Она взглянула на свои наручные часики - золотые "Таймекс", но не могла ничего разобрать без очков. Вытянула руку, сощурилась, но и это не принесло результата.
- Ужасно поздно, - сказала она.
- Мне надо работать, мам. - Рэй обнял ее, ощутив, насколько хрупким было ее тело. Кожа да кости, так она говорила. - Прошу, иди спать. Не волнуйся за меня. У меня все в порядке. Ты же знаешь, у меня всегда все в порядке.
Он начал спускаться по лестнице, а мать продолжала бормотать себе под нос что-то о том, как поздно и в каком опасном мире все мы живем. В гостиной по-прежнему ораторствовал Черчилль.
Рэй достиг нижней ступеньки, когда дверь в комнату внезапно распахнулась.
- "Мы исполнили наш долг", - провозгласил Черчилль.
- Куда ты, черт побери, собрался? - рявкнул отец. Как всегда, взбешенный из-за ничего. - Это тебе не…
- Не проклятая гостиница, - пробубнил Рэй. И сразу же пожалел об этом.
Отец побагровел.
- Дерзишь, значит? Думаешь, ты у нас великий и ужасный? Думаешь, побоюсь задать тебе трепку?
Его мать всегда держалась в строгих рамках морали и приличия. Но отец, казалось, никогда не брезговал рукоприкладством, даже до гибели старшего сына. За опрятными шторками комнат их дома он устанавливал порядки трущоб Южного Лондона, где родился и вырос. Рэй боялся его. Особенно тогда, когда знал, что тот выпил пива.
- Я иду работать, - сказал Рэй. - Я должен взять интервью у Джона Леннона.
С лестницы послышался слабый голос матери:
- Больше нет Северной линии! Я ему сказала. Теперь это Главной линией называется, что ли…
- У Джона Леннона? У этого недоумка? У этого пьянчужки? - Он пихнул Рэя в плечо, явно довольный собой. - У этого волосатого битника с его сумасшедшей китайской бабенкой?
Рэй попытался пройти мимо отца, но тот загородил ему путь. В его присутствии Рэй всегда ощущал бессилие. Ему не хотелось драться. Вот только отцу всегда этого хотелось. "Теперь нам снова придется пережить все это Пережить утомительную борьбу, принести невинные жертвы и быть неустрашимыми. И переступить через боль и душевные муки".
- У этого нарика конченого?
Рэй вспыхнул.
- Не беспокойся, папа! Не тебе учить Леннона забываться!
Старик схватил Рэя за отвороты пиджака и тряханул его, затем прижал к стене, как тряпичную куклу швырнул об столик, где стояли телефонный аппарат и ценные сувениры. С грохотом посыпалась на пол утварь, которую тетя Герта и дядя Берт привезли из Бенидорма, пластмассовый бык и какие-то погремушки. Отец за шиворот притянул Рэя к своему лицу и заорал:
- И что это значит? Что это значит?
- Ничего! - выкрикнул Рэй в ответ.
Мать тяжело опустилась на ступеньку лестницы, причитая и жалуясь, что ее нервы не выдержат, а Робби присел рядом с ней и захныкал, зарывшись лицом в ее розовый халат.
- Говори, что это значит!
- Это значит, что ты каждый вечер нажираешься своей дерьмовой бражкой! - заорал Рэй, и отцовский кулак впечатался в его челюсть; нижняя губа больно врезалась в передние зубы.
Затем все заплакали - все, кроме отца, который презрительно фыркнул и отпустил Рэя.
- Я не собираюсь драться с тобой, папа. - Рэй весь сжался, прислонился к стене. По обоям с цветочным узором расплылось кровавое пятно.
- Ну разумеется нет! - Развернувшись, отец прошел в гостиную, уселся в любимое кресло и налил себе очередной стакан пива.
Пластинка все еще крутилась.
"Я никогда не гарантировал легкой, дешевой или быстрой победы, - предупредил Черчилль. - Напротив, я не обещал вам ничего, кроме суровых испытаний, огромных разочарований и многих ошибок. Но я уверен, что в конечном счете все в нашем островном государстве будет хорошо. Все, что ни делается, к лучшему".
