Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник) - Ирэн Роздобудько 14 стр.


– Честно говоря, таких случаев я не знаю. Поэтому и предлагаю оставить ее здесь.

– Вы не представляете, о чем говорите, – грустно улыбнулся собеседник. – Эта женщина… – Он запнулся и замолчал.

– Эта женщина, – охотно подхватил врач, – довольно интересная личность. Вам можно позавидовать. – Он увидел, как собеседника передернуло. – Но продолжим. Итак, я не до конца убежден, что это – классический случай аутизма. И не хотел бы вас пугать. Определенные признаки этой болезни были у великих мыслителей – Ньютона, Эйнштейна, Планка, Дарвина, Менделеева. Думаю, что этим страдал и Паскаль. Ньютон, кстати, вообще говорил с большим трудом. По сути, признаки аутизма – это набор случайностей, которые отражают особенности развития мозга. Не все, кто вплотную приближается к границе аутизма и патологии, получают от этого только негатив. История знает примеры, когда так называемые странные люди достигали значительных успехов в науке. А о психологии творчества вообще говорить не приходится! Об этом написаны целые тома. Что касается нашего случая… – Врач задумался и впился взглядом в блестящий перстень своего визави. – Я бы предпочел знать о Хелене побольше, чтобы сделать адекватные выводы.

– Неужели не достаточно того, что знают все остальные? – раздраженно сказал почтенный собеседник.

– О, конечно же, мы все, весь персонал, зачитываемся ее книгами, всегда следили за ее авторскими программами на телевидении. Кстати, в нашей библиотеке собраны все тридцать два ее романа и куча переводов на иностранные языки! Все книги – затерты до дыр! Поэтому все, что о ней писали в прессе, мы знаем. Именно так, как вы и сказали: все то, что знают другие. Но, – он снова впился глазами в перстень, который, видимо, привораживал его своим блеском, – мне этого мало.

Врач заметил, что на лице посетителя отразилась борьба эмоций.

– Анамнез. Я должен знать анамнез. Мне нужно знать все. – Глаза врача блеснули, и он заговорил горячо, как следователь на допросе. – Вас беспокоит нечто большее, чем симптомы, о которых я говорил, не так ли? Кем вам приходится эта женщина, ведь я знаю, что она не замужем! Вы могли бы быть ей отцом… Из какой она семьи? Как вы познакомились? Чем она болела? Итак, давайте начнем с самого начала.

– Это начало отбросит нас лет на двадцать назад, – вздохнул посетитель. – Вряд ли у нас будет столько времени. К тому же я бы не хотел, чтобы она вдруг вошла сюда. Мы давно не видимся. Она не должна знать, что я проявляю к ней участие.

– Мы запрем дверь, – ответил врач. – А что касается времени… Времени у меня достаточно, я не спешу…

Витольд снова глубоко вздохнул.

– Смотрите, как бы нам не пришлось здесь ночевать… – заметил он.

Врач профессиональным жестом незаметно включил диктофон.

* * *

– Двадцать лет назад, летом, мне исполнилось тридцать. Надеюсь, о себе мне не нужно рассказывать? Могу сказать лишь одно: тогда я жил один, имел по тем временам хороший заработок, неплохое жилье с видом на реку, рядом с которой находилась школа. После лет студенческой нищеты, штудирования всяких наук, поисков работы, неудачных браков, подъема по длинной и довольно крутой карьерной лестнице – я наконец наслаждался покоем, достатком, знаниями, приобретенными в многочисленных зарубежных поездках и разнообразном общении.

У меня всегда был интерес к экспериментам. Особенно к тем, которые касались человеческой психики. Помню, в юности я отчаянно спорил с сокурсниками, пребывая в безосновательной уверенности в том, что из любого человека можно вырастить если не гения, то хотя бы развить его способности до высочайшей степени. Мне возражали, мол – "кесарю кесарево", а "пролы" (мы тогда все увлекались Оруэллом) останутся на своем уровне, даже если обрядятся в золотые одежды. Я же доказывал, что всевозможные мистические обращения, или (по Эвелин Андерхилл) пробуждение трансцендентного сознания, чаще всего происходят с людьми темными и менее всего достойными такого дара. Их сознание не затуманено мутными потоками всякой информации, не обременено знаниями и открыто для голоса природы.

