- Все шло так, как я и задумал, - начал как-то однажды Поцци. - Ты ведь помнишь, Джим, помнишь? Все шло как по маслу, лучше не бывает. Я уже почти все из них вынул и готов был к решающей схватке. Эти гады были у меня на крючке. Еще немного, и они бы у меня подняли лапки - я это шкурой чувствовал. Я всегда этого жду. Как будто во мне что-то включается, и внутри будто все вибрирует. Когда оно появляется - значит, все путем, все в порядке, я выиграю. Ты меня слушаешь, Джим? До той ночи оно меня еще ни разу не подвело, ни разу.
- Все когда-то бывает впервые, - сказал Нэш, не понимая, к чему Поцци клонит.
- Да, конечно. Только я все равно поверить не могу. Когда счастье идет тебе в руки, черта с два его остановишь. Хоть весь мир тогда встань на уши. Тогда словно выходишь из тела и все время потом до конца сидишь там будто в сторонке и смотришь, как сам же и творишь чудеса. Это уже будто даже и не ты. Все происходит само собой, даже думать почти не нужно, и потому уже не ошибиться.
- Джек, все это до поры до времени хорошо - согласен. Но потом когда-нибудь оно оборачивается против тебя. Вот бывает такое, ничего не поделаешь. Это как в бейсболе - восемь иннингов вроде выигрываешь, а под конец девятого бьешь, а твой мяч ловят. Команда слетает с круга, и, может быть, кто-то и скажет, что тот, кто бил, тот и виноват. Но это не означает, что он плохой игрок.
- Нет, ты меня не слушаешь. Я тебе как раз и толкую, что это не про меня. Мне тогда поймать этот ваш гребаный мячик все равно что арбуз - все само летит в руки. Мне тогда нужно всего лишь только встать и ждать, и победа в кармане.
- Ну хорошо, мяч ты поймал, хорошо. Но потом твоя очередь, и пусть бросил ты даже лучше всех, но представь себе - их центральный делает невероятный прыжок и его ловит. Да, это невероятно, да, так не бывает. Но он же его поймал, и нет смысла винить подающего за то, что он будто бы мог бросить еще лучше, а не бросил. Вот я о чем, Джек. Ты тоже отлично сыграл, но мы все равно проиграли. Ничего, в истории человечества случались вещи и похуже. И хватит об этом думать, не стоит оно того.
- Ага, конечно, только это ты не понял, о чем я. Не могу я этого объяснить.
- По-моему, все очень просто. Нам обоим почти до конца казалось, будто мы выигрываем, и так оно, наверное, и было. Но потом что-то нарушилось, и мы не выиграли.
- Вот именно. Что-то нарушилось. Как по-твоему, что?
- Понятия не имею, парень. Скажи, если знаешь.
- Ты все и нарушил. Ты нарушил ритм, и все полетело к чертям.
- Насколько я припоминаю, у нас играл только ты. Я всего лишь сидел и смотрел.
- Ты был частью игры. Много часов подряд ты сидел у меня за спиной и дышал мне в затылок. Сначала это меня немного отвлекало, а потом я привык, а потом понял, что ты там тоже не зря. Ты дышал мне прямо в затылок, и каждый раз, когда я слышал твое дыхание, в меня будто вливалась жизнь, я чувствовал, как она льется в меня, и тогда мне везло. Это была гармония. Все было уравновешено, колесики вертелись, и это было прекрасно, приятель, по-настоящему прекрасно. А потом тебе вздумалось встать и выйти.
- Зов природы, чего ты хочешь? Я что, по-твоему, должен был мочиться в штаны?
- Конечно нет. Ну хорошо, сходил бы в ванную, нет проблем. Но только сколько на это нужно времени? Три минуты? Пять? Конечно. Понадобилось отлить - вперед. Бог ты мой, Джим, тебя не было целый час!
- Я устал. Мне нужно было пойти прилечь.
- Ага, только ты ведь не пошел не прилег - так ведь? Ты ведь поперся наверх пялиться на этот, блин, Город. Какого хрена ты выкинул такой фортель? Я, значит, сижу, тебя жду, играю хуже и хуже, не могу сосредоточиться. "Куда он подевался? - спрашиваю я у себя. - Какого хрена с ним приключилось?" Играю уже из рук вон, пропускаю взятки. А потом, когда дела пошли и так уже плохо, тебе вдруг взбрело в голову свистнуть эти фигурки. Это даже уже не ошибка - даже не верится. Это, Джим, - ни класса, ни стиля, сплошная любительщина. Это, Джим, то же, что грех совершить или нарушить закон. Мы добились гармонии. Мы подходили к той точке, где все превращается в музыку, а ты взял и пошел наверх и раздолбал весь оркестр одним махом. Ты подергал за тайные нити, а тот, кто решается на такое, тот должен потом платить, друг мой. Жалко только, что мне приходится платить с тобой вместе.
