где становится ясно, что Жюлиа красивее всех
Жюлиа порхала среди гостей в своем чудесном платье, но ее радостное возбуждение порой казалось неестественным. Она ни разу не взглянула ни на Шарля, ни на Клер.
Взрослые сидели вокруг большого садового стола. Господа пили коктейли. Дамы накинули шали. На террасу вынесли фонограф и пластинки. Хлыщ пригласил Жюлиа на танец: он находил ее красивой. Образовались и другие пары танцоров. Жюльен пригласил Пуну. По крайней мере, он был уверен, что доставляет ей этим удовольствие.
- Хорошее было лето, - сказала тетя Адель, зябко кутаясь в шаль.
- Если бы только не эти слухи о войне, - посетовала Аньес, которой и так хватало забот с ее ипотечными долгами.
Профессор Гнус хранил молчание. Он слушал граммофонную музыку и ждал удобного случая, чтобы пригласить Клементину. Он умел танцевать только вальс, раздольный, роскошный венский вальс. Но ему пришлось довольствоваться вальсом под жиденький аккордеон.
И Клементине пришлось крутиться с влюбленным профессором, у которого, судя по тому, как он наступал на ноги партнерше, в голове играла своя музыка.
Жюлиа наконец избавилась от назойливого хлыща: у него были гнилые зубы, и он без конца шептал ей пахучие комплименты. Жюльен воспользовался этим, чтобы пригласить ее, а Пуну он любезно попросил не путаться под ногами: таков жестокий эгоизм тех, кто одержим любовью!
Жюльен танцевал неплохо. Кузина даже удивилась. Он только держался чересчур напряженно. Подняв подбородок, глядя прямо перед собой, безупречно сжав ягодицы, он, едва прикасаясь к Жюлиа, гордо кружил ее в вальсе. Они незаметно приблизились к Шарлю и Клер, которые вальсировали, тесно прижавшись друг к другу: решительно, у них не было стыда!
- Ладно! С меня хватит! - сухо сказала Жюлиа.
И без всяких объяснений бросила Жюльена на середине вальса.
Лизелотта не танцевала. Она отошла на некоторое расстояние, за кусты, куда, как она надеялась, за ней должен был последовать старший брат хлыща с гнилыми зубами. И поскольку дыхание у него было свежее, чем у братишки, он в скором времени добрался до лифчика Лизелотты, который представлял собой последнюю, но неприступную твердыню ее целомудрия.
- Нет! Прошу вас! Мы ведь едва знакомы! - плаксиво повторяла она.
Несколько смущенный сопротивлением - не девушки, а лифчика, - молодой человек прекратил свои наскоки, чтобы перевести дух.
На ней был только лифчик. Что за досада! Трусики ушли сразу, соскользнули с бедер Лизелотты как бы сами по себе. Платье вскоре присоединилось к трусикам, лежавшим на мягкой траве. И на Лизелотте, не считая зловредного лифчика, остался один лишь неощутимый покров ее прозрачной белокурости.
- Вы не должны так делать! За кого вы меня принимаете? - сказала она, ухватив его вдруг за плечи и падая вместе с ним.
В мгновение ока с молодого человека были сорваны брюки и трусы.
Вот беда! Он смотрел на Лизелотту, которая смотрела на него с широкой радушной улыбкой. Вот беда!
- Понимаете, - пролепетал он, - я не привык, чтобы у меня перехватывали инициативу… Сейчас, я сейчас…
Но разъяренная Лизелотта уже одевалась!
- Ах, эти французы! - кисло-сладким голосом проговорила она. - Они много обещают, но эта гора, как у вас говорят, разродится маленькой мышкой!
И она удалилась.
Глава сороковая
Как малютка Анжель разбила дюжину бокалов
Жюлиа разом задула все шестнадцать свечек. Вокруг зааплодировали. Все по очереди расцеловали ее, поздравили. Только Клер и Шарль держались в сторонке и молчали. Тетя Адель была очень растрогана. Она вспоминала время, когда Жюлиа прыгала на коленях у дяди Эдуара, когда Жюлиа хотела завести у себя в ванне утят, когда Жюлиа объелась клубничным вареньем, - это было только вчера! Только вчера! "Вот так мы и замечаем, что постарели", - сказала Аньес.
"Черта с два!" - мысленно возразил ей Эдуар: он изрядно выпил, и взгляд его блуждал по сторонам, но чаще всего обращался в сторону Анжель.
