6
Красильня продолжала работать, несмотря на треволнения хозяев. Даже новый узор, что придумала Катерина, испробовали, но получалось из рук вон плохо. В городе похолодало, задули сильные ветра, угрожая наводнением. Вода в Екатерининском канале темнела и пенилась. Каждый раз, проезжая на Канонерскую по Могилевскому мосту, Колчин с тревогой разглядывал маленький дебаркадер с привязанной лодкой, по всей вероятности, забытой там хозяином. Волны терзали тонкие стенки суденышка, того гляди, расколют, а хозяин не объявлялся, может, лежал больной, не мог выйти. Колчин загадал, как только лодчонку уберут на зиму, кончатся неприятности. Но несчастная все прыгала в темной воде, стукаясь о дебаркадер плохо закрепленным бортом. Колчин находился в крайне подавленном состоянии, как частенько у него случалось при столкновениях с враждебной реальностью. Гущин не ругал приятеля за неразумное поведение у следователя, это не только ничего бы не изменило, но лишь ухудшило положение, не ровен час, Сергей закроется у себя в кабинете и прекратит всяческое общение с миром на неделю, другую. Петр Александрович по-прежнему считал, что они попали в положение неприятное, но не безысходное, уж никак не трагическое. Как-нибудь устроится. Следователь все равно дурак, но не зверь же, ничего страшного, если он поговорит с Катериной. Катя, кстати, держалась гораздо лучше мужа. Переживала за кузину, боялась, что как только той станет лучше, переведут ее в психиатрическую - для острастки, чтоб не повадно впредь было спичками закусывать. Ездила в больницу убеждать доктора, навещала отца Любаши, врала ему что-то и в панику не впадала. Разве что зачастила в церковь, чего прежде за ней не водилось.
Следователь Копейкин появился в нарядной квартире на Офицерской улице через неделю, а не на другой день после беседы с Колчиным, как обещал. Катерина успокоилась к тому времени совершенно, хотя состояние Любы по-прежнему оставалось тяжелым. Отец, Павел Андреевич, очень кстати уехал по делам. Колчин напротив не находил себе места, проклятая лодка (на которую он загадал) все еще была у моста и угрожала ему страшными бедствиями. Пока Иван Гаврилович снимал пальто, шляпу, галоши, Сергей Дмитриевич все порывался выйти ему навстречу из гостиной, и Катя удерживала его. Они буквально столкнулись в дверях, Колчин от порога принялся представлять следователя жене.
Катерина протянула руку Ивану Гавриловичу, что неприятно поразило Колчина, тот нагнулся поцеловать, и жена пояснила:
- Мы познакомились с Иваном Гавриловичем лет пять назад.
Колчин поднял брови, считая неприличным вслух спрашивать, почему жена скрывала знакомство со следователем. Как много нового открылось в Катином характере за последние дни. Он женился на хрупкой наивной девочке, смешливой, нерешительной и отчаянной одновременно, сегодня Катерину не узнать. Не мог же он в ней так ошибаться? Все лодка, нельзя было загадывать. Решительность жены раздражала и угнетала.
- Да-да, Катерина Павловна тогда только окончила гимназию. Мы познакомились на пароходе, они с батюшкой как раз ехали на ярмарку в Нижний, - следователь издавал отвратительные сюсюкающие звуки, не все из них Колчин успевал сложить в слова. - Я и не предполагал, какой сюрприз меня здесь ожидает. Но то, что вы расцветете в настоящую красавицу, предположить было не трудно уже пять лет назад, а точнее, четыре года и пять месяцев.
Катерина усмехнулась, не сказать, чтобы ласково: - Я совсем не чаяла с вами встретиться.
- Конечно, конечно, - заверил Иван Гаврилович, - мои имя и отчество самые обыкновенные, встречаются часто. Даже если Сергей Дмитриевич упоминали, вы не обратили внимания. Но я-то, я-то мог бы навести справки, узнать к кому иду. Знай заранее, не посмел бы придти к вам без букета.
- А разве вы не справлялись о моей девичьей фамилии? Я полагала, что это ваша работа.
