Я уже миновал половину пути и уже подъезжал к деревне Сосновка, как вдруг заметил, что плетусь за вереницей машин и все объезжают какого-то человека, мечущегося по обочине; подъехав ближе, увидел седого плечистого мужчину в майке и широких брюках. Босой, с кривой улыбкой на скуластом лице, он с безрассудной прямолинейностью бросался под каждую машину и при этом, как бы подчеркивая праздность события, выделывал руками какие-то манипуляции. "Добродушный выпивоха! - мелькнуло в голове. - Не соображает, что за такое безумство может наступить расплата".
Вслед за машинами я повторил их маневр - взял к осевой линии и обогнул дуралея, но тут же заметил в его веселье что-то злобное - на обветренном, опаленном солнцем лице была не улыбка, а горький оскал. "Может быть, у него несчастье?" - подумалось. Взглянув в зеркало заднего обзора, я увидел, что и за мной ни она машина не останавливается и уже начал притормаживать, как впереди послышались пронзительные сигналы.
Я вырулил на середину шоссе, стал всматриваться - легковушки двигались гуськом, почти впритык друг к другу, каким-то нелепым и подозрительным образом, а перед головной машиной мелькало что-то темное, что именно, я не разобрал - до машины было метров пятьсот, но понял - там что-то происходит, и мгновенно почувствовал связь между темным пятном и мужчиной.
Я уже собрался развернуться и ехать за мужчиной, уже дал сигнал левого поворота, как внезапно увидел - впереди на встречную полосу выбежал маленький длинноногий жеребенок. "Вот она развязка", - хмыкнул я, нажал на газ и огибая машины, понесся к животному.
Он шарахался из стороны в сторону, водители тормозили, пугали его сигналами, но ни один не вышел, не поймал бедолагу. В последний момент, когда я уже обогнал весь поток машин, жеребенок резко спрыгнул с дороги и побежал по кювету. К счастью, вдоль кювета по тропе катил мальчишка на мопеде.
- Хватай его! - крикнул я.
Мальчишка не растерялся и, не слезая с седла, ухватился за холку животного.
Так они и двигались дальше: мальчишка тарахтел на мопеде, жеребенок скакал рядом. Видимо, маленькая двухколесная стрекочущая машина пугала жеребенка меньше, чем большие легковушки; а может быть, он просто инстинктивно доверился мальчишке - ведь оба были детьми, даже одного роста. Так вдвоем они и замедлили скорость.
Остановив "Запорожец", я вынул из-под сиденья веревку, подбежал к жеребенку и обвязал его шею. Он мелко дрожал, опасливо и торопливо оглядывался, в глазах была паника, страх.
- Его хозяин там, на дороге, в километре отсюда, - объяснил я мальчишке. - Давай привяжем его к дереву. Ты посторожи, а я сгоняю за хозяином… Ну, ну, успокойся, никто тебя не обидит, - погладил я беглеца.
Подкатил мужчина - какой-то "Жигуль" все-таки его подбросил. Задыхаясь, с горящим лицом, он подбежал к нам, схватил жеребенка за хвост, рванул к себе и, яростно стиснув зубы, хрипло процедил:
- Ну сволочи! Ни один гад не остановился! Вот дачники, будь вы прокляты!.. Молоко пить останавливаются, ягоду купить там, овощи… А тут такое дело! Вот сволочи! - он круто обернулся и метнул в сторону шоссе быстрый вызывающий взгляд: - Ну теперь я им во дам!
Он туго завязал веревку на шее жеребенка, шлепнул его по заду.
- Пошли, чертенок! А вам спасибо!
Багровый от натуги, он рванул за собой жеребенка, но тот онемел от страха и не двинулся с места.
- Знает, что накажут, вот и упирается, - сказал мальчишка.
- Давай его попробуем затолкнуть в машину, - предложил я мужчине.
Подогнав "Запорожец", я откинул сиденье, и мы с помощью мальчишки запихнули жеребенка в мой драндулет. Он занял все пространство - головой упирался в боковое стекло, хвост свисал на баранку. Он оказался достаточно тяжелым, машина сразу осела, а когда мы с мужчиной втиснулись на сиденье и я, въехав на шоссе, развернулся, "Запорожец" сильно завалило набок.
