- Позволь, Серж, это совершенно неловко. Ты муж, и дело такое деликатное, - встретился глазами с Колчиным, замолчал. Немного спустя спросил севшим голосом:
- Выпьешь водки? Но сегодня не напиваться. Я еду с тобой к Катерине. После напьемся.
Часть 2
Николай разбирал полы у себя в мастерской. Дома его ждала молоденькая жена, третья по счету, но он договорился с Ириной, и ждал ее до половины одиннадцатого. Давным-давно стемнело, мобильный Ирины равнодушно сообщал, что абонент находится вне зоны обслуживания. Возможно, муж заехал за Ириной в театр, и она была вынуждена отключить телефон. Неужели, нельзя улучить момент и предупредить? Дома Николай заявил, что у него срочный заказ, придется всю ночь вкалывать. Конечно, можно вернуться, отговорившись тем, что сроки сдачи заказа перенесли, но не хочется выплескивать раздражение на жену, она и сама дает достаточно поводов для скандала, если еще и Иркины грехи на нее повесить - не выдержит без тренировки. Поженились-то они недавно, вот через год-другой привыкнет отдуваться за все. К тому же Николай выпил половину бутылки перцовки, приготовленной к свиданию, и тащиться через весь город поздним вечером лень. Теща многозначительно уйдет в свою комнату, жена начнет сокрушаться, зачем пьет в одиночку, он не сдержится - и пошло-поехало. А полами давно собирался заняться: выбросить гнилые доски, настелить фанерные щиты.
Николай бывал предупредителен с подругами первые три месяца, с женами - полгода. В отношениях с мастерской наблюдался постоянный трепет и обходительность. Жены-подруги приходили, уходили, мастерская у него была одна и требовала заботливого внимания. Здесь в принципе можно жить в периоды неприкаянности, здесь он полный единоличный хозяин, никакая женская рука не уродует стеллажи миленькими вазочками, а кушетку веселенькими накидочками. Квартира Николая рассосалась в предыдущих браках, мастерская делению не подлежала и служила оплотом, несмотря на сложности с КУГИ и прочими вредоносными структурами. Плату постоянно повышали, грозили выселить всех художников скопом из центральной части города, но до этого не доходило. Да и за долги мастерские отбирали нечасто, если сумел закрепиться в полуподвале или на чердаке - все, повезло, старайся хоть иногда платить аренду, ну, электричество, ну, коммунальные услуги. Хоть иногда. Конечно, случались комиссии, проверяющие, не живут ли художники в подведомственных помещениях, что категорически запрещалось по необъяснимой причине. Запрещалось держать плитки, постели, домашние тапочки, но все держали, стелили и зажигали. Более того, некоторые художники ухитрялись жить в мастерских с семьями, с женами и детьми.
Мастерская Николая располагалась в полуподвале, между Садовой и Канонерской улицами, во флигеле, стоявшем почти на земле, без настоящего фундамента. Она была сырой, темной, но достаточно большой и удобной, на две комнаты и крохотную кухню. Напротив, в таком же точно помещении жила семья переселенцев из пяти человек: двое молчаливых мужчин, похожих друг на друга, как один, совсем уж безгласная женщина, закутанная в платок, и тихий ребенок лет пяти. Так что Николаю повезло с устройством. Меньшую комнату он оборудовал под жилье и библиотеку. Там стояли кушетка, секретер, книжные полки и столик для приема гостей и поклонников. Большая комната служила непосредственно мастерской, с мольбертами, стеллажами, полными картин, красок, подрамников и прочего художественного хозяйства. Даже шкаф, шикарный резной гардероб, найденный на помойке, поместился в мастерской, заняв собою ровно половину кухни. Жена обижалась, что Николай не хочет перевезти к ней все вещи, несколько раз порывалась разобрать шкаф, но натыкалась на решительный отказ. Переставить шкаф в большую комнату подальше от сырости, вечнотекущего кухонного крана Николай также не соглашался. Если считать мастерскую крепостью, как всякий дом, то шкаф служил Николаю главной сторожевой башней.
