11
- Вот он, сука!!!
Крик заставил Пашку обернуться. Возле угла длинного деревянного дома, в полуминуте ходьбы от дороги, по которой шел Пашка, стояли трое десятиклассников, и один из них протягивал руку, показывая пальцем прямо в него. Несколько тягучих от страха секунд Пашка стоял и смотрел, как так же стоят и смотрят на него враги. Его ноги, вдруг ставшие тяжелыми, с коленками, будто набитыми ватой, пытались шевельнуться и не могли - ужас обездвижил их. Три рослые десятиклассниковские фигуры отделились от угла дома и, постепенно ускоряя шаг, направились к Пашке. Он развернулся и побежал - сначала с трудом, тяжело топая резиновыми подошвами по пыльной, убитой грунтовке, а потом все быстрее, подстегиваемый частым стуком собственного пульса в висках. Позади раздался еще один матерный вопль и топот преследователей.
- Ка-а-а-к стра-а-а-шшшшно… - прошипело у Пашки где-то в горле. - Бежшшша-а-а-ать…
Он метнулся как заяц в сторону, соскочил с обочины дороги и нырнул в щель под трубами теплотрассы, куда не могли протиснуться десятиклассники. Теплотрасса была высотой метра полтора, трубы круглые, уцепиться не за что, так сразу не перелезут… Выполз, извиваясь и царапая локти о камни, продрался сквозь кустики березы и ольхи, выскочил на железобетонный тротуар и обернулся как раз в тот момент, когда через теплотрассу перепрыгнул первый из преследователей. С разбегу. Не остановившись ни на мгновение.
Пашка зачарованно и даже с неожиданным восхищением наблюдал, как сжавшаяся в комок человеческая фигура пролетает в нескольких сантиметрах над дюралюминиевой обшивкой труб, как человек раскладывается в полный рост, вытягивая ноги для приземления, и как снова сжимается на корточках, ударяет ладонями о гравий, чтобы погасить инерцию прыжка. Не дожидаясь, пока преследователь распрямится, Пашка резко развернулся и побежал. Сзади грохотнули металлические листы - кто-то из врагов запрыгнул на трубу.
Пашка еще несколько раз пытался повторить заячий маневр, сигая в кусты, перебегая в неожиданных местах с тротуара на дорогу и обратно, сворачивая во дворы домов. И каждый раз проигрывал. Преследователи, как волки, спрямляли углы на каждом из его диких зигзагов. Дважды он споткнулся и чуть не упал. Сердце уже клекотало под самым горлом, легкие ныли от натуги, мышцы ног жгло. Когда понял, что не убежит, он заметил неспешно трясущийся по главной поселковой дороге рейсовый оранжевый автобус. Старенький ЛиАЗ шел параллельным курсом. Впереди, в паре сотен метров, торчал дощатый домик автобусной остановки.
"В автобусе взрослые", - мелькнуло в голове, и Пашка из последних сил рванулся вперед, к синеньким облупленным доскам автобусного павильончика, но был сбит наземь суровым пинком и скорчился в пыли, судорожно глотая воздух.
Его подняли и повели, положив руку на плечо, - как будто по-дружески.
- Дернешься, я тебе всю морду разобью, - тихо сказал тот, кто держал его, длинный, худой парень в форменном школьном кителе, старом и явно тесном.
Другие двое, такие же рослые и худощавые, в спортивных курточках, шли чуть в стороне. Все трое были русскими.
Пашка цеплялся взглядом за лица редких прохожих, но боялся подать какой-либо знак. И еще он думал, что просто сознается, где лежит взрывчатка, и его отпустят - ведь за ним нет другой вины.
Подъезд многоквартирного деревянного дома, куда его завели, содержал в себе запах краски, супа, лежалой картошки, которую хранили в стоящих у стен деревянных ящиках.
- Такой же? - спросил один из врагов, срывая с Пашкиного плеча ивовый лук.
Даже сквозь страх Пашка удивился, как это оружие не соскочило с него во время погони, ползания под теплотрассой, бросков сквозь кусты… Десятиклассники склонились над индейским артефактом.
- Точно такой, - подтвердили они друг другу.
- Значит, ты индеец? - спросил Пашку, усмехаясь и подмигивая, враг в школьном кителе.