- Ты болтаешь, как Флауэр. Выиграл по лотерейному билету и решил, что он избранник Божий.
- Я говорю не о Боге. Бог тут ни при чем.
- Это всего лишь другое название. Ты веришь в тайные нити. Ты пытаешься убедить себя, будто в жизни все неспроста и не зря. Мне без разницы, как ты это называешь - Бог, удача, гармония, - все одно и то же дерьмо. Просто-напросто способ отвернуться от фактов, нежелание видеть вещи такими, какие они есть.
- Ты, Нэш, считаешь себя умным, но ты ни черта не понимаешь.
- Ладно. Не понимаю. Но и ты тоже, Джек. Мы с тобой парочка дураков - я и ты, - парочка идиотов, и влипли мы по уши. Сейчас нам нужно выровнять счет. Если не будем валять дурака, то через двадцать семь дней мы уйдем отсюда. Не хочу сказать, что здесь весело, но, может быть, мы извлечем из этого какой-то урок.
- Ты не должен был этого делать, Джим. Вот и все, что я хочу тебе сказать. С той минуты, когда ты спер этих человечков, все полетело к черту.
Нэш устало вздохнул, поднялся со стула и достал из кармана фигурки. Потом он подошел к Поцци и поднес фигурки поближе к его лицу.
- Посмотри хорошенько, - сказал он, - и скажи мне, что ты видишь.
- Черт возьми, - сказал Поцци. - Кому нужны эти игры?
- Просто посмотри, - твердо сказал Нэш. - Давай, Джек, говори - что у меня в руке?
Поцци смотрел на Нэша глазами измученного больного. Потом неохотно повиновался.
- Это Флауэр и Стоун, - сказал он.
- Флауэр и Стоун? Мне казалось, Флауэр и Стоун немного побольше. Я серьезно, Джек, смотри сюда - эти двое росточком по полтора дюйма.
- Ладно, пусть они не настоящие Флауэр и Стоун. Пусть это их копия.
- Это кусок дерева. Дурацкая деревяшка. Так или нет, Джек?
- Как скажешь.
- Но ты все равно веришь, что в этих деревяшках силы больше, чем в нас с тобой, - ведь так? Ты даже думаешь, будто в них столько силы, что из-за них ты проиграл.
- Я этого не говорил. Я сказал только, что не нужно было красть. В любое другое время - может быть, но только не во время игры.
- Но я уже это сделал. И теперь всякий раз, как только ты их видишь, тебе становится страшно, ведь так? Они тебя будто заколдовали.
- Вроде того.
- Что, по-твоему, я должен теперь с ними сделать? Вернуть хозяевам? Тебе станет от этого легче?
- Поздно. Что сломалось, то сломалось.
- На свете все можно поправить, приятель. Хороший мальчик-католик должен бы это знать. Съешь правильную пилюлю, и все будет хорошо.
- Не морочь мне голову. Я уже даже не понимаю, что за хрень ты несешь.
- Ты просто сиди и смотри. Пять минут, и не о чем будет говорить.
Не сказав больше ни слова, Нэш отправился в кухню, достал противень, газету и коробок спичек. Потом вернулся в гостиную и поставил противень на пол, возле Поцци, в нескольких дюймах от его ног. Потом опустился на корточки, поставил Флауэра и Стоуна в центр. Оторвал от газеты лист, разорвал его на полоски, скатал из каждой полоски шарик. Потом, очень аккуратно, уложил шарики вокруг деревянных фигурок. Потом на секунду прервался, посмотрел в глаза Поцци, но тот ничего не сказал, и Нэш зажег спичку. Он поднес ее по очереди к каждому шарику, и бумажные шарики разгорелись, а потом огонь перекинулся на фигурки, и краска затрещала и вспыхнула. Дерево под краской оказалось рыхлым и мягким и легко поддалось огню. Флауэр и Стоун почернели, съежились в пожиравшем их тело огне, и не прошло и минуты, как от двух фигурок не осталось и следа.
Нэш показал на пепел, оставшийся в центре противня, и сказал:
- Видишь? Ничего не случилось. Если знать магическую формулу, ничто тебе не помеха.
Поцци наконец оторвал взгляд от пола и посмотрел на Нэша.
- Ты сумасшедший, - сказал он. - Надеюсь, ты это знаешь.
- Если я сумасшедший, то и ты, дружочек, не лучше. По крайней мере, из-за них ты можешь больше не переживать. Уже хорошо, правда? Мы вместе пройдем этот путь до конца, Джек. До самого распоследнего конца.
