Постепенно дома стали ниже; рельсовоз миновал грохочущий завод с дымящейся трубой, кондитерскую фабрику, от которой тянуло сладким запахом… Приближалась окраина. Уже появились деревянные дома с палисадниками и собаками, которые почему-то облаивали наш рельсовоз - видимо, побаивались подъемного крана. Может быть, принимали его за динозавра?!
Вскоре дома кончились, и дальше потянулись огороды с чучелами - истуканы отчаянно громыхали консервными банками и склянками - явно радовались нашему прибытию и, видимо, крана совсем не боялись.
- Приехали, - сказал дядя Леша и остановил рельсовоз посреди пустыря; впереди виднелась свежая насыпь и вразброд валялись рельсы; несколько рабочих укладывали рельсы на шпалы, выравнивали их, прибивали костылями.
- Там будут строить поселок, - дядя Леша показал на холмистое зеленое поле за насыпью. - Пока будем разгружаться, можете туда сбегать. Запланируйте будущий кинотеатр, стадион, и не забудьте для меня лично - просторный дворец с бассейном. Хочется пожить с шиком. Надоела коммунальная квартира, - дядя Леша засмеялся и подтолкнул нас к выходу из кабины.
На холмистом зеленом поле дул свежий ветер. Мы с Вовкой бегали по холмам, втыкали в землю палки - намечали будущие постройки и уже вполне зримо видели кинотеатр с яркими афишами, многоярусный стадион, кафе-мороженое, киоск с газировкой и розовым сиропом… Конечно, не забыли и про дядю Лешу - для его дворца отвели самый обширный холм. А потом вернулись к рельсовозу и сообщили обо всем дяде Леше.
- Вы толковые ребята, - сказал он. - Это видно и невооруженным взглядом. И за дворец спасибо! Но сказать по совести, он мне ни к чему. Ну, что там в нем делать?! Жир нагуливать?! От скуки окочуришься. А в общей квартире есть с кем побеседовать, обсудить всякие события, сразиться в шахматишки… Я с соседями живу дружно. Так что отдайте мой дворец под детский сад или под дом престарелых.
Обратно мы ехали тем же маршрутом, но странное дело - все улицы видели словно заново. Может, потому что ехали по ним с другой стороны?
Вернувшись домой, я обежал всех родственников, рассказал о поездке и объявил, что, когда вырасту, стану вожатым трамвая, и не обычного трамвая, а непременно рельсовоза.
- Ты же хотел стать капитаном дальнего плавания? - недоумевали родственники.
- И капитаном тоже, - объяснял я бестолковым родственникам. - Немного поплаваю, потом повожу рельсовоз, потом снова поплаваю…
Родственники только качали головами.
Но наша соседка тетя Глаша сказала:
- Я тебя отлично понимаю. Я тоже имею две специальности. Днем работаю бухгалтером, а по вечерам подрабатываю сторожем. Иначе как прожить, верно?
- Угу! - откликнулся я и предложил тете Глаше сразиться в шахматишки.
Фотограф
Я любил фотографироваться. Увижу на улице фотографа и иду за ним. Станет фотограф снимать какой-нибудь памятник, а я - раз! - и встану около памятника в выигрышной позе.
Или фотографируются какие-нибудь туристы, а я растолкаю их и встану впереди. И туристы ничего, улыбаются только. Иногда, правда, прогоняли. Но тогда я заходил к ним со стороны, пристраивался сбоку, и выглядывал. "Может, получусь где-нибудь в углу", - думал.
Долго я просил мать купить мне фотоаппарат, но она не покупала. "Учишься плохо, - говорила. - Вот когда исправишь все тройки, тогда куплю".
Засел я за учебу, много троек исправил, только по пению никак не мог.
- Да-а, эту тройку ты, наверное, никогда не исправишь, - вздохнула мать и на другой день купила мне фотоаппарат "Любитель".
Зарядил я в камеру пленку - целых двенадцать кадров, "вот поснимаю!" - думаю. Вначале снял себя в зеркале. Потом навел объектив на диван, укрепил камеру книгами и к спуску привязал бечевку; сел на диван и дернул. Затем еще раз.
- Что ж ты пленку зря тратишь? - сказала мать. - Ну снял себя один раз, ну два - хватит. Пойди на улицу, сними приятелей, пейзаж какой-нибудь.