Это он прыгнул первым через теплотрассу, и, хотя у него были растрепанные и до отвращения сальные черные лохмы, Пашка смотрел на него уважительно - не каждый умеет так прыгать. Враг улыбчиво разглядывал Пашку. "Как Дуди", - мелькнуло у того в голове.
- И как называется ваше племя? - спросил Прыгун. - Апачи? (Он хохотнул, как будто слово было неприличным.) Или как там, в том стишке?.. "Я - индеец Сика-Кука, я из племени бамбука"?
- Благородный вождь Дрочидопота! - захихикал другой десятиклассник, белобрысый и стриженый.
- Отпустите меня… - сказал Пашка подавленно. - Я скажу, где лежит взрывчатка.
- Взрывчатка? - переспросил Прыгун, нахмурившись, будто не вполне понимал, о чем идет речь.
- Детонаторы… - подсказал из-за его спины третий парень, с вялыми жестами и скучным веснушчатым лицом.
- Нам не нужны детонаторы, - спокойно объяснил Пашке Прыгун: видимо, он был главным и сам решал, что нужно, а что нет. - Детонаторы мы вам простим, если отдадите остальное.
- Что остальное? - спросил Пашка.
Прыгун снова усмехнулся:
- То, что вы нашли в заброшенной теплице. Мы знаем, что вы были там. И ты там был…
Он резко хлопнул ладонью по индейскому подбородку, отчего Пашкины зубы громко и больно клацнули. В индейском животе забурчал и заворочался страх.
- Мы ничего не брали! Мы просто посмотрели! Мы все сложили обратно! Мммм… - Пашкины зубы снова клацнули от хлопка по челюсти.
- Не ври нам, - посоветовал Прыгун.
- А что ты с ним сделаешь? - спросил тот, что стоял за спиной Прыгуна, вяло поднимая руку. - Морду ему будешь бить? Здесь, в подъезде? Он же потом побежит жаловаться.
- А мы будем его пытать! - Прыгун страшно наморщил нос. - Дайте-ка вон ту дощечку.
Они взяли с пола круглое фанерное донце, какое бывает у бочонков с соленым сливочным маслом. Прыгун поднял донце перед собой, вгляделся в него и сплюнул точно в центр круга. Потом плюнул еще раз, так что на фанерке получилась маленькая лужица его слюней.
- Ну-ка! Давайте! - сказал он.
Вялый и Стриженый тоже поплевали на фанерку, а Стриженый даже сморкнулся на нее зеленовато-белыми соплями. Пашка чувствовал, что от вида этих действий, этой фанерки и сопливо-слюнявой лужи его начинает тошнить.
- Ну, что? Скажешь? - спросил Прыгун Пашку, приближая к его лицу фанерный круг.
Пашка дернулся, но Стриженый крепко схватил его за локти сзади.
- Мы ничего не брали! - заорал Пашка, отворачиваясь в сторону.
- Говори, - шептал Прыгун, - говори-и-и, а то… - Он подносил донышко масляного бочонка все ближе, следя, чтобы харкотина не стекла с него на пол.
- Мы только порвали одну шкурку! Лисью шкурку порвали! А потом все сложили…
Фанера с соплями прижалась к Пашкиной щеке, он задрожал и умолк, его лицо приняло странно сосредоточенное выражение. Чужие плевки текли ему за воротник.
- Мы сейчас поссым на тебя… - сказал Стриженый.
- И посрем еще, - тихо гоготнул Вялый.
- Это вы в нашем вигваме насрали? - отстраненным, спокойным голосом спросил Пашка.
- В вигваме!!! - расхохотались враги, хлопая друг друга по плечам. - В вигваме!!!
Пашка неожиданно извернулся, вырвался из рук забывшегося на секунду Стриженого, с бешеной холодностью в сердце совершил пару прыжков, уворачиваясь от длинных вражеских рук, и выскочил из подъезда, громыхнув тугими двойными дверями на пружинах. В его груди что-то мерзко тряслось, а щека, к которой прижимали заплеванную фанеру, онемела. Он перевалился через перила высокого крыльца, упал на травяные кочки газона и быстро, как ящерица, заполз под лестницу. Сверху по ступеням простучали и смолкли шаги врагов.
