- О-о! Здесь предстоит большой объем работы. Надо создать впечатление прически, кое-что искусно замаскировать.
Дополнительный колорит дворам придавали главные действующие лица - точильщик и стекольщик, которые раз в неделю появлялись и кричали:
- Точу ножи, ножницы! Вставляю стекла!
И еще был старьевщик Хасым Хасанович. В тюбетейке, шароварах и галошах он подкатывал тележку к подъезду и с мешком шел по этажам. Забирал разный хлам - бумагу, тряпки и еще давал мелочь. О таком сервисе теперь можно только мечтать.
За пустырем начиналась свалка, скопище производственных отходов, владения бродячих собак и искателей "драгоценностей". Как ни странно, на свалке попадались довольно ценные вещи, то, чего не было в хозяйственных магазинах, в том числе обрезки цветных металлов. А уж вполне пригодного стройматериала - хоть завались! Это было красноречивым свидетельством безалаберщины наших заводов; они ничего не жалели, швыряли деньги на ветер. Туда бы хорошего, толкового хозяина, он нашел бы применение всем отходам. Ну а об экологии заводы и вовсе не думали. Спохватились, когда уже многое нельзя было поправить.
Недалеко от Арского поля находился гражданский аэропорт, и шасси самолетов, заходивших на посадку, чуть ли не задевали крыши наших домов. Мы различали лица пилотов, даже загадывали, какой будет очередной: худой, полный, усатый. С интервалом в полчаса от рева моторов вибрировали наши стены, звенели стекла, дребезжала и двигалась посуда, глохли люди. Даже ссорящиеся смолкали - ждали, когда самолет приземлится. Часто эта пауза играла положительную роль: когда рев стихал, ссора возобновлялась в более спокойном тоне, а то и не возобновлялась вообще.
Со временем наши коммуналки разгрузили - часть семей переехала в новый район, усиленно застраиваемый "хрущевками", но, по слухам, там "одни трущобы ломали, а строили другие", и уж, конечно, там не было колоритных дворов. В отдельных квартирах каждый жил сам по себе. Людей охватывала страсть к накопительству, вещизму; им было не до чужих забот.
Мы жили вдвоем с матерью. Отец работал на Севере по контракту. Каждое утро мать отправлялась на почту, где выдавала письма "до востребования". Я садился на "девятый" трамвай и катил в техникум.
Особыми успехами в учебе я не отличался. Какая там химия, если моя голова была забита девчонками и будущей машиной! Но преподавателям надлежало выполнять план по успеваемости и таким, как я, натягивали отметки. В общем, все были "середняками", как язвили шутники, вечные скептики. А само обучение строилось на зубрежке, и понятно, выпускали липовых специалистов. Ну как можно обучать чему-то в отрыве от производства?! Получив дипломы, ребята приходили на завод и не знали, с какой стороны подойти к станку.
В техникуме нам внушали, что у нас все самое передовое и лучшее: лучшие машины, самолеты и пароходы, лучшие ученые и писатели и, конечно же, лучшие кинофильмы. Особенно такие, как "Кубанские казаки", где в колхозах все ломилось от изобилия. И мы верили, что где-то люди живут припеваючи, а до нас это просто еще не дошло.
Но странное дело: несмотря на изоляцию от внешнего мира, по отдельным крупицам, по цепочке слухов к нам доходили сведения другого рода. Мы видели трофейные машины, и их качество говорило само за себя. На Волге кое-кто имел подвесные моторы "меркурий", с мощностью, от которой захватывало дух. На городских линиях появились чешские трамваи, которые не шли ни в какое сравнение с нашими. Даже в учебниках нет-нет, да мелькали фотографии зарубежных городов; они наглядно свидетельствовали, что и в других странах люди живут неплохо, а кое в чем даже лучше, чем мы.
