В гостиной с ее викторианской мебелью и безделушками, противопоставлявшими свое невозмутимое английское спокойствие экзотической растительности сада, наступил тот момент тишины, когда обмен взглядами без слов выражает взаимное понимание. Сэр Давид Мандахар, действительно, был противником автономии Раджада внутри Хаддана - хотя это позволило бы сохранить территориальную целостность Хаддана… но только потому, что он желал сохранить единство страны в интересах Раджада. Он не хотел и слышать об автономии северных провинций, потому что считал, что населяющие эти районы шахиры вновь должны стать хозяевами всего Хаддана, - как это было со дня возникновения государства до тех пор, пока демографическое равновесие в стране не изменилось в пользу переселенцев. Иначе говоря, сэр Давид Мандахар был не только согласен с шахирами, он шел еще дальше. Он убрал с трона бывшего имама, но потому что считал, что трон достанется молодому Али Рахману, а он, Мандахар, станет "сильным человеком" в этой стране. Он как никто другой желал бы услышать, как показания Стефани транслируются всеми арабскими радиостанциями… К сожалению, два наемника, две канальи уже на излете своей карьеры, попытались "сорвать большой куш", а такого развития событий этот человек, чей взгляд, казалось, следует за мыслями Руссо, предвидеть не сумел…
- Если у вас, Руссо, имеются собственные соображения, касающиеся внутренней политики нашей страны, то советую держать их при себе, - прорычал он. - Американцы и без того уже выставили себя на посмешище во Вьетнаме и на Кубе, зачем вам пинок под зад еще и в Персидском заливе…
Он развернулся и вышел из дома. Его британский фетиш последовал за ним. Позже Руссо не раз будет размышлять, откуда у этого свирепого и так гордившегося своими народными корнями воина возникла столь странная потребность - обзавестись в качестве живого амулета и знака высокого социального положения этим гардеробом с Сэвил-Роу, едва отмеченным человеческим присутствием…
За уходом сэра Давида Мандахара едва не сразу же последовали маневры танков - их грохот почти перекрыл рев насмерть перепуганных верблюдов на площади Ксара. Было очевидно, что министр обороны питал к своему коллеге, министру внутренних дел, не слишком глубокое доверие. Сад вернул себе свою темноту и свои небесные тела.
Руссо поднялся. Он чувствовал озноб, утро выдалось холодное. Господин Дараин, который во время последнего обмена репликами сохранял невозмутимость, граничившую с параличом, собрал на своем лице все голубоватые и зеленоватые краски занимавшегося дня.
- Извините нас, - сказал он, делая совершенно неубедительную попытку вернуться к традиционному исламскому гостеприимству.
После чего он предал своего шефа - в некотором роде по инерции и только для того, чтобы соблюсти честь и законы гостеприимства:
- Могу заверить вас, что маршал… я хочу сказать, генерал принял все меры предосторожности, и мисс Хедрикс ничто не угрожало. Речь шла лишь о том, чтобы члены Комитета освобождения Раджада могли выслушать ее свидетельские показания. Маршал, естественно, не мог предусмотреть, что два авантюриста, поняв, какие внушительные суммы они могут заработать на этой кассете… Маршал - традиционалист, человек, очень привязанный к прошлому…
Слово "маршал" предназначалось для того, чтобы дать Руссо понять, что готовится.
Господин Дараин вздохнул.
- Реакционер, скажут сегодня. На деле же он человек очень скромного происхождения… А люди, вышедшие из самых низов, особенно привязаны к традициям… Его отец был хайберским пуштуном, который осел у нас…
- Вы, естественно, были в курсе, - сказал Руссо.
Правая рука господина Дараина запротестовала - жест был усталым и вместе с тем исполненным покорности.
- Вы заблуждаетесь. Но я сразу все понял, когда узнал про приказ прекратить патрулирование пустыни… Только во власти Мандахара было сделать такое.
Руссо вернулся к себе домой по улочкам, на которых насчитал больше военных грузовиков, чем бродячих собак. Лавочки были еще закрыты, но перед дверьми уже образовались очереди, традиционный признак нервозности населения. Любая угроза государственного переворота и гражданской войны тут же выражалась в создании продуктовых запасов.
Он велел отвезти его в резиденцию американского посла, где узнал, что Хендерсон провел ночь в министерстве иностранных дел, а сейчас находится в советском посольстве, где возмущены ролью "жандарма", которую Иран, похоже, все больше и больше настроен играть в зоне Персидского залива.