Словом, обычный юношеский бред, болтовня в стиле Кортасара. Потом все это отошло на второй или даже сто второй план.

И только отмечая свой тридцатый год рождения перед широко распахнутым окном, за стаканом хорошего белого вина, наслаждаясь одиночеством, я мог спокойно пересмотреть свое прошлое, улыбнуться ему – или, скорее, самому себе – и подумать над тем, чего мне еще не хватает…

Было чудесное июньское утро и первый день моего отпуска.

Я сидел и смотрел в окно на школьный двор – там отрабатывали "летнюю практику" школьники. Я тоже когда-то делал это и ужасно ненавидел эти летние отработки, считая их бессмыслицей и пустой тратой золотого времени. Несчастные дети – пяти– или шестиклассники – разбрелись по школьному приусадебному участку и копались на грядках, вырывая сорняки. Я мысленно улыбался, глядя на это действо. Мальчики бездельничали, осыпая друг друга землей, девочки присели поближе друг к другу и были поглощены разговорами. Мой взгляд выхватил одну из них – она присела у самого края грядки, ближе к дороге, и что-то все-таки делала. Я узнал в ней девочку, которая жила двумя этажами ниже. На ней было синее платьице в оранжевый горошек, такое коротенькое, что из-под него выглядывали трогательные белые трусики. Хорошая добыча для какого-нибудь педофила, невольно подумал я. И как в воду глядел! Заметил, как из-за угла дома к школьному двору направляется какой-то типчик в спортивных штанах. Он вертел головой и поглядывал на стайку девочек. Наконец заметил ту, что сидела поближе к тротуару на некотором расстоянии от своих подружек. Я с интересом стал наблюдать, что же будет дальше, мысленно сочувствуя малышке, к которой подходил этот мерзавец. Такие болваны в общем-то безопасны, хотя, конечно, могут сильно напугать этих бедняжек в коротких юбочках. Внутренне я напрягся, ведь собирался проконтролировать эту неприятную ситуацию: в случае чего, решил я, смогу быстро выскочить, оббежать дом и через минуту быть рядом с "жертвой", отогнать слизняка.

Он подошел совсем близко и остановился над девочкой. На нее упала его тень. Она пока его не замечала. Но мне стало неловко, показалось, что он видит не только ее белые трусики, но и то, что виднеется сквозь широкую пройму рукавов платья, когда девочка тянется за новым стебельком.

"Вот падла!" – выругался я про себя, но с места не сдвинулся. Во мне проснулся созерцатель и экспериментатор.

Наконец увидел, что девочка замерла. Очевидно, он что-то сказал ей. Что-то грубое, мерзкое. То, что не даст ей сегодня заснуть. То, о чем она еще ничего не знает. Девочка напряглась, склонила голову. Если бы она была страусом, эта несчастная голова была бы глубоко в песке, подумал я. Одной рукой она потянула свое задравшееся платье вниз и вся съежилась, сжалась, как ракушка. А он все стоял над ней и что-то говорил… Я не выдержал и выскочил за порог.

Пока я оббегал дом, там, во дворе, видимо, произошло следующее: девчушка вскочила и стремглав помчалась домой. Словом, она буквально врезалась в меня на углу – так быстро бежала. Мне пришлось обхватить ее, чтобы самому не упасть от ее напора. Это было похоже на столкновение в воздухе самолета с птичкой. Девочка дико вскрикнула и сразу как-то обмякла, стала сползать вниз, я едва успел подхватить ее. Огляделся: еще не хватало, чтобы за маньяка приняли меня! Но во дворе в будний летний день было пусто. Я взял ее на руки, внес в темный подъезд, кое-как протиснулся в лифт и нажал кнопку своего этажа. А что мне было делать? Номера ее квартиры я не знал. Кроме того, я заметил, что у малышки на веревочке на шее болтается ключ. Значит, скорее всего, никого нет дома…