Сам хозяин достиг уже тридцатипятилетнего возраста, и рассчитывал еще добиться тотальной известности. Его коротко стриженные волосы начали серебриться на висках, но глаза глядели упрямо и нахально, как прежде. Был он среднего роста, крепкого сложения, никогда не отпускал бороды или усов, в отличие от собратьев по кисти. Не расставался с джинсовой курткой даже в морозы и не пользовался носовыми платками, ни при каких обстоятельствах. Работал запоями, картины неплохо продавались, чтобы позволить себе не искать иного заработка, но заработать на новую квартиру так и не мог. У него насчитывалось некоторое количество близких друзей, среди таких же художников или поэтов, но большую часть времени Николай посвящал женщинам. Его отличительной чертой было нелинейное восприятие реальности, неспособность говорить голую правду, за что и любили женщины - сперва, а после столь же стойко не выносили, женщинам, собирающимся цементировать свои связи, вечно требуется та унылая голая правда, которая никак не украшает мир. Друзья, напротив, большей частью ценили это его качество, или относились снисходительно. Во всяком случае, скучно с Николаем не было никогда.
Но Ирина, бескрылое создание, не явилась; перцовка, можно сказать, пропала; ехать домой лень и неохота. Оставались полы. В коридоре они совсем просели, меж досками зияли чудовищные щели, так что гостьи рисковали каблуками, а для мышей было полное раздолье. Эти мыши, перевернувшие две банки с гуашью, и вынудили Николая поторопиться. Если их не шугануть, освоятся настолько, что примутся жрать картины.
Он снял верхние доски, обнаружив под ними гору трухи, столбики фундамента из кирпичей столетней давности, не заглубленные, стоящие прямо на земле, и расколотые цементные плиты. Не ожидая, что флигель стоит на честном слове, да еще в старой орфографии, Николай перепугался, что стены тотчас завалятся, но поразмыслил и решил - сто лет стояли, на его век хватит. Он выгребал труху и носил на помойку мешками. Бомжей на помойке не наблюдалось, давно спали в соседнем сарайчике, называемом дворницкой, убаюканные синим составом для протирки окон. Это жаль, соседей бомжей можно было приобщить к работе, и они охотно помогли бы. У Николая сложились с ними чуть не родственные отношения. Состав жильцов дворницкой менялся, но старожилы передавали художника новеньким по наследству. Во дворе у общины двое друзей: дворничиха Галя, пустившая их в сарайчик за то, что курировали помойку, гоняли чужих бездомных, разгребали снег и выполняли мелкую дворницкую работу и художник Николай. У того можно при случае перехватить червонец или пачку чая, он покупает старые рамы и открытки, извлеченные бомжами из недр мусорных баков и неорганизованных свалок. После удачных клиентов и выгодной продажи картинок способен подарить бутылку настоящей водки. И бомжи поддерживали дружбу в меру своих невеликих сил: шкаф ли затащить вчетвером, найти ли подходящие доски, или попросту спереть с соседней стройки, если художнику надо. Но этой ночью они спали, как спят поздним ноябрем, утомившись темнотой, сыростью и тревогой поздней осени.
Николай все ворошил совком для мусора труху в образовавшейся дыре. Он углубился против прежнего уровня почти по колено. Пару раз попались старинные пузырьки без пробок, были аккуратно очищены и поставлены на полку. Один раз кусок газеты, старой, расползшейся в руках, медная пуговица, осколки стекла, набойка от широкого каблука и вдруг - удача - идеально сохранившаяся антикварная мышеловка с аккуратной дверцей на бронзовой пружине, потемневшей частой сеткой и изящным крючком для сыра. Зеленая пружина не желала отпускать дверцу, подковырнул краем совка, дверца щелкнула, соскочила и прищемила ему палец, слегка оцарапав.