Еще Руссо узнал, что уже в первые часы ночи сначала подпольные станции, а затем и "Радио Триполи", и "Радио Багдад" ежечасно передавали крайне эмоциональный репортаж о "геноциде" и информировали мировую общественность о судьбе двух выживших свидетелей: Массимо дель Кампо уже устранен, а Стефани Хедрикс только что едва не лишилась жизни.
Было видно, что информация поступает оперативно и во всей полноте…
Было шесть часов утра; Руссо уже собирался покинуть резиденцию, когда на всей скорости подъехала машина Хендерсона со звездными флажками и остановилась под нервный скрежет гравия. Руссо заметил два джипа военного эскорта с полным вооружением: всякий раз, когда в странах третьего мира повышается политическая температура, толпа нападает на представителей США. Хендерсон вышел из своего "кадиллака", стараясь не улыбаться при свидетелях, чтобы не сложилось впечатления, будто он с недостаточным уважением относится к разыгрывающейся национальной драме. Но за толстыми очками в черепаховой оправе наблюдалось некоторое поблескивание, которое не имело ничего общего с простой игрой света на стекле…
- Правительство настаивает, чтобы в течение суток вы и мисс Хедрикс покинули страну, - сказал он Руссо. - Похоже, вы недопустимым образом вмешиваетесь во внутренние дела Хаддана…
- Знаю.
- Они проявляют такт и добрую волю, - добавил Хендерсон. - Они высылают только вас, а не меня. Но… не знаю, в курсе ли вы?
Он сделал паузу, чтобы приберечь эффект, и на сей раз позволил себе слабую улыбку. Хендерсон был из тех, кто упивается сюрпризами.
- Я был в курсе десять минут назад, - сказал Руссо, - но здесь это уже далекое прошлое.
- Министр внутренних дел сэр Давид Мандахар… Кстати, знаете, слово "сэр" не является, как это обычно считают, почетным английским титулом, оно означает "могущественный господин" на одном из афганских диалектов… Происходит от персидского Sirdar…
Если послу нравится поджаривать его на слабом огне любопытства, то Руссо к этому готов.
- Да, знаю, это было в его досье…
- Мандахар сбежал. В данный момент он, вероятно, уже в горах Раджада…
Руссо взглянул на часы.
- Я виделся с ним каких-то полтора часа назад, могу вас заверить, что он находился под хорошей охраной. Вокруг него было как минимум шесть танков…
- Сейчас не больше трех, - сообщил посол, - и командующий ими офицер - шахир… И они уже не вокруг него, а с ним. В его распоряжении также по меньшей мере один армейский вертолет, потому что двадцать минут назад он выступал по радио - вещала новая радиостанция, кажется, "Радио Единство" - требуя отставки "марионеточного правительства, продавшегося американским империалистам и получающего приказы от ЦРУ". По-моему, он метил лично в вас.
Руссо был вынужден признать, что с трудом сдерживает свои чувства.
- Кстати, Никсон собирается подать в отставку? - спросил он.
- Нет, говорят, он укрылся в горах Кемп-Дэвида и организует там Сопротивление… Похоже, все-таки вас это потрясло, старина. Вспомните принцип Маккарти: если какое-то несчастье может произойти, оно обязательно произойдет… Это еще не все. Мандахар также обвинил правительство "безбожников" и "осквернителей священных ценностей ислама" в том, что оно хочет устранить принца Али Рахмана, единственного человека, способного спасти страну от раскола…
Становилось жарко.
- Это Мандахар велел похитить мисс Хедрикс, - сказал Руссо. - Он считал, что ее показания, данные Комитету освобождения Раджада, немедленно вызовут мятеж. Но эти молодые люди, по-видимому, были настоящими "политиками": они поняли, откуда исходит провокация и какова ее цель. Полагаю, они не испытывали никаких симпатий к "горному вепрю" и отказались играть в его игру…
Хендерсон задумчиво смотрел на своего соотечественника.
- Выставят вас или нет, но думаю, Руссо, что в ваших интересах как можно быстрее покинуть эту страну, - сказал он, и на сей раз в его голосе не было и следа деланного безразличия. - Мне жаль, что первый самолет отбывает только завтра во второй половине дня. Советую вам вернуться к себе и не выходить из дома до тех пор, пока я не пришлю за вами машину…
Руссо рассмеялся. Сильное раздражение, а может, еще и возмущение чуть ли не нравственного толка, которое он предпочитал приписывать усталости, а не тайной искорке идеализма, как всегда пробудили в нем агрессивность, желание сражаться и атаковать, и состояние боевой тревоги распространилось по всему телу, мобилизуя внутренние ресурсы. В такие моменты в игру вступал скрытый личный фактор, который, однако, уже давно учуяло его начальство; этот фактор полностью менял его отношение к порученным заданиями. Лишь однажды его непосредственный начальник с высокомерным неодобрением охарактеризовал его одной-единственной фразой: "В состоянии аффекта у вас, Руссо, есть склонность к преступлениям…"
- Я совсем не стремлюсь произвести на вас впечатление, старина, - сказал чуть смущенный Хендерсон, кладя руку ему на плечо. - Но, похоже, вы поняли слишком многое, а у Мандахара здесь наверняка есть преданные люди…
- Завтра я улечу, чтобы не причинять вам неприятностей, тем более что я нахожусь здесь под вашим началом, - сухо ответил Руссо. - Но ваш "горный вепрь" и те, кто ему предан, действительно вызывают у меня желание задержаться здесь чуть подольше…
Он подумал о человеке, который этой ночью позвал его на помощь.