- Ссы в одно море, чтобы не было горя! Ссы в одно море, чтобы не было горя! - приговаривали Алешка, Дима и Спиря, пуская три золотистых звонких струи на угол безвестной теплицы неподалеку от детского сада - их излюбленной площадки для игры в пекаря.
Дуди стоял рядом с ними и наблюдал за ритуальным процессом, будто в нем заключалась волшебная тайна. Он внимал словам, как молитве.
Создав море и предотвратив горе, они вернулись на площадку, где их встретил мрачный Пашка. Он сидел на качелях и смотрел прямо перед собой. Впрочем, лицо его было сухим и выражение имело твердое - самое что ни на есть индейское.
- Десятиклассники, - коротко объяснил он соплеменникам причину своего состояния и внешнего вида: его курточка и брюки были густо пропитаны пылью из-под крыльца, где он прятался несколько часов, прежде чем решился высунуть голову и осмотреться.
Слушая Пашкин рассказ, индейцы негодовали:
- Плевали? - восклицали они яростно и сжимали палки в чумазых руках. - Высморкался?!!
- Да, - говорил Пашка.
Ему было до сих пор противно и стыдно за то, что по его лицу стекали чужие плевки, но при этом он чувствовал себя немного героем - лазутчиком сиу, сбежавшим от жестоких конфедератов. И еще он вопросительно смотрел на Алешку. Индейцы, перехватывая этот взгляд, тоже косились на вождя. Алешка молчал.
- Что мы будем делать? - наконец спросил Пашка прямо.
Алешка помнил, что, согласно свято хранимым индейским законам, древним, как солнечный свет или игра в пекаря, он, как вождь, нес полную ответственность за то, что случилось с Пашкой. Но он никак не мог придумать способа избежать подобных событий в ближайшем будущем.
- Нас мало… - наконец сказал он, глядя задумчиво, как склонившееся к вершинам сопок солнце освещает теплыми рыжими лучами меловой круг с пирамидкой консервных банок. - Паша был один, и поэтому его поймали. Помните, когда нас было много, мы смогли их напугать.
- И сами убежали, - напомнил Спиря.
- Убегать больше нет смысла, - признался вождь. - Они помнят нас…
- Как они узнали, что мы были в теплице? - Пашка все еще потирал щеку, стараясь избавиться от мерзкого запаха чужих слюней на коже.
Вождь помолчал, подумал и признался:
- Я забыл там лук… Но это неважно. Это не Леша Ильгэсиров. Луки уже не могут нас защитить, нам нужно другое оружие, которого будут бояться десятиклассники.
- Взрывчатка, - улыбаясь пухлыми щеками, подсказал Дима.
- Может быть, - сказал Алешка. - Может быть…
12
Котята умирали один за другим. Коля, у которого от грусти лицо вытянулось еще сильнее и стало бледным до голубизны, молча наклонялся над коробкой из-под китайских яблок и брал на ладонь очередной остывающий нежно-пушистый комочек. В коробке лежала кошка - старая, опытная самка, она была старше Коли и хорошо знала, как ухаживать за котятами. Но они все равно умирали. То ли от неизвестного кошачьего вируса, то ли оттого, что их мать за несколько дней до родов сорвалась с форточки и упала своим беременным животом прямо на край подоконника, то ли еще отчего, что, в общем-то, было уже неважно. Четверо лежали рядом с коробкой, жалкие, в серенькой зализанной шерсти, неподвижные. Оставались еще двое. Они едва приподымали головы и тонко попискивали. Кошка хрипло и долго мяукала и умоляюще смотрела на Колю. А он смотрел ей в глаза и почему-то чувствовал себя виноватым.