Робби всхлипывал на верхней ступеньке лестницы - он ретировался, как только увидел, что отец звереет. Мать обхватила лицо Рэя своими хрупкими руками и растягивала его в разные стороны, отчего боль становилась только сильнее, а Рэй уверял ее сквозь слезы, что все у него в порядке.
- Ты слабый, - произнес отец. Это было худшее, что он мог придумать. - Ты безвольный.
"И головы тех, кто все выдержит и не подведет, увенчает корона. Корона чести, которой удостоит их история, за то что своим поступком они подали пример всей человеческой расе".
Рэй отстранился от матери и заковылял к двери. Материнская забота и жалость унижали его не меньше, чем жестокость отца. Игла скользила по пустой дорожке. Запись подошла к концу.
- Это должен был быть ты, - сказал отец. Он не пошевельнулся в кресле, даже не взглянул на сына - сидел, уставившись в пустой камин, который они перестали использовать с появлением центрального отопления. Пластинка потрескивала и шипела. - Джон стоил десяти таких, как ты. Длинноволосых наркоманов. О, а ты думал, я не знаю об этом? Я все про тебя знаю! Ты должен был быть на его месте!
Отец никогда прежде такого не говорил. Но это не стало ударом для Рэя. Потому что он знал - его отец всегда так считал.
- Я УХОЖУ.
Рэй открыл дверь. Его мать сидела на лестнице, теребя в руках ворот халата, побледневший брат выглядывал из-под перил, словно заключенный из-за решетки.
Он шел к железнодорожной станции по вымершим улицам; боль пульсировала во рту, разорванная губа вспухла. Интересно, был бы отец другим человеком, если бы его жизнь сложилась по-другому, если бы все его мечты осуществились? Это навело Рэя на мысли о Джоне Уинстоне Ленноне, рожденном 9 октября 1940 года во время одного из налетов немецкой авиации на Ливерпуль, и безответственном корабельном стюарде Фредди Ленноне, который вскоре бросил мать Джона с младенцем на руках. Да, при мысли об отце Рэй вспомнил о своем герое и о том, как Джон рос без отца. И подумал: ох и повезло же тебе, чертовски повезло!
Его лицо передергивало от боли, и Рэй по опыту знал, что боль еще долго не отпустит. В реальности все было совсем не так, как в кино. Просто поразительно, как один-единственный удар может превратить твою физиономию в хлам.
Неожиданно к горлу подкатила тошнота, и Рэю пришлось опереться на фонарь и ждать, пока пройдет спазм. Один из побочных эффектов насилия. Насилие вызывало тошноту. Жестокость провоцировала рвоту. Словно тот факт, что ты - мишень, сам по себе обрекал тебя на некую болезнь. Об этом Рэй знал не понаслышке.
Отец научил его.
Никто не понимал, почему Рэй не хотел стричься. Даже Терри. Даже Леон. Они не понимали, почему новое музыкальное течение со всей его жестокостью так отталкивало Рэя.
Все это он мог получить и дома. Сполна.
Терри шел на восток по нескончаемой артерии улиц, соединяющих район развлечений и финансовую часть города, потеху и деньги. Он шел по Нью-Оксфорд-стрит, Хай-Холборн, Холборн - и все было закрыто, за исключением случайных "Данкин Донатсов" и, чуть дальше к югу, мясного рынка, где по ночам работал его отец.
И с каждым новым шагом Терри думал о ней.
Он должен был это предвидеть. Должен был предвидеть конец еще в самом начале. Тот парень, Эсид Пит, который плакал под дождем у его дома, был женатым человеком. Какая девушка заставит женатого мужчину плакать под дождем? Да и вообще, какая девушка станет шляться с кем-то по имени Эсид Пит?
Такая, как Мисти. Сумасшедшая девчонка! Мне надо было бежать со всех ног еще тогда, когда я впервые увидел ее розовые наручники. Мне нужно было делать ноги, как только я услышал, как она декламирует какой-то вздор об "исследовании собственной сексуальности". Или когда она сказала, что доктор порекомендовал ей сделать перерыв в приеме таблеток, пока ее яичники не лопнули, или что-то в этом роде. Я должен был попрощаться, как только увидел у нее в руках экземпляр "Женского евнуха".
