- Полагаю, большая часть этих денег в конце концов оседает на частных счетах в швейцарских банках. Но в настоящий момент я не в состоянии доказать это.
- Что ж, я готов предоставить вам все необходимые дополнительные полномочия, чтобы вы смогли это доказать, - сказал генерал Отоби. - Можете использовать любые средства, которые сочтете необходимыми, чтобы выяснить, кто эти негодяи. Начните с проверки всех членов моего кабинета министров, бывших и нынешних. Действуйте без страха и снисхождения! Невзирая на их положение и связи!
- Чтобы подобное начинание имело хоть какие-то шансы на успех, мне понадобится специальная доверенность за вашей подписью, генерал…
- К шести часам вечера она будет лежать у вас на столе! - прервал его глава государства.
- И ранг полномочного посла во всех моих заграничных поездках, - добавил Игнатиус.
- Разумеется!
- Благодарю вас! - с этими словами Игнатиус встал, полагая, что аудиенция закончена.
- Возможно, это вам тоже понадобится, - сказал генерал, когда они уже направлялись к двери. Глава государства протянул Игнатиусу маленький пистолет: - Полагаю, к настоящему моменту вы нажили почти столько же врагов, сколько и я.
Игнатиус неуклюже принял пистолет из рук военного и спрятал в карман, бормоча слова благодарности.
Больше они не сказали друг другу ни слова. От президента Игнатиус направился в свое министерство.
Без уведомления управляющего Центральным банком Нигерии и высших должностных лиц Игнатиус с энтузиазмом взялся за выполнение новой задачи. Нужные бумаги он изучал в одиночку, по ночам, но и днем министр ни с кем не обсуждал свои находки. Через три месяца он почувствовал, что готов нанести решающий удар.
Для незапланированного заграничного визита он выбрал август: в это время многие нигерийцы отправлялись в отпуск, а значит, его отсутствие не даст повода для лишних разговоров.
Он попросил секретаря забронировать билеты до Орландо на него, жену и двух их детей и проследить, чтобы расходы на приобретение билетов были записаны на его личный счет.
По прибытии во Флориду семейство остановилось в местном отеле "Мариотт". После чего Игнатиус сообщил жене - совершенно неожиданно для нее и без каких-либо подробностей, - что отлучится на несколько дней по делам в Нью-Йорк, а после вернется и проведет с ними оставшуюся часть отпуска.
На следующее утро он оставил семейство наедине с соблазнами Диснейленда, а сам полетел в Нью-Йорк. Поездка на такси от "Ла Гуардиа" до "Кеннеди" заняла немного времени. Там министр приобрел за наличные билет в оба конца в туристический класс и, никем не узнанный, поднялся на борт лайнера компании "Свисс Эйр", вылетавшего в Женеву.
Прибыв на место, он зарегистрировался в неприметном отеле, лег в постель и проспал крепким сном восемь часов.
Позавтракав на следующее утро, он внимательно просмотрел список банков, который так тщательно составил после завершения своих расследований в Нигерии: каждое название там было выведено его собственной рукой. Игнатиус решил начать с "Жербер и К°", чье здание, насколько он мог видеть из спальни своего номера, занимало добрую половину улицы. Председатель правления банка согласился принять его в полдень.
Имея при себе лишь видавший виды портфель, Игнатиус прибыл в банк за несколько минут до назначенного времени: небывалый для нигерийцев случай, отметил про себя молодой человек в элегантном сером костюме, белой рубашке и сером шелковом галстуке, поджидавший гостя в мраморном вестибюле. Он поклонился министру, отрекомендовался ему как личный помощник председателя и сказал, что проводит Игнатиуса в офис своего начальника. Затем он провел министра к поджидавшему их лифту, и, пока они поднимались на одиннадцатый этаж, никто не проронил ни слова.
- Министр финансов Нигерии, сэр!
