13
Все-таки я это сделал. Да, я сунул свой нос в ее электронную почту. Теоретически я не смог бы этого сделать, потому что Лара не пользовалась автоматическим выходом в Интернет, а я не знал ее пароля. Но вычислить его оказалось совсем нетрудно, я сделал это со второй попытки: ДАТДШВ. Я прекрасно помню тот день, когда я решил протестировать ее интеллектуальные способности. Говорят, что в НАСА такому тесту подвергают кандидатов в космонавты. Тестируемому предлагается последовательность букв: ОДТЧПШСВДДОДТЧПШСВДДДД… и задается вопрос, какая по-вашему должна быть следующая буква? Сорок секунд, чтобы ответить, но, на самом деле, кто за двадцать секунд не даст правильный ответ, того в космонавты не берут. Прочь! Когда меня тестировали таким образом, я, естественно, не смог ответить на этот вопрос, и никто из тех, кого тестировал я, а я протестировал о-го-го скольких людей, не смог на него ответить. "Д" сказала Лара через двадцать секунд. "Что ты сказала?" - "Я сказала, что следующая буква должна быть буква "Д"". - "Не может быть! Ты сказала наугад, признавайся!" - "Нет, не наугад, "Д", потому что "двадцать три". Эти буквы на самом деле означают числа: один, два, три, четыре, пять, шесть и т. д. и заканчиваются двадцать два, поэтому…" - "А, значит ты уже знала, с тобой уже проводили этот тест, ведь так, признавайся. И не потому, что я тебя дурой считаю, просто у меня никак в голове не укладывается, что среди стольких моих знакомых ты единственный человек, который мог бы стать космонавтом: ты уже знала, признайся? Скажи честно, в этом нет ничего плохого". - "Нет, я ничего не знала, клянусь тебе. Просто я пользуюсь такой же системой, составляя свой пароль: беру важные для меня даты, которые просто невозможно забыть, и вместо того, чтобы написать их цифрами, так было бы слишком легко догадаться, я записываю их начальными буквами чисел. Понятно? Когда, например, я вижу букву "О", первое, что мне приходит на ум - это "один" или "одиннадцать". Я нисколько не умнее тебя, успокойся…"
ДАТДШВ. Двадцатое апреля тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года. Это ее дата рождения. И я догадался со второй попытки, потому что сначала я попробовал ТАТДДЧ, тринадцатого апреля тысяча девятьсот девяносто четвертого года - дата рождения Клаудии. Что ж, я это сделал, мне удалось войти в ее электронную почту: пока Лара была жива, я за ней никогда не шпионил, надо же, я сделал это сейчас, когда она умерла.
Заварив всю эту кашу, я почувствовал себя очень скверно. Пока я открывал Outlook, мне казалось, что компьютер Лары посылал мне слова осуждения. Больше получаса я просидел перед выгруженной почтой, но не решился открыть ни одного письма. Крепись, говорил я себе, ее больше нет, то, что ты хочешь сделать, бессмысленно - лучше все стереть, вот и все. И самое странное, что чем больше я себя уговаривал, тем крепче становилась моя сила воли, я был далек от сомнений, побудивших меня пойти на этот шаг, я все решительнее настраивался дать компьютеру здравые команды - "Выделить все", "Уничтожить" - и пойти спать с чистой душой. Список сообщений, которые Лара получила после своей смерти, мельтешил у меня перед глазами, но я не мог прочесть ни одного слова, как будто они были написаны на арабском языке, и мне нравилось так балансировать, стараясь сохранить равновесие, на краю пропасти, которую я сам вырыл у себя под ногами, это возбуждало во мне опьяняющее чувство неприкосновенности. Когда занимаешься некоторыми видами спорта, например, серфингом, такое ощущение возникает в редкие моменты высшего вдохновения, ты чувствуешь, что все, буквально все, зависит только от тебя, и ты уверен, что, доска пойдет туда, куда тебе нужно, потому что у тебя нет ни малейшего сомнения в том, что ноги точно надавят на доску и, врезаясь в волну под нужным тебе углом, она словно приклеится к ногам на нужное тебе время. Или, что одно и тоже, ощущение неприкосновенности, которое мне довелось испытать дважды в течение нескольких минут в тот день, когда Лара умерла - возможно, даже в тот момент, когда она умирала - сначала, когда со мной рядом был Карло, и мы бросились в воду и поплыли на помощь двум тонущим женщинам, нет, точнее, когда мы посмотрели друг другу в глаза, прежде чем броситься в воду, и тогда мне и вправду казалось, что все уже позади, все свершилось, а потом, вскоре после того, как я остался один, и моя жизнь находилась под угрозой всякий раз, как утопающая старалась утащить меня под воду, в тот момент, когда я ее захватил сзади и ударами своего члена стал толкать к берегу, тогда у меня еще появилась эрекция, которую я не забуду никогда в жизни. Точно с таким же чувством я смотрел на список писем, пришедших на имя Лары, и мне ужасно нравилось, что я такой дальновидный: я не открыл ни одного письма, и у меня крепла уверенность в том, что с легкостью, более того, с ощущением, что весь белый свет, подобно плоскости флиппера, накренился в сторону шага, который я вот-вот сделаю, я все уничтожу.