К середине четвертой недели погода начала меняться. Ненастные, жаркие дни закончились, потянуло первым осенним холодом, и теперь почти каждое утро, выходя на работу, им приходилось надевать свитера. Исчезли жуки, исчезли тучи москитов и комаров, донимавших их все это время, а от того, что лес заиграл новыми красками - всеми оттенками красного, оранжевого и желтого, - веселее становилось смотреть и на все остальное. Дождь продолжал иногда портить им жизнь - что правда, то правда, но и дождь был лучше, чем жара, и в дождь они не бросали работу. У них были прорезиненные пончо и бейсбольные кепки, а такая одежда неплохо их защищала даже от ливня. Самое важное было продолжать работать, отрабатывать свои десять часов, важно было не нарушать графика. До сих пор они не взяли себе ни одного выходного и не боялись никаких мелких дождей. Как ни странно, Поцци рвался теперь вперед больше, чем Нэш. Рвался потому, что ему больше, чем Нэшу, хотелось, чтобы все скорее закончилось, и даже в самые дождливые, самые непогожие дни на работу он выходил без возражений. Он в какой-то степени даже радовался плохой погоде, и тем больше, чем она была хуже, потому что погода была плохая не только для них, но и для Меркса, и не было для Поцци лучше зрелища, чем вид старого охранника, который бродил поодаль, кривоногий, в желтом дождевике, под большим черным зонтом, все глубже и глубже увязая в грязи. С наслаждением он смотрел на эти его страдания. Это было что-то вроде небольшой компенсации, утешительного приза за все то, что он вынужден был здесь терпеть.
Но проблемы из-за дождей все же возникли. В последнюю неделю сентября случилась гроза, после которой почти треть траншеи оказалась размытой. К тому времени они уже уложили примерно семьсот камней и собирались дней через десять-двенадцать завершить первый ряд. Но гроза пробушевала над полем всю ночь, и всю ночь хлестал такой ливень, что на следующее утро, когда они вышли, вода в траншее стояла на несколько дюймов. Укладывать камни было нельзя, сначала нужно было дождаться, пока не высохнет грязь, а все их прежние старания, вся их скрупулезная, тщательная подготовка траншеи пошла насмарку. Дно траншеи от края до края превратилось в сплошное месиво. Три дня потом они, чтобы не потерять часов, только развозили камни, а когда наконец дно подсохло, еще два дня восстанавливали площадку. Именно в ту неделю отношения между Поцци и Мерксом дошли до взрыва. В результате стихийных бедствий Мерксу вдруг снова пришлось стать у них бригадиром, но вместо того, чтобы стоять и наблюдать за ними с безопасного расстояния (как ему и было положено), он для пущего тщания болтался рядом, во все совал нос и без конца донимал замечаниями и инструкциями. Поцци он надоел уже в первой же половине первого же дня, а потом начал раздражаться и Нэш, ожидавший, что после обеда тот все же угомонится. Протерпев часа три-четыре, Поцци наконец не выдержал.
- Ну ты, советчик, - сказал он, бросая лопату и с отвращением глядя на Меркса. - Если ты такой мастер на хрен, то что ж сам-то не работаешь?
Меркс, застигнутый врасплох, ответил не сразу.
- Это не входит в мои обязанности, - помолчав, сказал он негромко. - Это, парни, ваша работа. Я приставлен здесь только следить, чтобы вы не напортачили.
- Да ну? - не сдавался Поцци. - А с какой такой стати ты тут корчишь из себя невесть что, картофельная твоя башка? Какого хрена торчишь тут руки в карманы, пока мы надрываемся? А ну, тыква ходячая, отвечай давай. Назови хоть одну причину.
- Запросто, - сказал Меркс, не сумев скрыть улыбки. - Вы в карты играете, а я нет.
Как показалось Нэшу, случилось все из-за улыбки. От нее лицо Меркса вдруг искривилось в гримасе настоящего, истинного презрения, и в следующую секунду Поцци уже пошел на него с кулаками. По меньшей мере один раз он Меркса достал, потому что, когда Нэш его все-таки оттащил, в углу рта у старика была кровь. Поцци орал, вырывался, размахивал кулаками еще, вероятно, с минуту, однако Нэш держал крепко, и в конце концов парень утихомирился. Меркс тем временем отошел в сторону и стоял, зажимая ранку платком.
- Ладно, - сказал он потом. - Будем считать, у мальца сдали нервы. Кто-то спокойно принимает, что заслужил, кто-то нет. Только я вам вот что скажу: чтобы такого больше не было. В другой раз вам с рук не сойдет. - Он посмотрел на часы и добавил: - Думаю, на сегодня хватит. Уже почти пять, продолжать нет смысла, пусть лучше некоторые сначала немного поостынут. - И, махнув, как всегда, на прощанье, Меркс повернулся, зашагал через поле и вскоре исчез в лесу.