Анжель в эту минуту разрезала торт. Она резала его на тоненькие кусочки, потому что гостей было много. Эдуар находил, что черное платье Матильды хорошо обрисовывает ее фигуру.
Профессор Гнус хлопнул в ладоши, призывая к тишине.
- Дети мои, друзья мои, к шестнадцатилетию Жюлиа я приготовил вам сюрприз!
Среди присутствующих послышался ропот одобрения.
- Минуточку терпения - и вы его увидите.
- Интересно, что это он опять затеял, - озабоченно сказала Аньес.
- Это не опасно, - прошептала Клементина, с которой профессор только что поделился своим секретом.
Профессор засеменил к кустам, откуда незадолго до этого вышла его дочь. Там у него было приготовлено все необходимое для фейерверка. Все смотрели ему вслед, сгорая от любопытства. И вдруг в небо взвилась первая ракета и рассыпалась пышным снопом синих огней.
Присутствующие ахнули от восторга. Пуна запрыгала от радости. Она обожала фейеверк. Кто-то выключил фонограф, все уселись на траве и стали смотреть. Вторая ракета запаздывала, потому что спички у профессора были плохие и все время ломались.
- Подождите! Подождите! - кричал профессор из кустов.
Все ждали. Спешить было некуда. Эдуар незаметно покинул гостей. Никто не обратил на это внимания. Тем временем Анжель уносила на кухню поднос с пустыми бокалами. Не совсем твердой, но уверенной походкой он двинулся ей наперерез.
- Да, месье?
- Пойдем, моя хорошая!
- Но… месье!
Никаких "но"! Эдуар увлекал ее к теплице, это она сообразила сразу, но что она могла сделать? Если она не пойдет с ним в теплицу, ее, конечно, уволят! Так как же быть? Она не знала! Не знала! Эдуар ускорил шаг, обнял ее, поцеловал в затылок. От него пахло вином еще сильнее, чем от Матье! Они уже входили в теплицу. Ладно! Пускай! Но только быстро! Эдуар расстегнул ей платье. Руки у него дрожали. Анжель охотно помогла бы ему, чтобы ускорить дело, но в руках у нее был поднос с бокалами, и она боялась их разбить, это были хрустальные бокалы, смотри не разбей, сказала мадам, а то удержу из твоего жалованья.
- Дайте мне поставить поднос, месье!
Поздно! Эдуар услужливо выбил поднос у нее из рук, и бокалы и тарелки превратились в осколки. Анжель ничего не оставалось теперь, как только созерцать катастрофу, бессильно опустив руки, склонив голову, с тяжелым сердцем, а в это время Эдуар раздевал ее.
- Будешь умницей - найду тебе мужа! - ободряюще говорил он, снимая с нее трусики.
Но Анжель плевать хотела и на трусики и на мужа! Эдуар мог взять ее как угодно, спереди, сзади, через ухо, если ему так больше нравится. Бедная девушка думала только о разбитых бокалах.
- Какого мужа ты хочешь? Здоровенного, хорошо укомплектованного парня? Ха-ха!
- Не знаю, месье!
- Ну ничего! Нагнись-ка!
И малютка Анжель нагнулась, все еще размышляя о бокалах. Наверно, такие стоят франков сто за штуку. А их там было не меньше двенадцати, если не все пятнадцать! Она пыталась вспомнить, сколько было бокалов, ведь она сама расставляла их на подносе. И стала вполголоса считать: один, два, три, четыре…
Пока Эдуар занимался ею, она успела сосчитать до двенадцати, а потом сбилась со счета.
- Надеюсь, ты умеешь считать до тысячи, - захохотал Эдуар.
Глава сорок первая,
в которой снова бьют стекло
Профессор отыскал наконец в кармане жилета серные спички. Он чиркнул ими о каблук - и ракеты рассыпались красными, зелеными, желтыми огнями! Некоторые из них взлетели довольно высоко. Две или три не взорвались. А одна вдруг изменила траекторию и спикировала на теплицу, где малютка Анжель все еще считала бокалы, но уже совсем тихо, а Эдуар достиг экстаза, воскликнув:
- Черт возьми! Ну и свинья же я!
И в этот миг ракета с грохотом пробила стеклянную крышу теплицы. Она взорвалась у ног Эдуара.
- О! - воскликнули собравшиеся, увидев, как ракета падает на теплицу.