И, надо полагать, из-за такой наивной претензии, моего ненасытного желания продлить это удовольствие до бесконечности, я совершил ошибку и не уничтожил. На какой-то миг, скользнув взглядом по строчкам списка, мои глаза задержались на двух письмах и принесли мне скудную буквенно-цифровую информацию: фатальная дата - понедельник, 30 августа 2004 года. Одно письмо было до, другое после времени ее смерти, установленного врачом скорой помощи: 13:55. Пара секунд, и снова мои глаза заскользили по списку, не задерживаясь ни на чем, но и этих секунд было достаточно, чтобы разрушить чары, и меня уже понесло: я стал последовательно выполнять дурацкие действия, я их совершал, не отдавая себе отчета в том, что я делаю это на самом деле и всерьез, я действовал почти бессознательно, как на автопилоте. Я открыл первое из двух писем и прочел его. Потом открыл второе письмо и его прочел, все сразу и до конца, несмотря на его длину; потом я снова остановился, на этот раз с тяжким трудом, и подумал, что надо бы все уничтожить, но тут же убедился, насколько невозможно было это сделать: я весь сгорал от нетерпения действовать, и голова у меня пухла от намерений, поражающих своей неотложностью, например, открыть и прочитать все предыдущие послания этого писателя к Ларе, или поискать в отправленной почте все письма, которые ему написала она во имя их мне неизвестной, но очень уж тесной дружбы, которая, очевидно, продолжалась не один год, и то же самое с посланиям общества "New age", о котором Лара мне никогда не рассказывала, или пересмотреть весь архив и перечитать всю корреспонденцию между ней и Мартой, или, что еще лучше, каждый вечер, сразу после того как Клаудия заснет, постепенно и методично читая энное количество писем, прочесть с самого начала всю электронную почту Лары, отправленную и полученную ею за последние… когда она его купила, этот компьютер? Кажется, в 2000 году, да, летом 2000 года. Тогда Италия еще проиграла Франции финал Европейского чемпионата по футболу, и она в знак утешения решила купить себе компьютер. Прочесть всю почту за последние четыре года. Итак, я опять замер, тупо глядя на электронную почту Лары, и снова стал увещевать себя, мужайся, говорил я себе, сотри все, и тому подобное, но ощущения неприкосновенности, испытанного мной несколько минут назад, как не бывало, я чувствовал себя грязным и неизлечимо безвольным, я был просто уверен, что никогда мне себя не пересилить. Да что там говорить: моменты вдохновения прекрасны и зрелищны, но опыт должен был бы уже меня научить, что эти моменты преходящи, что за каждым действием следует мощное противодействие: доска становится на дыбы, и ты летишь в воду, а на смену чувству неприкосновенности приходит усталость, вот тогда-то список писем уничтожает тебя.
Не знаю, как это случилось, но я, словно парализованный круговертью намерений, породил одно скромное действие, серенькое такое, бюрократическое: распечатал письма, которые только что прочел, я говорю "сам не знаю, как", потому что действительно не ведаю, чем был продиктован этот приоритет, что он такое мог подготовить. В тот момент, когда я давал команду компьютеру "Печать", случилось то единственное, что меня могло оторвать от свершения грязного деяния: меня позвала Клаудия. Я прибежал в ее комнату. Сидя в кровати, она пила воду из бутылки. "Что случилось, звездочка моя? Тебе приснился страшный сон?" Клаудия покачала головой, не отрываясь от бутылки, глаза у нее были испуганные, она тяжело дышала. Посреди ночи она позвала меня - ей приснился кошмар. Она перестала пить, закрутила пробку на бутылке, молча легла и закрыла глаза. Я тоже не сказал больше ни слова, я только гладил ее и ждал, когда она заснет, чтобы снова продолжить прерванный ею процесс нарушения конфиденциальности переписки. Сидя на краю постели, я молча успокаиваю свою дочь в ожидании, что она заснет и даст мне возможность покопаться в электронной почте ее умершей матери.
