- Ну да, конечно, - закивал он в притворном согласии со мною, - ладно вам, Ловетт, я ведь не ребенок и разбираюсь в жизни не хуже вашего. Неужели вы думаете, что я не вижу разницы между собой и, например, мистером Вильсоном и мистером Куртом? Они люди образованные и, я бы даже заметил, утонченные, не то что я. - Он покачал головой и добавил: - Я-то, как вы понимаете, не благородных кровей.
В его фарфорово-голубых глазах заплясали недобрые огоньки.
- Вот что я вам скажу, Ловетт, лично мне нет никакого дела до того, нравлюсь я вам или нет, - процедил он сквозь зубы, - у меня других дел в жизни хватает. И уверяю вас, дел гораздо более важных, чем вы и ваше обо мне мнение.
- Уверен, что так оно и есть. Я, в общем-то, и не настаиваю на особом месте в шкале ваших приоритетов.
- А вот и нет. В глубине души вы уверены, что на вас свет клином сошелся. Даже не пытайтесь отрицать это. А кроме того, вы уверены, что я - плебей и не достоин вашего внимания.
К нам подошла официантка, и Холлингсворт, подняв стакан, распорядился:
- Повторить. Детка, нам все понятно? - Обращаясь к девушке, он вновь расплылся в липкой, плотоядной улыбке.
Холлингсворт настоял на том, что заплатит и за эту порцию выпивки. Кроме того, он оставил официантке на чай очередной четвертак.
- До скольки ты сегодня работаешь? - спросил он ее.
- До часу.
Холлингсворт сделал вид, что задумался, а затем сказал:
- Ну ладно, значит, если я загляну сюда ближе к часу, то ты, как я понимаю, будешь ждать меня там, на улице.
Девушка пожала плечами и недоверчиво засмеялась:
- Как знать, может быть, и подожду вас, но, по правде говоря, не знаю.
Выслушав хихиканье официантки, Холлингсворт поинтересовался:
- Когда у тебя ближайший выходной?
- Ой, еще почти неделю ждать.
Холлингсворт покачал головой:
- Ну ладно, Пюрия, так долго я ждать не могу, придется зайти за тобой сегодня.
Девушка снова захихикала и поправила собеседника:
- Все это, конечно, замечательно, вот только меня зовут не Пюрия, а Эллис.
Холлингсворт щелкнул пальцами:
- Ну да, конечно же Эллис. Я ведь не зря сразу подумал, что мы с тобой уже где-то встречались.
Все, вспомнил. Ну конечно же Эллис. Ладно, запоминай, меня зовут Эд Лерой. Будем считать, что мы друг другу представлены и что с этого момента начинается наша долгая крепкая дружба. - Всю эту белиберду Холлингсворт произнес, положив голову на стол и глядя на официантку снизу вверх.
- Ой, вы такой шутник, - побормотала она несколько смущенно.
- Это ты точно подметила. Шутить я люблю, но только запомни, шутить со мной я никому не советую. В этом смысле я человек серьезный и никакой подставы не потерплю. Поняла, к чему я клоню? - загадочно улыбаясь, спросил он.
- Я-то вас понимаю, но если я вам объясню, как я это понимаю, поймете ли вы меня? - сказала она, явно пытаясь сбить собеседника с толку.
Так, отвечая вопросами на вопросы, они проговорили еще, наверное, с минуту. В общем, к тому моменту, когда официантка отошла от нашего столика, свидание уже было назначено. Холлингсворт облегченно вздохнул и сделал хороший глоток виски.
- Лично я считаю, что никогда не следует называть девчонке свое настоящее имя, - сообщил он мне, - лишние проблемы никому не нужны.
Я ничего на это не сказал, и на некоторое время в нашем разговоре повисла пауза. Чтобы заполнить ее, Холлингсворт вытащил зажигалку и стал играть ею, время от времени любовно проводя подушечками пальцев по выгравированным инициалам. Он явно был доволен и горд собой.
- Ну и что вы теперь думаете о своем приятеле Маклеоде?
- Не могу сказать, что я о нем вообще много думаю.
