А потом Рэй уселся на диван напротив Джона, и тот был отзывчив и весел, искренне рад поболтать о музыке с этим подростком, этим странным подростком, который до сих пор так и не состриг волосы. С копной иссиня-черных волос, спадающих на лицо, рядом с мужем сидела Йоко, - но это не мешало, этого и следовало ожидать. Ассистентка позвонила на ресепшн и попросила принести чай. И Рэй знал, что сможет это сделать, потому что делал это не один раз, потому что это было тем, для чего он жил, - он жил ради музыки. Это было лучшим в его жизни, единственным, что всегда имело смысл.
И вот раздался этот голос - голос Джона Леннона, - который ничем не отличался от голоса, которым он пел, - забавный, и мудрый, и задушевный, и добрый, и насмешливый, и именно такой, каким быть должен. И они разговаривали - и как только Рэй мог подумать, что сказать будет нечего? А через некоторое время, когда перед ними поставили чай, Джон Леннон протянул руку и нажал кнопку "пуск" на диктофоне.
- Не мешало бы включить эту штуковину, Рэй. Я не хочу, чтобы ты потерял работу, приятель.
За прилавком кафе было радио. Леон заметил его лишь тогда, когда начал отсчитывать монеты за чай и бутерброд с ветчиной.
- "…сметены людьми с иным мировоззрением, - говорил странный, незнакомый ему голос. Женский, отчего-то кажущийся искусственным, и тем не менее очень убедительный. Голос, который был фальшивым и искренним одновременно. - Мы не для того в политике, чтобы игнорировать тревоги наших людей. - Пронзительный, резкий, подкупающий голос, - Мы для того здесь, чтобы решить проблему".
У Леона отвисла челюсть. Он уставился на радиоприемник и продолжал смотреть на него, когда женский голос оборвался, а его сменила мелодия "Не разбивай мне сердце".
- Кто это? - спросил Леон. Ему было просто необходимо это знать.
За прилавком стоял тучный мужчина в полинявшей футболке с цветами флага.
- Элтон Джон и Кики Ди.
- Нет, нет, женщина! Та женщина которая говорила! Та которая говорила про людей с иным мировоззрением! Толстяк протянул Леону бутерброд с ветчиной.
- Мэгги Тэтчер, - Он уставился на приемник с восхищением, - Похоже, пришло время, когда за нас наконец вступятся.
Леон ошеломленно схватил бутерброд. Вот уж чего он никак не предвидел. Не предвидел такого поворота событий. Значимость ведущих политических партий в последнее время, казалось, сошла на нет, и, когда Леон продавал брошюры "Красная мгла", посещал антирасистские слеты и прыгал под музыку "Клэш", женщина, которая последние полтора года возглавляла партию консерваторов, едва ли зафиксировалась на его радаре. А с чего?
Леон полагал, что современное правительство было бесполезным сейчас и будет бесполезным всегда. Он считал, что битва за будущее человечества свершится на улицах города.
Но, вцепившись в свой бутерброд с ветчиной, Леон внезапно узрел альтернативное будущее в параллельной вселенной, где ведущий политик говорил стране именно то, что страна хотела услышать, - об иммиграции, союзах, законности и порядке, подсчете пенни и сетчатых занавесках.
Никаких тебе вопящих скинхедов, зиг-хайлей и нацистских грез. Ничего столь возмутительного и непримиримого. Просто основное течение иного типа, подминающего все и вся. Леон мог поспорить, что и папа Руби был бы рад подписаться под обладательницей голоса, который был одновременно льстивым и искренним, голоса, который, казалось, был просто создан для того, чтобы обращаться к стране. И как же Леон этого не предвидел? Как же он мог быть настолько слеп? И вот тут-то у Леона появился лишний повод для беспокойства. Потому что в кафе вошел Джуниор, а за ним - его пособники.
