- А что Назаров? Мы как занимались, так и продолжаем заниматься. Шилов с Назаровым считают требования и действия Народного собрания справедливыми. Несколько генералов, бизнесменов и банков поддерживают требования Народного собрания. Это должно было случиться. Дальше идти некуда.
- Бунт, война - это всегда плохо, - заметила Жанна.
- Россия - страна бунтов и смуты, - сказал Костя. - Как вы себя чувствуете?
- Ничего, - ответил я. - Должно быть, сильный ушиб. Вот что-то с глазом. Дергается.
- Нерв зацепили, - сказала Жанна. - Лежи спокойно. Врач рекомендовал покой и еще раз покой.
Потом Жанна сходила куда-то за молоком и крупой. Сахар у меня был в запасе. Она приготовила мне отличную молочную кашу и стала кормить с ложечки. Я запротестовал. Она улыбнулась:
- Боишься подпускать к себе?
- Не боюсь, - ответил я, хотя она угадала мой настрой. Я с удовольствием поел кашу, и мне стало легче.
Жанна сидела рядом, готовая в любую секунду выполнить любое мое желание. Она ждала. Я знал это ее напряженное состояние, когда она в ожидании примирения сдерживала себя. Так бывало после наших продолжительных ссор. А потом кто-то из нас, чаще всего я, не выдерживал и раскрывал объятия, и Жанна бросалась ко мне со словами песни: "Давай никогда не ссориться…" Сколько в ней в такие минуты было щедрой ласки, готовности по моему малейшему желанию проявить всю свою страсть. И сейчас она ждала, точно говоря: "Ну, ну давай же… Забудем все…" Но я молчал. Больше того решительно перевел разговор в другое русло.
- И сколько платят тебе на твоей службе? - это вырвалось потому, что где-то внутри меня по-прежнему разъедала гадкая мысль с обвинениями: "Зачем же ты ко мне пришла, раз тебе там так хорошо…" Она поняла меня и резко, однако с улыбкой спросила:
- Это так важно для тебя? Тебе нужны деньги? Могу одолжить!
- Да нет, я просто так. Спасибо тебе за все.
- Мне твоя благодарность не нужна. Все, что я делаю, делаю для себя. Ты самое светлое пятно в моей жизни.
- Всего лишь пятно? - улыбнулся я, довольный своей подковыркой, снова из меня полезло все самое отвратительное.
- Не придирайся к словам. Я скоро уйду. Когда понадоблюсь, дай знать…
- Не сердись на меня. Я всегда о тебе хорошо думаю.
На глазах Жанны блеснула слеза.
- Разве я виновата, что я такая.
- Прости меня за все, - сказал я и поцеловал ей руку.
- За все не могу. - Она точно просветлела.
- Но хотя бы частично, - нежно и просительно улыбнулся я, готовый раскрыть для нее свои объятия. Но в это время в дверь постучали, и она пошла открывать.
- К тебе гости, друг мой, - сказала она не без иронии, и я увидел в проеме дверей Светлану Хрусталеву.
Хотя я и понимал всю непоправимость ситуации, но все-таки сердце мое екнуло, и какая-то радостная волна прокатилась по всему моему телу. Жанна бросила на меня быстрый скользящий взгляд и отвернулась. Я знал, Жанна обладает тем безошибочным интуитивным чувством, которое позволяет ей мгновенно получить точную информацию обо всем происходящем. Мне стало невыносимо жалко ее, а предательница-душа безмерно возликовала, когда Жанна сказала:
- Ну мне пора уходить, мой дружочек. Надеюсь, за тобой будут хорошо ухаживать.
В две секунды она собралась и, помахав мне рукой, быстро вышла из комнаты.
- Я не вовремя? - сказала Светлана. - Простите меня. Но я не могла ждать. Когда я узнала, что с вами случилось, не находила себе места, потому и примчалась… Не вовремя? - еще раз спросила она робко.
- Очень даже вовремя, - сказал я и распахнул для нее свои объятия. Светлана плюхнулась в мое тепло, зарылась в мою рубашку, ее плечи задергались, и на груди я ощутил ее слезы. Я боялся пошевельнуться. Боялся встретиться с нею взглядом. Вечно бы вот так молчать и так облегченно чувствовать упругость ее тела.