- Ну, сволочи, дачники! - все раздувал в себе гнев мужчина.
- Закури, успокойся, - я протянул сигареты. - Ведь все обошлось. Как он оказался на шоссе?
- Да ребята конфетами заманили. Приучили его к конфетам, он и отошел от кобылы. Несмышленыш еще… А на дороге, видать, машин напугался и понесся. Я за ним, машу руками, показываю туда-сюда, ни один гад не остановился… Морды им бить надо!.. Не-ет, тут нужна новая война… Я-то воевал, знаю, какие были тогда люди. Последним сухарем делились. А сейчас одни хапуги. Только под себя гребут, до других им нет дела…
Мы подъехали к деревне, и в нескольких метрах от шоссе я увидел привязанную к колу белую кобылицу. Вытянув шею, она нервно озиралась и тревожно ржала. Заслышав мать, мой четвероногий пассажир тоже подал голос, стал биться, пытаясь выскочить наружу. Я затормозил, открыл дверь, и жеребенок, не дожидаясь, пока я откину сиденье, выпрыгнул из машины, подбежал к матери и уткнулся в ее живот.
- Сосунок еще, - уже более спокойно прохрипел мужчина и облегченно вздохнул: - Ну, спасибо тебе, выручил, - и добавил с учтивой благодарностью и деревенской простотой: - Может, это, молочка холодного попьешь?
- В другой раз. Я теперь здесь частенько буду проезжать. Как-нибудь загляну.
Мы еще некоторое время постояли, покурили. Кобыла уже умиротворенно жевала жвачку, жеребенок виновато поглядывал на хозяина.
Мужчина говорил о погоде, о своих метеорологических наблюдениях, потом с подкупающей откровенностью поведал о своей семье, о детях, которые живут в соседнем поселке и почти не навещают родной дом, о жене и ее "глупой женской мечте" - перебраться в город. Он уже говорил со всей подобающей деревенским жителям неторопливостью и скромностью, точно и не он полчаса назад метал молнии; под конец, смущенно покашливая, как напутствие, пожелал мне здоровья.
Отъезжая я оглянулся - жеребенок смотрел мне вслед робко и задумчиво. "Жеребенок, жеребенок, белой лошади ребенок…" - вспомнил я популярную песню и всю оставшуюся дорогу ее напевал.
Дорога в край холодного моря
Каждый знает: дороги в наших средних областях - унылое зрелище, а для автолюбителя еще и сплошная мука; правильно говорят иностранцы: "у вас не дороги, а направления".
Наш "Москвич" пожирал область за областью, мы отбарабанили пятьсот километров и от тряски ломило все тело, да еще одолевала щемящая тоска от просторов и нищеты России. И вдруг сразу же после границы с Эстонией, шоссе точно отрезало, и дальше побежала идеально-ровная, прямо-таки зеркальная полоса, хоть привязывай руль и отдыхай - так хорошо машина держала дорогу. Вдоль кювета тянулись кусты с яркими кустами, за ними виднелись тропы к редким хуторам, добротным, даже изысканным. Одно омрачало пейзаж - горизонт заволакивали тучи; но над нами было солнечно и, странно, когда мы приблизились к темной завесе, небо посветлело - казалось мы привезли солнце на стеклах машины.
И все же избежать ливня не удалось. Он хлынул внезапно - на шоссе просто рухнула водяная стена. Видимость резко упала; мы продвигались медленно, осторожно нащупывая дорогу, как бы плыли в гигантской бурлящей реке. Внезапно в стороне от дороги замаячило какое-то строение и приятель сказал:
- Сворачивай! Переждем стихию. Может угостят чайком.
Это был великолепный хутор: двухэтажный дом старой кладки, две хозяйственные постройки, одна наполовину застекленная - по виду теплица, - все это окружали аккуратно разбитые цветники.