Вышел я на улицу, а там - ни одного приятеля. И пейзажа никакого нет. Одни дома и заборы. Пошел по улице. "Что бы, - думаю, - снять такое, поинтересней?" Дорогу перебежала кошка. Я ее - раз! - и щелкнул. К булочной подкатил фургон с хлебом. Я и его запечатлел.
Потом снял точильщика, ларек, дерево. Иду так по улице, снимаю все, что попадется в поле зрения. Вижу - стоят две старушки, беседуют о чем-то. "Что если их снять? - подумал. - Вид у них смешной, старомодный". Подошел и говорю:
- Бабушки! Я хочу вас сфотографировать. Встаньте, пожалуйста, поближе и повернитесь.
- С величайшим удовольствием! - сказала одна старушка, достала зеркало из сумки и стала прихорашиваться.
- Фотографироваться - моя страсть, - проговорила вторая бабуся и поправила шляпку. Затем они прижались друг к другу и заулыбались.
Я навел фотоаппарат и щелкнул.
В этот момент мимо прошел какой-то рабочий с ящиком инструмента. "Групповой портрет - вот что надо сделать!" - мелькнуло в голове. Я догнал рабочего.
- Понимаете, - говорю, - я снимаю прохожих. Интересных людей. Не могли бы вы встать на минутку рядом с этими бабушками.
- Нет вопросов, - пробасил рабочий. Подошел к старушкам, хотел обнять их, но передумал; одернул комбинезон, вытянулся и застыл с каменным лицом.
- Пожалуйста, улыбайтесь, - сказал я ему.
- Изобразите радость жизни, - поддержала меня одна из старушек.
Рабочий не успел изобразить радость - появилась шумная ватага студентов; они шли, размахивая книгами, рулонами бумаги.
- Пристраивайтесь! - обратился к ним рабочий. - Здесь бесплатно всех снимают.
- Это идея! А почему бы и не увековечиться?! Может, попадем в хронику! Классно мыслишь юный фотограф! - загалдели студенты и обступили рабочего со старушками.
И только я собрался нажать на спуск, как между студентами вынырнул какой-то мальчишка и встал перед объективом. Да еще в выигрышной позе!
- А ну, отойди! - крикнул я. - Весь вид портишь!
- Пусть стоит! - бросил рабочий.
- Сфотографируй мальчика тоже! - сказали старушки.
- Щелкай, чего там! - закричали студенты. - Все равно не получимся.
Я навел фотоаппарат и щелкнул.
- Спасибо, мы получили огромное удовольствие! - сказали старушки и отошли.
- Будь здоров! - махнул рукой рабочий.
- Пришли карточки! - крикнули студенты, убегая.
Остался только мальчишка. Он долго рассматривал фотоаппарат, потом шмыгнул носом.
- Дай сделать один снимок!
- Ишь, чего захотел! - пробурчал я. - Лезешь, куда тебя не просят, да еще - дай поснимать. Много хочешь. Слишком много! Ты и так уже испортил групповой портрет. И мое настроение.
- Дай сделаю один снимок, - продолжал канючить мальчишка. - Всего один.
- Не дам! Да и кадров мало осталось, - я развернулся и пошел по улице.
Настырный мальчишка поплелся за мной.
- Ну, может дашь снять разочек, а? Сделаю хороший снимок.
Я усмехнулся.
- Хороший?! Разочек?! Ну ладно, так и быть. Сейчас еще кое-что сниму, если останется кадр - дам. Посмотрю, какой ха-ароший сделаешь!
В камере неснятых оставалось три кадра. Я быстро сфотографировал рисунки на заборе и чье-то брошенное колесо с каталкой, и протянул фотоаппарат мальчишке.
- Ну на! Только давай быстрей - у меня мало времени. И ерунду всякую не снимай!
Мальчишка обрадовался, взял фотоаппарат, стал вертеть головой по сторонам, искал, что снять. Я стою рядом, посмеиваюсь.
По улице проехал самосвал с песком. Мальчишка не снял, растяпа. Низко пролетел голубь - он его вообще не заметил. Все вертится, чего ищет - сам не знает.
- Давай быстрей! - тороплю его.
- Сейчас, сейчас, - бормочет и все крутится на месте. И вдруг подбежал к газону, нагнулся и стал наводить объектив.
