Форестер уверенно греб на середину реки. Лодка плыла медленно, но по его четким движениям было видно, что прежде ему не раз доводилось грести. Когда, по расчетам стариков, они достигли самой глубокой точки посередине Кемы, Форестер перестал грести и перебрался к Фиску на корму. Они подняли бронзовую руку и без долгих церемоний отправили ее за борт. Боб услышал всплеск и увидел, как лодка опасно накренилась на бок. На этот раз за весла сел Фиск: он греб к берегу еще медленнее, чем Форестер. В конце концов они достигли суши, неловко выбрались на берег и стали подталкивать лодку к месту стоянки, где Фиск привязал канат к швартовочному кольцу.
Вымокшие и измотанные, тяжело дыша - облачка пара отчетливо виднелись в ясном ночном воздухе, - они стояли, глядя друг на друга. Затем пожали руки, словно бизнесмены, только что заключившие очень важную сделку, и исчезли в ночном мраке.
Том Адамс, почетный секретарь клуба, позвонил на следующее утро и поведал Бобу то, что он и так уже знал. Всю ночь Боб не сомкнул глаз, размышляя над этим ночным происшествием.
Тем не менее он не перебивая слушал рассказ Адамса о взломе.
- Что самое интересное: грабители взяли одну-единственную вещь, - секретарь выдержал паузу. - Вашу руку, то есть руку Дуги Мортимера. Все это очень странно, особенно если учесть, что кто-то забыл на столе дорогую фотокамеру, но ее они почему-то не тронули.
- Я могу чем-то помочь? - спросил Боб.
- Не думаю, старина, - ответил Адамс. - Местная полиция начала расследование, но готов поспорить, что, кто бы ни похитил эту руку, они уже где-нибудь на другом конце графства.
- Пожалуй, вы правы, - согласился Боб. - Раз уж вы позвонили, мистер Адамс, могу я задать вам вопрос по истории клуба?
- Постараюсь на него ответить, - сказал Адамс. - Только не забывайте, дружище, что для меня это всего лишь хобби.
- Вы случайно не знаете, кто самый старый из ныне живущих оксфордских "синих"?
На том конце провода воцарилось долгое молчание.
- Алло, вы слышите меня? - на всякий случай уточнил Боб.
- Слышу. Я просто пытаюсь сообразить, жив ли старый Гарольд Диринг. Не припомню, чтобы мне попадался в "Таймс" его некролог.
- Диринг? - переспросил Боб.
- Да. Рэдли и Кебл,1909–1910–1911. Если не ошибаюсь, он затем стал епископом. Вот только не помню где.
- Спасибо, - сказал Боб. - Вы очень мне помогли.
- Я мог и ошибиться, - уточнил Адамс. - В конце концов, я не читаю раздел некрологов каждый день. К тому же мне не очень-то по душе все, что касается Оксфорда.
Боб поблагодарил секретаря еще раз и повесил трубку.
После ланча, к которому он едва притронулся, Боб продолжил свои поиски и позвонил в приемную колледжа Кебл. Ему ответил не очень приветливый голос.
- Скажите, вы располагаете какой-либо информацией о Гарольде Диринге, бывшем студенте вашего колледжа? - спросил Боб.
- Диринг… Диринг, - задумчиво повторил голос. - Что-то не припомню такого. Дайте-ка я загляну в наш справочник.
Последовала еще одна длинная пауза - длинная настолько, что Боб уже засомневался, а не разъединили ли их? - после чего раздался, наконец, тот же самый голос:
- Ну, еще бы! Неудивительно. Это же все было задолго до меня. Диринг Гарольд после обучения в колледже в 1909–1911 годах получил степень бакалавра, в 1916 - магистра (теология), епископ в Труро. Вы его имели в виду?
- Да, это он, - подтвердил Боб. - А его адреса у вас случайно нет?
- Есть, - ответил голос. - Преподобный (ныне в отставке) Гарольд Диринг, Стоун-хаус, Милл-Роуд, Тьюксбери, Глостершир.
- Спасибо, - сказал Боб. - Вы мне очень помогли.
Почти весь полдень Боб сочинял письмо бывшему епископу в надежде, что, может быть, пожилой "синий" согласится встретиться с ним.
К немалому его удивлению, три дня спустя ему позвонила миссис Эллиот: как выяснилось, дочь мистера Диринга, с которой он проживал.
- Бедный старик не видит сейчас дальше своего носа, - пояснила она. - И мне пришлось читать ему ваше письмо. Он с радостью встретится с вами. Отец спрашивает, не могли бы вы подъехать к нему в воскресенье в 11.30, после заутрени. Вам это удобно?
- Вполне, - заверил ее Боб. - Передайте вашему отцу, чтобы он ждал меня в 11.30.
- Это надо сделать именно утром, - продолжила свои объяснения миссис Эллиот. - После ланча его неудержимо клонит в сон. Думаю, вы понимаете, о чем я? А как к нам доехать, я объясню в письме.
В воскресенье утром Боб поднялся еще до восхода солнца и отправился в Тьюксбери на машине, которую взял напрокат накануне. Можно было бы, конечно, поехать и поездом, но, похоже, "Британские железные дороги" не хотели подниматься так рано, и он не успел бы на назначенную встречу в срок. На шоссе Боб все время напоминал себе, что надо держаться левой стороны дороги, и удивлялся, когда же наконец эти англичане начнут строить шоссе не в одну полосу, а шире.
В Тьюксбери он въехал в начале двенадцатого, благодаря четким инструкциям миссис Эллиот быстро отыскал Стоун-хаус и припарковался у калитки.