Николай счел, что на сегодня хватит, тем более следовало обмыть такую забавную находку. Оставил развороченный пол, как есть, хоть и дуло из дыры ощутимо, прошел в кухоньку, заварил чай, достал бутерброды с колбасой, заботливо упакованные женой, и отправился в комнату, к кушетке и перцовке. От напрасного ожидания Ирины, от работы ли внаклонку, ну не от перцовки же, в самом деле, у Николая слегка кружилась голова, и мелькало в глазах, словно тени метались по углам. В комнате ему почудилось, что по полу из дыры в коридоре шмыгнула мышь. Затопал ногами, заглянул под кушетку - никого, ничего. В бутылке оставалось совсем немного, допивать уже не хотелось, хотелось спать, взять старенький плед, завалиться, не раздеваясь, глаза уж слипаются, лампочка под потолком кружится - классика. Только справился с колыханием постели, начал проваливаться в сон, услышал скребущий звук под кроватью, аж подпрыгнул. Мыши разгулялись, не иначе гнездо потревожил и не заметил. Надо бы залучить к себе дворовую пегую кошку, что живет здесь от века. Когда мастерскую получал, она уже была, а прошло десять лет, интересно, сколько кошки живут. Сел в постели, голова кружится, лампа верхняя так и горит, так и пляшет, а на полу - черт знает что. Или кто? Существо поболее крысы, поменьше кошки, рыльце вперед, как у поросенка, только желтенькое костяное, коготки на лапках птичьи, сидит сивыми глазками хлопает. Николай вскрикнул, рыльце не шелохнулось, кинул шлепанцем, не попал, рыльце лишь в ухе поковыряло сухой лапкой.
- Ты кто, белая горячка, что ли? - голос Николая скрежетал и плохо шел из горла, страшно до тех самых чертиков. - Рожки где? - и рухнул на кушетку, провалился в сон.
Во сне к нему на постель села женщина, Николай соображал, жена или Ирина. Но женщина заговорила незнакомым голосом:
- Вы, пожалуйста, не бойтесь меня.
Тут Николай разглядел - вовсе незнакомая. Молоденькая девица, лет двадцати с небольшим. В талии широковата, но личико интересное, стильное с большим чувственным ртом, несколько вялым, без намека на косметику, вот выпендривается, а? Даже глаза не подвела. Одета, типа, из бабушкиного сундука. Прическа соответствующая, растрепанная - ясно, свой брат, сестра то есть, художница.
Заметила его оценивающий взгляд, смутилась, вздохнула, зашептала невнятно. Николай прислушался.
- Я знаю, я нехороша собой, - канючила барышня, - и ноги у меня большие.
Николай уяснил - кокетничает. Ноги, как ноги, размер тридцать седьмой не больше, и мордашка весьма выразительная. Наряд да, смелый, ну, кто сейчас не смелый, все так ходят. Пока сон не кончился, надо бы с ней в интим вступить, раз уж наяву не удалось, Ирка, стерва, так и не позвонила. Он решительно откинул плед, стянул футболку. Девица взвизгнула. Нет, ну надо так ломаться? Они даже в его собственном сне изображают неприступность. Ладно, даже интереснее, будем немножко соблазнять.
- Откуда ты, прелестное дитя? - черт знает, чья строчка, друг-поэт Вадим все цитирует, должно подойти к моменту, данному в ощущении.
- Я бывала здесь… Ох, это не важно. Я здесь хотела умереть. Но вам это не нужно знать. Я хочу предупредить, чтобы вы никому не говорили о Костяном рыльце. То, что вы его видели, не страшно, это не опасно. Нельзя лишь рассказывать - никому, никогда. Расскажете - умрете. Не сразу умрете, через год лишь, или два. Нельзя говорить. Вы же слышали, наверное, что очевидцы, которые рассказывают о - как это у вас - о полтергейсте, умирают. Потому и считается, что встречаться с подобным опасно. Но те, кто молчат о явленном чуде - о тех не знают, и они мирно доживают до старости. Видеть не опасно, говорить не стоит.
- Не скажу, - пообещал Николай. - С одним условием… - Хотел уж завалить девицу на многоопытную кушетку, но остерегся. Какая-то девица трепетная чересчур. Надо погодить. Смял реплику. - Ну-у, об этом позже. А почему ты взялась меня опекать? Ты поклонница моего таланта?
- Какого таланта? - спросила девица и сразу показалась непривлекательной. Но с этим можно было работать.