Нэш по достоинству оценил выдержку Меркса. На его месте мало кто удержался бы, чтобы не дать сдачи, а Кельвин не стал даже защищаться. Возможно, это тоже было своего рода оскорбление - он словно дал понять Поцци, мол, сколько тот ни старайся, драться с ним он не станет, - но факт оставался фактом: весь инцидент был исчерпан быстро на удивление. Учитывая, что тут могло у них выйти, это можно было считать просто чудом. Это понимал даже Поцци, и по тому, как он упорно в тот вечер старался избегать этой темы, Нэш понял, что на самом деле ему стыдно и он радуется, что так обошлось.
Ждать последствий не было оснований. Однако на следующее утро, когда в семь утра Меркс постучался к ним в дверь, он был при оружии. На ремне с поясным патронташем, в кожаной кобуре у него висел полицейский револьвер тридцать восьмого калибра. В патронташе отсутствовали шесть патронов, в чем Нэш усмотрел явный намек на то, что револьвер заряжен. Это уже само по себе было плохо, но всего хуже, подумал Нэш, то, что Кельвин вел себя так, будто ничего не произошло. Он никак не прокомментировал появление револьвера, и молчание его в конечном итоге встревожило Нэша больше, чем револьвер. Оно означало, что Меркс считает себя вправе с ним ходить, и право это было с самого начала.
Контракт, соглашение, добрая воля - все это было чушь собачья. Нэш и Поцци работали здесь отнюдь не по доброй воле, а Меркс до сих пор не применял насилия только лишь потому, что они подчинялись. Проявлять недовольство в словесной форме им позволялось, однако едва они перешли грань, как Меркс тут же напомнил, что у него против них есть весьма серьезные аргументы. И, судя по всему, Меркс действовал с ведома Флауэра и Стоуна.
Однако, кажется, Меркс не собирался применять оружие. Револьвер его выполнял лишь символическую функцию, и самого того факта, что он есть, было достаточно, чтобы все стало ясно. До тех пор, пока они будут вести себя смирно, старый Кельвин его будет носить в кобуре, изображая деревенского шерифа. В таком случае, подумал тогда Нэш, единственная опасность у них исходит от Поцци. Парнишка стал непредсказуем, и никто бы не угадал, что и когда он еще выкинет. Однако, как потом оказалось, Поцци больше ничего не выкинул, а Нэш вскоре вынужден был признать, что недооценивал его. В то утро Поцци с самого начала не ждал ничего хорошего, и револьвер его не удивил, а лишь подтвердил прежние, самые плохие подозрения. Удивлен был один только Нэш - он пытался себя обманывать, искать всему разумное объяснение, а Поцци с самого начала понял, куда они вляпались. Понял в тот самый момент, когда они впервые увидели поле, и потому все это время жил в напряжении.
Когда все встало на свои места, он даже успокоился. Для него револьвер у Меркса ничего не менял. Он был всего лишь подтверждением того, что Поцци был прав.
- Ну, старик, - сказал он, обращаясь к Мерксу, когда они все втроем шагали по траве от фургона, - ты, похоже, решил открыть карты.
- Карты? - Меркс неприятно удивился. - Я же сказал вам вчера: я не играю в карты.
- Это просто фигура речи, - сказал Поцци, любезно ему улыбнувшись. - Я про твою игрушку. Про фиговину на поясе.
- Ах вон ты о чем, - сказал Меркс, похлопав по кобуре. - Ага, решил сравнять шансы. Ты же, парень, псих. Кто знает, чего тебе в голову придет.
- А это вроде как сужает круг моих возможностей, так? - сказал Поцци. - Я серьезно - эта штучка запросто может лишить человека его права на самовыражение. Сокращает Первую поправку, если ты, конечно, о ней слышал.
- Нечего умничать, мистер, - сказал Меркс. - Я знаю Первую поправку.
- Понятное дело, знаешь. Потому-то, Кельвин, ты мне и нравишься. Смышленый дядя, умник да и только. Тебя вокруг пальца не обведешь.
- Я уже вчера вам сказал, я всегда готов дать человеку передышку. Но только один раз. Потом, хочешь не хочешь, должен принять соответствующие меры.
- То есть выложить карты на стол, а?
- Называй как хочешь.
- Да, я люблю, когда в открытую, вот и все. На самом деле я даже рад, что сегодня ты при параде. Теперь хоть мой друг Джим наконец поймет, что к чему.
- Этого я и добивался, - сказал Меркс, снова похлопав себя по кобуре. - Ну как, выправляет фокусировку?