Холлингсворт покачал головой.
- А я думал и, знаете, пришел к выводу, что он просто выбросил белый флаг.
Это переполнило чашу моего терпения, и я, разозлившись, оборвал Холлингсворта:
- А я пришел к выводу, что он просто издевался над вами.
Холлингсворт опять показал мне зубы.
- Надо же, как интересно и неожиданно вы представляете себе эту ситуацию.
Яростно пощелкав зажигалкой, он залпом допил остатки виски. Алкоголь явно начинал действовать на него, его зрачки еще больше сузились, но при этом в глазах Холлингсворта появился намек хоть на какое-то выражение.
- Мне кажется, вы полагаете, что знаете кое-что кое о ком в нашем доме, - с вызовом сказал он.
- Ну да, кое-что кое о ком.
Холлингсворт хихикнул и щелчком пальца отправил зажигалку по столу в мою сторону.
- Что вы скажете, если я признаюсь вам в том, что эту штучку подарила мне одна ваша знакомая?
Я посмотрел на него изумленно, явно сбитый с толку.
- Да-да, так оно и было, - заверил меня Холлингсворт, - зажигалку мне подарила наша с вами домохозяйка, прекрасно знакомая вам госпожа Гиневра. - Торжествующе засмеявшись, он добавил: - Да, кстати, инициалы на ней она также заказала специально для меня.
Не без внутреннего усилия я заставил себя иронично улыбнуться и поинтересовался у Холлингсворта:
- Неужели вы снизошли до того, чтобы повидаться с ней второй раз?
Холлингсворт снова сосредоточился на своей трубке.
- Я так понимаю, вы сейчас выуживаете из меня информацию. Интересно, с какой целью. - Этот упрек был брошен мне сурово и жестко с самым серьезным видом. Впрочем, долго удерживать на лице эту маску у Холлингсворта не получилось. - Должен признаться, что я провел с нашей общей знакомой несколько весьма приятных минут.
По улыбке Холлингсворта я вдруг отчетливо понял всю меру его ненависти ко мне. Не могу не признать, что среди прочих чувств, которые я испытал в ту секунду, присутствовала и доля страха. Сам Холлингсворт спокойно пыхтел трубкой, опершись локтями о стол.
Я тем временем постепенно, слово за словом, переваривал и осознавал все то, что он рассказал мне о Гиневре. Удар был нанесен сильно и в самое болезненное место. Мое тщеславие было отправлено в нокаут. Совсем плохо мне стало, когда я представил себе, как Гиневра с Холлингсвортом обсуждают меня.
Чтобы сделать мне еще больнее, Холлингсворт решил поковыряться в свежей ране.
- Да, она, кстати, мне много чего рассказывала… - Сделав паузу, он зевнул, деликатно прикрыв рот рукой. - Если разобраться, то она ведь просто несчастная баба и во многом обязана этим жалким существованием не кому-нибудь, а своему мужу. По правде говоря, я очень, очень ей сочувствую.
Я покрутил в руках стакан, в котором еще плескались остатки пива - на дюйм от дна, не больше.
- Да, занятная они с мужем семейная парочка, - продолжил развлекать меня Холлингсворт. - Признаюсь, я был удивлен, когда узнал, кто ее муж.
- Она что, познакомила вас? - не слишком любезно осведомился я.
Холлингсворт помолчал, словно раздумывая над тем, какую версию событий предложить моему вниманию.
- Нет, - сказал он наконец, - я сам это выяснил. Как-то раз случилось мне заглянуть к ним в окно - совсем поздно, ближе к ночи, - ну и, увидев то, что мне был нужно, я сумел наконец восстановить полную картину. В общем, теперь мне с ними все ясно.
- Я так понимаю, вы за ними подсматривали и следили?
Я понимал, что веду себя как муж-рогоносец и вижу все, что происходило между мной и Гиневрой, в оскорбительном свете. Больше всего задело меня то, что она сама предлагала мне следить за Холлингсвортом.
- Я так понимаю, по-другому выяснить эти подробности у вас не было возможности?