Но главное - заграничные фильмы. Мы видели широкие автострады, небоскребы, фантастические машины - такой уровень прогресса, который нам и не снился. Сравнивая ту "недоступную" жизнь с нашей, слушая по радио одно, а видя другое, мы все больше запутывались и никак не могли понять: мы на первом месте или на последнем? И почему у них, капиталистов, все загнивает, трещит, рушится, а у нас все ширится, растет, цветет… но мы никак не можем их догнать?
Нам втолковывали, что Запад - царство разврата, разгул секса и что проклятые капиталисты только и думают, как бы нас задушить - и, понятно, мы постоянно должны быть готовы к обороне. Поэтому в нашем городе и дома, и машины были серого, защитного цвета, по улицам вышагивали патрули, милиционеры, дружинники. В центральную гостиницу не пускали - режимная, мосты фотографировать запрещали - секретные объекты. Город напоминал армейский лагерь.
А мы в техникуме через день проходили начальную военную подготовку: швыряли учебные гранаты, прокалывали штыком человеческие чучела, набитые опилками. Помнится, как все, я кричал "ура!" и с остервенением вонзал штык в чучело, но про себя твердо знал, что никогда не смог бы убить человека.
А потом кое-кто из знакомых побывал в Москве, на Всемирном фестивале молодежи. Вернувшись, они рассказали, что иностранцы такие же, как мы, даже более раскованные и приветливые.
С тех дней и началось прозрение. Все, что нам говорили в техникуме, мы уже не очень-то принимали на веру и часто опровергали своих преподавателей, что было небезопасно. Не раз нас вызывали к директрисе, чтобы положить конец "смутной болтовне".
Нашей директрисой была разъевшаяся особа, которая ходила вразвалку и сидела раскорячившись. Она постоянно "толкала" длинные речи и хвасталась "родственными узами с большими начальниками".
Во время праздников, "чтобы усилить бдительность", у нас создавались посты дежурств. Праздники с каждым годом множились, и соответственно увеличивалось количество постов. От кого охраняли техникум, кто собирался брать его штурмом, непонятно. Ко всему, в техникуме были учкомы - комитеты, которые следили, кто ходил в церковь, кто опаздывал и прогуливал. Обо всех "нарушителях режима" докладывалось директрисе, и та вновь читала нудную мораль.
Время от времени нас "добровольно-принудительным методом" посылали на встречу какого-нибудь "высокого гостя" Татарии: выстраивали вдоль трассы следования машин, каждому совали в руки флажок и учили кричать "Ура!" раскатисто и перекатисто. Все это было дурью, идиотизмом. Мы только и думали, как бы увильнуть от этих мероприятий.
У нас в группе был один юморист - Ляпин. Ляпин все мероприятия в техникуме очень удачно называл "большим зевком скуки". Этот Ляпин вечно что-нибудь изобретал. Однажды придумал "советские шахматы", где играли "силы мира" и "силы войны". Как-то директриса сурово у него спросила:
- А что будет, если победят силы войны?
Тогда Ляпин придумал новую игру: "Чаша изобилия", и какая из республик к ней первая придет.
Именно Ляпин подбил нас строить планер, чтобы на нем с обрыва перелететь Волгу. Полгода мы ухлопали на строительство, а когда закончили, пришел милиционер и приказал "ликвидировать летательный аппарат". Оказалось, строить подобные вещи было запрещено. Наши власти боялись, что мы, чего доброго, перелетим границу.
Ляпин был отличником, но в конце концов стал показательной жертвой - его отчислили из техникума. Официальная версия - "неуважительное отношение к преподавателям", а неофициальная - "баламутил коллектив".
Когда я только поступил в техникум, с еще одним парнем (не из нашей группы) случилась более страшная история. Он был из очень бедной семьи и однажды в магазине стащил кусок колбасы. Его осудили на два года. Так бы все и закончилось, но когда парня выводили из зала суда, он крикнул:
- Скажите спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! (в известный лозунг вложил ошеломляющий смысл). Ему еще добавили два года.