- Что, по-вашему, они собираются сделать с Дараином? - спросил он.
Он не мог не испытывать симпатии к человеку, чьи таланты мореплавателя в мутных водах политики стоили не меньше тех, что когда-то проявил в более благородных морях Васко да Гама…
- На данный момент он находится под наблюдением. Все зависит от того, какой оборот примут события… У него есть союзники в обоих лагерях, и за него могут проголосовать единогласно… Либо за расстрел, либо за включение его в будущее правительство "национального примирения"…
Вдалеке раздалась стрельба.
- "Безответственные элементы", - с довольной улыбкой сказал Хендерсон и, напоследок дружески похлопав Руссо по плечу, стал подниматься по ступенькам своей резиденции.
Руссо вернулся домой, где застал Стефани за приготовлением завтрака, - она проделывала это с видом настоящей матери семейства. Он вручил ей с полдюжины каблограмм, пришедших в посольство на ее имя. Помимо всех классических "выздоравливай скорее, мы много о тебе думаем, дорогая", были и встревоженные вопросы, касавшиеся фотографий, сделанных Бобо, которым смерть их автора и ее нестандартные обстоятельства придавали исключительную ценность, тем более что сезон модных показов уже приближался.
В середине дня, после нескольких обращений к господину Самбро, они получили разрешение съездить в оазис Сиди-Барани, чтобы попрощаться с юным принцем. Им был навязан эскорт из двух бронеавтомобилей, но, судя по движению на дороге, в направлении пустыни двинулась вся армия Хаддана.
27
Прошло полчаса, как они выехали из столицы, когда на дороге показался "роллс-ройс" Али Рахмана, а за ним бронеавтомобиль и "лендровер" с шестью вооруженными солдатами. Они решили было, что принца везут как пленника, обвиненного в заговоре против режима, или как заложника - чтобы не позволить местным племенам и далее оказывать на него влияние. Оказалось же, что, напротив, Али Рахман возвращается с большого совещания с видными шахирами, на котором он призвал их к спокойствию и повиновению, так как автономия будет предоставлена им в самом ближайшем будущем.
Али был облачен в уже знакомый Стефани традиционный наряд, который фигурировал на одной из фотографий, сделанных Бобо во время их первого приезда в Сиди-Барани. Золотой тюрбан и расшитый драгоценными камнями кафтан, инкрустированная жемчугом джамбия на поясе, "роллс-ройс" "Серебряное облако", солдаты в пятнистой камуфляжной форме, крутые горы, возвышавшиеся по обеим сторонам дороги и перерезанные белыми водопадами именно там, где это было нужно, чтобы радовать глаз, - все это выглядело неожиданным шедевром, который века истории, великолепие природы, дружба народов, демократическое правительство, нефть, торговцы оружием, великие державы и ухмыляющиеся демоны - любители позабавиться такими экспромтами - дарили Стефани в ее последний вечер в Хаддане… С наилучшими пожеланиями от Бог знает кого или чего… не забудем еще и первые звезды, и луну - ей, казалось, самое место на поясе юного принца… Стефани схватила свой полароид и сделала снимок, надеясь, что света достаточно, чтобы передать совершенство ансамбля - а главное, чтобы получилась фигура гигантской черепахи без панциря, но с могучими руками, сидевшей в салоне "роллс-ройса". Мурад, разумеется, был здесь - настолько реальный, насколько это возможно, когда человек будто бы вышел из героического прошлого - с рабами, евнухами и райскими клинками…
Они узнали, что правительство попросило принца покинуть дворец в Сиди-Барани: тот располагался слишком близко к пустыне и принц не был достаточно защищен от возможных опасностей - или, подумал Руссо, от контактов с сэром Давидом Мандахаром. Али подтвердил его подозрения. Да, сказал он, грустно улыбаясь, такая забота о его безопасности сильно походит на недоверие, но нельзя забывать, что страна переживает трудные часы. Что до Мандахара… Лицо юноши дрогнуло, и на ангельской коже внезапным румянцем проступил внутренний огонь. Что до Мандахара… Разве они забыли о том, что этот афганский авантюрист убил его отца имама, и что если он и плетет заговор с целью посадить на трон его, Али Рахмана, то исключительно для того, чтобы самому стать хозяином страны? "Горный вепрь" в сговоре с шахирскими традиционалистами, которые хотят укрепить единство страны при главенстве Раджада, восстановить власть улемов, воскресить прошлое… Этот человек - кстати сказать, чужой в этой стране, - должен быть арестован, судим, и его преступления должны быть доведены до сведения мировой общественности…