Так состоялась наша первая встреча…

* * *

Я положил ее на кровать, побрызгал в лицо водой. И не на шутку испугался: девочка лежала, как мертвая. Прислушался – дышит. Я успокоился и начал рассматривать ее. Хотя замечу сразу – я не Гумберт Гумберт! И извращенных наклонностей за собой не замечал. Просто давно не видел вблизи маленьких девочек, не обращал на них внимания. Эта была действительно хорошенькая, и платье действительно было коротковатым. Но, скорее всего, потому, что девочка из него выросла. Длинная растрепанная коса пшеничного цвета, длинные ровные и загорелые (или просто – смуглые?) ножки в белых гольфах, стоптанные сандалии, которые, как мне показалось, слишком детские для девочки десяти или одиннадцати лет, изящное худощавое лицо с выразительными скулами. Я подумал, что со временем она станет настоящей красавицей. Спустя несколько минут заметил, что ее веки дрогнули и под ними зашевелились глаза, хотя веки оставались опущенными.

– Не бойся! – поспешил сказать я. – Все хорошо. Я твой сосед. Ты бежала и потеряла сознание. Я не сделаю тебе ничего плохого. Уже все позади…

Я боялся, что она придет в себя и начнет кричать. Но этого не случилось. Я еще немного постоял над ней. Был уверен, что девочка пришла в себя, но затаилась, ожидая чего-то страшного. Довольно странное поведение, подумал я, и снова стал успокаивать ее:

– Все позади. Полежи немного, если хочешь. А потом можешь идти домой. Ты свободна. С тобой все в порядке…

Никакой реакции! Но я был уверен: она меня слышит! И даже видит сквозь свои пушистые дрожащие ресницы. Хорошо, решил я, пусть притворяется и дальше, если ей так нравится. Время у меня есть. Пусть придет в себя. И сел за свой стол, повернувшись к ней спиной. Хоть и не собирался сегодня работать, но время все равно было потеряно, поэтому раскрыл папку с научной работой своего коллеги, которую должен был отредактировать. Постепенно увлекся работой и даже испугался, когда в полной тишине раздался голос:

– Ты прочитал все эти книги?

Оглянулся: она сидела на краю кровати – ручки на коленях – и разглядывала мои книжные полки.

– Слава богу! Я уже думал, что ты проспишь тут до вечера! – как можно приветливее сказал я.

– Я давно не сплю, – ответила девочка. – Я вообще не люблю спать. И ничего не боюсь, – после паузы неожиданно сказала она.

– Это хорошо, что ты такая храбрая.

– Я не храбрая, – возразила она, – просто у меня куча всяких проблем…

Мне стало смешно.

– Наверное, с мальчиками? – пошутил я.

– А вот и нет. Для дураков у меня вот что есть!

И она показала мне кулак – маленький, трогательный и жалкий.

– А-а-а… Это – серьезный аргумент! – Я с ироничным пониманием закивал головой.

– А тот дядька… – она нервно повела одним плечом и заколебалась.

– Не вспоминай о нем! – перебил я. – О таком лучше сразу забывать. На свете много дураков и просто больных людей. Ты еще не раз их повстречаешь. Поэтому не надо брать в голову.

– Это трудно, – вздохнула она.

Я согласился. Чтобы сменить тему, спросил, как ее зовут, и услышал в ответ не совсем обычное имя – Хелена.

– Так звали мою прабабушку, – пояснила девочка. – Я ее даже помню…

Она задумалась и добавила:

– Она курила трубку и гадала на картах… И ее за это ругали. А она прятала карты и табак под клеенку на кухне, а мне показывала вот так, – девочка приложила палец к губам. – И… и так интересно обо всем рассказывала.

Не буду пересказывать всего разговора, но я удивился, когда заметил, что соседка задержалась у меня почти на полдня.