Когда Коля только родился, кошка была еще дурным полугодовалым кошачьим подростком, шустрым и угловатым. Мама хотела отдать ее кому-нибудь или даже выбросить, потому что боялась, что котенок начнет играть с Колей и выцарапает ему глаза. Но выкидывать было жалко, искать новых хозяев некогда, а еще однажды, когда мама зашла в комнату, где спал в кроватке маленький Коля, она увидела, что кошка лежит на Колиной подушке и вылизывает его голову, как собственного котенка. Волосы младенца слиплись, а сам он спал. И кошка осталась насовсем. Жила бок о бок с людьми своею кошачьей жизнью. Уходила гулять в форточку. И каждые полгода приносила нескольких слепых и пискливых котят. Колина мама заворачивала их в марлю и топила в ведре. Воду наводила долго - чтобы котятам не было холодно или горячо. Потом плакала вместе с кошкой. А через полгода все повторялось. Иногда, когда кошке приходило время рожать, мама приносила от ближайшего магазина картонную коробку из-под яблок или печенья. Это означало, что следующая партия котят не познает теплой воды, а мама не будет плакать. Коробка ставилась под стол в их единственной комнате…
В этот раз все было зря - котята умирали. Кошка хрипло орала.
- Коля, не трогай ее… - заглянула в комнату мама.
Только что она сидела на кухне за столом и читала книжку, пытаясь отвлечься от грустных и тоскливо мяучащих событий в комнате.
- Отойди… пусть они… сами. Она лучше знает, что нужно делать.
- Ничего она не знает, - Коля посмотрел на маму и встал с пола, отошел от коробки.
Через полчаса умерли оставшиеся два котенка. Мама достала с полки в кладовке маленькую коробочку из-под детского питания и сложила туда мохнатые тельца.
- Донеси до мусорного бака, - сказала она Коле.
- Я похороню, - сказал Коля.
- Если будешь закапывать, придави камнями, - сказала мама. - Чтобы собаки не достали.
Коля взял коробку, сунул ноги в пыльные резиновые сапоги, стоявшие под дверью, и молча вышел из квартиры. Мама вздохнула, зашла в комнату, взяла из коробки старую кошку, уселась в обнимку с ней на диван и, уже чувствуя, как набегают слезы, подумала: как жаль, что сегодня понедельник, вахтовый "Урал" будет допоздна возить шахтеров из рудника по домам, и ее вечер пройдет так бессмысленно - наедине с осиротевшей кошкой.
Коля постоял немного на крыльце, размышляя о похоронах. Ему в его неполные девять лет еще не приходилось самому закапывать чужие тела в землю. И весь процесс он представлял себе несколько идеализированно - как показывают в кино, хотя и знал, что на самом деле все бывает совсем не так. В фильмах из телевизора мертвых обычно клали в длинный деревянный гроб, который потом лежал в глубокой яме (никогда не показывали, как его туда спускают), а сверху на гроб кидали землю и плакали. Это было бессмысленно. Коля бывал на местном кладбище и прекрасно знал, что, когда взрослые копают яму, через полметра грунта они натыкаются на слой вечной мерзлоты. Этот слой можно, конечно, отогреть костром или просто продолбить ломами и сделать в конце концов вполне приличную могилу. Но все положенное туда и засыпанное землей будет подниматься вверх, потому что лед - вещество чрезвычайно ненадежное, и однажды потревоженный, он будет подтаивать каждый год, образуя подземные "линзы", о которых Коля еще ничего не знал в теории, но понимал интуитивно. Да и как тут не понять. Каждую весну на кладбище рабочего поселка оттаивали под резким северным солнцем исторгнутые Долиной Шамана покойники. Сквозь лопнувшие крышки гробов были видны льдисто-сизые лица, ощеренные в смертном оскале рты, напитанная холодной водой одежда. Мальчишки ходили между могил, чтобы смотреть и ощущать ледяной ужас внутри своих детских душ.
Свежие могилы были опрятны: прилично подставляли небу поросшие травой холмики. Могилы, которым было лет по десять, уже пучились от поднимающихся сквозь ледяную толщу гробов. Дело шло медленно. Из двадцатилетних захоронений торчали деревянные доски, возвышаясь над тонким слоем ягеля на пару сантиметров. Если приподнять такую доску, можно было увидеть мертвого мужчину или женщину, как будто тяжко спящих в глубине ледяной глыбы. Еще через несколько сезонов гроб окончательно поднимался, как останки какого-нибудь мамонта или шерстистого носорога, на поверхность. Стенки гроба распадались, и несчастный мертвец снова видел свет, от которого его спрятали печальные родственники.