Разговор в гостиной все меньше нравился Колчину, и когда следователь попросил предоставить ему возможность переговорить с Катериной Павловной наедине, решительно воспротивился, даже оскорбился. Но Катерина ласково и непреклонно заявила:
- Сережа, Иван Гаврилович за этим и пришел. Я все потом тебе перескажу, тут уж мне никто не указ.
Следователь засмеялся и покачал бритым подбородком - как китайская собачка. Колчин вышел, увидел, что Соня в новом крахмальном фартучке крутится у дверей, явно подслушивая, но не сделал ей замечания, а направился в кабинет. Посидел там минуту-другую, взглянул на голову лося, она рыхлыми губами тотчас напомнила ему следователя, выглянул в коридор - Соня оставалась на посту - спросил кофе с гренками и сахаром.
- Черт знает что, в собственном доме уж не хозяин. - Взял со стола свежий немецкий журнал, набитый формулами, раскрыл, но если бы держал вверх ногами, ничего не изменилось бы, читать Колчин не мог. Даже любимые формулы.
В гостиной разговаривали вполголоса. Папоротники и фикусы притихли в эркере, Соня под дверью, но слова терялись в коврах и портьерах. Копейкин придвинулся к дивану, сидел наклонившись вперед, заплетя ноги вокруг ножек стула, Катерина напротив откинулась назад и слегка отворотилась.
- А что, Екатерина Павловна, муж ваш по будням не бывает на службе, или это в мою честь?
Катя заметно рассердилась, покраснела: - Оставьте этот тон, Иван Гаврилович! Какая служба, у нас свое дело. Все вы прекрасно знаете, обо всем справились. Пришли допрос снимать, так снимайте. Мне время дорого.
- Вам всегда было жаль на меня времени, - уныло сказал следователь. - Но зачем вы видите во мне врага. Напротив, вы сейчас в таком положении, что друг не помешает, тем более, надежный, проверенный и - и облеченный некоторой властью.
- Что вы такое говорите! Никакого сложного положения. Сестра двоюродная отравилась, неприятно, прямо скажем, несчастье, но не преступление. То, что Самсонов убит - совпадение, тоже неприятное, и не более. Что вы жилы тянете из Сергея Дмитриевича, видите же, не может человек вам противостоять, вашим глупым надуманным обвинениям. Или вы это - специально запугиваете?
- Да, драгоценнейшая, именно специально. Испугались? А если бы я так ответил всерьез? Если бы так оно и было? Но нет, Екатерина Павловна, вы не представляете, во что вляпались. Я же лишь помочь вам хочу. И все сейчас расскажу, невзирая на тайну следствия. Может, хоть тогда поверите - не скажу, оцените, на это не рассчитываю. Кстати, не в ходу у вас такое смешное домашнее прозвище "костяное рыльце"?
Катерина удивленно взглянула на него, смешалась: - Какое еще рыльце? О чем вы?
- Я так и думал. В этом рыльце все и дело. Получается, со слов Любови Васильевны, что на момент отравления она не одна была, кто-то, вот с этим вот смешным прозвищем, находился с ней в комнате. В бреду проговорилась, после-то отрицала, конечно, дескать, привиделось. Скрывает, значит. А почему? Потому, как это кто-то из близких, а может, и Самсонов. Вот и получается - не простое отравление, в лучшем случае доведение до самоубийства. А если убийство? И Самсонова убили очень вовремя - спустя три часа. Возмездие, так сказать. Петр Александрович в это время в мастерской находился - кучер подтверждает. Сергей Дмитриевич в ресторане сидел, но обслуга говорит, что он уж вышел на тот момент из зала. А и кучера подговорить большого труда не составит. Так что не о том вам надо беспокоиться, чтобы папенька не узнал о вашей затее, да подлоге с дачей - деньги-то под дачу брали, не того бояться, что выплывет, как вы нашу шерсть за аглицкую продаете. Алиби настоящего нет у ваших мужчин. Подумайте. А с Любовью Васильевной очень неблагополучно. Почему уж после того, как она на поправку пошла, новое обострение началось. Может, дали ей в больнице что-то такое, а? И кому дать? А вы вот к ней ездили.
Катерина внимательно разглядывала следователя, тот не отводил взора, не смущался, напротив улыбался и все кивал. Кате сделалось противно, словно в темном чулане набрела на паутину, и та облепила лицо, шею.