В те годы в вестибюле техникума стоял бюст генералиссимуса. Как известно, они стояли повсюду во всех городах, но, по слухам, вокруг нашего города и окружная железная дорога была не чем иным, как профилем "вождя"; будто бы наши власти сделали это специально для пролетающих самолетов. Так что, в чем в чем, а уж в прославлении "вождя" наш город держал первенство. И вдруг - всенародный траур. Директриса в вестибюле, обняв бюст, рыдала:
- Как же мы будем теперь жить?!
А на третьем курсе, после известного съезда, по техникуму прошел слух, что "вождь" оказался мрачным тираном. А потом и официально сняли штору на прошлое, и люди увидели ужас. В одно мгновение памятники и портреты исчезли. Но не везде. До сих пор фотографии "вождя" украшают некоторые кабины грузовиков, а на барахолке за компрессорным заводом сидит "мастер", готовый сделать его татуировку.
- При нем был порядок и цены снижали каждый год, - говорит "мастер" со знанием дела.
Ну, а с окружной дорогой наши власти явно переусердствовали - она осталась как памятник лизоблюдам и подхалимам. Кстати, слух о ней оказался и не слухом вовсе; недавно встретил одного сокурсника по техникуму, и он сообщил, что Ляпин все-таки построил летательный аппарат - воздушный шар, и будто бы поднялся над городом и засвидетельствовал наличие "профиля".
В нашем городе было немало достопримечательностей. На первом месте стояла башня Сююмбеки в Кремле. Она возвышалась над всеми старыми и новыми постройками, но по общему мнению имела угрожающий наклон, вроде башни в Пизе, и должна была вот-вот завалиться. Местные власти уверяли, что наклон башни кажущийся, некий оптический обман, но на всякий случай держали башню в лесах.
Второе место прочно занимало озеро Кабан. Озеро было не только излюбленным местом отдыха, но и местом, где проводились соревнования по гребле и гонки скутеров. Кстати, наши казанские гонщики на скутерах входили в сборную России.
Когда-то было еще более излюбленное место отдыха - остров Маркиз. Он лежал посреди Волги и красовался километровыми пляжами, причем песочек был чистый, белый, глубокий - прыгнешь с обрыва, утонешь по пояс. Лежишь, бывало, жаришься на солнце, а захочешь в тенек - пожалуйста, рядом сосновая роща и мягкая трава. Середину острова заполняли кустарники; ягоды так и сыпались - ежевика, малина; варенье варили все, кому не лень. Но потом построили Куйбышевскую плотину и все исчезло под водой. Горожане перебрались на Кабан, а за вареньем стали ездить в деревни. Конечно, Кабан не Маркиз, но все же не каждый город может похвастаться таким озером.
На третье место я поставил бы нас, то есть молодежь. Мы по многим показателям переплюнули своих сверстников из других городов. Мы первыми стали записывать пластинки на "ребрах" - рентгеновских снимках, и по размаху этого производства опередили всех. Первыми, задолго до нынешних рокеров, образовали мотоклан и придумали форму "металлистов". Даже наши стиляги, в смысле экстерьера, давали сто очков московским стилягам. Здесь своя причина - многие наши ребята служили в группе войск в ГДР и Польше и, демобилизовавшись, привезли самые модные шмотки.
Еще у нас имелась знаменитая барахолка за компрессорным заводом. На той толкучке был большой выбор всевозможных вещей: от кухонной утвари до произведений искусства, от швейной машинки до мотоцикла. Чуть в стороне находилась отдельная площадка, где продавались автомашины. За ними приезжали даже из других областей.
Но чем наш город славился по-настоящему, так это ипподромом, футбольной командой "Искра" и джаз-оркестром Лундстрема.
Ипподром находился рядом с окружной дорогой. По воскресеньям на бега и скачки съезжались не только горожане, но и жители близлежащих поселков и отдаленных деревень. Еще бы! Наш ипподром располагал редким подбором лошадей. Такими, как постоянный фаворит "фонарь" жеребец "Сан-Франциско" или кобыла "Баттерфляй". Они гремели далеко за пределами республики. И наши жокеи и наездники были не менее известны. И это в порядке вещей - ребят в татарских деревнях с детства сажают в седло. Скачки - национальная гордость Татарии; не случайно во время сабантуя они - гвоздь программы.