Никогда не знаешь, сколько времени нужно ребенку на то, чтобы заснуть, и поэтому всегда рискуешь уйти раньше времени. Даже не могу сказать, сколько раз за все эти годы я ошибался, вычисляя подходящий момент. Я обманывался, заметив, что она уже глубже задышала, или, может быть, меня подгоняло желание скорее вернуться в гостиную досмотреть фильм, продолжить прерванный разговор, а потрахаться с Ларой (но никак и никогда раньше не шпионить за ней); осторожно, осторожно я двигался с места - все напрасно: Клаудия еще не заснула. У меня в этом богатый опыт: сколько их было, тех вечеров, когда я медленно и осторожно, на цыпочках, отходил от ее постели, как сапер на минном поле, делал три-четыре шага к дверям, после чего готов был уже расслабиться - она меня не окликнула - явный признак того, что она заснула, и вдруг, несмотря на неясное, какое-то экстрасенсорное ощущение, что это не так, меня охватывал страх, что я встал слишком рано, и действительно она меня окликала, и я снова должен был вернуться к ней и начать все с начала. Поэтому и сейчас я задержался здесь, около нее, так надолго и глажу ее. Только из-за этого. Сегодня вечером я глажу свою дочь, не потому, что я ее люблю, не из нежных чувств, я глажу ее по расчету.
Это самая скверная минута с тех пор, как Лара умерла. Подошел к концу самый тяжелый и плохой день. Я механически, лицемерно глажу свою дочь, а мои мысли далеки от нее. Моль, которую Марта впустила в мои мозги, сжирает там все, даже удовольствие гладить дочь, у меня в голове свербит одна-единственная мысль: продолжить читать почту Лары. Одна-единственная искренняя надежда: найти там что-нибудь подозрительное, мутное, гнилое, то есть объективные причины: почему она страдала. Связь на стороне, разумеется, вот на что я так страстно втайне надеюсь, вероятнее всего, с тем психом, который считает меня хреновым яппи, это же надо, а я каждый вечер читаю его книжку Клаудии, по одной главе, пока она не уснет. Эта книжка появилась в нашем доме еще до лета по инициативе Лары; тайная, крепкая связь, никому нельзя довериться, даже Марте, она потеряла голову, и эта связь для нее стала просто невыносимой, но в то же время она породила в ее душе страдание, о котором говорила ее сестра, и вот Лара уже обращается к восточной медицине в надежде утолить это страдание, идет к шаманам, к вампирам, на семинары, чтобы научиться побеждать страх и укрощать гнев, естественно, не получая от такого лечения положительные результаты, а посему ее страдание все растет и растет, и вполне возможно, даже обостряется из-за необходимости по известной причине хранить в тайне от меня свои страдания, более того, она вынуждена притворяться передо мной, что живет нормальной и спокойной жизнью, как мне и казалось, что она так жила с самого начала и как продолжала бы жить, если бы в один проклятый момент она бы сделала правильный выбор, избежала бы ошибки: то первое приглашение на обед она бы отклонила, а не приняла, если бы она закрыла рот и отвернула в сторону лицо, вместо того чтобы ответить на тот первый поцелуй, если бы она сказала ему: "Я замужем, у меня есть дочь, я не могу на это пойти" вместо того, чтобы согласиться: "Да пошло оно все к чертовой матери, поживем - увидим…" Да, ее душило чувство вины, и вместе с аневризмой аорты, как выяснилось в результате вскрытия, которое потребовали судебные власти города Гроссето, (это обычная практика, как мне объяснили, в случаях хм-м-м подозрительной смерти, естественно, этим прилагательным они вовсе не хотели встревожить нас, родственников, намекая на обстоятельства смерти, и не желали усугублять наши и без того уже - они прекрасно отдавали в этом себе отчет - жестокие страдания; они называли ее кончину подозрительной в том смысле, что отсутствовали явные причины смерти, поскольку чисто внешне это была абсолютно здоровая женщина; что это, они не знали, как бы поточнее выразиться, "подозрительная смерть" - что медицинский термин, который означает "необычная" - тогда-то я и возразил, я сказал: но почему же тогда в медицинской литературе не пользуются термином "необычная смерть"?), в любом случае приговаривавшей ее к преждевременной смерти, ее удушающее чувство вины, повторяю, в сочетании с врожденным пороком сердца, которым, даже не подозревая об этом, страдала Лара, могли вызвать, да, именно в ту секунду, да, могли спровоцировать тот фатальный разрыв - кстати, за который, в отличие оттого, что думает Марта, я лично не несу, не говоря уже о моей вине, никакой…
- Папа…
…ответственности.