Но профессор уже запустил новую ракету, и все с волнением следили за ней, в то время как совершенно голая Анжель, онемев от ужаса, бежала по лужайке. Каким-то чудом никто ее не заметил.
Что касается Эдуара, то он вышел из теплицы, предварительно приведя в порядок свой туалет, полностью протрезвев и бормоча: "Ну и свинья же я, черт побери! Ну и свинья!" Он решил досмотреть фейерверк и уселся рядом с Аньес, которая сделала ему замечание:
- Но… От вас пахнет паленым, друг мой!
- Да что вы! Неужели?
Глава сорок вторая
Как праздник был испорчен. Грусть профессора Гнуса
На кухне Жюстина, как могла, утешала Анжель, сбивчиво рассказавшую ей о своем приключении и о том, как из-за месье у нее выпал из рук поднос.
Тем временем пришла мадам Лакруа, услышала конец рассказа и согласилась с Жюстиной, что бедняжке Анжель крупно не повезло с этими бокалами.
Вскоре после этого в кухню зашел месье Лакруа. У него было серьезное лицо, и он даже не обратил внимания на неуместную наготу Анжель.
- Война! Я только что услышал по радио.
Все молча переглянулись.
- Пойду сообщу месье, - устало сказал Лакруа.
И вышел.
На лужайке ждали последний залп фейерверка. У профессора опять возникли трудности со спичками. Управляющий протиснулся между гостями и подошел к Эдуару. Возбужденная Пуна просунула голову между ногами месье Лакруа, чтобы не упустить из виду ни краешка ночного неба: пока зрелище сводилось к этому.
- Извините, месье! - тихо сказал управляющий. - Война!
- Что?
- Война, месье! Немцы вторглись в Польшу!
Аньес его услышала. Клементина тоже. Из уст в уста передавалось: "Война!"
Шарль первым встал и направился в гостиную слушать радио. Остальные тоже по очереди вставали и молча следовали за ним.
Когда в небе наконец расцвел финальный залп фейерверка, на лужайке уже никого не было. Профессор прибежал посмотреть вместе со всеми апофеоз своего спектакля. Никого! Он застыл на месте, слегка запыхавшись, раскрыв рот от удивления и разочарования. Никого!
- Где вы? Почему вы ушли?
Они не дождались окончания фейерверка. У них не хватило терпения. А он? Не станет же он любоваться этим в одиночестве! И он медленно пошел к дому. Он устал. Ноги были тяжелыми, пальцы - в ссадинах от спичек.
- Почему вы разошлись? Это был еще не конец! - крикнул он опять.
Клементина услышала и вышла на крыльцо.
- Война, профессор Гнус! Война!
И сразу пошла обратно, в гостиную - слушать новости. Профессор почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Он безвольно упал на колени и закрыл лицо руками.
- Боже мой! - рыдал он. - Они не уймутся! В конце концов они придут сюда и заберут нас с Лизелоттой!
Глава сорок третья
Эдуар клянется спасти Польшу
Через два дня деревенский полицейский взял барабан и пошел по деревне оглашать приказ о всеобщей мобилизации. Он остановился сперва перед "Центральным кафе" на Верденской площади, потом перед универсальным магазином на Марнском бульваре и, наконец, на церковной площади, перед памятником павшим. Он доставал из футляра палочки, и барабан рассыпался долгой дробью, затем укладывал палочки на место, доставал из кармана приказ, разворачивал его и громким голосом читал: "Обращение к нас-селен-нию…"
От самой мэрии за ним увязалась стайка ребятишек. Им нравился рокот барабана. А еще им очень хотелось стащить у полицейского палочки, но они побаивались этого рослого здоровяка с колючими усами. Когда они принимались слишком уж сильно галдеть вокруг него, он внезапно оборачивался, насупив брови, и кричал, что сейчас надает им пинков. Ребятня шарахалась назад и сбивалась в кучку; а когда полицейский опять начинал бить в барабан, они подкрадывались к нему и корчили у него за спиной противные рожи.
Эдуар примерял перед зеркалом Аньес только что отглаженную форму офицера кавалерии. Он находил, что выглядит внушительно.
Аньес сидела на кровати. Она сжимала в руках кружевной платочек и повторяла: "Боже мой, Боже мой, Боже мой…"
- Тут дела от силы на полтора месяца, моя дорогая, и все будет в порядке. Мы выпроводим этих прусаков пинками в зад.
