– 61 -
Мы возвращаемся к Натану. Я подумывал пойти пешком, но Ярон предлагает сделать это в следующий раз. Натан сам открывает нам двери и говорит: "Привет, привет, пришло время", – и заводит нас в свой довольно тесный рабочий кабинет. Спрашивает, что мы знаем об истории Европы и, главным образом, Франции. Я пытаюсь вспомнить некоторые подробности. Натан не ждет моего ответа и достает брошюры, книги, снимки и чертежи. "Мы говорим о четырнадцатом веке. Тогда были интересные войны, которые продолжались десятки лет, а то и больше, со всеми специфическими приготовлениями к ним. Не как современные войны, направленные на массовые уничтожения". Ярон возражает: "Войны это всегда проклятие. Бывают неизбежные войны, но и тогда это тяжело". Натан слушает его внимательно, но говорит, что нет времени на дискуссии и надо вернуться к теме. "Вы не приехали ко мне в Лондон, чтобы учиться. Я вас прошу сосредоточиться лишь на том, что необходимо, – на середине четырнадцатого века, на внутренних распрях во Франции. Противники короля просят помощи у англичан, и те высаживаются в Шербуре. Герой Англии, "черный принц", начинает наступать от Бордо в центр Франции. Бои между двумя армиями происходят в районе Пуатье. Царит невероятная неразбериха, бестолковая организация, которая приводит к тому, что на определенном этапе английские солдаты добираются до короля Франции Жана, и король, оказавшись в безвыходном положении, сдается в плен. Часть его окружения гибнет, часть сдается. Но вы понимаете, что я сосредотачиваюсь на французском короле, которого увозят в Англию и содержат то здесь, то там. Выкуп за него требует огромных денег, и делаются невероятные усилия их собрать. Например, король Жан, по сути, продал свою дочь по сделке с семьей виконта из Милана за солидную сумму. Плен длился четыре года, и только этот период меня интересует. Выяснилось, что часть этого времени пленный король вел дневник. И главная моя цель – добыть этот дневник".
Теперь Натан смотрит на меня и Ярона, и, кажется мне, на него даже больше. Генри приносит нам сладости. Ярон смотрит на них, но пока к ним не прикасается. "Не беспокойтесь, не тревожьтесь, – шепчет Генри. – У Натана нет никаких плохих намерений", Натан смотрит на него, явно волнуясь. Быть может, услышал то, что Генри шептал. "Всегда я хотел быть в чем-то одном лучшим в мире, – громко объясняет нам Натан. – Неважно, в чем. Хорошим пианистом, хорошим оперным певцом, даже хорошим лингвистом. Но мне мешали, да и я сам себе мешал. Поэтому я готовил себя в последние годы к чему-то иному: я добьюсь своего и сумею купить эту рукопись, лучшую из всех, которые существуют. Вы понимаете, что это – король в плену? Вы понимаете, что это война, длящаяся без короля, который находится в плену у мощного врага. Это подобно глухому, который слушает музыку, государству, возникшему без территории, подобно мне, который потерял большую часть своих богатств".
Он извлекает прейскурант цен, поясняя, что речь идет о секретных деталях. Немногие с ними знакомы: несколько исследователей, несколько лидеров. Требует от нас подписать бумагу о сохранении секретности, взвешивает, стоит ли ему просить подпись у Генри, несмотря на то, что уже раз подписал. Начинает громко читать условия сотрудничества, переводя нам каждое слово. Он отлично владеет английским языком, хотя говорит со странным акцентом. Я начинаю чувствовать напряжение. Вижу, что тут ожидают от меня чего-то необычного, не верил, что дойду до этого. Ярон просит представить ему факты, а не комментарии. Натан доволен его подходом. Генри сообщает, что звонит Дана, но Натан просит сказать ей, что не может сейчас говорить. Переходит от параграфа к параграфу в документе о сотрудничестве, и каждый раз проверяет в разных энциклопедиях и книгах данные. Выясняется, что он занимался покупкой множества книг по истории Франции, войнам ее с Англией, вообще по средним векам, поисками рукописей. Генри бегает и приносит данные. Натан включает компьютер последней модели и связывается с центральными библиотеками Европы.
"Ну, что, Меир, вернулись к совместной работе? – говорит мне Натан с явно радостной улыбкой. – Тут у меня точный распорядок работ, написано, когда перерыв для еды, сколько часов сна достаточно для нас, два кошерных ресторана, которые будут присылать нам еду на дом. Если Ярон захочет, можно организовать, чтобы они с Генри пошли на несколько часов – посмотреть хороший футбол".
Мне все еще непонятно, зачем я здесь нужен Натану. Не для собирания исторических фактов, не для лингвистических исследований, не для развлечений. Во всех этих областях он превосходит меня. "Завтра не забудьте отменить гостиницу, просто жаль наших денег. Есть у нас тут два удобных дивана. Мы сможем советоваться и работать в течение ночи, и я очень жду от вас новых идей".