В лучах утреннего света Дэгенхэмские Псы являли собой гротескное зрелище. Грубый самодельный пирсинг - все эти булавки, торчащие в носу, губах и щеках, целый ассортимент пятен от пива, кровавых клякс и комков грязи на их безрукавках и смазанный макияж на глазах. В ослепляющем свете раннего утра татуировка под правым глазом Джуниора выглядела так, словно ее нарисовала мартышка раскаленным железом.
Кафе было заполнено строителями - они набивали животы плотным завтраком перед тем, как отправиться на работу. Крепкие мужики, которые могли позволить себе поржать над фриками, в последнее время разгуливающими по улицам города. Но даже строители уткнулись в свои яичницы и зарылись носами в бульварные газетенки, когда на пороге появились Дэгенхэмские Псы.
- Мне не нужны проблемы, - заявил толстый фанат Мэгги Тэтчер за прилавком, и это прозвучало как угроза бармена в "Вестерн уорлд".
- На улицу, - приказал Джуниор.
Леон медленно поднялся со стула, оставив нетронутым бутерброд с ветчиной, и вышел за ними из кафе. Никто не осмелился даже взглянуть на него. Проклятый человек.
На улице Джуниор развернулся к Леону лицом. Псы толпились по левую руку от него, Псы выстраивались по правую - кошмарное братство уродов, заклятых врагов металлоискателей. Джуниор обхватил Леона руками за голову, почти любяще, а затем схватил его за уши. Затем ударил его лицом в лобовое стекло стоящей поблизости машины. Шок был сильнее боли, хотя боль, казалось, росла с каждой секундой. Вероятно, у Леона был разодран лоб, и что-то теплое и влажное стекало по его бровям. Когда голову Леона выдернули обратно, он увидел, что его физиономия впечаталась в стекло весьма красивого автомобиля - золотистого хромированного "бьюика" с хвостовым акульим оперением и пестрым черно-белым салоном. Как из песни Бадди Холли, подумал он. Такой автомобиль мог купить Элвис с первого гонорара, полученного им от Сэма Филлипса. У Леона было такое ощущение, словно какая-нибудь кобыла лягнула его в голову копытом.
- Вы меня забавляете, - процедил Джуниор, все еще сжимая уши Леона. - Все вы, вшивые интеллигенты из "Газеты". Бунтари-кастраты! Значит, у меня нет яиц, так ты полагаешь?
- Я выражался метафорически, - выдохнул Леон. Боль, невероятная и все усиливающаяся боль осложняла мысленный процесс.
Джуниор не выглядел убежденным.
- Считаешь, ты можешь говорить все, что тебе вздумается, и возмездия не будет? Ты считаешь, что это некий студенческий дискуссионный клуб? Ты считаешь…
Из ниоткуда раздался писклявый голос:
- Ты считаешь, это твоя машина, приятель?
Джуниор повернулся к говорящему, не ослабляя хватку на ушах Леона. Перед ними стоял самый огромный Тед из всех, которых когда-либо видел Леон. У Леона отвисла челюсть. Он узнал его. Это был сам Титч, гигантский зверь среди тедди-боев.
Титча окружал десяток его племенных собратьев с жирными зачесами на головах - молодые свирепые Теды в самом расцвете сил. Все как один, они примерялись к Псам.
- Что? - Джуниор был сбит с толку.
У Титча был на удивление мягкий голос. Как у Элвиса, поющего один из своих благочестивых гимнов, подумал Леон. Как в "Будет мир в долине", вероятно.
- Я сказал: это твоя машина, приятель?
Титч произнес это очень благоразумным тоном, указывая на лобовое стекло золотистого "бьюика". Леон оставил на стекле кровавый отпечаток.
Джуниор покачал головой.
- У меня автобус, - ответил он, - Это не моя машина.
Гора по имени Титч кивнула, казалось, вполне удовлетворенная ответом. Титч повернулся к своим друзьям и улыбнулся им жуткой улыбкой, а затем снова посмотрел на Джуниора. И заревел:
- Я знаю, что это не твоя машина, ты, тупица татуированный! ПОТОМУ ЧТО, МАТЬ ТВОЮ, ЭТО МОЯ МАШИНА!