Девушки, которых он знал, не связывались с женатыми мужчинами, особенно мужчинами с такими именами, как Эсид Пит. Девушки, которых он знал, читали не феминистские тексты, а "Космополитен", если вообще что-нибудь читали. Они начинали принимать таблетки, когда обзаводились постоянными партнерами, а переставали, когда выходили замуж - причем всегда с венчанием в церкви, - если, конечно, не копили на то, чтобы отдать кредит, и с ребенком нужно было немного повременить. Они не делали перерывов в приеме таблеток из-за того, что сидели на них слишком долго!
Девушки, которых он прежде знал, позволяли исследовать свою грудь, если вечер был полон шампанского и романтики, но они уж точно не исследовали свою сексуальность. И вам, без обручального кольца на третьем пальце левой руки, они не слишком охотно позволяли ее исследовать. Регулярный секс был прерогативой постоянных партнеров. А минет был похож на выигрыш в лотерее, и когда это с вами случалось, вы были вынуждены немедленно порвать с этой девушкой и рассказать обо всем друзьям. Вам, конечно, не хватало этой девушки, но такое значительное событие, как чудеса минета, просто нельзя было держать в тайне.
Большая часть его жизни прошла в попытках залезть под бюстгальтер очередной девчонке на заднем сиденье "форда" чьего-нибудь папаши. Но с Мисти все было по-другому.
Во-первых, у нее была своя машина. А во-вторых, будучи сумасшедшей девчонкой, бюстгальтера она не носила.
Терри хорошо помнил тот день, когда впервые с ней заговорил.
Он начал работать в "Газете" в конце знойного лета 1976 года, но не обменялся с ней ни словом до самого декабря. Он сидел под мерцающей рождественской елкой в аэропорту Хитроу, перечитывая роман Керуака "Подземные". А затем в зал ожидания вошла Мисти. Им предстояла совместная работа.
На ней было одно из ее платьев в стиле "Алисы в Стране чудес", поверх него накинут мужской пиджак. И даже сквозь темные стекла ее огромных, как у летчика, очков видно было, что она плачет. По-настоящему плачет. Навзрыд.
- Ты в порядке? - Терри поднялся и захлопнул книгу.
- В порядке.
Плюхнувшись на жесткое сиденье стула, она заплакала еще сильнее. Он присел на соседний стул. Приподняв очки, Мисти принялась вытирать глаза скомканным клочком туалетной бумаги. Терри не имел понятия, что говорить или делать, поэтому просто встал, принес пару пластмассовых стаканчиков с горячим чаем и протянул один ей.
- Никогда не трахайся с женатым мужчиной, - сказала Мисти, взяв стаканчик у него из рук. - Они поднимают такой шум, если ты появляешься на пороге их дома!
Терри пытался переработать информацию.
- Не знаю, с сахаром ты пьешь или без, - сказал он наконец, - Поэтому положил один кусочек.
Мисти отпила немного коричневой жидкости из стакана, поморщилась - чай был слишком горячим.
- Ты милый, - Она вытерла нос тыльной стороной ладони, громко шмыгнула и, казалось, просветлела, - Не знаешь, наш рейс не перенесли?
Когда Терри только пришел в "Газету", Мисти казалась ему такой же гламурной и недоступной, как красотки на фотографиях.
Время от времени она появлялась в офисе с болтающимся на шее фотоаппаратом. Весело заговаривала с кем-нибудь из старших или работала с фоторежиссером над снимками "Поколения Икс", Патти Смит и "Баззкокс". Здоровалась с Рэем, если они сталкивались, но, казалось, не замечала Леона с Терри и сторонилась их комнатки. Однажды Леон заметил, как Терри смотрит на нее.
- Не из нашей песочницы, - улыбнулся он, а Терри залился румянцем и швырнул в Леона корзину для мусора.
Рэй как-то рассказал ему, что Мисти работает ассистенткой старшего фотографа на полную ставку и на полставки выполняет обязанности его любовницы. Эсид Пит - одна из второплановых легенд шестидесятых - работал в "Газете" стрингером и в свое время сделал снимки "Крим" в Альберт-Холле, "Роллинг стоунз" в Гайд-парке и Джими Хендрикса на острове Уайт - незадолго до смерти последнего.