Председатель поднялся из-за стола и сделал несколько шагов навстречу гостю. Игнатиус не мог не отметить, что хозяин кабинета тоже был в сером костюме, белой рубашке и сером шелковом галстуке.
- Доброе утро, министр! - сказал председатель. - Прошу вас, присаживайтесь!
С этими словами он провел гостя в дальний конец кабинета к низкому стеклянному столику, окруженному удобными креслами.
- Я попросил приготовить нам кофе, надеюсь, вы не против?
Игнатиус кивнул, поставил свой потрепанный портфель на пол возле кресла, посмотрел через зеркальное стекло огромного окна и, пока девушка накрывала на столе кофе на троих, выдал несколько дежурных фраз о том, какой отсюда открывается великолепный вид на дивный фонтан внизу.
Едва она вышла из комнаты, Игнатиус тут же перешел к делу.
- Наш президент попросил меня обратиться в ваш банк с довольной неожиданной просьбой, - начал он. На лице председателя и его юного помощника не промелькнуло и намека на удивление. - Мне поручено выяснить, кто из граждан Нигерии держит номерные счета в вашем банке.
После этого заявления председатель наконец подал голос:
- Я не имею права раскрывать…
- Позвольте мне кое-что уточнить! - прервал его министр, подняв палец. - Прежде всего вы должны удостовериться, что я наделен неограниченными полномочиями со стороны нашего правительства.
Не говоря больше ни слова, Игнатиус величественным жестом извлек из внутреннего кармана конверт и передал его председателю. Тот вскрыл конверт и не спеша прочел доверенность.
Закончив чтение, банкир откашлялся.
- Боюсь, что этот документ, сэр, у нас в стране не имеет юридической силы. - Он вложил документ обратно в конверт и протянул его Игнатиусу. - Естественно, - продолжал председатель, - я ни секунды не сомневаюсь, что вы действуете при полной поддержке главы вашего государства - и как министр, и как посол, - но это не отменяет принципа конфиденциальности, которого всегда придерживается наш банк. Ни при каких обстоятельствах мы не можем предать огласке имя кого бы то ни было из владельцев счетов без их согласия. Мне очень жаль, что я не смог вам ничем помочь, но таковы были, есть и всегда будут правила банка.
Председатель поднялся, давая понять, что тема разговора исчерпана, но посетитель так не думал.
- Наш президент, - сказал он, заметно смягчив тон, - уполномочил меня предложить вашему банку роль посредника во всех будущих финансовых операциях между нашей страной и Швейцарией.
- Мы польщены вашим доверием к нам, министр, - ответил председатель, оставаясь на ногах. - Но вы, я уверен, понимаете: это не может изменить нашего отношения к вопросу конфиденциальности.
Игнатиус оставался столь же невозмутим.
- В таком случае, мистер Жербер, вынужден вам сообщить, что наш посол в Женеве получит распоряжение отправить официальный протест в Министерство иностранных дел Швейцарии в связи с упорным нежеланием вашего банка содействовать в получении необходимой информации о наших гражданах. - Игнатиус подождал, пока до собеседников дойдет смысл сказанных им слов. - Но вы можете избежать подобной неприятности, просто сообщив мне имена моих соотечественников, у кого есть счета в вашем банке, и соответствующие суммы. Даю слово, что мы не раскроем наш источник информации.
- Никто не вправе запретить вам подавать подобные жалобы, сэр. Но я уверен, что наш министр объяснит вашему послу в предельно учтивых и дипломатичных выражениях, что по швейцарским законам Министерство иностранных дел не имеет права требовать таких разглашений.
- Что ж, если вы так ставите вопрос, я отдам распоряжение нашему Министерству торговли замораживать с нигерийской стороны все грядущие торговые соглашения с представителями Швейцарии, пока вы не назовете нам требуемые имена.
- Это ваше право, министр, - ответил председатель, не двигаясь с места.