А затем Титч отвесил мощный хук правой рукой, и, взмыв на воздух, Джуниор распластался на тротуаре. Джордж Форман, избивающий Джо Фрэзиера, подумал Леон. Он вспомнил удар, который оторвал Джо от пола той жаркой ночью на Ямайке. Джуниор наконец отцепился от его ушей.
С мгновение Титч глазел на распростертого Джуниора так, словно изучал кучку дерьма, в которое случайно вляпался, а затем со всего размаху вмазал лежащему под ребра своим огромным ботинком. Джуниор взвыл от боли, у него выкатились из орбит глаза.
И тут Теды бросились в атаку, врываясь в ряды Псов с натренированной яростью их воинственного племени и оттесняя Псов на середину дороги. Электрокар, развозящий молоко, который, на свое несчастье, проезжал мимо, вынужден был резко вывернуть в сторону, отчего тара вывалилась из кузова и разбилась вдребезги. Но Псы быстро оправились - у них за плечами были побоища на насыпях и крышах, они привыкли драться на неровной почве, - и вскоре им удалось обрести равновесие на разлитом молоке и осколках стекла под ногами.
Леон отполз на четвереньках в сторону, в окружении топчущих кедов и бутс, по лужам крови вперемешку с молоком и осколками стекла, а властный и льстивый голос миссис Тэтчер все еще звенел у него в ушах: "…сметены… сметены… сметены людьми с иным мировоззрением…"
Кое-как поднявшись на ноги, Леон запрыгнул на платформу проезжающего мимо автобуса, схватившись на скорости за жердь, отчего предплечье чуть не вырвалось из сустава. Игнорируя протесты кондуктора, он поднялся и подошел к заднему окну, откуда наблюдая за битвой кланов, которая постепенно оставалась позади.
Псы смогли собраться с духом и начали ответную атаку, но превосходящий боевой потенциал тедди-боев становился решающим в схватке. Титч схватил двух Псов за шиворот и столкнул их головами, словно они были ударными тарелками. Джуниор пополз прочь, и теперь по его щекам катились настоящие слезы. Через мгновение его поглотила куча негодующих Тедов. Затем автобус повернул налево к мосту Блэкфрайарз, и драка скрылась из виду.
Автобус пересек реку. Леон невидящим взглядом смотрел на собор Святого Павла. Его лицо было бледным; он весь дрожал от избытка эмоций.
"…сметены… сметены… сметены… мы не для того в политике, чтобы игнорировать тревоги наших людей… мы для того здесь, чтобы решить проблему".
Дрожал, потому что ему чудом удалось избежать побоев.
И потому, что только что он увидел будущее.
14
Движения на улицах не было.
Молодой человек за рулем "форда" гнал во весь опор к югу, в направлении реки. Он промчался по длинному изгибу Риджент-стрит, с трудом вписался в крутой левый поворот в том месте, где шоссе обрамляло Эроса на площади Пикадилли, затем устремился вниз по улице Хеймаркет и вылетел на длинный прямой отрезок, остававшийся до Эмбанкмента.
- Ты можешь немного притормозить? - сказала Мисти.
Терри крутанул рулем, чудом избежав столкновения с "лотусом элан". - Что, достаточно впечатлений за ночь?
Он прибавил газу, проскочив на красный сигнал светофора. Внутри его закипала ярость. В какой-то степени было бы гораздо проще, если бы Мисти с Дэгом затрахались до полусмерти. Тогда все было бы очень просто. Тогда все было бы кончено.
Но что полагалось делать, когда ваша девушка провела ночь, болтая о Ницше, Байроне и первом альбоме "Дорз" с другим мужчиной? Терри не знал, что ему делать. Жизнь была слишком сложна и менялась слишком стремительно, и он всячески старался угнаться за ней.
- Притормози, - сказала Мисти с прохладцей в голосе. - Это даже не твоя машина.
- А что сделает твой отец? Засудит меня?
- Терри. О, Терри. - Она вздохнула, - Ты в самом деле не понимаешь? - Мисти произнесла эти слова так медленно, словно была на многие световые годы впереди него. - Я беременна.