Эсид Пит был женат и иногда заглядывал в офис поговорить с фоторедактором в сопровождении своей жены - Мисти старалась не попасться ей на глаза - одной из рода постоянно улыбающихся цыпочек, восторженных и безмозглых. Иногда Терри встречал Эсида Пита в офисе и пожимал его вялую руку, а тот был неизменно весел, невероятно опытен и, казалось, по жизни обкурен.
Пит внушал Терри страх. Фотограф столько видел, сделал столько великолепных снимков, и даже в свои - сорок один? сорок два? - Эсид Пит все еще встречался - "спал", как он сказал бы, - с самой красивой девушкой - цыпочкой - ну или дамой. Только тот факт, что дни его славы уже миновали, хоть как-то успокаивал Терри.
Эсид Пит явно не поладил с новым музыкальным течением, он не сек в агрессивной музыке в местах вроде "Вестерн уорлд" и выглядел несчастным и всеми покинутым в "Раундхаусе", ежась в своей шинели без пуговиц, пока Мисти делала за него работу. А в конце года один из этой пары должен был полететь вместе с Терри в Ньюкасл и присоединиться к Билли Блитцену и его музыкантам - редактор запланировал поместить выступления группы в Ньюкасле и Глазго на центральный разворот.
- Керуак. - Попивая чай, Мисти бросила взгляд на книгу. - Он же мужской писатель. Могу поспорить, что все писатели, которые тебе нравятся, - мужские.
Терри на миг представил себя мультяшкой, над головой у которого висел огромный знак вопроса.
- Что значит мужской писатель?
- Ну, ты знаешь. Мужской писатель. Давай - расскажи мне.
Терри не мог понять, о чем она.
- Рассказать о чем?
Мисти звонко рассмеялась. - О книгах, которые ты читал, глупенький!
И он рассказал. По крайней мере, то, что вспомнил.
- Ну, помню, как мама часами читала мне "Мишку Руперта". Потом были книжки, которые читают в школе. "Остров сокровищ", "Робинзон Крузо" и "Похищенный" Стивенсона. И "Убить пересмешника", и "Моя семья и другие звери" Джералда Даррелла, и "Путешествия с моей тетей". Мне нравилась "Моя семья и другие звери", я мечтал поселиться на острове Корфу… Ну а затем ты взрослеешь и начинаешь читать то, что тебе самому хочется. Помню, в одиннадцать я прочитал Яна Флеминга, все книги о Бонде. "В три утра дым и запахи в казино тошнотворны". Это первая строчка первой книги об агенте 007.
Мисти улыбнулась, сняла очки и кивнула. Ее зеленые глаза были неповторимого оттенка. Может, от слез.
- А потом наступает забавный период, - продолжил Терри, - переходный возраст, когда ты читаешь полный "трэш". Гарольд Роббинс, "Аэропорт", "Долина кукол" или нашумевший бестселлер "Дзен и искусство управления мотоциклом". Начинаешь понимать Хемингуэя, Фицджеральда, Сэлинджера, "Уловку 22", "Лолиту" и Нормана Мейлера. А потом вдруг обнаруживаешь, что на свете, оказывается, полно классных журналистов - Том Вулф, и Хантер Томпсон, и…
Объявили их рейс. Терри ощутил укол разочарования. Ему нравилось болтать с Мисти.
- Ну что ж, - вздохнула она. - По крайней мере, тебе нравится "Мишка Руперт".
- Я зажму эту маленькую репортершу, не успеет она и с автобуса сойти, - заявил менеджер Билли Блитцена. - Как ее звать? Кисти? Кристи? Ну, парни, хочу пригвоздить ее сладкую попку к долбаному ковру!
Все участники группы дружно гоготали, за исключением самого Билли. Начиналась репетиция перед концертом, а Мисти все не появлялась - она задержалась в "Холидэй инн", чтобы сделать несколько звонков в Лондон. Билли повесил гитару на плечо и отвел Терри в сторону, к краю сцены.
- Она с тобой, приятель? - осведомился он. - Эта Мисти - с тобой?