- Нам, возможно, придется также пересмотреть все уже готовящиеся сделки ваших сограждан в Нигерии. И я лично прослежу, чтобы из договоров были исключены пункты о соответствующих штрафных санкциях.
- Вам не кажется, что подобные действия будут несколько опрометчивы?
- Смею вас уверить, мистер Жербер, что я не задумываясь, приму такое решение, - сказал Игнатиус. - Если бы ради того, чтобы открыть эти имена, мне понадобилось поставить вашу страну на колени, я бы спокойно пошел и на это.
- Так тому и быть, - ответил председатель. - И все же это не изменит линии поведения или отношения банка к вопросу конфиденциальности.
- Если вы так настаиваете, сэр, я отдам распоряжение нашему послу сегодня же закрыть посольство в Женеве, а вашего посла в Лагосе, соответственно, объявить персоной нон грата.
Впервые за все время их разговора председатель недоуменно поднял брови.
- Кроме того, - продолжал Игнатиус, - я созову пресс-конференцию в Лондоне, на которой доведу до сведения СМИ всего мира крайнее неудовольствие нашего президента поведением вашего банка. Уверен, после подобной "рекламы" неожиданно выяснится, что многие ваши клиенты предпочли закрыть счета, другие же, еще недавно считавшие ваш банк безопасным прибежищем, сочтут необходимым поискать нечто более надежное.
Министр выдержал паузу, но ответа от председателя так и не дождался.
- Что ж, вы не оставляете мне выбора, - сказал Игнатиус, поднимаясь с места.
Председатель протянул руку, полагая, что министр наконец-то уходит, но тут же в ужасе отпрянул, увидев, как Игнатиус полез в карман и достал небольшой пистолет. Оба швейцарских финансиста так и застыли на месте, а министр финансов Нигерии шагнул вперед и прижал дуло к виску председателя.
- Мне очень нужны эти имена, мистер Жербер. Теперь до вас дошло, что я не остановлюсь ни перед чем? Если вы сейчас же их не назовете, я просто вышибу вам мозги. Это понятно?
Председатель еле заметно кивнул, на лбу у него выступили бисеринки пота.
- А он будет следующим, - пообещал Игнатиус, указывая на молодого помощника, который стоял в нескольких шагах от них, совершенно неподвижный и безмолвный.
- Дайте мне имена всех до единого нигерийцев, которые держат счета в этом банке, - тихо сказал Игнатиус, глядя на молодого человека, - или мозги вашего председателя сейчас разлетятся по всему ковру. Немедленно, вы слышите?! - резко добавил он.
Молодой человек взглянул на председателя. Тот весь дрожал, но слова его прозвучали вполне отчетливо:
- Нет, Пьер, никогда!
- Ладно, - прошептал в ответ помощник.
- Вы не можете сказать, что я не дал вам шанса.
И Игнатиус взвел курок. Пот теперь градом катил по лицу председателя. Молодой человек отвел взгляд, с ужасом ожидая выстрела.
- Просто превосходно! - сказал Игнатиус, убрал пистолет от головы председателя и вернулся к своему креслу. И председателя, и помощника била дрожь, оба не могли вымолвить ни слова.
А министр взял стоявший возле кресла потрепанный портфель и положил на стеклянный стол перед собой. Щелкнул замками. Поднял крышку.
Двое финансистов во все глаза глядели на плотные пачки стодолларовых купюр. Весь портфель - до последнего дюйма - был забит ими. Председатель быстро прикинул, что содержимое портфеля составляет около пяти миллионов долларов.
- Не скажете, сэр, - подал голос Игнатиус, - как мне открыть счет в вашем банке?
Не для продажи
В 14 лет Салли Саммерс выиграла в своей школе приз за лучший рисунок. И последние четыре года ее учебы серьезный спор шел лишь за второе место. Когда в выпускном классе она получила грант на обучение в художественной школе Слейда, никого из сверстников это не удивило. Выступая перед родителями, директриса сказала, что Салли наверняка ждет блестящее будущее - она в этом просто уверена - и скоро ее работы будут выставляться в крупнейших лондонских галереях. Салли льстили эти дилетантские похвалы, но она все еще сомневалась, есть ли у нее истинный талант.