- Может быть, пойдем отсюда? - неожиданно предложил Холлингсворт, злорадно ухмыляясь.
- Согласен. Пойдем выйдем на улицу.
Со стороны мы, наверное, были похожи на двух мальчишек, толкающих и оскорбляющих друг друга перед дракой.
- Пойдем, - согласился он.
Двигаясь преувеличенно тяжело и неторопливо, мы встали из-за стола и вышли из бара - один за другим. По улице мы шли рядом, но при этом старались поддерживать дистанцию хотя бы где-то в ярд друг от друга. Некоторое время мы оба молчали. Шли мы достаточно быстро, и по нашему дыханию, равно как и по выражению лиц, любой посторонний человек мог бы понять, в каком напряженном состоянии пребывает каждый из нас. У входа в наш дом мы оба, словно в нерешительности, остановились. Мое сердце бешено билось. Я понимал, что это глупо, но уходить просто так мне не хотелось. Чтобы спровоцировать друг друга на дальнейшие действия, мы с Холлингсвортом повторили ту формулу, которой уже имели возможность воспользоваться в тот вечер.
- Ну что, пойдем?
- А давай.
Как щенки, дерущиеся из-за кости, мы наперегонки потянулись к звонку и нажали кнопку.
Я стоял молча и старался успокоить дыхание.
Я не слышал, но скорее чувствовал, как где-то там за дверью рубежи защиты падают один за другим.
Наконец до моего слуха донесся звук шаркающих шагов, и над нашими головами в квартире под лестницей зажегся свет. Вскоре появилась и Гиневра. Она приоткрыла дверь - как всегда, оставив лишь маленькую щелочку - и уставилась на нас.
- Твою мать! - заорала она во весь голос. - Какого хрена вам, козлам, нужно?
Невзирая на крики, Холлингсворт оттолкнул Гиневру к стене и ворвался в квартиру. Она бросилась вдогонку и повисла у него на плечах, осыпая градом ударов своих весьма увесистых кулаков.
- Да кто вас сюда звал, как у вас только наглости хватает! - орала она на нас обоих.
Судя по интонациям Гиневры, она не на шутку перепуталась и защищалась скорее от отчаяния, не рассчитывая всерьез оказать сопротивление ворвавшимся в ее квартиру мужчинам. Вообще, со стороны ее борьба с Холлингсвортом напоминала сцену в борделе: мадам тщетно пытается выставить из своего заведения последнего припозднившегося и здорово напившегося посетителя. Я и сам не понял, как мы втроем оказались в гостиной и остановились посреди комнаты, тяжело дыша и обмениваясь не самыми любезными взглядами.
- Твою мать, сукин ты сын, - продолжала повторять Гиневра.
Холлингсворт схватил ее за руку и в приказном тоне потребовал:
- Ладно, веди его сюда. Веди сюда.
- Кого вести?
- Давай не дури, веди сюда своего мужа. Я хочу, чтобы его все видели.
Только сейчас я понял, что Холлингсворт действительно сильно пьян. Он был бледен, пряди волос прилипли к его потному лбу, зато глаза сверкали, словно разогретые изнутри перегоравшим в организме алкоголем.
- Я сказал, веди его сюда! - прорычал он.
- Пошел вон отсюда! - прокричала в ответ Гиневра.
Холлингсворт с размаху ударил ее ладонью по лицу. Силы удара оказалось достаточно для того, чтобы женщина пошатнулась и рухнула спиной прямо в кресло. Ее халат распахнулся, открыв нашим взглядам пышное тело. Почувствовав себя и физически и морально раздетой, Гиневра на миг затихла и поспешно подобрала полы халата в приступе отчаянной скромности. Затем она прижала ладонь к щеке, на которую пришелся удар, и - замерла. Ощущение было такое, что она находится на грани обморока. С моей точки зрения, в такой ситуации она могла кричать, могла проклинать нас, могла плакать, могла, в конце концов, снова броситься на обидчика с кулаками. Но Гиневра, бледная как полотно, продолжала сидеть неподвижно.