- Я здесь.
Клаудия снова села в кровати. Зажгла голубую звезду, которую мы купили ей в фирменном магазине "Икеа" за 9,90 евро, у миллионов детей на Западе такие ночники на стене над кроватью, и посмотрела на меня. Я правильно сделал, что не ушел, она не заснула ни на секунду.
- Куда ты уходил?
- Когда?
- Сначала.
- Когда ты меня позвала?
- Да. Куда ты уходил?
Будь благословенна, девочка моя…
- Да никуда я не уходил, звездочка.
Я глажу ее по голове, улыбаюсь ей.
- Тебе приснился плохой сон, - говорю я. - Ложись, спи.
Клаудия послушно ложиться. Куда я уходил…
- А мне кажется, что это был не сон, - шепчет она.
И вправду, это был не сон, звездочка. Я действительно ходил не туда, куда нужно. В место полное зла и чувства вины, далеко-далеко от тебя. Но ты меня спасла…
- Кошмары никогда не похожи на сны, - говорю я. - Но потом люди просыпаются, и они исчезают навсегда.
Я продолжаю гладить ее и чувствую, что уже все по-другому; ей хочется спать и скоро она уснет. Она выполнила свою миссию.
- Я никуда не уйду, ты же знаешь…
Она меня спасла. Да. И сейчас я снова полон сил, и мир снова наклонился к правильной лунке. Я уничтожу почту, уничтожу все, я не повторю свою прежнюю ошибку, благодаря этому самому простому намерению я никогда снова не впаду в заблуждение, пока мои силы не убыли, я сделаю это немедленно…
- Поняла меня? Сейчас я должен уйти, закончить одно очень важное дело, звездочка, а ты спи, спи спокойно, я потом вернусь и выключу свет. О'кей?
- О'кей.
Четыре прыжка, и я уже на месте. Все очень просто: "Редактор": "Выделить все". Выделено 4332 элемента. Цот. Все уничтожено, даже в корзину не попало. Электронной почты Лары больше нет. Ее никогда не было. Тот писатель снова стал абсолютно незнакомым человеком, и, насколько мне известно, он живет с женой, сыном Франческо и собакой по кличке Рой - это, кстати, написано и на обложке его книжки. Но мне этого недостаточно. Отвертка и молоток лежат в третьем ящике стола, кто бы мог подумать, что совет параноика Пике может мне пригодиться: "Разбей жесткий диск". Каждый раз, когда наша компания меняла хозяина, а это случилось уже трижды на моей памяти, Пике разбивал жесткий диск своего компьютера, а потом сваливал все на вирус. В последний раз я даже видел, как он это делает: тук, тук молотком. "Это и вправду настолько важно, что ты хочешь замести все следы?" - как-то спросил я у него. "А что? Ведь ничего же неизвестно, как оно будет", - ответил он. Тук, тук точно так же, как сейчас это делаю я: тук, тук, и жесткого диска больше нет, у Лары никогда не было компьютера, она умерла, никогда не имея компьютера, три с половиной года назад она хотела купить себе компьютер, но во время финала чемпионата Европы по футболу она дала обет: за пять минут до окончания матча, когда Италия проигрывала Франции один гол, она сказала: "Если мы выиграем, я не куплю себе компьютер", а потом случилось то, что случилось, это все знают, в последнюю минуту Дельвеккио сравнял счет, а Дель Пьеро забил золотой гол, дивно пам, пам, Италия - чемпион Европы по футболу, и Лара осталась без компьютера. Лара была спокойна и чувствовала себя хорошо - ее, может быть, беспокоила только хандра ее прекрасной, гадкой сестренки. Пам!
Ну вот и все. Готово. Сколько мне потребовалось времени? Две минуты. Который сейчас час? У меня нет часов, я ищу мобильный, чтобы посмотреть, который час. Он оказался на кухне, кто его знает почему. Сорок четыре минуты первого. Я получил смс. Четверть часа назад. От Марты. "Извини за сегодняшнее. Мне стыдно, что я тебе такое наговорила. Ты - лучшее, что есть у меня".
Часть вторая
14