- Неужели это правда? - прошептала она, чуть приподняв голову. - Я так счастлива!
- Больше никогда не будешь писать грустных стихов?
- Буду. Я всегда буду бояться потерять то, что нашла сейчас.
- Что же ты нашла? - спросил я не без кокетства.
- Счастье, - ответила она и снова уткнулась в мою грудь.
То взлет, то падение…
Все поразительно в этом мире: смена режимов, жизнь и смерть близких, рождение любви и вспышка новых сил в человеке, перевоплощение до полной неузнаваемости людей.
Ну кто бы мог узнать в изящном человек во фраке с черной в вишневую крапинку бабочке, с прической, где волосок приглажен один к одному, кто бы мог узнать в нем прежнего Инокентьева, нечесаного и небритого, в старом замусоленном пиджаке и огромных рабочих ботинках?
Инокентьев встретил меня с распростертыми объятиями:
- Ни алтарей, ни истуканов… Боготворите только свет. Помните, я вам Бунина читал в следственном изоляторе? Что ж, будем благодарить Бога за то, что наше времечко пришло. Ваши картины на экране еще лучше смотрятся! Знаете, я не люблю живопись в кадре, она всегда выглядит как-то искусственно. А тут прямо-таки новая жизнь, новый живой импульс, знаете, это просто чудо. - Он показал мне заснятые на пленку мои портреты, пейзажи, исторические и современные сюжеты. - Ба! Знакомые все лица. Вы - гениальный художник! Предвидец. Редчайший в истории человечества случай, когда творец умудряется заранее написать тех, кто станет у власти обновленного государства. Жаль, нет Долинина и Петрова, но и они увековечены вашей кистью. А какова Ириша моя? Принцесса! А Сашенька. Она теперь социальным обеспечением ведает. Фигура. Сам президент ей ручки целует. А Антонов недавно устроил международный аукцион антиквариата. Говорят, там и этот ваш злополучный кулон был. Восемьсот тысяч баксов отвалил за него один швед. Нашли денежки для голодающих шахтеров и металлургов. А Шамрай в два месяца сумел решить налоговую проблему. Он знаешь, что придумал, - тут Инокентьев наклонился к моему уху. - Поставил на службу государства все криминальные группировки. Банки и бизнесмены задавлены с двух сторон: попробуй не уплати налоги. И все довольны: учителя и врачи готовы Шамрая на руках носить. Ему безумно понравились твои портреты, где он изображен с Сашенькой и Петровым, - и снова мне на ухо, - готов отвалить тебе пять тысяч баксов, но ты проси больше, у него есть кое-что в загашнике, да и у Сашки казна не пуста, ты увидишь, сколько на ней навешано всего: одно колье чего стоит. Говорят, какой-то скандинавский король ей подарил. Конечно, в обмен на наш антиквариат. Да теперь уж какая разница - наше, ваше: все у Сашки под юбкой оказалось. С Шамраем в законном браке. Вторая леди в нашем шалмане.
- А первая кто?
- Ириша, разумеется. Отдал ее замуж за Касторского. Старик долго не протянет. Пусть побалуется моим сокровищем.
- А Касторский тоже в должности?
- Нет, он за кадром. Теневик. Но в его руках теперь все - и нефть, и уголь, и колбаска, и рыбка.
- А, вот кто к нам пришел! - это был голос Сашеньки. Я сразу узнал ее. Мама родная! Обернулся и обомлел. Изящна, как змея, в черном с золотом, и что-то голубоватое, тоже с золотом вокруг шеи, и красота ослепительная.
- Сашенька, вы ли это! - ахнул я в искреннем восторге.
- Она, она, сучка моя, - это Шамрай в джинсовом костюме, с короткой стрижкой, в модной рубахе. - Поцелуйтесь на радостях. Вспомните старые шуры-муры…
- Толя, как ты можешь, - обернулась к мужу Сашенька. - Мы с Виктором Ивановичем замышляли живописный сериал, еще когда тебе и не светило быть вице…
- Ладно, ладно, - промычал Шамрай и в мою сторону: - Признаюсь, ошибся в тебе. Да что старое вспоминать, - и с ходу, - продашь пару картин, не обижу, отвалю, сколько запросишь.