- Странная у вас помощь, Иван Гаврилович, и дружба странная. Вы в самом деле меня запугиваете, и меня, и мужа. Петр Александрович вам не по зубам. Не верю, что с Любой кто-то был в тот момент, не верю и в то, что вы всерьез нас подозреваете. Что вам нужно?
- Мне нужно именно что помочь вам. А для этого - прежде всего, поговорить спокойно, без свидетелей. - От следователя пахло маслом для волос и почему-то землей.
- Так говорите, кто мешает. Нас никто не подслушивает.
- Нет, Катюша, не так поговорить. - Следователь выделил интонацией "не так", но большее впечатление на Катерину оказало фамильярное обращение. Лжет, не может он причинить им неприятностей - серьезных неприятностей. С отцом, с красильней - ладно, разберутся сами, придется сознаться. Разве это беда? Убийство Самсонова Катерина по-прежнему считала не относящимся к ним, ни к Любе. Сказать, чтоб пошел прочь - не стоит пока, еще ничего откровенно двусмысленного не произнесено, только интонация, да фамильярность. Позвать Соню, чтобы подала гостю пальто? И это расплата за детское кокетство на пароходе - нет же, все глупости. Да он смешон, со своим английским пробором и прилизанными волосами, смешон, а не страшен. Поговорить с Петей, обсудить с отцом… Нет уж, сама справится, сама большая. Надо лишь собраться, подумать, спокойно подумать.
- Подумайте спокойно, Екатерина Павловна, - следователь встал, словно прочел ее мысли. - Я пойду сейчас, а вы подумайте. Вот и Петр Александрович скоро прибудет.
- Откуда вам известно?
- Мне все известно, - Иван Гаврилович изъяснялся слогом детективного романа, впечатление на Катю это если и произвело, то самое отвратительное. - До скорого свидания, дорогая бесценная Екатерина Павловна.
Иван Гаврилович спускался по просторной чистой лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, крепко держался за широкие перила и бормотал, как старик, но разобрать, что он бормочет, было невозможно. В голове же, в такт неслышным по ковру шагам, громко отдавалось: как тяжело быть мерзавцем, как тяжело быть мерзавцем, а чем еще придется заплатить, а чем еще придется заплатить. Навстречу поднимался Гущин, не сразу узнал следователя против света из окна на площадке, узнав, сухо поздоровался и быстро прошел мимо.
7
Катерина никак не могла сосредоточиться. Муж и Гущин уехали на Канонерскую, в мастерскую. Муж второй день избегал ее и в глаза не смотрел, Петя вовсе не показывался. Петя, Петрушка. Катерине казалось, что все они находятся внутри пещерки, вертепа, оклеенного синим плюшем с золотыми звездами из фольги. Невидимый кукловод ведет их по кругу: вот хитрый Петрушка в колпаке, печальный Сережа с бледным лицом, сама Катя. И следователь Иван Гаврилович - тоже кукольный, тоже подчиняется чьим-то рукам, там, внизу под жестким проволочным каркасом. Петрушка трясет бубенчиками, обманывает, убегает, но не сам, а подчиняясь чужой воле. Откуда Петя мог узнать, что Любаша встречалась в мастерской с Самсоновым? Откуда? Разве что, затеял свою игру с Копейкиным, а кто эту игру направляет? Вчера ее не пустили к Любе, доктор отказался разговаривать, сославшись на занятость. Катерине казалось, что Люба просто не хочет жить, отсюда и ухудшение, неужели, они, медики, не понимают, что это может объясняться так бесхитростно. Наверняка ей сообщили, что Самсонов убит. Следователь и сообщил. Что-то странное Люба говорила, интересовалась почему-то мышами - видела ли Катерина, что в мышеловку попалась одна. Это явно болезненное. А то, что с нею, Любашей, кто-то находился там, кто-то по прозвищу Костяное рыльце - лжет Иван Гаврилович. Неужели, этот кто-то - кто бы ни был - не попытался бы предотвратить отравление. Что, стоял рядом и смотрел, как сестра пытается убить себя? Иван Гаврилович недвусмысленно дал понять, чего ждет от Катерины, даже не пытался соблазнять ее, открыто объявил условия, торговался, как с уличной девкой. Почему она стерпела, не выгнала, не надавала оплеух. Так растерялась, что не сразу