Он уставился на нее, лихорадочно размышляя, шутка это, розыгрыш или откровенная ложь, но она смотрела прямо перед собой в лобовое стекло автомобиля, и в одно мгновение все стало ясным.
Терри вспомнил о таблетках. Таблетках, которые она не могла больше принимать. Он вспомнил их пренебрежительное отношение к контрацепции - беспечное самозабвение парочки похотливых юнцов.
Они подумывали о презервативах, но упаковки по три штуки казались им чем-то абсурдным и устаревшим, чем-то в духе пятидесятых, и все окончилось тем, что они высмеяли саму идею. Презервативы остались в прошлом с банановыми пайками, Билли Фери и хула-хупами. Они трахались уже несколько месяцев и, потому что до сих пор ничего не произошло, считали, что и не произойдет. А затем произошло. Теперь произошло. Ребенок. Он даже не задумывался об этом. Вероятность появления ребенка никогда не приходила ему в голову. Ему казалось, что это может случиться только в другой, взрослой жизни. Ребенок.
Мисти завизжала, и Терри вовремя повернул голову и увидел полицейский автомобиль, который остановился впереди, чтобы пропустить пожилую женщину, ковыляющую по дороге. Терри вжал педаль тормоза до упора, почти выскочив из сиденья, а полицейский автомобиль приближался к ним с устрашающей быстротой. Резина визжала, а Мисти кричала в голос. Терри задержал дахание, ожидая неминуемого удара, смешения металла и стекла. В его глазах стояли слезы.
Ребенок, подумал он. Маленький ребенок.
Авария так и не произошла. "Форд капри" с визгом остановился за несколько сантиметров от бампера законников. Искры все еще сыпались из-под колес, а два копа уже поворачивались в сиденьях, чтобы посмотреть, что за маньяк чуть не наехал на их задницы.
Терри сидел за рулем, хватая ртом воздух, пытаясь вобрать в себя происходящее - ребенок - наблюдая за тем, как полицейские вышли из машины и направились к ним. Он знал, что его обыщут. И знал, что у него не оставалось времени, чтобы спрятать наркотики. Он посмотрел на Мисти и засмеялся. Ребенок. Полицейский просунул голову в окно "форда". Их было двое - старый и молодой, как в аэропорту. Они попросили его выйти из машины. Заставили пройти тест на алкоголь, требуя дыхнуть сильнее, как надо. Затем попросили вывернуть карманы, и, пока один из них читал его водительское удостоверение, другой прохлопывал его сверху вниз. Целлофановый пакетик с амфетамином лежал во внутреннем нагрудном кармане пиджака. И его не заметили.
- Сэр, - обратился к нему молодой коп, - позвольте поинтересоваться, почему вы водите как псих?
Терри покачал головой. Ему казалось, что мир изменился. Он не мог выразить это словами, но ему казалось, что мир изменился навсегда. Или по меньшей мере одна его маленькая часть.
- Я только что узнал, что стану отцом, - сказал он. Затем помолчал немного, словно давая словам осесть, заполнить пространство между ними. Копы переглянулись, - Я отвернулся от дороги, отвернулся от дороги на несколько секунд.
Копы нагнули головы и взглянули на Мисти, застенчивую блондинку на пассажирском сиденье, а затем снова посмотрели на Терри.
- Милая девочка, - сказал старик, протянув ему руку. - Поздравляю.
Молодой полицейский хлопнул Терри по спине.
- Помню, когда моя миссис сообщила мне о нашем первенце, - засмеялся он, пока старик с хрустом жал пальцы Терри, - я чуть хлопьями не подавился.
Оба полицейских улыбались и хохотали. Потом добродушно похлопали Терри по спине и удалились - несколько лучшего мнения о мире в целом и молодежи в частности. Будто только сейчас узнали, что молодое поколение совсем не отличается от всех предыдущих, несмотря на странные прически и одежду из магазина "Оксфам". И возможно, они были правы.
