - Ленни зачем-то пыталась убедить меня в том, в чем я, в общем-то. и не выказывал никаких сомнений. - Сначала мне сказали выходить на работу прямо сегодня. Я согласилась, но, проснувшись утром, поняла, что гораздо важнее найти комнату, где я буду жить. Бедный мистер Раммелсби, человек он доверчивый, и нехорошие люди этим пользуются. Ну ничего, может быть, на этот раз его все-таки уволят за очередную ошибку. Придется бедняге возвращаться в Турцию, где он сможет преспокойно сидеть на коврах и подушках в окружении множества жен с голыми животами.
Дождавшись, пока я стряхну пыль с совка в мусорную корзину, она предложила:
- Давайте переставим мебель.
Перетаскивание по комнате дивана и двух кресел заняло у нас непропорционально много времени и отняло немало сил. Мы подолгу спорили о том, куда поставить тот или иной предмет, и стоило нам прийти к согласию, как Ленни незамедлительно меняла принятое решение. Только диван мы перетаскивали раз десять - ставили его к окнам, напротив камина, у стены, но все эти комбинации ей не нравились. В результате Ленни согласилась поставить кресла спинками к окну, и когда мы наконец закончили этот маневр, она с удовлетворенным вздохом оглядела комнату.
- Давайте так и оставим, - предложила она.
Следует отметить, что диван в тот момент был на время отодвинут к стене и стоял спинкой к центру комнаты. Ленни поднатужилась и отодвинула его от стены примерно на ярд, чтобы человек, сидящий на диване, мог достать ногами до плинтуса.
- По-моему, получилось просто замечательно, - гордая собой, объявила она.
- Ленни, нельзя так оставлять диван.
- Почему?
- Он же отделен от остальной части комнаты.
Ленни рассеянно кивнула, а через пару секунд ее лицо просветлело.
- Ну конечно, какая же я глупая, - не особо переживая по этому поводу, сказала она и, помахав руками в воздухе, предложила: - Давайте развернем его.
Мы поднатужились и в очередной раз развернули эту тяжеленную штуковину. К этому моменту мы оба успели изрядно пропотеть.
- Ну вот, теперь совсем другое дело, комнату просто не узнать, - заявила Ленни.
На самом деле все было не так уж замечательно. Большая, почти пустая комната по-прежнему утопала в грязи и пыли, а старая потертая мебель все так же мало радовала глаз, несмотря на то что была расставлена не так, как раньше. Несколько минут мы просидели молча, восстанавливая силы. Вдруг я заметил, что губы Ленни дрожат.
- Ленни, что-то случилось?
- Я сама не понимаю, - сказала она и закурила очередную сигарету.
Пепел она привычно стряхивала прямо себе на юбку, а о том, что сигарета докурена, догадалась только тогда, когда окурок стал жечь ей пальцы. Лишь после этого она выронила его на пол.
- Нужно будет повесить какие-нибудь картины по стенам, - сказала она, - а еще я шторы повешу. Этого никакая хозяйка мне запретить не сможет. Ну а потом… - хитро улыбнувшись и сверкнув при этом зубами, добавила она, - я обязательно разверну диван так, как он и должен стоять: лицом к стене.
Ленни закашлялась и заговорила вновь уже знакомым мне осипшим голосом:
- Слушай, Майки, а сейчас я хочу, чтобы ты ушел.
Признаться, эти слова прозвучали для меня неожиданно.
- Мне уйти?
- Да, Майки. - Она сидела неподвижно и глядела не на меня, а куда-то в сторону.
- Ну ладно, вот только… Может быть, сегодня вечерком или завтра мы могли бы… - Я еще и сам не придумал, как закончить начатую фразу.
- Да, да, обязательно.
Выходя из комнаты, я увидел, что она так и не обернулась, чтобы посмотреть мне вслед.
Глава тринадцатая
Вечером я подошел к дверям комнаты Ленни, но мне никто не ответил. Для начала я решил подождать, потому что запросто представил себе, как она сидит в кресле, поджав ноги и подперев подборок ладонью, и постепенно, мало-помалу осознает, что кто-то пытается до нее достучаться. По моим расчетам, рано или поздно она должна была сообразить, что происходит, и предложить мне войти.