- Двадцать, - выпалил я, сразу представив, что все мои проблемы будут решены одним махом.
- Чего двадцать?
- Тысяч баксов, - отчеканил я и добавил: - А там смотри, я не настаиваю.
- По рукам. Зурабыч - ты свидетель. Многовато запросил, да хрен с ним. Мои бумажки, его холстики, какая разница, шило на мыло меняем. Налей нам, Сашка, обмоем сделку…
- Мальчики, только после съемок, - завопил Инокентьев.
- Да ладно тебе, от одной рюмашки ничего не изменится.
Мы выпили, и минутой спустя начались съемки: я был в какой-то невероятной, я бы сказал, полуагонии: голова кружилась, грудь распирало, благо говорить мне приходилось мало, ибо каждый из моих живописных героев хотел сам что-то сказать. Здесь были люди самого разного плана: рядом с Шамраем и Сашенькой Шурик Скудев, он ведал продажей самосвалов, и его сестричка Зинка одноглазая, рядом с Назаровым и Шиловым Костя Рубцов с Солиным, занимавшим теперь пост прокурора округа. А рядом с ними стояла Жанна с французом Ксавье, она недавно вышла за него замуж и собиралась выехать на постоянное местожительство в Париж. Поодаль от нас с Антоновым и Иришей шептался Касторский: он ничуть не изменился, так же просто, как и прежде, одет, только на мизинце появился огромный перстень, отбрасывающий в разные стороны длинные сверкающие лучи. К ним подошел министр внутренних дел Мерцалов, он только что назначен министром и сразу с первых шагов стал поддерживать все добрые начинания Назарова и Шилова.
Я лихорадочно всматривался в зал. Наконец-то нашел милое моему сердцу лицо Светланы. Она, должно быть, не сводила с меня глаз, и стоило мне лишь прикоснуться к ней взглядом, как она закивала мне своей прелестной головкой и помахала, так знакомо уютно прижимая свою руку к груди.
На меня вдруг зарычал, сильно ущипнув за руку, Инокентьев.
- Не отвлекайтесь. Пяльте свои буркала лучше на Мерцалова, он сейчас речь будет держать…
Мерцалов говорил сидя, вальяжно развалившись в кресле:
- Нет слов, нет слов, - несколько раз повторил он, разводя руками, - только в наше замечательное время, время торжества социальной справедливости, могут свершаться такого рода культурные чудеса. Я сегодня встречаюсь с теми, кто не только пострадал за правду, но и своими силами, своей, можно сказать, кровью доказал свою верность нашей демократии, нашей, я бы сказал, удивительной стране, где что ни человек - то самородок. Еще не так давно, когда присутствующие здесь герои нашего собрания томились в заточении, темные силы злобно вершили свои черные дела, посягая на нашу свободу, на наши истинно российские добродетели. Но справедливость, видит Бог, взяла верх, и мы с вами являемся свидетелями утверждения в нашей жизни великих общечеловеческих ценностей - Любви, свободы, Правды, Истины, Правосудия и Социальной защищенности личности. Мы никому не дадим искорежить наше Право, ибо, как утверждают герои нашего собрания, наша цель - ПРАВОВОЙ ЧЕЛОВЕК, человек, для которого правотворчество - личная кровная проблема. Мы призваны создать такой правовой кодекс, где безнасильственные меры возьмут верх, где духовное творчество народа поможет нам навсегда ликвидировать преступность. Я восхищен силой и мужеством Анатолия Яковлевича Шамрая, одного из лидеров Народного собрания, который своей грудью сумел защитить нашу законность, который и сегодня творит чудеса на поле брани с организованной преступностью. Вы взгляните на этот замечательный портрет Шамрая, написанный выдающимся художником современности Виктором Ивановичем Тепловым. Вы обратите внимание на всеми нами обожаемую красавицу Александру Копосову, на прекрасную Ирину Пак, на портреты нашего телевизионного босса Игоря Зурабовича Инокентьева, на его единомышленников Шилова и Назарова, на всех, кто запечатлен в многогранном творчестве Виктора Ивановича… Впрочем, что же я так много говорю, давайте предоставим слово участникам этой уникальной телепередачи.