Теперь он переходит к чтению более личных параграфов: кому разрешено участвовать в аукционе по покупке старинных рукописей, и какие данные необходимы для участия в нем. Я чувствую сильнейшее напряжение, и почти уверен, что моя болезнь может вернуться. Натан продолжает читать: "Каждый участвующий в торге должен доказать семейную верность. Предпочтение будет отдано семейным, имеющим детей. Желательны рекомендации мужа и жены. Связь с детьми – обязательна". Он читает, возвращаясь к началу текста, тихо, затем громко, почти крича. "Чего они хотят, – кричит он. – Это что, их дело?" Встает, сильно потеет. Генри торопится принести ему воду с лимоном, как Натан любит. Он успокаивается довольно быстро, смотрит на меня в упор. Я пугаюсь. "Теперь тебе ясно, что я хочу от тебя. Почему-то такой странный человек, как ты, подходит к их требованиям. Это же везение, что ты у меня есть. Ничего не важно, лишь мой успех. Мы подготовим тебя в наилучшей форме. Учтем каждую мелочь".
Ярон приближается к нам. Не знает, сердиться ли, радоваться. Просит прейскурант, чтобы самому ознакомиться с участием в аукционе. Впервые за мое пребывание в Лондоне я замечаю еще изменение в облике Натана. Он абсолютно облысел, остались лишь клочки черных волос по сторонам головы. Он сейчас намного больше похож на отца, только телом огромней.
Генри приносит счета, но Натан впадает в гнев.
"Сейчас не время. Мы еще не подошли вопросу денег. Мы еще не приняты к участию в аукционе, а ты уже приносишь счета на оплату". Генри смотрит на Натана, начинает что-то бормотать, но замолкает и усаживается рядом с нами в одно из кресел, основательно и даже упрямо. "Теперь ты вник в мой план? – спрашивает меня Натан. – Я давал тебе жить в моей квартире и платил тебе зарплату, несмотря на то, что ты не приносил мне никакой пользы, ибо знал, что однажды мне понадобится такой человек, как ты, который сможет действовать в тяжелых и необычных условиях. Человек, который не менял женщин и точно знает, кто его сын, а кто не его, человек, который спал с одной женщиной всю свою жизнь. Если они тебя будут просить рассказать о твоей жизни, об изречениях, которые ты знаешь, о пище, которую ты ешь – всё это мне очень и очень поможет. За все остальные приготовления отвечаю я, за практическую и финансовую сторону дела. Я купил за значительную часть моих денег то самое расписанное зеркало, которое вы видели. Оно дороже всего, что вы только можете себе представить. Я уверен, что оно сохранит высокую цену до дня, когда я смогу поменять его на старинный манускрипт короля Франции".
Генри слушает с большим вниманием. Кажется, даже записывает какие-то замечания. Может, он стал официальным помощником Натана, или даже его секретарем. Натан способен назначить его даже управлять его, Натана, бизнесом. Ярон просит, чтобы мы вдвоем вышли из комнаты. Натан кричит ему вслед, смеясь: "Только не увези контрабандой своего отца. Впервые в моей жизни он мне действительно нужен". Ярон просит меня присесть, спрашивает, понял ли я до конца план Натана, и добавляет, что, по его мнению, это план на много месяцев. "Я планировал продолжать учебу и мама должна родить". Я гляжу на сына, внимательно слушаю. Может, все же предпочтительней молчать и дать ему возможность делать то, что он считает нужным. Но Натан сейчас очень нуждается во мне. Между тем сообщают, что Дана у телефона и хочет разговаривать только со мной.
"Меир, дорогой, как твои дела, как здоровье? Ты не представляешь, как мне полегчало теперь, когда ты все знаешь. Наконец-то понимаешь, насколько ты важен для Натана. Я уверена, что ты ему поможешь. У Рахели и у меня много терпения, чтобы ждать вас. Ты совершаешь нечто важное и особенное, достойное тебя, нет никого, более подходящего в этом деле, чем ты". Я справляюсь об их здоровье, Маор проговаривает несколько слов в трубку, как будто я ее отец, и Рахель посылает громкие воздушные поцелуи, она лежит в постели и готовится ко сну. Ярон прощается с Даной и смотрит на меня в ожидании ответа, который я еще не дал.
Выясняется, что Генри подготовил нам в квартире удобную комнату. Диван для меня и диван для Ярона, книги, которые мы должны полюбить, готовые порции еды. Нет никакой необходимости возвращаться в гостиницу. Ложусь спать, и мне легко заснуть, ибо Ярон держит мою руку своей, худощавой и крепкой. Надеюсь увидеть во сне улыбающихся Рахель и Дану.