Из-за двери так и не донеслось ни звука. Возможно, Ленни дома и не было. Я спустился на первый этаж и вышел на улицу. Ненадолго я задержался у парадной каменной лестницы и посмотрел на окна квартирки Гиневры. В этот час ее муж наверняка был уже дома, и они скорее всего вели сейчас ленивый, ни к чему не обязывающий диалог - как и положено мужу и жене, прожившим много лет вместе. Наверняка они говорили друг другу самые обыкновенные слова, которые я… Которые я никогда не слышал. В какой-то момент я не без труда преодолел искушение подойти к двери и нажать на кнопку звонка.
Решив не делать глупостей, я отправился на прогулку по Бруклин-Хейте. Спустя какое-то время меня занесло в самый конец узенькой улочки, упиравшийся прямо в обрыв над заливом. Я прислонился к железным перилам и стал смотреть на доки, на порт и на противоположный берег пролива, где на фоне темного, уже почти ночного неба еще можно было разглядеть величественную панораму тянущихся ввысь нью-йоркских небоскребов. В этих мрачных громадах тут и там горели окна - судя по всему, уборщицы уже принимались за дело. Но большая часть огромных офисных зданий была пуста и погружена во тьму до утра. Лишь на вершинах этих каменных шпилей и обелисков то вспыхивали, то гасли сигнальные огни.
Внизу, прямо подо мной, отправился в очередной рейс паром на Стейтен-Айленд. С высоты этот кораблик выглядел совсем маленьким, а огоньки, горевшие по периметру его палубы, словно бы шевелились и менялись местами друг с другом, отчего судно казалось мне похожим на какую-то диковинную водяную сороконожку. По главному фарватеру через гавань пробирался большой океанский сухогруз, а вдалеке виднелись арки перекинутых через реку мостов, стойко выдерживавших вес проносившихся по ним машин. Все звуки в этот ночной час слышались особенно четко. Ничем не приглушенные судовые гудки разрывали ночную мглу, как раскаты грома.
Я глядел на воду, и мои мысли лениво и неспешно перескакивали с одной темы на другую.
Так я, возможно, простоял целый час, если не больше. Ночь сменила вечер, и очертания кораблей в порту теперь угадывались уже не по силуэтам, а только лишь по ходовым или стояночным огням.
- Ну, значит, привет! Хороший выдался вечерок, - послышался рядом со мной явно знакомый голос.
Наверняка от неожиданности я даже вздрогнул. Еще бы: меньше всего на свете я ожидал встретить здесь Холлингсворта.
- Я смотрю, вам нравится стоять здесь и думать о том о сем. - Холлингсворт начал разговор издалека.
- Да вот, прихожу сюда иногда.
- Я, видите ли, тоже.
Холлингсворт вытащил сигарету из пачки и предложил ее мне, да так убедительно, что я не нашел повода, чтобы отказаться. Затем он извлек из кармана зажигалку и чиркнул ею перед моим лицом. При этом он специально задержал ее в поле моего зрения, чтобы добиться необходимого эффекта. Зажигалка у него действительно была занятная - серебряная, с черной вставкой на одной из поверхностей, на которой были выгравированы две буквы.
- Давно эта штука у вас? - спросил я.
- Да нет, пару дней. Видите, это мои инициалы, Лерой Холлингсворт, эл-ха. По-моему, здорово придумано. Вы согласны?
- Да.
К этому времени я не без сожаления осознал, что Холлингсворт навязывается мне в компаньоны на сегодняшний вечер.
- Ну и где вы ее купили? - из вежливости поинтересовался я.
- Где ее купили, я и сам не знаю, - признался он мне, виновато улыбаясь, - это, видите ли, подарок. Мне его преподнесла одна дама.
Он пялился на воду с самым самодовольным видом. Его светлые волосы и маленький крючковатый нос были хорошо видны в лунном свете.
- Я даже не знаю, почему так происходит, - сказал он вкрадчивым голосом, - но девушки меня любят, очень любят.
Набив трубку, он снова достал зажигалку и стал, кряхтя, раскуривать свой агрегат.
- Да, - зачем-то обронил он.