поняла, к чему тот клонит, правда, очень уж неожиданно - ей, порядочной женщине такие намеки. Себя уговаривала, что ничего не произнесено, что показалось. Какое там, показалось, все прозрачно. Стерпела, а теперь поздно. Мужу и Пете рассказала о намеках Копейкина сгоряча и подробно, надеялась, что они сделают что-нибудь. Они промолчали. Тоже растерялись. Так надо было им оплеух надавать. Что бы изменилось? Но откуда Петя знает о Самсонове? Не врет ли, что тот - красный? Что за игру ведет? То есть, им, Петей играет кто-то. Кто? Мог ли Петя убить Самсонова по каким-то своим причинам, не связанным с Любой, или их общим делом? Вряд ли, слишком осторожен, слишком рассудителен. Но мог не сам убить, а нанять кого-нибудь. Сплошные предположения. С другой стороны, Петя ничего плохого лично Катерине не сделал, разве что не оправдал ожиданий, не заступился. А как? Схватил бы пистолет и ринулся за Копейкиным? В конце концов, это дело Сережи. Но муж абсолютно беспомощен в практических делах. Глупо. Кинжал, пистолет - романтизм сплошной. Катерина не могла объяснить себе, почему злится на Гущина и жалеет мужа. Вот-вот должен был вернуться Павел Андреевич из деловой поездки, необходимо быстро решить, говорить ли ему, что говорить. А решать-то не придется, с убийством все изменилось, вопрос о деньгах, мастерской - все это детский лепет. Договориться со следователем? Нет, ее вынуждают делать то, что не нужно. Не потому, что ей противно и не представить даже, нет. Это все не нужно, это ничего не изменит. Иван Гаврилович шантажирует, а если разобраться? Чем может угрожать? Сережа под подозрением? Чушь. Петя? Да, и черт с ним. И тоже чушь. Надо переговорить с Петей без Сергея Дмитриевича. Он должен разъяснить странности, он, а не Катерина. Что она сама такого сделала - ключ Любе дала. А Петя темнит, знает больше, чем показывает. Самое главное, отчего же Любашу не спросят, она жива, не помешалась, в состоянии ответить. Или помешалась, с мышами этими… Должно быть, следователь спрашивал, ездил же в больницу. Все он знает, так и есть, Катерину запутывает. Ничего, ничего, боялись мы тебя, как же. Решил, что на кисейную барышню напал, но она себя покажет. Ничего у него нет против них. Чушь.
Друзья сидели на Канонерской в "Катиной" комнате, разговор не клеился. Комната постарела и погасла, как переставшая следить за собой женщина. На столике, на зеркале пыль, но дело не в том, не в пустой вазе без цветов. Комнату перестали любить, и сразу все изменилось, и складки гардин, и мерцание неяркой люстры. В квартире холодная тишина, мышь не звенит чашкой на кухне, лишь за окном ветер посвистывает, внутрь не просится. Деревья во дворике облетели, уже выпадал снег, оставив по себе топкую грязь, на штукатурке флигеля показались первые разводы. Наводнения в эту осень не случилось, Колчин и в том усмотрел дурной знак, хотел проверить, будет ли затапливать полуподвал при наводнении, не обманул ли их хозяин. Лодку у дебаркадера убрали, но ничего не переменилось к лучшему, напротив, все больше запутывалось. Сергей Дмитриевич знал, что с ним поступают несправедливо, скверно, причем, самые близкие, но в чем несправедливость состоит, затруднялся сформулировать. Гущин приказным тоном, а только так и можно было сейчас обращаться к Колчину, распорядился:
- Перейдем в лабораторию. Здесь ты слишком расслабляешься.
Сергей Дмитриевич послушно последовал за ним, уселся на венский стул напротив окна, свесил руки меж колен. В крыле напротив вселились жильцы, там горело окно, сквозь редкую занавеску видно было, как несколько человек сидят за самоваром, пьют чай из блюдца. Среди них одна женщина, повязанная платком по-деревенски, постоянно выходит и вновь появляется, наверное, закуски носит. Какие-нибудь мелкие дельцы, приказчики, и хлопоты у них мелкие, приятные. Может, новоселье празднуют. Туда бы, за этот стол с самоваром, сушками, засахаренными ягодами. Но сколько так можно высидеть за столом с сушками - та же тоска.