Билли был приятным человеком. Хорошим человеком. Любимым музыкантом Терри. Благодаря тому, что раньше делал с "Лост бойз", и тому, что до сих пор показывал класс на сцене. Но прежде всего потому, что он был единственным, кто потрудился задать Терри этот простой вопрос. Но что ответить?
- Нет, Билли. - Терри попытался улыбнуться. - Мисти не со мной.
Билли вздохнул.
- Ну ладно, тогда все в порядке.
Несмотря на то что по дороге в автобусе "Пи-45" слушали "Аэросмит" и "Кисс", для выступления они выбрали дресс-код, принятый в клубах "Макс Канзас-Сити" и "СиБиДжиБиз", - тонкие, как лакрица, галстуки, брюки-трубы, прилегающие к телу плотнее, чем слой эмульсии, пиджаки от подержанных костюмов и взъерошенные прически, которые можно было увидеть разве что у "Бердз" в 1966 году.
Но их менеджер был старой закалки - адвокат из Лос-Анджелеса в ковбойских сапогах, он закончил Гарвардскую школу бизнеса и завязал с кокаином. В этой сфере он работал многие годы и знал все самые хитрые ходы.
Его голос отражался эхом в пустом университетском зале - с каждым месяцем залы, где выступал Билли, становились все меньше, - а остальные смеялись и хлопали в ладоши.
- Пригвозжу ее чертову задницу к ковру!
В тот вечер шоу получилось отличное - длинноволосые студенты накачивались элем, Билли втыкал в вену воображаемую иглу, и целая студенческая братия в один голос подпевала "Ширнемся вместе".
После концерта они отправились в гостиничный бар. Участники группы, менеджер, Терри, Мисти и несколько местных - кого-то всегда принимали в компанию, за наркотики, секс или лесть.
Терри больше не удавалось заговорить с Мисти. Непосредственно во время гастрольного тура все было иначе. Каждый был занят своей работой. И к тому времени, как он мысленно сдался, смирился с тем, что она не для него, наркотики закончились, бармен начал мешать "отвертку" с апельсиновым ликером, а Мисти болтала в углу с ковбоем из Лос-Анджелеса.
Терри не суждено было узнать, что происходило в баре после того, как он пошел спать. Да ему и не хотелось знать. Но в районе полуночи Мисти постучалась к нему в дверь - бесстрашная, но ищущая убежища, - и это стало началом всего.
Та их первая ночь стала лучшей ночью в жизни, по крайней мере для него. Ему никогда не забыть картины, которую он увидел, когда проснулся незадолго до рассвета, - Мисти сидела на диване в носочках и курила черную сигарету, "Собрание". Тогда они снова занялись любовью, продолжив серию хеттрик, - ее носочки в сочетании с "Собранием" просто сводили его с ума.
А затем, в мягких лучах рассвета, когда Терри снова открыл глаза, она стояла над ним обнаженная, уже без носочков. А в руках у нее были розовые наручники из норки.
- Ты сдаешься?
Терри уставился на нее сквозь слипшиеся веки.
- Не знаю. А как же подсказка?
Они начали с этого.
Чтобы добраться до дома и залечь в нору, ему нужно было двигаться на север, дождаться ночного автобуса. Но сегодня Терри был просто не готов увидеть свою крохотную квартирку и бугорчатый матрас. Только не сегодня, когда по его венам бродили "спиды", а Мисти исследовала свою сексуальность в чьем-то гостиничном номере.
Я верил. Верил в нее, верил в него. Слушал его пластинки, когда никто их не покупал, когда никому не было до них дела, - любил Дэга Вуда еще до того, как он стал знаменит. Терри продолжал верить даже тогда, когда Боб Харрис с издевкой заметил: "Не рок, а пародия". Терри верил, а его предали.
И в нее тоже верил. Больше всего на свете верил в нее. Видел в ней нечто, что не шло ни в какое сравнение со всеми остальными женщинами на свете, что заставляло забыть об остальных. Идиот!
Спотыкаясь, он брел по холодным ночным улицам, подняв воротник пиджака. И только тогда, когда по правую руку от него появилась Лондонская стена, Терри понял, куда идет.