К концу первого года учебы и преподаватели, и студенты оценили работы Салли. Ее рисовальную технику считали исключительной, а кистью она от семестра к семестру работала все уверенней. Но главное, что отличало ее работы, - это оригинальность замысла: проходя мимо полотен Салли, студенты всякий раз поневоле задерживали шаг.
В последний год учебы в школе Слейда ей присудили премию Мэри Ришгиц за работу в живописи и премию Генри Тонкса за графику - редкий дубль! Премии вручал сам сэр Роджер де Грэй, президент Королевской Академии художеств. Салли относилась к немногочисленной группе выпускников, о которых говорили, что у них "есть будущее". "Нечто подобное, - уверяла Салли родителей, - говорят о лучших выпускниках каждый год, но для большинства из них все заканчивается работой в художественном отделе рекламного агентства или преподаванием рисования скучающим школярам где-нибудь в глубинке".
После выпуска Салли оказалась перед выбором: тоже согласиться на работу в рекламном агентстве, стать учителем или рискнуть и, собрав все свои самые удачные работы, попытаться устроить персональную выставку в какой-нибудь лондонской галерее.
Родители были твердо убеждены: у их дочери есть, конечно же, есть талант. "Но что могут знать родители, когда ты их единственный ребенок?" - думала Салли. Тем более что один из родителей - преподаватель музыки, а другой - бухгалтер, который сам же признал, что они ничего не смыслят в живописи, просто есть что-то, что им нравится - вот и все. Но, похоже, родители готовы были содержать ее еще год, если она (говоря молодежным языком) так "запала" на это.
Но что бы там ни твердили родители, Салли очень переживала: еще один год, когда она не будет ничего приносить в дом, окажется тяжким бременем для родителей. После долгих раздумий она заявила им: "Год, только один год. А потом, если мои картины окажутся недостаточно хороши или никто не изъявит желания выставить их у себя, я займусь поиском настоящей работы".
Следующие шесть месяцев Салли работала часы напролет: студенткой она и не предполагала, что способна на такое. За это время она написала двенадцать картин. Она никому их не показывала, опасаясь, что родители и друзья не скажут прямо, что они об этом думают. Салли решила собрать целую папку работ и выслушать самый строгий и беспристрастный приговор от кого-нибудь из владельцев галерей, или еще более строгий - от тех, кто покупает картины.
Салли всегда была заядлой читательницей и по-прежнему жадно проглатывала книги и монографии о самых разных художниках - от Беллини до Хокни. Чем больше она читала, тем больше убеждалась: как бы ни был одарен художник, упорство и преданность делу - вот что выделяет немногих преуспевших из множества потерпевших неудачу. И это заставляло ее работать еще настойчивей, Салли стала отказываться от приглашений на танцы и вечеринки - даже в выходные со старыми друзьями: все свое свободное время она проводила в галереях и музеях на художественных лекциях.
К одиннадцатому месяцу Салли закончила двадцать семь работ и все еще сомневалась, есть ли в них признаки настоящего таланта. Она чувствовала, что пришла пора дать другим возможность высказаться об этих картинах.
Салли долго и пристально разглядывала каждое из двадцати семи полотен, а на следующее утро сложила шесть из них в специальную папку для картин, которую родители подарили ей на прошлое Рождество, и присоединилась к пассажирам, направлявшимся из Севеноукса в Лондон.
Она начала свои поиски с Корк-стрит, где прошла по галереям, выставлявшим работы Бекона, Фрейда, Хокни, Данстона и Чедвика. Сама мысль о том, чтобы просто зайти туда, приводила ее в благоговейный трепет - а уж представить на суд хозяев свою жалкую мазню… И она понесла папку дальше, на пару кварталов к северу, на Кондуит-стрит. Салли сразу же узнала выставленные в витринах работы Джонса, Кэмпбелла, Взенски, Фринка и Паолоззи, после чего совсем упала духом и не осмелилась толкнуть входную дверь какой-нибудь из галерей.