Аньес встала и положила слабеющую руку ему на плечо. Бывали минуты, когда эта смелая женщина принимала картинные позы, - она ничего не могла с собой поделать. Но Эдуара не так легко было заставить расчувствоваться, он застегивал гимнастерку, геройски выпятив грудь.
- Да здравствует Польша, дорогая!
- Обещайте мне, по крайней мере, не простужаться!
Верхнюю пуговицу гимнастерки Эдуар застегнул уже не с таким бодрым видом.
В комнате Клер Шарль прощался с невестой. На нем тоже была красивая форма кавалерийского офицера. Но он был всего лишь младшим лейтенантом, тогда как Эдуар имел чин полковника.
Клер сидела на кровати, сжимая в руках кружевной платочек, в той же позе, что и мать, как того требовали обстоятельства. Шарль преклонил перед ней колено - его поза была безукоризненно романтичной. Надо было хранить тон! Он взял руку девушки и покрыл ее безгрешными поцелуями.
- Прощай, любимая! Я буду писать тебе каждый день.
- Береги себя, Шарль! Я не хочу, чтобы с тобой случилась беда! Не хочу!
- Это ведь война, Клер, - ответил он строгим и возвышенным тоном.
- Ты будешь носить с собой мою фотографию? Обещаешь?
- У самого сердца, любимая!
На кухне военная форма была поскромнее. Для того, чтобы выглядеть молодцом, и для поднятия духа тут использовались не нашивки, а красное вино. Выпито было много.
Женщины паковали в дорогу сыр и колбасу, а также большие караваи ржаного хлеба, которые, как они надеялись, не успеют зачерстветь до Берлина.
Никто не плакал. Здесь ни у кого не было кружевных платочков. Так положено, что каждый мужчина хоть раз в жизни должен повоевать, а значит, они пойдут на войну, как их отцы в четырнадцатом, как их деды в семидесятом! Они порядком напились. Они втайне надеялись, что им повезет и они вернутся, и тогда, быть может, Матье женится на Анжель, Антуан женится на Жюстине…
Синий с белым автобус почтово-пассажирской конторы Шароле покатился по неширокой дороге и исчез за пригорком. Дамы, служанки и батрачки, стоявшие у ворот, еще махали платками, но вскоре они опустили руки, и наступила тишина. Каждая пошла домой, знакомиться с одиночеством.
Эдуар и Шарль не поехали автобусом. Месье Лакруа отвез их на станцию на машине в сопровождении Аньес и Клер. Прощание было достойным и трогательным. Месье Лакруа доставил дам и автомобиль обратно в замок, а затем сел вместе со всеми в автобус и уехал.
Профессор Гнус, теперь единственный мужчина в замке, за ужином не проронил ни слова. Он даже не взглянул на Клементину, даже не вспомнил о ней.
- Право же, профессор, - сказала она, - не стоит унывать! Мы выиграем войну!
- Надеюсь, что так, дорогая моя! Надеюсь! Но они очень сильны! Я испытал это на себе. Они страшно сильны.
- Если так, - вмешалась Аньес, - не сидите сложа руки! Придумайте что-нибудь, вы же изобретатель! Какую-нибудь новую взрывчатку, например!
- Мои взрывы, - ответил профессор со слабым подобием улыбки, - всегда происходят по чистой случайности.
Никто не засмеялся. Впрочем, профессор и не думал шутить. Он бы изобрел новую взрывчатку, если бы мог. Он знал, что ему следовало бы это сделать. Но такая задача была ему не по силам!
- Самое тяжелое для женщины, - мелодичным голоском произнесла Клер, - это сидеть дома и ничего не делать, пока мужчины сражаются!
- Мы без дела не останемся, - поправила ее тетя Адель. - Пока мужчины сражаются, женщины работают!
Пуна наклонилась к Жюльену, чтобы сообщить ему на ухо, как она оценивает ситуацию:
- Ты, наверно, страшно доволен!
- Почему?
- Как - почему? Шарль уехал. Место освободилось.
- А что это меняет? - мрачно возразил Жюльен. - Все равно она меня не любит.
- Теперь, может быть, полюбит.
- В прошлом году я бы в это поверил, - ответил Жюльен с грустной улыбкой.
- Почему в прошлом году?
- Потому что тогда я был ребенком.
Глава сорок четвертая