- Не вздумай снимать цветочки! - почти рявкнул я.
Но он уже нажал на спуск. Я подскочил, выхватил у него фотоаппарат и процедил:
- Так и знал! Только кадр испортил!
- Много ты понимаешь! - заносчиво откликнулся мальчишка и перешел на другую сторону улицы.
Когда я проявил пленку, она вся оказалась темной; в кадрах еле различались предметы. Рисунки на заборе пропали, колесо и каталка слились с асфальтом. Кошка вышла без хвоста, от фургона виднелся один номер, групповой портрет не получился вообще - так, какое-то серое бесформенное пятно. Одиннадцать кадров были темными и расплывчатыми, и только один, последний - светлым и четким. В кадре на тонких стеблях, как на нитках, стояли пушистые шары одуванчиков. И в воздухе замерла стрекоза, словно маленький вертолет над аэродромом-листком.
Балбес
Мать всегда ставила мне в пример Филиппа. Во всем. Однажды я делал планер, и мне нужен был клей; я полез в кухне на полку и нечаянно разбил две тарелки. Мать тут же сказала, что я неаккуратный, непослушный, взбалмошный и так далее, и что вот Филипп никогда не разбивает тарелки - он такой примерный мальчик. Примерный, вдумчивый, воспитанный, вежливый и так далее.
А между тем Филипп был ни с чем пирог; даже не умел играть в футбол - с мячом он был беспомощен, как пес на заборе.
Целыми днями Филипп пиликал на скрипке - его готовили в великие музыканты. Я не любил Филиппа. Он это прекрасно знал. Да и как его можно было любить?! За что?! Всегда идет по двору со своей скрипкой, намурлыкивает что-то под нос и ничего не замечает вокруг, будто он на небе. Чтобы его опустить на землю, я подкрадывался сзади и хлопал его по плечу.
- Привет, Бетховен!
- Привет, - вздрагивал Филипп.
- Ну как? - усмехаясь, бросал я. - Все пиликаешь?
- Пиликаю, - говорил Филипп и робко улыбался.
- Ну пиликай, пиликай, - насмешливо кривился я, а сам думал: "Ну и балбес".
- Настоящий мальчишка должен быть спортсменом, - говорил я Филиппу, - а на скрипочках пиликают только маменькины сынки, разные парниковые цветочки. Неужели не понимаешь, что занимаешься ерундой?
- Понимаю, - улыбался Филипп, - но ничего не могу с собой поделать. Привык уже.
Так и говорил "привык". Вот чудило!
- Так у тебя вся жизнь пройдет, голова! - возмущался я.
- Что поделаешь, - говорил Филипп и все улыбался.
Это меня уже злило по-настоящему; я уже готов был на него наорать, но сдерживался и снова начинал терпеливо, доходчиво ему втолковывать что к чему. А Филипп смотрел на меня и уже смеялся, как дуралей.
- Ты все понял? - под конец спрашивал я.
- Филипп хохотал и кивал:
- Все!
Я вздыхал; ну, думал: "Слава богу, дошло", а на другой день опять встречал его со скрипкой.
Как-то я вполне серьезно сказал ему:
- Может, тебе помочь бросить музыку и научить чему-нибудь другому? Например, играть в футбол?
И Филипп неожиданно оживился.
- Конечно, помоги! Что ж ты раньше не догадался?! Все только ругаешься!
Я немного растерялся - удивился поспешности Филиппа. Мне даже стало жалко его.
Ну ты совсем-то музыку не забрасывай, - сказал я. - Играй иногда. Может, из тебя что-нибудь и выйдет.
- Да нет уж! Чего там! Брошу совсем, - засмеялся Филипп. - Футболистом быть лучше, это всем ясно. Только завтра у нас в училище концерт. Отыграю его и все.
На следующий день с утра я ходил по комнате и думал, чем бы заняться? Змея делать не хотелось, да и нитки нужно было искать. Рисовать надоело - много рисовал накануне; к тому же карандаши были не заточены. Все ходил и думал. Но ничего стоящего не лезло в голову, как назло. А тут еще наш кот на полу нахально развалился. Пнул его как следует; засунул руки в карманы; снова хожу, думаю, и все выглядываю во двор - не вышли ли ребята с мячом. Но ребят почему-то не было.