- Прекратите это немедленно! - словно очнувшись, закричал я. У меня было ощущение, что я сам вот-вот расплачусь.
Появившаяся неизвестно откуда Монина потянула меня за руку куда-то в сторону. С ужасом созерцая то, что происходит в комнате, она направилась к двери, увлекая меня за собой.
- Я покажу тебе папу, я покажу тебе папу, - нараспев повторяла она.
Я понятия не имел, куда меня ведут. Гиневра и Холлингсворт остались у меня за спиной. По-моему, они так и смотрели неподвижно друг на друга - ни дать ни взять два диких зверя, готовых сцепиться в смертельной схватке. Выбора маршрута у меня не было: Монина привела меня прямиком в спальню. Перешагнув порог, она отпустила мою руку и стремительно перебежала в дальний угол комнаты. В ту же секунду оттуда послышался ее заливистый, похожий на звон колокольчика голосок.
- Это папа, а это дядя Лафет. Папа, дядя Лафет.
Человек, которому, как я понял, мне предстояло
пожать руку, находился в темном углу комнаты, но я почему-то сразу догадался, с кем меня собрались познакомить. Одного шага вперед ему хватило, чтобы оказаться на свету. Лоб его был покрыт испариной, а на лице застыла глуповатая улыбка человека, которого неожиданно налетевший противник застал со спущенными штанами. Сухо, без лишних эмоций он сказал:
- Ну вот, Ловетт, ребенок-то меня и выдал.
Глава четырнадцатая
Улыбка сошла с его лица. Губы поджались, и от виновато-глуповатого вида не осталось и следа. Глухим бесцветным голосом он сказал:
- Ну, раз уж вы нашли отца семейства, не пытайтесь больше превратить это самое семейство в бордель.
После этого мы оба некоторое время молчали.
- Маклеод, - словно выдохнул я наконец.
Мне сразу же захотелось очень многое сказать ему - что я очень виноват перед ним, что я очень сожалею о том, что произошло, - но почему-то мне никак не удавалось заставить себя говорить. Я развернулся и молча пошел к двери в прихожую. Причем я был уверен в том, что Монина провожает меня взглядом, но при этом крепко прижимается к ногам отца.
На мгновение я задержался в гостиной. Холлингсворт уже ушел, а Гиневра так и сидела в кресле, вытянув руки и ноги, отчего ее поза казалась несколько неестественной. На побледневшей коже лица явственно проступал синяк - след от удара Холлингсворта. Выглядела Гиневра обессилевшей и беззащитной.
- Ну за что, за что мне все это? - негромко простонала она, глядя в потолок. Нос ее при этом так же торчал вертикально вверх. Я понял, что это зрелище - не для меня, и поспешил выйти из комнаты.
Второй раз за вечер я оказался у тех же железных перил на краю обрыва, с которого открывалась панорама на доки и пролив. Я довольно долго простоял там, прислонившись к железной опоре и разглядывая гавань с высоты птичьего полета. В это время в моем теле и мозге происходила сложная реакция - переваривание и усваивание выпитого алкоголя, впечатлений от нескольких часов, проведенных с Холлингсвортом, и чудовищного скандала в квартире Гиневры. Не стану рассказывать о том, как меня мутило, как ныли все кости и как кружилась голова, - есть что-то жалкое и комичное в подобных перечислениях. Достаточно сказать, что я чувствовал себя совершенно разбитым, а кроме того, я прекрасно осознавал, что с таким трудом выстроенная мною картина мира в одно мгновение разрушилась и что мне придется начинать все сначала.
Итак, Гиневра Маклеод.
Я стоял на краю обрыва и смотрел на отражение грязной луны в воде. Господи, неужели это было только сегодня, спросил я себя, вспомнив список новостей из утренней газеты. Где-то женщина убила своих детей, где-то было объявлено, что одна из голливудских звезд прилетает из Калифорнии в какую-то глушь, чтобы совершить обряд бракосочетания в деревенской церквушке на вершине какого-то там холма. На одной из крыш был найден и схвачен отощавший от голода мальчишка, сжимавший в руках заряженную винтовку. Курок нажат, и по улице разносится эхо выстрела. Я вполне мог представить себя на месте этого мальчишки. Более того, я его уже возненавидел, возненавидел за то. что он не то не выстрелил, не то промахнулся.