Центральное место на ипподроме занимал стенд немеркнущей славы - портреты лошадей, великих наездников и жокеев. Ну а на трибунах, естественно, правительственная ложа - "козырек", как ее называли завсегдатаи ипподрома. Городские власти редко ходили на бега, но "козырек" не пустовал - там восседали директора заводов и фабрик. На соседних лавках - "престижных местах" - располагались начальники помельче. Чуть дальше, согласно четкой иерархии, следовали завмаги всех мастей. Еще дальше - на верхотуре и на отшибе - разношерстная публика. Вне трибун, прямо на газонах, околачивались местные забулдыги и, как ни странно, стояли "профессионалы", истинные знатоки "лошадного дела". Видимо, они сознательно избегали ажиотажа толпы и всяких дурацких дилетантских суждений, хотя большинство посетителей ипподрома составляли завсегдатаи со стажем, бывалые, знающие люди. Правда, попадались и "залетные" зрители, которых мало интересовали сами бега и скачки; им мерещились крупные выигрыши. На моей памяти таких выигрышей не было, но вокруг ипподрома упорно распространялся слух, будто кто-то когда-то выиграл целую тысячу.
Наш город редко посещали театральные гастролеры. Раз в год в драмтеатре давала представление Свердловская оперетта или шел спектакль Куйбышевского театра. Попасть туда было невозможно - билеты распределяли среди начальства и скупались спекулянтами. Мать, помню, безуспешно пыталась достать билет, а мне эти гастроли были до лампочки. Зато междугородную встречу по футболу я не пропускал. Попасть на эти встречи было тоже непросто, но я с дружками пролезал на стадион через кладбище, благо оно соседствовало с трибунами.
Стадион "Трудовые резервы" располагался недалеко от нашей окраины. Перед входом стояли гипсовые парни с мячами и девушки с веслами; у парней поражали рельефные бицепсы, а у девушек вообще все формы, но нам было не до их прекрасных форм - мы стояли у входа в ожидании своих кумиров - футболистов команды "Искра", которых всех знали поименно, каждому подражали по мере сил…
А как мы "болели"?! Не то что теперь! Сейчас ведь не умеют "болеть". Сейчас сплошная ругань и свист. Современные "болельщики" понятия не имеют о тонкостях игры. Им подавай напор, лишь бы свои давили соперников, наваливались на ворота всей командой. Мы же "болели культурно": по достоинству оценивали каждый трюк футболиста, независимо из какой он команды, "своей" или "чужой". К этому нас приучил наш многонациональный двор. Ведь что главное в футболе?! Кто победит, счет?! Но счет порой дело случая. И классность не все решает. К примеру, энтузиазм бьет класс. Главное - сама игра. Вот что главное. Общий рисунок игры, мышление, импровизация на поле! Даже если комбинация сорвалась, но замысел каков?! Вот в чем суть! Плюс индивидуальное мастерство. И теперь мне смешно, когда некоторые "патриоты" рассматривают поражение сборной страны чуть ли не национальной трагедией, а выигрыш - явным преимуществом нашей системы.
Под конец об особой нашей гордости - джаз-оркестре Лундстрема. Доподлинно известно, что Лундстрем, швед по происхождению, привез свой многонациональный оркестр из Шанхая. Долго мыкался по городам в поисках приюта, пока ему не разрешили осесть в Казани.
До оркестра Лундстрема музыкальным центром считался Парк культуры имени Горького. Вернее, его танцплощадка. По вечерам там играли разные оркестры. Играли в основном вальсы и танго; фокстрот считался "музыкой толстых" и был запрещен, а за рок-н-ролл могли отвести и в милицию. Но музыканты все же как-то умудрялись играть "современную музыку", а молодежь, естественно, "современно двигаться".