Вечером девушка вернулась домой совершенно измученная, свою папку она за все это время так ни разу и не открыла. Салли впервые осознала, каково приходится автору, выслушивающему отказ за отказом. В ту ночь она не смогла уснуть. И пришла к выводу, что должна узнать правду о своих работах, какой бы оскорбительной она ни оказалась.
Следующим утром Салли вновь поехала в Лондон, но на этот раз направилась на Дьюк-стрит. Ее не интересовали галереи, выставлявшие старых мастеров, фламандские натюрморты и английские пейзажи. Пройдя пол-улицы, она свернула направо. Прошла еще немного и наконец остановилась у галереи Саймона Буше: там были выставлены скульптуры покойного Сидни Харпли и картины Мюриэль Пембертон, чей некролог она видела в "Индепендент" буквально несколько дней назад.
Собственно, мысль о смерти и привела ее к галерее Буше. Возможно, им нужен какой-то молодой автор, пыталась она убедить себя, кто-то, у кого вся карьера впереди.
Она вошла в галерею и очутилась в огромном пустом зале, в окружении акварелей Пембертон.
- Вам помочь? - спросила молодая женщина, сидевшая за столом у окна.
- Нет, спасибо, - ответила Салли. - Я хотела просто посмотреть.
Девушка скользнула взглядом по папке Салли, но ничего не сказала. Салли решила, что сделает круг по залу и затем спокойно удалится. Она внимательно разглядывала выставленные работы. Все они были хороши, очень хороши, но Салли верила, что она сможет рисовать не хуже, дайте только время. Кстати, интересно было бы взглянуть на работы Мюриэль Пембертон той поры, когда она была в возрасте Салли.
Дойдя до дальнего конца галереи, Салли заметила кабинет, где какой-то лысый коротышка в старом твидовом пиджаке и вельветовых брюках внимательно изучал картину. Он был примерно того же возраста, что и ее отец. Вместе с ним картину разглядывал еще один мужчина, заметив которого Салли застыла как вкопанная. Высокий рост, смуглая внешность итальянца - из тех, кого снимают для рекламы в глянцевых журналах. По возрасту он годился ей в братья.
Это мистер Буше? Салли надеялась, что так оно и есть: тогда она наберется мужества и представится, как только уйдет этот коротышка в видавшем виды пиджаке. Тут молодой мужчина поднял глаза и широко улыбнулся ей. Салли быстро отошла в сторону и принялась разглядывать картины на дальней стене.
Только она подумала, стоит ли ей и дальше здесь околачиваться, как двое мужчин вышли из кабинета и направились к выходу. Она замерла на месте, притворившись, будто вся поглощена портретом девушки в желто-голубых тонах: было в этой картине что-то матиссовское.
- А что это у вас там? - раздался нахальный голос. Салли обернулась и оказалась лицом к лицу с мужчинами. Тот, что пониже ростом, показывал на ее папку.
- Так, несколько картин, - пробормотала Салли. - Я художница.
- Позвольте взглянуть, - сказал мужчина. - Возможно, я смогу определить, художница вы или нет.
Салли помедлила.
- Давайте-давайте, - настаивал мужчина. - Не могу же я тут стоять весь день. Видите, у меня важный клиент? И мы идем на ланч, - добавил он, указывая на высокого молодого мужчину, который пока не проронил ни слова.
- A-а, вы и есть мистер Буше? - спросила она, не в силах скрыть свое разочарование.
- Он самый. Так вы позволите взглянуть на ваши работы или нет?
Салли быстро расстегнула папку и разложила шесть картин прямо на полу. Мужчины наклонились и какое-то время молча разглядывали работы.