Тяжело и гулко ступая по еще мягкому после дневной жары асфальту я возвращался домой. По правде говоря, я не слишком удивился, увидев Маклеода на ступенях парадной лестницы. Он сидел с сигаретой в руке, положив локти на колени. Я кивнул ему в знак приветствия, внутренне надеясь, что он не станет задерживать меня. Больше всего на свете я хотел пройти мимо него, не начиная разговоров, подняться к себе в комнату и завалиться спать. Вскинув руку в воздух, Маклеод дал понять, что хочет поговорить со мной.
- Присаживайтесь, - сказал он, - поболтать не хотите?
Я покорно пристроился на ступеньке рядом с ним. Маклеод продолжал разглядывать фонари на нашей улице и сточную канаву, проходившую вдоль тротуара. Ощущение было такое, что он просто отдыхает после тяжелой работы, наслаждаясь вечерней прохладой, постепенно вытеснявшей со стороны порта дневную духоту. Несколько минут мы просидели молча.
- Публичные дома, - вроде бы ни с того ни с сего объявил Маклеод, - лично я нахожу их существование полезнейшим явлением. Вы, Ловетт, кстати, об этом никогда не задумывались?
- Нет.
- Рекомендую. Лично я насмотрелся на таких, как вы, валявшихся в стельку пьяными на полу в борделе. Есть что-то такое, какое-то особое желание, которое мужчина может удовлетворить только в публичном доме. Совокупление без какого бы то ни было эмоционального напряжения - для среднего человека с улицы это и есть удовлетворение желания в самом чистом виде.
Он засмеялся, глядя по-прежнему куда-то перед собой. Сигарета так и осталась при этом в уголке его рта. Судя по всему у него в голове в эти секунды выстроилась очередная логическая конструкция, и он. словно желая поправить самого себя, чуть поморщился и негромко сказал:
- Ладно, не обижайтесь. Давайте лучше прогуляемся.
Я послушно последовал за ним, стараясь подстроиться под его широкий шаг. Шли мы быстро, словно стараясь таким образом избавиться от преследовавшего нас обоих чувства неловкости. Вскоре мы оказались у Бруклинского моста. Маклеод, судя по всему, вознамерился пройтись по нему, и я покорно поплелся следом. С моря поднимался густой туман, сквозь который приглушенно мелькали неоновые вывески на крышах и освещенные окна в бизнес-центрах. Из гавани доносились гудки пароходов, и машины, проносившиеся в обе стороны по мосту, были бы совсем не видны в этой плотной пелене, если бы не зажженные фары.
- А ведь нравится она Холлингсворту, очень нравится, - заявил Маклеод после долгого молчания.
- Вы так думаете?
- Просто уверен, и я, в общем-то, понимаю, на чем основывается эта симпатия и увлеченность.
Я попытался рассмотреть, с каким выражением на лице говорит он эти слова, но вокруг нас было слишком темно.
- Что вы теперь будете делать? - спросил я.
- Глупый вопрос, Ловетт. Неужели вы думаете, что я, как зеленый сопляк, буду всерьез переживать по поводу того, что мое сексуальное самомнение вроде бы должно было оказаться уязвленным? Слушайте, неужели вы думаете, что это произошло ни с того ни с сего? Уверяю вас, все, свидетелем чему вы оказались сегодня, так или иначе готовилось уже несколько лет. - Он почесал подбородок. - Не постесняюсь признаться, что порой я месяцами мечтал лишь об одном - чтобы нашелся наконец какой-нибудь герой-любовник, у которого хватило бы желания, да и смелости, отбить ее у меня. Видите ли, мой друг, так уж получилось, что я обладаю аналитическим складом ума, кроме того, я умею извлекать пользу из любого жизненного опыта, даже самого негативного. Я - человек думающий. Более того, на очень многое в этой жизни мне попросту наплевать.
- Тогда почему вы не ушли от нее?