По мере того как выступали участники этого шоу и показывали мои портреты, я буквально млел от счастья: вот она, белая полоса! Пошла, милая! - и ничто теперь не помешает мне осуществить мой грандиозный замысел - живописать АПОКАЛИПСИС НАШЕГО ВРЕМЕНИ. У меня уже созрел план: мы покупаем маленький домик на берегу реки и вместе со Светланой начинаем работать над задуманными сериалами.
А потом случилось совершенно неожиданное, что и вовсе меня ошеломило. Инокентьев объявил аукцион моих картин. Я глазам и ушам своим не верил. За мои этюды, портреты, жанровые сцены давали тысячи долларов. Гремел гонг, каждый раз отсчитывая десятки тысяч баксов…
А потом шоу закончилось. На столах появились шампанское, фрукты, бутерброды, в огромных граненых бутылках виски, коньяки, водки разнообразного разлива и вкуса. Каждый норовил со мной выпить, и я почувствовал, что надо немедленно остановиться… Но, видно, мое решение было запоздалым, я уже не вязал лыка, но все же, собравшись с силами, поплелся сначала в туалет, а затем в зал - отыскивать Светлану…
Я пытался извиняться, проклинал на чем свет стоит этот вечер, который не сулил мне ничего хорошего. Мои предчувствия оправдались.
У выхода меня подхватили под руки два совсем юных молодца. Я решил, что мне такой почет, что это, должно быть, соответствует моему нынешнему статусу, поэтому я лепетал слова благодарности. Ничего не подозревавшая Светлана тоже села рядом со мной на заднее сиденье. Я назвал свой адрес, и мы помчались. У моего дома машина остановилась, и мне предложили выйти…
- Спасибо вам, ребятки, - забормотал я. - Пошли, Светочка, наконец-то мы дома.
- Света поедет с нами, - сурово произнес тот, кто сидел рядом с водителем. - И давай без кренделей, сучонок. Светлану мы отпустим тогда, когда ты принесешь двести тысяч долларов. Не принесешь, Светлане крышка.
- Сначала ей, а потом и тебе, - добавил сидевший рядом с нами молодец. - Так что думай… Ждем тебя завтра с валютой. На этом месте в восемь вечера.
- Но у меня нет таких денег, - сказал я. Мигом куда-то подевались моя эйфория и мое опьянение.
- Мы были на аукционе. Завтра ты получишь наличку и притащишь все вот на это место к восьми часам вечера, и мы сразу отпускаем Светлану…
- Шамрай вам этого не простит, - сказал я, решив вдруг посостязаться с ними. Но тут же получил сильный удар в лицо. Меня ударили тыльной стороной ладони, задев при этом и Светлану. Светлана закрыла руками лицо.
- За что же это, Господи? - взмолилась она.
- Молчи, сука, - прошипел тот, кто был рядом с водителем.
- Валяй, шмакодявка, - крикнул мне один из них и вытолкнул меня из машины. - И запомни, проболтаешься, твоей мадонне каюк! Убьем без предупреждений.
МАЗ голубого цвета
Целую ночь я не сомкнул глаз. Звонить было некому да и некуда. Мелькнула зловещая мысль: а что, если это акция самого Шамрая? Или Касторского? Или - Сашеньки? Как узнать? Созрело единственное верное решение: дождаться утра, а затем действовать по обстановке.
Инокентьев пришел в двенадцатом часу. Поздравил меня с баснословным успехом:
- В один день стать знаменитым и богатым - такое редко бывает, мой друг. Но я тебя забыл предупредить - десять процентов моих. Комиссионные, так сказать. Надеюсь, не возражаешь? - и он расхохотался во всю мочь, а я молчал, глядя на его отвратительную рожу. Я думал о своем, причастен он к бандитам или нет. Но разве узнаешь.
- Когда я получу наличность? - строго спросил я.
- Понимаю. Понимаю, - затараторил Инокентьев. - Ни алтарей, ни истуканов. Это все тот же Бунин. Счастливый ты человек. Все при тебе. Говорят, ты бабенку отхватил? Супер? Я люблю удачливых. Люблю, когда человек побеждает, - и он снова залился отвратительным смехом.
- Когда Шамрай придет?!
- Ты чего на меня орешь?! Нет, ты скажи, чего ты на меня зенки выпятил? Тебя блоха укусила? Или твоя кобылка копытцем лягнула?