Дверь нам открыла молодая женщина с ледяной красотой, от которой сразу повеяло холодом. Она поздоровалась без тени улыбки, с большим акцентом; выслушав нашу просьбу: "Нельзя ли у вас переждать дождь?", спокойно и невозмутимо ответила:
- Проходите, пожалуйста, - повернулась и исчезла за портьерой.
Мы проследовали за ней и очутились в просторной комнате с мебелью из орехового дерева.
В доме стояла торжественная тишина, только из соседней комнаты, усиливая впечатление тишины, слышалось тиканье часов; повсюду было множество картин: одни, в сосновых, покрытых морилкой, рамах, висели на стенах, другие - на подрамниках стояли у шкафа и под лестницей на второй этаж. Это была современная живопись, на всех работах - радостная мозаика, вихрь мазков, напор цвета. Мы поняли, что оказались в доме художника. В какой-то момент я даже подумал, что женщина, оказывающая нам вежливый, но прохладный прием - она молчаливо расставляла на столе чашки, - и есть автор работ, но вдруг по лестнице, тяжело отдуваясь, спустился тучный престарелый мужчина, по колоритному внешнему виду - типичный представитель творческого клана.
Он поздоровался достаточно приветливо и с меньшим акцентом, чем женщина; назвался "живописцем отшельником", объяснил, что астма и прочие болезни не позволяют ему жить в городе, довольный ухмыльнулся, когда мы похвалили его работы, потом спросил:
- Едете в Таллинн?
Я кивнул:
- В командировку.
- Едем в край холодного моря, - поэтично добавил мой приятель, давая понять, что он тоже не лишен творческого начала.
- Да, сейчас, в конце лета, море холодное, - сказал мужчина. - Но в заливе всегда красиво. Холодное море тоже красиво, - мужчина посмотрел на женщину, как бы сравнивая холодную красоту моря с другой холодной красотой.
Женщина разлила чай и деликатно, плавным жестом, но пасмурно, явно воздвигая между нами преграду, пригласила к столу; помогла мужчине сесть в кресло, что-то сказала по-эстонски и, накинув на его плечи шерстяной платок, удалилась, притворив дверь.
- Когда-то отсюда до Таллинна легко доезжали, - сказал мужчина, прихлебывая чай. - Там проходила железная дорога, была станция, - он показал в сторону, противоположную шоссе. - К поезду накрывали столы… Подъедет поезд, пассажиры обедают. И машинист ждет, не трогается. Должен был стоять две минуты, а стоял десять. Потом на перегоне нагонял. За это хозяин столовой посылал к нему поваренка с обедом… А потом пришли ваши и… все разрушилось, - мужчина усмехнулся и посмотрел на нас едко, как на проводников черной силы, но тут же великодушно махнул рукой. - Я понимаю, лично вы здесь ни при чем. Вижу - вы интеллигентные люди… Я всегда относился к русской интеллигенции с уважением.
- Мы сами больше всех пострадали, - заявил мой приятель.
- Знаю, знаю, - продолжил пожилой мэтр. - Правда, одного не могу понять: русские интеллигенты любят собираться в общества, ведут беседы, рассуждают о политике, но не действуют… Я вообще не люблю сборища. Эти сборища пожирают время. Да и личности не собираются в толпу. Два-три единомышленника может быть, но целое общество - не понимаю…
Появилась женщина; легкая, гибкая, обошла вокруг стола и, не обращая на нас никакого внимания, стала массировать мужчине предплечья, поглаживать шею. С ее лица прямо смыло пасмурность, ледяная красота засверкала и превратилась в ослепительную. Он сказал ей что-то по-эстонски, что-то нежное, судя по теплой интонации голоса, потом, когда она закончила массаж, поцеловал ее руки.
Это была очевидная любовь, и она полыхала так сильно, что опалила и наши сердца. Мы с приятелем недоуменно посматривали друг на друга и терялись в догадках: "Кто она? Дочь, жена, любовница?". Их отношения были покрыты густым романтическим туманом.
Когда женщина вновь удалилась, мужчина произнес монолог, который нас озадачил еще больше.