Что-то я смог о ней узнать из ее ответов на мои вопросы, что-то додумал сам. Я понял, что семья ее довольно простая – родители работают на заводе. Она не говорила прямо, но я хорошо представил себе эту семью: пьянка в выходные, закатывание огурцов на зиму – по пятьдесят банок, которые потом стоят под кроватями и на балконе (меня всегда удивлял этот женский фанатизм в отношении консервации, ведь все можно купить в магазине), ритуальные ссоры как образ жизни и мышления, "рупь до получки", картошка со шкварками, гости по праздникам, желтые от сигаретного дыма занавески. Что в таком случае остается детям? Бегать по улицам, стучать в дверь, за которой в однокомнатной квартире "гуляют" взрослые, выпрашивать мелочь на мороженое у хмельных гостей, таскать со стола что-то вкусненькое, получать подзатыльники. И… носить коротенькие платьица, пока их уже и на нос не натянешь.

Вопреки всему, что нарисовало мое воображение (думаю, я не ошибался), девочка казалась довольно развитой. Я заметил ее тягу к книгам и то, с каким интересом она слушала мои ответы на свои вопросы.

Когда она прощалась (мол, ей еще нужно сварить для родителей картошку), я предложил приходить ко мне в гости. Сказал это совершенно искренне. И по ее реакции понял, что эта наша встреча не последняя: ей явно не хватало взрослого общения. Она, как губка, впитывала в себя любую информацию. Уже стоя на пороге, девочка попросила у меня какую-нибудь книгу. Детских у меня не было, я задумался и дал ей "Мысли" Блеза Паскаля с коварной уверенностью, что она этого не прочитает.

Вечером, вспоминая утреннее происшествие, я подумал, что невольно выступил для соседской девочки в роли "доброй феи" и что сегодня она заснет спокойно.

* * *

– Прервемся! – вдруг резко оборвал свой рассказ посетитель и выбил из пачки новую сигарету.

В кабинете надолго повисла тишина. За окном шумел первый майский дождь. Врач с удивлением, будто видел впервые, рассматривал седого импозантного мужчину и не знал, что сказать. Подошел к окну, распахнул форточку. Частый дождь безжалостно сшибал треугольные шапки сирени. Смеркалось.

– Она пришла? – наконец произнес врач. Выражение его лица уже не было таким самоуверенным – в глазах засветилось обычное человеческое любопытство.

– Да, – устало ответил Витольд.

– И о чем вы разговаривали? Вы – взрослый человек – и пятиклассница из неблагополучной семьи?

– Вы заставили меня разворошить то, чего не стоило трогать. Но раз уж так случилось – я готов продолжить разговор завтра. Не останавливаться же на полпути! – сказал он после длинной затяжки.

– Хорошо. Я с нетерпением буду ждать в любое удобное для вас время, – быстро ответил врач. Казалось, у него отобрали недочитанной книгу. – Когда это примерно может быть?

– Я человек занятой. Смогу только вечером, если это вас устраивает.

– Иногда я остаюсь ночевать в отделении, – сказал врач, – а ради вас буду ночевать столько раз, сколько понадобится.

– О’кей!

Витольд поднялся.

– Скажите, могу ли я тайком взглянуть на нее? – вдруг спросил он совсем другим тоном. – Она, наверное, еще здесь?

– Не знаю, – сказал врач, – но это можно проверить. Я провожу вас к кабинету. Надеюсь, вы будете осторожны…

– Да, конечно, – кивнул посетитель. – Я не хочу волновать ее. Только посмотрю.

Они прошли по длинному коридору мимо закрытых дверей палат с окошками посередине, спустились двумя этажами ниже и снова пошли по длинному коридору. Мимо поста медсестры, мимо палат…

Наконец врач остановился у последней, чуть приоткрытой двери. Сначала заглянул в щелку сам, а затем жестом пригласил своего спутника. Тот припал щекой к грубо окрашенной поверхности и затаил дыхание.

Вот она, Хелена…

Женщина стояла у окна и смотрела на дождь. На проливной железный дождь, уничтожающий сирень.

Взрослая и чужая.

Плод его трудов.

Или это – лишь самонадеянная выдумка?..

Витольд пожал плечами, отстранился.

– Не представляю себе, как она добирается домой, – прошептал он врачу. – Она ненавидит общественный транспорт…

Назад Дальше