- Художника обидеть всякий может. - Николай вылез из постели, сняв заодно и джинсы - пусть привыкает к его красоте. - Пойдем, работы покажу.
Девица при виде красоты малость покраснела, потерла лоб тыльной стороной кисти, весьма изящной и узкой, и, закатив глаза, упала на пол без предупреждения.
Николай перевидал дам и девиц без счету, во всяких ракурсах и ситуациях, но с обмороком столкнулся впервые. Сон как-то подозрительно смахивал на реальность, слишком подробен и достоверен, слишком ощутим. Перцовка пахнет, как положено, а во сне обоняние не должно бы работать. Отхлебнул из горлышка - вкус перцовки, вкус тоже сохранился, может, не сон? Решил напоить бездыханную барышню. Чем ее к жизни еще возвратишь? Приподнял голову, разжал бледные холодные губы крупного рта, зубки у барышни оказались - не фонтан, приложил горлышко aqua vita, наклонил бутылку. Сквозь прозрачную кожу шеи видно было, как потекла темная струйка перцовки, там, у нее внутри. Зрелище жутковатое. Добежав до узкой груди, перетянутой шелковистой пестрой тканью, перцовка свободно пролилась на пол, не смочив платье барышни, но оставив пятно на половичке перед кушеткой. Ну, сон есть сон, бояться нечего, не такие кошмары снятся. Однако, мысль об интиме с незнакомкой придется оставить, если уж спиртное в ее теле не держится, как же тогда…
Девица очухалась, уставилась на Николая.
- Вы оказываете мне честь подобными мыслями, меня еще ни разу не желал мужчина, но мы должны оставить это. Я не могу…
- Это я уже понял, - задумчиво ответил Николай. Во сне имеет смысл выражаться откровенно, и он спросил: - Что в таком случае прикажешь с тобой делать? - Как там Вадим цитировал любимого поэта: - Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
- Послушайте, - решительно начала барышня, но прибавила, - пожалуйста, - и сразу стала немножко жалкой. - Вы не спите, это не сон. Может, утром, вам и покажется, что сон, но вы все запомните, а станете проверять - подтвердиться. Спросите хоть Катину младшую дочь, ее тоже Катериной зовут, она над вами как раз живет. Так и не уехала в Голландию, одна осталась. Скоро уж ко мне переедет. Но я все отвлекаюсь. Вы сегодня выпустили Хозяина, а это не ваш Хозяин, он - наш. Вы не должны о нем рассказывать. Никому. Я же с самого начала предупредила. За этим и пришла. Ну и скучно, конечно, без людей, что говорить. Если бы вы Хозяина не выпустили, я бы не смогла появиться. Мы с ним связаны, я его заперла, он меня держит. Зла-то он не хочет, напротив, все боялся, что я глупостей наделаю, да не помог. Мы, по сути, оба заперты. Но сегодня, из-за вашей неосторожности… И оденьтесь, пожалуйста, мне очень неловко. Если вы будете столь развязны, мы не сможем встречаться.
- А ты планируешь со мной встречаться регулярно? Где и когда? - Николай одел-таки футболку и джинсы. - Не пойму, о каком хозяине ты толкуешь? Об этом чертике из белой горячки? Так он, наверное, от бомжей перебежал, мне еще до белочки упражняться и упражняться. Долго он меня пугать будет? Чего ему надо?
- Вы задаете вопросы, а ответов не хотите слушать, сами себя перебиваете, торопитесь, - барышня обиделась.
- Ну что ты, я весь внимание, - спохватился Николай.
- Мы можем встречаться здесь, - барышня потупилась. - Когда вы будете думать, что спите. А Хозяин дожидается второй попытки. Как дождется - сразу уйдет. И я вместе с ним освобожусь. Не стоило мне тому неприятному следователю лишнего говорить. Но я не знала. А вы - знаете, я вас предупредила. Так что молчите.
- Второй попытки чего? - уточнил Николай. - И не мог бы он ждать этой попытки там, под полом. Не лезть наверх, не пугать порядочных художников.
Незнакомка наконец проявила женскую сущность, вовсе не стала отвечать на вопросы, как это принято у дам. Внезапно побледнела, сквозь нее отчетливо проступила стенка со стеллажами; истаяла, как снегурочка, исчезла.