Я молчал. Что толку вступать с ним в спор.
Во втором часу пришел Шамрай. Швырнул мне пачку банкнот. Я смотрел на него в упор, пытаясь разгадать что-то. А он сказал как ни в чем не бывало:
- Не веришь, пересчитай. Новые и менять не надо. Ты чего такой кислый?
- Да так. Блоха укусила, - ответил я, глядя на Инокентьева.
- Бывает, - сказал Шамрай и тоже расхохотался. - Нет бабок - плохо, есть бабки - тоже плохо. Вот жизнь пошла…
Когда ушел Шамрай, я отсчитал Инокентьеву две тысячи долларов.
Инокентьев поблагодарил меня и сказал, что к трем часам будет вся наличность в моем кармане, исключая, разумеется, положенные ему, Инокентьеву, десять процентов от общей суммы - это значит восемнадцать тысяч.
По мере того как разыгрывался сей спектакль с обогащением, я все больше и больше убеждался в том, что и Шамрай, и Инокентьев, и Касторский причастны к моему ограблению. Ловко все закручено. К кому идти, когда все так повязано, если сам Мерцалов вась-вась с этими бандитами. Я нашел номер телефона Сашеньки:
- Надо срочно увидеться. Богом прошу, умоляю, Сашенька, - никогда ни перед кем я так не распинался.
Она сказала, что приедет немедленно.
- Я тебе ничего не могу раскрыть, - сказал я, - но у меня такая беда, что и подумать страшно…
- Что случилось?
- Я думаю, что Анатолий знает, что случилось. Поговори с ним. Нельзя меня так сурово наказывать. Я лишился всего. Мне остается только умереть.
- Но скажи, в чем дело. Как мы можем тебе помочь, если не знаем, в чем твоя беда?
- Поговори с Шамраем, он знает.
- Хорошо, я поговорю. Только ты допускаешь большую ошибку, скрывая от меня свою беду.
- Поговори, и как можно быстрее. Через два часа я должен знать результаты разговора.
- Хорошо, - сказала она крайне недовольно и вышла из комнаты.
Через некоторое время действительно были доставлены деньги в сумме ста восьмидесяти тысяч долларов. Я отдал положенное Инокентьеву. Он снова стал паясничать, настаивать на том, чтобы я выпил с ним, но я наотрез отказался.
В четыре часа дня я позвонил Сашеньке, но она сказала, что нигде не может найти мужа, и попросила звонить через каждые полчаса. Я звонил до тех пор, пока почти не истек мой срок.
Я собирался идти на свою Голгофу с деньгами в сумке. У меня не было уверенности, что все закончится благополучно. Я слышал: девушек крадут и продают в рабство. Что им стоит пойти на обман. Взять деньги, отшвырнуть меня в сторону или прикончить. Я один в этом мире, и нет такой силы, которая могла бы мне помочь. Мне Жанна всегда говорила, зачем сосредоточиваюсь на худшем:
- Думай всегда о хорошем и жди лучшего, и оно, это лучшее, не замедлит явиться.
А как я могу думать о хорошем, когда в беде. Я постоянно нахожусь в тисках зла. Говорят, это главная проблема человеческого бытия: как примирить бытие Бога, всеблагого и всемогущего, с не менее могущественным злом. Люди теряют веру, потому что постоянно наталкиваются на торжество всемогущего зла. Но говорят еще и другое, будто опыт зла обращает человека к священному миру и к священным действиям. Я не имею права рисковать жизнью Светланы, поэтому я иду на сделку со злом, чего бы мне это ни стоило. Пусть ликуют Шамраи и Касторские, но я буду делать все, чтобы спасти Светлану.
В одно мгновение у меня созрело решение. Я должен и подстраховаться, и иметь хоть какие-то гарантии, что спасу Светлану. Я решил немедленно встретиться с Костей. Это был, пожалуй, единственный человек, которому я мог довериться. Я рассказал Косте о ходе событий. До встречи с бандитами оставалось три часа.
- Нам бы Шурика застать, - сказал Костя. - Нам нужен его самосвал. Я сомневаюсь, что они привезут Светлану. Они скорее приедут сами, и снова вы будете у них на крючке. Надо их обжать. Обжать во что бы то ни стало.
- Что значит обжать?