- …У женщины, которая живет с художником, трудная должность. Она и врач, и советчик, и секретарь, и натурщица, и утешительница, и гид в мастерской… вон моя мастерская, - он показал на застекленное строение за окном, которое мы приняли за теплицу…
- Извините, надо работать, - кряхтя, он встал. - Главное в жизни - созидание, а для работы - настрой. В дождь хорошо работается. Работа спасает от болезней и хандры, от мрачных мыслей, а некоторых и от неудачной любви (он намекал неизвестно на что). - Извините, что не приглашаю в мастерскую. Там у меня незаконченная работа. Пока ее не показываю, - он улыбнулся и протянул нам руку.
Дождь не стихал. В окно сквозь водяную сетку мы видели, как женщина помогала художнику перейти двор по выстланным каменным плитам; они шли под накинутым полиэтиленом, и она обнимала его. Я чувствовал - в их отношениях было что-то более высокое, чем просто любовь, хотя и не представлял, что может быть выше.
- Странная парочка, - хмыкнул приятель. - Такая разница в возрасте… На родственницу не похожа. Скорее всего - сожительница; ждет его смерти. Четкий расчет. Старик, видно, не бедный…
Вернувшись, женщина сухо спросила, глядя мимо нас:
- Еще чай?
- Если мы вам еще не надоели, не откажемся, - сказал я, стараясь быть предельно вежливым.
- Простите, этот мужчина ваш муж? - не выдержав, прямолинейно спросил приятель.
Женщина, поджав губы, промолчала, давая понять, что на бестактные вопросы не отвечает. Я попытался заполнить неловкую паузу и обвел глазами стены.
- Очень интересные работы.
Женщина разлила чай и пристально посмотрела на нас.
- У вас, в России, забыли, что такое есть милосердие, забота о ближнем и другое… Забыли все святые дела.
Она произносила слова медленно, растянуто, но убедительно, с гордым, независимым видом и величественной осанкой, как бы подчеркивая чудовищную дистанцию между нами, безбожниками и эгоистами, и ею, добровольной затворницей, посвятившей себя человеку, который нуждается в ее помощи. Было ясно - нам не дано проникнуть в ее душу; ее пространство принадлежит только ей и старому мастеру, и там, в этом пространстве, свободный, гармонично выстроенный мир.
- …У вас ничего нет святого, - бросила она убийственный упрек.
- Но и у нас многие сохранили свою душу чистой, - вставил приятель, явно задетый ее уничижением.
- Мы ездили в вашу Москву, - она скорчила презрительную гримасу. - Однажды были. Все толкаются, грубость одна. Дикий народ какой-то… На улицах бумага, сигареты валяются… Обычную жизнь надо делать красивой… Чистые улицы, чистые окна должны быть… Цветы подарить какому-то человеку, сказать приятное слово, - она скорее обращалась не к нам, а рассуждала сама с собой, но тут же вновь метнула в нашу сторону насмешливый взгляд. - И в вашем искусстве одна пошлость. Тошно смотреть. Или жестокость, насилие - это разъедает душу. Это преступление в искусстве…
Дождь стих. Поблагодарив за приют и попрощавшись, мы направились к машине.
- В самом деле мы живем не по-христиански, - уныло, с глубоким вздохом изрек приятель. - Рассуждаем о гуманизме, но ни разу не сходим за картошкой соседке, немощной старушке… И в искусстве полно шарлатанства, она права…
- Все началось с запрета религии, - еще более уныло отозвался я, чувствуя себя подавленным, уничтоженным.
- Но все-таки странный вариант любви, - оживился приятель. - Молодая, красивая женщина… с таким старцем, на таком глухом хуторе!.. Может, старик не зря намекал про неудачную любовь? Может имел в виду ее прошлое?..
Я ничего не ответил, но всю оставшуюся дорогу испытывал жгучую зависть к пожилому художнику.
Дурацкое настроение
Ю. Ковалю
Откуда быть хорошему настроению - то пасмурно, то солнечно, погода меняется по несколько раз в день. Сегодня еще ничего, более-менее сносный денек, с утра небо чистое - похоже, наконец весна свое берет. Наконец-то тянет настоящий весенний ветер, легкий и теплый - кажется, он несет перемены, какую-то случайную встречу, которая срезу изменит всю жизнь. В большом городе в любое время года полно возможностей для таких встреч, но весной это сознаешь особенно.