И вдруг по городу прокатился слух, что в Доме культуры на Пав-люхина играет джаз-оркестр Лундстрема. До сих пор остается загадкой, как наши власти рискнули отдать каким-то эмигрантам, играющим не "нашу" музыку, лучший в городе Дом культуры. То ли было указание из Москвы, то ли городские власти решили выделиться в новом качестве. Так или иначе, но концерты начались. Оркестр играл репертуар Глена Миллера. Мы, подростки с окраины, о билетах и не мечтали, но зато с черного хода Дома культуры мы видели часть сцены, а уж слышимость была - хоть куда!..
Я отлично помню те концерты и самого Лундстрема, невысокого, худощавого, с гладкими седыми волосами; всегда в бабочке, он стоял впереди оркестрантов и, высоко держа трубу, извлекал из нее потрясающие звуки. То, что играл оркестр, не вписывалось ни в какие рамки! Это были вещи, от которых слезы наворачивались на глаза. Иногда игралось непонятное - сногсшибательный набор звуков, но удивительная штука - эти звуки "околдовывали", захватывали и переносили в какой-то другой, более радостный, что ли, мир. Как бы не было скверно на душе, услышав оркестр Лундстрема, я думал, что "все не так уж и плохо".
По случайному стечению обстоятельств вскоре у нас на окраине поселился один музыкант из оркестра Лундстрема. Саксофонист дядя Витя - так он назвался, и в дальнейшем мы так его и звали. Он поселился в подвале одного из наших домов вместе с отцом, женой и двумя детьми. Кажется, они были поляки. Во всяком случае, жена дяди Вити очень плохо говорила по-русски, а наши женщины и парикмахер Мстислав Генрихович звали ее "пани"…
Кое-кто из оркестрантов Лундстрема подрабатывал - "лабал, подхалтуривал" на разных точках: в ресторане "Татарстан" и в кинотеатрах перед фильмами или на открытой эстраде в Парке Горького. От дяди Вити мы всегда знали, где играет тот или иной музыкант, и старались не пропускать ни одного выступления.
Автостанция
Станция технического обслуживания машин находилась в Лесном тупике. Лесном! Там не росло ни одного дерева. Впрочем, и я жил на Светлом проулке, где не было ни одного фонаря. Наверно, эти названия давали в насмешку.
Лесной был тупичок тот еще! Щель, а не проезд - катил грузовик "ЗИС", так народ на стены домов лез. Только грузовики появлялись редко - с ночи тупик заполняли машины частников.
А какие на станции красовались объявления! "Сегодня собрание. Повестка дня очень интересная". Или на двери кладовщика дяди Вани: "Пошел малость прогуляться по случаю праздника. Щас вернусь".
Все разговоры у дяди Вани винно-водочные:
- Вчера с этим вмазал, позавчера с тем заторчал. Да еще водочку залакировали пивком. Малость размагнитились, мешанина получилась. Так ведь праздник, надо расслабиться, - объясняет и называет какой-нибудь церковный, в честь какого-нибудь святого.
Я-то его сразу раскусил - он эти праздники выдумывал. Позднее он подтвердил:
- Если я с утра стакан не приму, я не человек.
Как-то вижу, он лежит у забора и дымится. Думаю, горит, подхожу, а он глаза налил, уже на кочерге и покуривает с выражением дурацкого торжества.
- Дернул малость по случаю Богородицы, - говорит, - да и просифонило вчера что-то. Прихворнул малость. Там как, в мастерской, клиентура есть? Чеши, поспрашай. Может, чего забашляем на пузырек. Подремонтироваться надо!
Дядя Ваня выпивоха и простак, слыл добряком, как большинство поддавальщиков. На работу шел в унылой задумчивости - уже засадил соточку. Придет, стрельнет пару рублей, снова поддает. Он сидел на сдельщине, и, как алкашу, ему выписывали под расчет больше, чем непьющему сменщику - "раз пьет, ему деньги нужны, а непьющие жмоты, им и нормы хватит", - говорил начальник.