С утра Генри дает нам несколько скопированных листов текста: "Пока Натан проснется, вы можете успеть прочесть эти страницы из рукописи. Они распространили их перед аукционом, чтобы участники могли знать, о чем идет речь". Текст на французском языке, и я с трудом его читаю. Генри говорит, что он и Натан начали текст переводить, приносит мне то, что уже переведено. Ярон и я сидим на ковре и читаем первую страницу. В ней король Франции рассказывает об условиях своей жизни в плену, о малом числе слуг, о встречах, главным образом, с наследником английского престола, о своих прогулках по Лондону, высказывает свое мнение о городе и об одежде его жителей. Король упоминает книги, которые читает, особую пищу, которую ему готовят и приставленного к нему личного врача. Нет на этой странице упоминания о Франции, о Париже, о выкупе и поражении в войне.
– 62 -
Ночью Натан шепотом будит меня и просит зайти к нему в комнату. Хочет объяснить мне с глазу на глаз, насколько все зависит от меня и насколько он не позволит мне использовать это против него. Я, естественно, потрясен его подозрениями, но вижу, что он невероятно напряжен и возбужден. Не знаю, какова причина. Может, потому что Дана далеко от него, или изводят его мысли о сыновьях. Может, мучают его неудачи в бизнесе, который сильно сократился, и единственным дорогим имуществом осталось у него зеркало, настоящее произведение искусства, с помощью которого он планирует купить дневник французского короля.
Комната его полна книг, и все время негромко звучит классическая музыка.
Я замечаю несколько приборов, которые были в его офисе. "Есть глупые люди, которые пытаются писать длинные произведения. Я же одним успешным ходом хочу заполучить самый значительный манускрипт за последнюю тысячу лет, согласно заключениям разных специалистов. Речь идет о редчайшем анализе французской истории и развитии Европы, о разных системах власти, тайнах королевского двора и взаимоотношений его с церковью. Ты, Меир, не устаешь вдохновляться книгами Священного Писания, для меня же есть тут возможность стать единственным владетелем понимания новой истории. Для меня сегодня нет ничего значительного, что не связано с европейской историей. Таким образом, я могу успешно изучить стиль всей мебели, всех картин, всех музыкальных произведений, всего того, что собирал всю свою жизнь. Я буду держать в руках ключ к определению современного человека".
Я готов согласиться с Натаном, тоже шепотом (Натан боится, что проснется Генри и тут же появится), что цель удивительна, просто приковывает к себе. И все же, спрашиваю его, стоило ли ради этой цели рисковать богатством, но он даже слышать этого не хочет. "Важно, Меир, чтобы ты понял, в чем состоит твоя роль. Британское правительство решило продать этот манускрипт. Они, по-моему, считают, что это подчеркнет атмосферу объединения Европы. С другой же стороны, это будет знаком пренебрежения к королевским дворам, которые еще существуют. Сообщение о продаже распространено среди ограниченного числа, главным образом, самых известных коллекционеров (таких, как я). Но британцы, как всегда, несколько странны. Они решили, что есть важное национальное значение в том, чтобы рукопись попала, как они говорят, "в подобающие и верные руки". Так как они предпочитают частных коллекционеров, им важно, чтобы покупатель доказал свою высокую мораль или то, что видится таким в их глазах".
Натан извлекает из кармана рубахи большой белый лист. Объясняет, что здесь его "победный список". Тут у него подробное перечисление всех преимуществ, которые он собирается представить комиссии аукциона. Он с волнением рассказывает мне (лицо его вымотано и покрыто потом), что он может представить британцам свой поразительный опыт в коллекционировании. "У меня была впечатляющая коллекция мебели, редкая коллекция расписанных зеркал, а теперь в моих руках зеркало самое дорогое в мире. И это в дополнение к обычным коллекциям картин, марок, что прошли через мои руки. По каждой из них я могу быть экзаменован, и продемонстрировать глубокие знания. Нет коллекционера, который может лучше меня ориентироваться в знании искусства и истории, – он переходит к другому пункту "победного списка": – У меня большой талант к бизнесу и внушительные финансовые успехи. Более того, я могу показать свои способности выхода из финансового кризиса, и даже из опасности банкротства. Почему, ты думаешь, я дал Хаггаю втянуть меня в большие долги в Галилее? Чтобы привезти сюда все данные и показать королевской комиссии, каким образом я преодолеваю острый финансовый кризис".