Я гоню "Москвич" по шоссе: теплый ветер обтекает машину, через опущенное стекло врывается в салон, обдувает лицо.
Человек в автоседле - какая роскошь! Мчишь в железной коробке, отгородившись от всех, и тебя переполняет ощущение свободы и пространства. Перед глазами панорама жизни, а движение по трассе - живой диалог водителей - перемигивание сигналами при маневрах.
Унылые городские пригороды сменяются новостройками вполне пристойного вида. На автобусной остановке покуривают девчонки загородницы; на их лицах печать раннего опыта… По тропе, осоловелый от счастья, несется мальчишка велосипедист, чуть дальше бредет старик с собакой… Я никуда не спешу и сам не знаю, почему жму на акселератор до отказа. Просто настроение неважнецкое. Сейчас немного успокоюсь и поеду потише; будьте уверены, я умею себя держать в руках, не раскисать от разных неприятностей - плаксивый образ не для меня. Да, собственно, и неприятность - сущий пустяк, обычная семейная ссора…
Странно, но свою жизнь я всегда рассматривал как некую прелюдию к настоящему счастью - и в работе и с "прекрасной" женщиной. Даже сейчас, в сорок лет, надеюсь на волшебство.
…А весна уже наступает. Вдоль обочины уже серая ольха цветет, над пригорками вьются бабочки крапивницы, на дорогу накатывается солнце…
Ну вот и водохранилище, спадающее половодье, чайки. Вон и рекламный щит: купальные принадлежности, прохладительные напитки, снаряжение для подводного спорта, морские круизы. А за щитом в полупрозрачной дымке что-то темно-желтое. Женский силуэт. Тянет руку, чтобы подбросили. Я подъезжаю ближе. Какая-то уродливая девица, прямо огородное пугало. Худая, то ли в плаще, то ли в платье. Мне не до нее. Подбросит кто-нибудь еще. В зеркало вижу - у меня за спиной "висят" какие-то легковушки.
Не сбавляя скорости, проезжаю мимо девицы, и вдруг порыв ветра поднимает ее полуплащ-полуплатье, и я замечаю совсем неплохие, даже стройные ноги. И непроизвольно, в замешательстве, сбавляю газ. Совсем немного, как бы в раздумье: тормозить или нет? "Да ну, вот еще! Мне не до нее" - уговариваю сам себя и по инерции все качу, но уже медленней. А в зеркало вижу - она все тянет руку едущим за мной. "А почему бы и не устроить романтическое приключение с этой дурнушкой? - внезапно приходит в голову. - Наверно, она неплохая девушка, а ноги у нее прямо-таки отличные". Я уже прикидываю, где можно развернуться, но на шоссе это не так-то просто. До разворота приходится катить еще километров пять, не меньше, и уже на приличной скорости - я вдруг заволновался, как бы кто не опередил меня.
Обратно гоню еще быстрее, и чувствую - всего чуть не лихорадит - "Полный дурак - вот я кто, что не остановился сразу. Тем более, что еду бесцельно".
Еще издали вижу - она все стоит в тоскливом ожидании, все тянет руку. Какая-то усталая безнадежность во всем ее одиноком, бесприютном облике. Я испытующе вглядываюсь и замечаю жалкую, смутную, рассеянную, отчаянную улыбку. А все катят мимо. Никто не останавливается. Все деловые, куда-то спешат. У всех свои дела, о других и подумать некогда.
Воспрянув духом, гоню на пределе. "Но где же разворот? Неужели катить еще пять километров? Нет, впереди вроде петля". Я еле вписываюсь в вираж и уже лечу по прямой к своей попутчице. Но что это? Перед моим носом маячит какой-то "Жигуль" - за рулем развалился коротко стриженый парень в спортивной куртке. Заметил голосующую, резко взял вправо, притормозил и, расплывшись, открыл дверь.