Николай проснулся, оттого что затекла рука, обнаружил, что уснул одетым, разделся, сходил на кухню за водой, попил и уснул крепким сном хорошо поработавшего человека - до позднего утра.
Утром в низких окнах бился серый рассвет, царапая стекла, как кашель горло. Звонила по мобильному телефону жена, кротко интересовалась, будет ли Николай к обеду. Звонила Ирина, пыталась скандалить - отчего это он отключил телефон, она не смогла дозвониться и предупредить, а муж нарисовался, стремительный, как терьер, и увез ее домой. Николай быстро раскусил тактику и наорал в свою очередь, в общем, они оправдали чаяния друг друга и расстались, почти примирившись - до следующей недели. Для себя Николай решил, что больше никогда не станет ночевать в мастерской ради Ирины, не стоит она неудобств и ночных кошмаров. И стрижется чересчур коротко, а уж поучать возьмется - не остановить. Николай раздражился и накалялся все сильней. Это дурной знак, это означает, что роман не то что летит к развязке, но начинает распускать отдельные шнурочки, связь ослабевает. Таких ослабевших расшатанных романов со встречами раз в месяц или в полгода у него достаточно, хочется живого, близкого, тесного, как собственная кожа. Будем искать. Какая удача, что жена позвонила раньше Ирины, не то бы ей, бедной, перепало. Пока же раздражение можно снять работой, и Николай взялся за полы, закончив к обеду. Он не стал копать глубже, засыпал дыру керамзитом, застелил досками, а сверху фанерой, той же фанерой покрыл полы в маленькой комнате - красота, почти евроремонт.
Давешний ночной кошмар Николай не забыл, хотя, если сон не повторишь с момента пробуждения, - сотрется. Николай ничего не повторял, но сон вспоминался, стоило шагнуть в прихожую. Объяснение лежало на поверхности, как фанера на досках: найденная под полом старинная мышеловка, Николай открывает ее, видит тени по углам - на самом деле от усталости, но при определенном настрое, да выпивши, можно нафантазировать, что тени полезли из клеточки. Все, сон готов: хозяин или домовой из мышеловки, явившаяся барышня - взамен ожидаемой Ирины. Интересно, как зовут бабку, живущую наверху, ей никак не меньше ста лет, а справляется одна, не видно родственников. Вдруг Катериной? Интересно, но не настолько, чтобы знакомиться и проверять, как предлагала барышня из сна. Но с пегой дворовой кошкой Николай свел знакомство и приучил ее залезать в комнатку через форточку. Уходя из мастерской, всегда оставлял кошке, которую так и назвал: Кошка, сухой корм на блюдечке в надежде, что та из благодарности станет пугать мышей и прочих нежеланных обитателей.
Весь декабрь он прожил практически с одной женой, приезжал в мастерскую поздно, часам к десяти, а в четыре уже собирался назад, иногда топтался вдоль Крюкова канала или Фонтанки, делая наброски, но руки мерзли, и долго он не выдерживал. Начало зимы оказалось непривычно суровым, реки и каналы быстро замерзли, по льду побежали цепочки следов, замелькали тени, под мостами над лунками уселись закутанные рыбаки, взад вперед бродили прохожие. Ходить по вставшей реке холоднее, чем по набережным, прохожий оказывался в леднике: закоченевшие гранитные берега и лед под ногами даже редким солнечным днем надежно сохраняли ночной мороз, но желающие взглянуть на город снизу, от реки, всегда находились.
Николай успешно работал, накрасил целую серию с рыбаками, вмерзшим в лед маленьким дебаркадером у Могилевского моста, не забывая и друзей бомжей. Они получались на картинках особенно живописными, но не нравились гостьям, появлявшимся в мастерской.
- Отчего бы тебе не рисовать красивых дам с папильонами? - возмущалась Нина, заглянувшая вместе с Вадимом и другими поэтами. - Бомжи как объект искусства сейчас такое же общее место, как раньше арлекины и коломбины. Вот изобрази ты Коломбину - это было бы смело.