И вдруг пришла мать и сказала, что все ребята давно на концерте в музыкальном училище и только я прохлаждаюсь дома, потому что я невоспитанный, ленивый, взбалмошный и так далее.
Прибежал я в училище, а там на самом деле все ребята с нашего двора; сидят, слушают, как играет на рояле какой-то мальчишка - запрокинул голову и колошматит по клавишам.
Я присел на крайний стул рядом с Вовкой Карасевым, тоже приготовился слушать, но тут мальчишка перестал мучить инструмент и все ему захлопали.
Затем на сцене появился Филипп со своей скрипкой и объявил, что сыграет пьеску, которую сочинил сам.
Я хихикнул. Все обернулись и посмотрели на меня, но как-то с уважением - наверно, подумали, что уж кто-кто, а я-то знаю, какая это "пьеска".
Филипп начал играть. Я отвернулся к окну и стал смотреть на солнце, а оно, словно рыжий проказник, как раз уселось на карниз противоположного дома и прямо-таки расплавляло оградительную решетку и, казалось, вниз сыпятся слепящие искры. Потом солнце немного спряталось за крышу и стало корчить мне рожицы - как бы выманивало на улицу, - "залезай, мол, на крышу, будем пускать зайцев, раскидывать стрелы, слепить прохожих, высвечивать темные закутки…"
Солнце почти скрылось за домом, оставив на небе веер лучей; они вспыхивали у конька крыши и, разглаживая небо, растягивались до самого горизонта; они дрожали и таяли и, точно золотые струны, издавали звуки. Эти звуки заполнили все пространство вокруг меня, и я вдруг стал легким, как одуванчик. Оттолкнувшись от стула, я сразу очутился на подоконнике, распахнул окно и… полетел.
Я увидел сверху нашу улицу, двор, наш дом и дом Вовки. "Как жаль, - мелькнуло в голове, что никто не видит моего полета. Вот бы ребята позавидовали!.."
Я вернулся в училище, когда солнце совсем исчезло и на небе потух его отсвет. Как только я опустился на стул, раздались рукоплескания. Я подумал - это приветствуют меня, мой героический полет, хотел встать и поклониться, но вдруг почувствовал толчок в бок. Повернувшись, увидел Вовку.
- Здорово играет Филипп. Как настоящий скрипач! - Вовка толкнул меня еще раз.
Только теперь до меня дошло, что звуки, которые я слышал, были "пьеской" Филиппа. Это его музыка так околдовала меня, что я почувствовал себя летящим.
Филипп давно кончил играть, и все ему хлопали, а я все не мог опомниться. Получалось, что в жизни есть вещи не менее интересные, чем футбол, а может быть, даже интересней, важней, захватывающей и так далее.
Фантики
Случалось не раз - родственники подарят мне какую-нибудь штуковину, а я возьму и обменяю ее на что-нибудь у приятеля; а потом вещь приятеля еще раз обменяю. Мне все быстро надоедало - я любил разнообразие. Часто даже было все равно, что на что менять, лишь бы поменяться; мне нравился сам процесс обмена - он напоминал игру в "кошки-мышки". Так однажды я обменял фильмоскоп на книгу, потом книгу - на увеличительное стекло, а стекло отдал Юрке за снежную бабу, которую он слепил во дворе. Но на следующий день была оттепель, баба развалилась, и я остался ни с чем. Тогда я понял, что обмен бывает выгодный и невыгодный. Выгодный - это когда обменяешь какой-нибудь карандаш на воздушного змея, или на билет в цирк. А невыгодный, когда отдашь, например, краски за конфету, а конфету не обменяешь, а просто съешь. Это очень невыгодно. Когда я это понял, то решил делать только выгодные обмены.
Как-то пришел к Вовке и говорю:
- Давай меняться! Я тебе рогатку, а ты мне коньки.
- Ты что? Спятил? - чуть не заорал Вовка. - Какую-то рогатку на коньки!
- А что? - говорю. - Коньки - это так себе! Все время бегай да бегай, еще упадешь да разобьешься. А рогатка - это ценная вещь! Это оружие! Можно подстрелить кого-нибудь.
- Не втирай мне очки! - говорит Вовка. - Думаешь, я совсем дурак?