Несмотря на всю очевидную абсурдность, жители поселка свято блюли привычный им обряд захоронения. И если не уезжали на материк, то приходили каждые пятнадцать-двадцать лет с ломами и заступами на кладбище и перезакапывали своих родителей, мужей, жен или даже детей - целенькими, как будто те умерли только вчера. Сложно искать тут какой-то смысл… тем более что каждую весну кладбище обходили небритые, дурно пахнущие личности с пассатижами в руках и вырывали золотые зубы у новоявленных подземных пришельцев. Серьги, кольца и даже одежду…
Хотя в Колином случае речь шла всего лишь о котятах, он не хотел им такой судьбы. Значит, оставался вариант, виденный в индийском кино, - когда умершего клали на огромную кучу дров и сжигали. Представляя себе эту картину, Коля думал о том, каков окажется запах жареных котят, и ему не хотелось это узнавать.
- Коля! - услышал вдруг Коля знакомый голос.
Он обернулся. По дорожке рядом с домом шел собственной персоной демон страха местных младшеклассников - Леша Ильгэсиров. Лицо демона было опухшим и синевато-красным, местами оно сочилось кровью из свежих ссадин. Лешу Ильгэсирова явно кто-то бил, причем очень сильно и совсем недавно. Рядом с Лешей шла низкорослая женщина-эвенка, она поддерживала демона под локоть, потому что он заметно хромал.
- Коля! Твой друг, ему… - сказал Леша жалобно и попытался шагнуть к крыльцу, но маленькая женщина неожиданно уверенно подтолкнула его вперед и ругнулась по-эвенски жестким командирским голосом.
Леша Ильгэсиров страдальчески поморщился и подчинился ей. Это было удивительно. Раньше он никогда не звал Колю по имени, а только самостоятельно придуманным непонятным прозвищем - Водитель Вахтовки. Хотя Коля даже не знал точно, что такое вахтовка. "Надо будет рассказать пацанам, - подумал Коля. - Избитый Ильгэсиров, бывает же такое…"
Происшествие заставило его осознать всю опасность бесцельного стояния на крыльце подъезда. Мало ли кто еще мог появиться тут. А ведь у Коли было в руках чрезвычайно важное дело.
"Котят надо похоронить по индейскому обычаю, - думал он. - Вождь наверняка знает, как это делается".
"Можно еще хоронить так, как хоронят там, в буддийских горах, под каменной насыпью", - размышлял Коля, шагая в направлении тундры. Собственно, тундра здесь находилась в любом направлении, куда ни пойди. Но в одних местах она была горная и цеплялась слабыми корешками за выветрившиеся лавовые плиты, а в других местах, в болоте, можно было даже найти немного земли, там, где посуше. Коля вспоминал своего большеголового доброго дедушку и его рассказы о том, как в Тибете трупы праведников относят на вершины гор и отдают птицам. Но по невысоким сопкам рядом с поселком постоянно шляется всякая ребятня, а на Гору Для Разговоров С Богом не понесешь котят. Зачем Богу мертвые котята, о чем он будет с ними разговаривать?
Коля проходил мимо детской игровой площадки, украшенной бревенчатыми избушками под русскую старину и дощатыми горками. Она была засыпана ровным слоем гравия. На самом ее краю, где площадка переходила в овражек с ручейком на дне, горел костерок, вокруг которого сидели несколько первоклашек. Один держал на коленях большую плоскую коробку с магнитной азбукой - такие пластмассовые буковки, которые можно прилеплять на холодильник или еще куда. У Коли тоже была такая азбука, но только с половиной букв, остальные куда-то подевались. Мальчишки наклонились вперед и будто следили за чем-то в костре. Коля, не сбавляя шага, тоже всмотрелся в тусклое при свете дня пламя. Ему в лицо полетело что-то острое, мелкое и во множестве, мягкий удар в грудь заставил Колю отшатнуться и присесть, а уши наполнились звоном. Когда он открыл глаза, костерка уже не было - только висела мутная гарь в воздухе. Мальчишки сидели прямо на гравии, а один лежал на спине, закрыв лицо руками, и кричал. Вокруг валялись разноцветные пластмассовые буковки магнитной азбуки. Коля пощупал коробку с котятами. Она была цела и по-прежнему содержала в себе легкую тяжесть их пушистых тел.