Ясно было, что принц еще пребывает под влиянием пустых и многословных дебатов, в которых он только что участвовал, и склонен продлить их благородное и красноречивое звучание. Не менее очевидно было и то, что рядом с ними молодой подающий надежды политик, с которым этой благословенной земле, ее населению и правителям отныне придется считаться. Далеко не впервые - и пример короля Сианука в Камбодже тому подтверждение - наследник десяти веков абсолютного деспотизма будет посажен на трон как новейший символ демократии…
Опытным и скептическим - что, в общем-то, одно и то же - взглядом Руссо, слегка прищурившись, то ли от иронии, то ли из-за дыма своей манильской сигары, с веселым интересом и не без симпатии всматривался в обворожительное лицо юноши. Тот, кто несколькими днями раньше заявлял, что у него нет иных честолюбивых планов, кроме как "изучать методы современной ирригации", чтобы служить своей стране "в качестве инженера-агронома", теперь выглядел довольным и даже слегка восторженным, в нем проступало сознание собственной значимости, не лишенное самодовольства и тщеславия. Казалось маловероятным, что он когда-либо обзаведется теми несколькими десятками жен, которые в другие времена уже были бы у него в его годы, но он умел правильно пользоваться современной терминологией, много размышлял над диалектикой, - словом, все шло к тому, что должность "инженера-агронома", поборника "новых методов ирригации", останется в Хаддане вакантной, так как претенденту на нее уготована более высокая судьба. Когда он заговорил о заботливости, с которой относилось к нему правительство Хаддана, на его лице появилось хитрое выражение.
- Их можно понять. Если бы со мной что-нибудь случилось, то началась бы гражданская война… Все арабские радиостанции немедленно обвинили бы их в том, что они меня устранили. Мои племена глубоко преданы мне… Где бы сегодня был Хусейн Иорданский без абсолютной поддержки и верности своих племен?
"Мои племена", снисходительно отметил Руссо. Мальчик еще не до конца выверил свой словарный запас, у него еще случаются рецидивы.
Али разглагольствовал, не переставая, а день уже клонился к вечеру; на склонах гор и в пропастях расправляли свои крылья тени, скользили, падали и приземлялись, как орлы, которые возвращаются в гнезда после ухода своего лучезарного врага…
В мягком и прохладном воздухе вдруг стало слышнее бормотание водопадов. Со дна тянувшейся вдоль дороги пропасти поднимался далекий рев верблюдов: тремястами метрами ниже вдоль русла Рахила шел караван.
С внезапным концом жары, которая, казалось, упала в пропасть, на нервы и чувства снизошло умиротворение, перераставшее в эйфорию. В этот час после молитвы, на которую вечерний покой отвечает со всей снисходительностью Аллаха, весь мир выглядел так, будто его коснулась тихая нежность.
Стефани достала прощальный подарок, который она приготовила для Али Рахмана. Это был альбом с набором снимков, сделанных Бобо во время их пребывания в Хаддане. Тут были лучшие творения Сен-Лорана, Унгаро, Диора, Кардена и Живанши, всего около сорока штук; Бобо превзошел самого себя, чтобы подчеркнуть одновременно и великолепие туалетов, и красоту Стефани, и красоту страны. Следовало признать, что Бобо обладал необыкновенным чувством прекрасного. В частности, там было вечернее платье в изумрудных блестках, которое, казалось, уловило и увековечило краски, тени и сверкание наступавшего вечера. Ей также нравилось платье от Курежа из шерстяного крепа с рукавами из норки, вышивкой и бусинами из поделочных камней, которое чудесно сочеталось с ее рыжими волосами и которое Бобо велел ей надеть во дворце Сиди-Барани, чтобы сфотографировать ее рядом с Мурадом. Великан в своем ультрамариновом костюме янычара стоял чуть позади, скрестив руки, и фотография поймала на его лице то полное отсутствие выражения, которое, в конечном счете, являлось самим выражением небытия.