- Никакие очки я тебе не втираю, - говорю. - Коньки нужны только зимой, а зима скоро кончится. А вот рогатка нужна и зимой и летом - оружие на все времена года, учит меткости и ловкости.
- Все равно не буду, - говорит Вовка. - Вот на твой мяч давай! На мяч, пожалуйста, а на рогатку ни за что!
- Нет, - говорю, - мяч мне самому нужен.
- Как хочешь! - говорит Вовка и поворачивается.
- Постой! - говорю. - Ладно, давай на мяч. "Все равно, - думаю, - выгодно. Мяч-то у меня старый, а коньки новые".
Обменялись мы с Вовкой. Взял я его коньки, вышел во двор. "На что бы их обменять, - думаю, - повыгодней?! Хорошо бы на лыжи, а лыжи потом на велосипед, а велосипед на мотоцикл. Вот здорово было бы. Помчал бы куда-нибудь!"
Иду так, размышляю, фантазирую. Вдруг навстречу Генка с санками. Только я раскрыл рот, чтобы предложить ему обмен - коньки на санки, как Генка говорит:
- Давай меняться!
- Что на что? - спрашиваю.
- Твои коньки на мои фантики!
От неожиданности я даже немного побледнел. "Вот ловкач, - думаю. - Считает меня совсем ослом. Ну, погоди! Я тебя перехитрю!"
- Давай, - говорю. - Только дай мне в придачу санки.
- Ладно, - говорит Генка. - Дам. А ты мне тогда к конькам прибавь свой фотоаппарат.
Я совсем обалдел. "Ну и хитрец!" - думаю, но не показываю вида, что понимаю, как он меня дурачит.
- Хорошо, - почти спокойно говорю. - Только ты отдай мне еще и свой велосипед.
Генка замолчал, а потом вдруг рассмеялся.
- Знаешь, - говорит, - я передумал меняться. Я тебе просто подарю фантики. Просто подарю, и все. У меня сегодня хорошее настроение, всем хочется делать приятное.
Я усмехнулся и про себя подумал: "Хорошее настроение! Приятное! Как же, как же. Так я тебе и поверил! Уж ты подаришь фантики просто так, ни за что. Здесь явный подвох. Хочет меня облапошить по-крупному". Но я опять-таки решил притвориться, что ничего не понимаю, не улавливаю его хитрованского плана.
- Ладно, - говорю. - А я тебе дарю коньки. - Говорю, а сам думаю: "Ну, что теперь придумаешь?"
Но Генка вдруг поджал губы.
- Нет, коньки - дорогая штука! Это я взять не могу.
- Ну что ты, - усмехаюсь. - Бери! Они мне вовсе не нужны, я накатался вдоволь, меня от них просто тошнит.
- Нет, нет, - упирается Генка. - Не могу! Купить - еще туда-сюда, но взять как подарок - не могу. Это выше моих сил!
- Да бери, - говорю. - Вот чудак! - Я почти сунул ему коньки в руки.
Генка помолчал, потом вздохнул.
- Ну уж ладно, уговорил. На фантики и давай коньки.
Подарок Деда мороза
В начальных классах школы Новый год для меня мало чем отличался от других праздников. Я считал, что в празднике главное - подарки, а раз так, то какая разница - Новый год это или день рождения. Елка, конечно, немного отличала Новый год от других праздников, но водить хороводы и петь песенки я считал занятием маменькиных сынков.
Вовка Карасев, наоборот, больше всех праздников любил Новый год - в новогодний вечер усаживался перед окном и ждал Деда Мороза, и каждый раз его сонного перетаскивали в постель, а утром он бичевал себя за то, что не дождался полуночи.
Вовка жил в доме у шоссе; мимо их окон то и дело проносились грузовики и от грохота дребезжали окна, а вечерами по стенам от фар ползли светлые полосы.
Вовка хотел стать шофером; по всей улице собирал поломанные игрушечные автомашины, чинил их, а потом возил грузы, устраивал автогонки. После школы Вовка часам торчал на соседней автобазе. В основном около самосвала дяди Феди - подавал мастеру инструмент, гайки, болты. Всякий раз, завидев Вовку, дядя Федя восклицал:
- Ого! Автомобильный ас пожаловал. - И подмигивал приятелям. Потом хлопал Вовку по плечу и добавлял:
- Хорошо, что явился, классный водитель. Без тебя ничего не клеится. - И смеялся.