Но когда Терри посмотрел на Мисти и увидел непроницаемое выражение ее лица нечто ужасное впервые пришло ему в голову.
А что, если она не хочет этого ребенка?
Они запарковались у обочины, вышли из машины и сидели у "Иглы Клеопатры", наблюдая за лодками на реке. Серый небоскреб с офисами "Газеты" возвышался на горизонте надо всеми остальными зданиями.
- Мы молоды, - начала Мисти, - Слишком молоды, чтобы заводить ребенка.
- Да, это верно, - отозвался Терри.
Теперь между ними не было ощущения невыносимой тяжести, вражды и непонимания. Существовала только эта связь, эта невероятная связь - словно они были больше, чем просто любовники, больше, чем друзья. Словно стали друг другу ближе, чем когда-либо, ближе, чем были и будут.
- Это большая ответственность, - произнесла она.
- Я знаю. Это огромная ответственность. Ребенок. Господи!
- И я не собираюсь быть одной из тех мамаш, которые сидят дома и варят варенье или какого черта они там делают целыми днями. - Мисти ощетинилась. Терри засмеялся:
- Ну это уж точно!
- И ведь это не значит, что все обязательно изменится, - продолжала Мисти взволнованным голосом, и Терри тоже ощутил неясное волнение. - И что за потрясающий опыт - принести в мир еще одну человеческую жизнь!
Они посмеялись немного:
- Представь, как он будет выглядеть, Мисти! Часть тебя и часть меня - ядерная смесь!
Затем Мисти вдруг снова стала серьезной.
- Я не хочу избавляться от него, Терри. Я не хочу делать аборт. Конечно, я выступаю за право выбора для женщин и все такое, но мне действительно не хочется от него избавляться.
- Нет. Нет, это было бы просто ужасно.
Терри уже любил их малыша.
Они помолчали немного. В атмосфере витало какое-то необъяснимое волшебство, а они сидели у реки, пытаясь осознать, что же все это значит. Их ребенок.
- Это ведь не обязательно все изменит, - повторила Мисти, решив заранее все спланировать. - Мы сможем брать его с собой. Когда будем работать. Ходить с ним на концерты.
Терри задумался, нахмурил брови. Сосредоточился. Попытался быть мудрым и ответственным отцом.
- Может, нам стоит вставлять в его уши затычки из шерсти. Нужно же защитить их, когда они - ну - растут.
- Хорошая идея. Затычки в уши. - Мисти рассмеялась, и ее лицо просияло. - А что, если это девочка?
Терри взял ее руки в свои и прижал к губам.
- А что, если мальчик?
Затем они снова притихли и долго сидели молча, следя за лодками на реке невидящим взглядом и ощущая жар солнца, которое поднималось над их - теперь уже взрослой - жизнью.
Леон крепко держал в руках свой второй за сегодня бутерброд с ветчиной, наслаждаясь моментом.
Каким-то чудесным образом он ухитрился за одну ночь встретить девушку своей мечты, написать текст о группе из его кошмаров и избежать побоев всей своей жизни.
Неплохая ночка в конечном счете.
После того как Леон смылся с поля боя, где рубились Теды и Дэгенхэмские Псы, он проехал на автобусе до Лондон-Уолл, самого центра финансовой зоны города, которая уже кишела представительными людьми в костюмах и их молоденькими ассистентками. Леон брел среди этих людей, вспоминая, что же говорил Энгельс об отношениях между мужчинами и женщинами. Что-то насчет того, что мужчина был буржуазией, а его жена - пролетариатом. Ну что ж, Фридрих, мой старый товарищ, подумал Леон, в городе Лондоне все обстоит в точности так же.
Не в состоянии есть свой бутерброд так близко к центру капитализма, Леон свернул на восток к Чартерхаус-стрит и Смитфилдскому мясному рынку. Лучше он позавтракает в кафе среди настоящих рабочих, крепких парней, а не горстки бумагомарак без подбородков, запивающих обжаренные тостики с сыром слабозаваренным чайком.