Мне почему-то было неуютно рядом с этим человеком. Может быть, виной тому была сцена, свидетелем которой я стал накануне вечером. Судя по всему, Холлингсворт чувствовал неловкость не хуже меня. По крайней мере, для того чтобы завести разговор, он выбрал именно эту тему.
- А ведь занятный вчера разговор получился, - заявил он мне, - вы согласны?
- Ну не знаю.
- Этот Маклеод, странный он какой-то, скрытный очень, поди докопайся, что у него в голове творится, но не могу не признать, что кое-какие его мысли показались мне весьма занятными.
- И какие же?
- Ну, я имею в виду его рассуждения о том, что людей нужно взрывать динамитом и травить ядом. Если честно, то иногда я готов разделить подобную точку зрения. Люди порой бывают такими несносными. У вас, кстати, подобного желания никогда не возникает?
- Постоянно, - недовольно буркнул я, решив, что на этот раз Холлингсворт взялся допрашивать меня.
Он рассмеялся и сменил тему.
- Я бы с удовольствием занялся изучением исторических документов, связанных с большевиками, - сообщил он мне. - Во-первых, это наверняка очень поучительно, а во-вторых - любое чтение, особенно по истории и политике, расширяет кругозор.
Он попыхтел трубкой и выпустил облако дыма, словно процедив его через почти сжатые губы. Ощущение было такое, что он не хотел отпускать от себя что-то очень дорогое.
- Как вы посмотрите на то, чтобы совершить возлияние? - более чем церемонно обратился он ко мне.
Я не смог на скорую руку придумать, как отказаться от этого предложения, и мы пошли обратно по улице, по направлению к дому. По дороге Холлингсворт все время болтал - о работе, о возможностях карьерного роста, наконец, о погоде. Мы наугад зашли в какой-то бар и по настоянию Холлингсворта устроились не за стойкой, а на одном из угловых, обитых красной кожей диванов. Я заказал себе пиво, а Холлингсворт, к моему немалому удивлению, двойной виски. Когда официантка принесла заказанные напитки, он настоял на том, что заплатит за нас обоих. Затем он, видимо, решил заняться девушкой и улыбнулся ей.
Впрочем, это была скорее не улыбка, а похотливая ухмылка. Перемена, произошедшая с Холлингсвортом буквально на моих глазах, попахивала фокусами и алхимией. Я понять не мог, куда девался вежливый и скромный студент-богослов, явно не хватающий звезд с неба и заискивающе поддакивающий любому собеседнику. Он протянул девушке деньги, и та стала отсчитывать сдачу. Холлингсворт при этом согнулся и практически положил голову ухом на стол. Жадно разглядывая официантку, он стал напевать себе под нос какую-то мелодию.
- А ведь я вас где-то видел, - сказал он официантке без лишних предисловий, - мы точно где-то с вами встречались.
- Это вряд ли, - отозвалась она.
- Вы ведь любите танцевать? - поинтересовался он. - Любите, да? - Холлингсворт улыбался все шире и все более похабно. - Точно, точно я видел, как вы где-то танцевали. Вы, кстати, отлично танцуете и очень любите танцы. Скажите, я угадал?
Официантка - молодая девушка с пухлыми, притягивающими внимание губами - дрогнула.
- Да, танцевать я люблю.
- Я, кстати, тоже, - заявил Холлингсворт, - я люблю танцевать, танцевать и танцевать…
Он снова забубнил себе под нос какую-то песенку и, дождавшись сдачи, протянул официантке четвертак на чай.
- Дальше больше, - заверил он ее, - ты ведь сегодня нас и дальше будешь обслуживать? - Холлингсворт как-то незаметно перешел с девушкой на "ты". Дождавшись, когда она утвердительно кивнет, он снова расплылся в довольной улыбке: - Вот и замечательно, я как раз хотел с тобой кое о чем поговорить.
Я и представить себе не мог, что Холлингсворт может вести себя так развязно. Когда официантка ушла, он посмотрел на меня и подмигнул.
- Чует мое сердце, что смогу я сегодня эту девочку кое-чем порадовать. Сделаю ей, как говорится, маленький мужской подарочек.