- Н-да, тебе только толстовки не хватает, вылитый мыслитель, объятый думой. Извини, Серж, я сам зол как черт и растерян, потому шучу плоско. Но мы должны решиться.
- Мы, - Колчин внезапно оживился, возмущение придало ему сил. - Кто мы? Ты и я? Мы с Катей? Мы можем вовсе ничего не делать. Катя утверждает, что Копейкин нас запугивает и только.
Гущин сидел на диване, раскинув руки по спинке, дергал носком ботинка в кожаной галоше. Он волновался не меньше Колчина, но мог это скрывать. Посмотрел на свои ноги, обнаружил, что забыл снять галоши, смешался на мгновенье, даже вознамерился встать и разуться, но передумал.
- Катя - дама, - мягко возразил он, - не к тому, что легкомысленна, но некоторые сложности недооценивает. Скажи, почему ты выбрал стул, а не сел в кресло, или на диван? Ты подавлен, и в таком состоянии всегда выбираешь страдание, это абстрактная формулировка. А конкретно, пожалуйста, выбрал самое неудобное сидение. Что до нашего дела, до предмета нашего с тобою разговора - ты в душе согласен, но тебе стыдно в этом признаться - передо мной стыдно, перед собой. А уж Катя… Тебе было страшно, когда речь шла о том, что Павел Андреевич узнает, куда пошли деньги, данные им на покупку дачи, так ведь то не беда была, а победка. Сегодня обстоятельства несравнимо хуже. Мы ни в чем не виноваты, но ты же знаешь - это ничто. При желании невиновного уничтожить еще и легче. А желание у Ивана Гавриловича, у следователя дорогого, большое. Несколько желаний. Рассуждая философски, ничего страшного не происходит, никому никакого ущерба, в конце концов, Катерина замужняя женщина. И она-то ведь, тоже давно приняла решение, сама еще не знает, а уж приняла. Если бы не так, Ивану Гавриловичу вмиг бы пощечин надавала, при первом же намеке. Ан нет, до конца высидела смирно. То есть, она уж согласна. И надо ей это деликатно объяснить. Что урону никакого никому. Урон, потеря чести и прочая дремучая чепуха - это когда другим известно, когда на каждом углу обсуждается, и любая прачка может язык почесать о твое несчастье. В нашем случае - никто ничего не узнает. Мы же прогрессивные люди, мы понимаем, что физическая измена и измена нравственная - вещи разные. Да что такое измена? Тысячи, миллионы жен наставляют рога - извини, изменяют мужьям, те не подозревают и спят спокойно. Как в таком случае - есть измена или нет? Каждое явление существует постольку, поскольку оно поселяется в нашем сознании.
Оживление Колчина прошло, он сидел сонный, осоловелый, говорил медленно и с трудом:
- Ты предлагаешь мне уговорить жену отдаться следователю. Чтобы тот не дал хода им же самим сфальсифицированным обвинениям. Полагаю, я должен теперь тебя ударить. Как мне жить-то с этим?
- Что за страсть давать всему точные формулировки. Это жизнь, а не лаборатория. Если мы не присвоим явлению дурного ярлыка, оно, это явление может предстать в ином свете, смешном, досадном, а может и добром. Не определяй. Оставь дефиниции науке. Неужели тебе не хватит сил разобраться с собой? Ты мужчина. Ну, же! Соберись.
Гущин хотел закончить тираду тем, что Кате тяжелее, и что им, верней Сергею, еще предстоит ее уговаривать, и неизвестно, как она это воспримет, но вовремя спохватился. Пока не следовало наводить Сержа на эту мысль. Лишь добиться согласия. Если Колчин сломается, он не станет возвращаться к исходной точке, передумывать, он предоставит событиям развиваться и следовать положенным курсом. И Колчин удивил его. Он быстро, нервно согласился и тотчас добавил:
- Слова назад не возьму. Но есть условие к слову, каламбур, да. Ты сам поговоришь с Катей.