Теперь даже я потрясен. Я знаю, что все окружающие меня думают, что нет ничего, что может меня потрясти или рассердить. Но объяснения Натана об этих прежних его шагах вызывают во мне гнев. Не знаю, будет ли мой провал еще более сильным, покинуть ли немедленно Натана или остаться с ним. "Погоди, Меир, до тебя мы еще дойдем, и ты увидишь, насколько ты важен. Итак, к следующим преимуществам. Редко, кто из соревнующихся может указать на успехи в политике и общественных делах. Ты, может, не знаешь, но партия, которую я создал и которая управляется из бывшей твоей квартиры, весьма преуспевает. Пока я даю возможность Хаггаю продолжать эту партийную деятельность, а там посмотрим, когда наступит подходящий момент прекратить ее или изменить. Нет у тебя понятия, насколько приятной неожиданностью явилась эта дурацкая деятельность. Хаггай был занят и не мешал мне в главных подготовительных шагах по приобретению манускрипта. Англичане же просто удивляются моему политическому опыту.
Теперь же перейдем к решающим пунктам. Я говорил тебе, что англичане решили предъявить дополнительные требования к личности конкурсантов. Недостаточно им видеть колоссальные суммы моих счетов и все мои профессиональные преимущества. Даже большие мои знания истории для них недостаточны. Они проверяют всякие личные аспекты, некоторые из них, по моему мнению, просто смехотворны. Вот, список, который я приготовил для них". Он читает вслух, и толстый его палец утыкается в каждое слово, а голос подчеркивает каждую букву:
"Есть у меня молодая и красивая жена.
Есть у меня дети, включая совсем ребенка (Маор).
Есть у меня умение вводить в заблуждение других, но я его ограничиваю.
Нет у меня преувеличенной верности людям и идеям.
Есть у меня нормальная возможность быть в добрых отношениях с близкими мне людьми.
Есть у меня умение приближать и развивать примитивного человека (Генри).
Есть у меня умение абсолютно властвовать над другим человеком (Меир).
Я могу любить женщину, но не сходить с ума от этого (Дана).
Есть у меня наивный и верный мне человек (Меир).
Я знаком с человеком, который в своей жизни спал только с одной женщиной (Меир)".
Натан читал очень медленно. Никогда я не слышал из его уст такого медленного чтения. Он был взволнован. Не знаю, сможет ли он так долго держаться, да еще в отсутствие Даны. Вот я и увидел свою четко определенную роль, начертанную на бумаге, и не знаю, как, и вообще ли надо на это реагировать. Мне ясно, что другие избили бы его и ушли. Я же не убежден, что отведенная мне Натаном роль меня оскорбляет или унижает. Понятно, что мне следует посоветоваться с Яроном и, может быть, также с Рахелью. Мне важно знать, о чем в этом деле осведомлена Дана. Не мог я представить себе, что такой человек, как я, который только и желает покоя, превратился в столь важный инструмент. Натан смотрит на меня, улыбается, подает мне руку, но я не реагирую. "Нет у меня еще кого-то, как ты", – говорит он, и я лишь удивляюсь, насколько решающим и важным для него является мнение нескольких британских специалистов. Во всяком случае, это немного развлекает меня.
– 63 -
После почти бессонной ночи мы выезжаем на встречу с королевской комиссией. Натан, Ярон, Генри и я едем на такси. Натан по дороге иногда бросает несколько слов по поводу некоторых зданий, мимо которых мы проезжаем. Кажется, он съел очень скромный завтрак. Мы с Яроном только пили чай.
Здание комиссии весьма впечатляюще. Стены этого старого здания обновлены белой краской какого-то особого удивительного цвета. У входа нас ждет представитель комиссии и проводит нас в роскошную, хорошо обогретую комнату, освещенную одной центральной люстрой. Несколько кресел расположено перед небольшим столом, за которым сидят три члена комиссии. Нам подают питье и просят приступить к обсуждению. Натана приглашают сесть в срединное кресло, мы же можем сидеть рядом или за ним.
У Натана спрашивают данные, – личные, о его офисе и состоянии. Затем просят рассказать о женах (имена Рина и Дана они даже произносят почти как в оригинале, на иврите) и детях. Когда речь заходит о Рине, члены комиссии замедляют ход обсуждения, просят рассказать о ее жизни, о том, что она успела сделать. Спрашивают, абсолютно ли ясно, что смерть ее была естественной, и может ли Натан это доказать. Сидел ли Натан в трауре, как это полагается, когда и как появилась Дана, и возникало ли когда-либо напряжение между двумя этими женщинами. Натан подробно отвечает на отличном английском языке, но с явным иностранным акцентом. К моему удивлению, он время от времени краснеет, но не забывает легко пошутить или сравнить свою жизнь с жизнью известных личностей европейской истории. И тут, весьма естественно переходит на членов комиссии, прося их тоже представиться, в дополнение к надписям на табличках, выставленных перед каждым на столе. Выясняется, что председателем комиссии является представитель британского королевского двора. Второй представитель – всемирно известный специалист по истории средних веков, лектор Оксфордского университета, третий – член парламента от правящей партии.