Мутные голубые глаза Холлингсворта смотрели на меня не мигая.
- Я смотрю, вам нравятся такие приключения, - заметил я.
- Вы абсолютно правы, и уверяю вас, это просто замечательный отдых. Девочки, они того стоят. - Он зевнул и посмотрел на часы. - Время от времени я появляюсь в таких местах и, словно на пари с самим собой, знакомлюсь с очередной девчонкой. - На его лице вновь появилась уже хорошо знакомая мне виновато-скромная улыбка. - Они, кстати, ничего не имеют против и сами напрашиваются на знакомство.
Я потихоньку потягивал пиво и размышлял над услышанным.
- А что если они не захотят, скажем так, более близкого знакомства? Не может же быть, чтобы у вас устанавливался настоящий душевный контакт со всеми девушками подряд?
Холлингсворт провел ладонью по волосам.
- Ну, бывает по-разному. Если контакта нет сразу, то и ладно, а если со мной играют, провоцируют меня, дают понять, что возможно и продолжение свидания, то в этом случае отказы не принимаются. - Он сделал паузу, словно раздумывая над тем, не привести ли пример, иллюстрирующий только что изложенные тезисы. - Вот было как-то дело: познакомился я где-то в баре с одной женщиной, она, кстати, была очень даже ничего, хорошо одета, все такое… Ну, настроение у нее, по-моему, было невеселое, но это, впрочем, неважно. Мы поговорили о том о сем, и она пригласила меня к себе, ну, типа выпить еще по рюмочке, а потом, в самый ответственный момент, она, видите ли, передумала. - Холлингсворт в задумчивости пожал плечами и закончил рассказ изрядно удивившими меня словами: - В общем, я был просто вынужден заставить ее.
- То есть как заставить?
- Да так, пришлось применить силу. По крайней мере, она поняла, что если начнет сопротивляться, то ей будет больно. Если честно, то когда мне нужно, я бываю очень упрям и настойчив.
Я и не знал, что сказать. Больше всего меня поразило то, с какой убежденностью в своей правоте рассказывал мне все это Холлингсворт.
- Неужели оно того стоит? Я даже не представляю себе, как вы с нею встречались в следующий раз. Наверняка вам обоим было как минимум очень неловко, и вообще, какие же после этого могут быть отношения?
- А никакого следующего раза и не было, я ее больше не видел. Подобные знакомства для меня одноразовые. Нет, я серьезно, разве вы сами не замечали, что второе свидание со случайной знакомой проходит гораздо скучнее, чем первое? - Почесав нос, он вдруг огорошил меня на редкость бестактным вопросом: - А сколько у вас девчонок было?
Признаться, я не нашел, чем противостоять такой наглости, и повелся на неприятный мне разговор. Более того, насколько я сейчас помню, в тот момент я готов был, роясь в памяти, начать мысленные подсчеты. Помешало этому только отсутствие воспоминаний за сколько-нибудь продолжительное время.
- Не думаю, что эта информация имеет принципиальное значение, - буркнул я.
- Спорим, у меня больше было? - не унимался он.
В этот момент кто-то бросил монетку в щит музыкального автомата, и на нас с Холлингсвортом обрушилась громкая музыка. Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать ее:
- Мне до этого нет дела, уверяю вас. Я этим не на пари занимаюсь.
В ответ Холлингсворт, как и следовало ожидать, заливисто захихикал и, как обычно, неожиданно оборвал смех.
- Вы ведь считаете, что задавать такие вопросы может только плохо воспитанный человек, я угадал?
- Знаете, я как-то об этом не задумывался, - холодно ответил я.
Холлингсворт широко улыбнулся, вновь показав мне черную линию на верхней кромке четырех передних зубов.
- Я давно заметил, что люди, получившие высшее образование, ведут себя именно так. Чует мое сердце, что именно из-за отсутствия хороших манер такие как вы - образованные и воспитанные люди - меня и не любите.
Естественно, я не мог сказать ему в открытую, что на этот раз он попал в самую точку. И все же в первый раз за время нашего знакомства я позволил себе хоть в какой-то степени обозначить антипатию к этому человеку.
- Я бы так не сказал, - не слишком убедительно возразил ему я.