Какая-то женщина отворила входную дверь, когда он не прошел еще и половины обсаженной низким кустарником тропинки.
- Вы, должно быть, мистер Кеффорд? - предположила она. - А я Сьюзан Эллиот.
Боб улыбнулся и пожал ей руку.
- Должна сразу предупредить, - заявила миссис Эллиот, ведя гостя к двери в дом, - что вам надо говорить погромче. В последнее время отец стал глуховат. Да и память у него уже не та, что раньше. Он помнит все, что было с ним в вашем возрасте, и не в состоянии припомнить даже самую малость из того, что я говорила ему вчера. Мне пришлось специально напоминать ему, в какое именно время вы сегодня приедете, - добавила она. - Целых три раза!
- Мне неудобно, что я доставил вам столько хлопот, миссис Эллиот, - пробормотал Боб.
- Да какие хлопоты! - воскликнула миссис Эллиот, ведя его по коридору. - Честно говоря, отца здорово взбудоражило известие, что столько лет спустя его вдруг собрался посетить "синий" из Кембриджа, да к тому же американец. Последние два дня он только об этом и говорит. Но больше всего его интересует, - с заговорщицким видом добавила она, - почему вы захотели встретиться с ним.
Она провела Боба в гостиную, где он оказался лицом к лицу со стариком, сидящим на кожаном стуле с подлокотниками. Старик был укутан поверх халата в плед, под бока были подложены несколько подушек, ноги прикрывало шерстяное одеяло из шотландки. С трудом верилось, что когда-то этот немощный человек участвовал в соревнованиях по гребле на Олимпийских играх.
- Это он? - громко спросил старик.
- Да, отец, - почти так же громко ответила миссис Эллиот. - Это мистер Кеффорд. Он специально приехал из Кембриджа, чтобы увидеться с тобой.
Боб сделал шаг вперед и пожал протянутую ему костлявую руку.
- Неблизкий вы путь проделали, Кеффорд, - сказал бывший епископ, поднимая чуть выше свое одеяло.
- Спасибо, что согласились встретиться со мной, - ответил Боб.
Миссис Эллиот жестом предложил ему сесть на удобный стул напротив ее отца.
- Может, чашку чая, Кеффорд?
- Нет-нет, спасибо, сэр, - ответил Боб. - Я правда ничего не хочу.
- Ну, как вам будет угодно, - заметил старик. - Должен вас предупредить, что я стал очень рассеян, то и дело отвлекаюсь, так что вам лучше сразу перейти к делу, ради которого вы сюда приехали.
Боб попытался собраться с мыслями.
- Я готовлю небольшое исследование об одном кембриджском "синем", который занимался греблей примерно в то же время, что и вы, сэр.
- И как его зовут? - спросил Диринг. - Вы же понимаете, я не могу помнить их всех.
Боб взглянул на хозяина с опаской: как бы это путешествие не оказалось пустой тратой времени.
- Мортимер. Дуги Мортимер, - ответил он.
- Д. Дж. Т. Мортимер, - без малейших сомнений уточнил старик. - Да, такого забыть непросто. Один из лучших загребных, которых когда-либо удалось воспитать Кембриджу: как оказалось, за счет Оксфорда. - Старик немного помолчал. - А вы случайно не журналист?
- Нет, сэр. Это моя сугубо личная прихоть. Хотелось бы разузнать о нем одну-две вещи до того, как я вернусь в Америку.
- Ну что ж, постараюсь вам помочь всем, чем смогу, - сказал старик громогласным басом.
- Спасибо вам, - ответил Боб. - На самом деле я хотел бы начать с конца, если позволите. Скажите, вам известны обстоятельства его гибели?
Несколько мгновений не было никакого ответа. Глаза старого церковника были прикрыты, и Боб забеспокоился: уж не уснул ли тот?
- Не та тема, на которую говорят люди моего возраста, - ответил наконец Диринг. - Тем более в этой истории есть нечто, что в свое время расценивалось как нарушение закона, если вы в курсе.
- Нарушение закона? - переспросил явно озадаченный Боб.
- Самоубийство. Довольно глупо считать это правонарушением, если вдуматься, - продолжал бывший священник. - Даже если это смертный грех. Вы ведь не сможете отправить в тюрьму того, кто уже мертв, правда? К тому же по недоказанному преступлению, если вы понимаете, о чем я.
- Как, по-вашему: могло это быть связано с проигрышем Кембриджа Оксфорду в гонке 1909 года, когда их экипаж считался явным фаворитом?
- Полагаю, это возможно, - ответил Диринг, вновь чуть помедлив. - Должен признаться, что мне в голову тоже приходила такая мысль. Как вы, наверное, знаете, я принимал участие в той гонке. - Он опять замолчал, тяжело дыша. - Кембридж был несомненным фаворитом, мы сами считали, что у нас нет ни малейшего шанса на победу. Признаю прямо: результаты гонки никто так и не смог внятно объяснить. Ходило много слухов на эту тему, все совершенно бездоказательные, вы понимаете, бездоказательные.
- А что именно осталось недоказанным? - спросил Боб.
Снова воцарилось долгое молчание. На этот раз Боб забеспокоился, как бы старик не решил, что гость зашел слишком далеко.
- Теперь мой черед задать вам несколько вопросов, Кеффорд, - наконец подал голос хозяин.
- Да, конечно, сэр.
- Дочь сказала мне, что вы три раза подряд выигрывали гонку в качестве загребного экипажа Кембриджа.
- Да, это так, сэр.
- Поздравляю, мой мальчик! Но скажите: если бы вы вдруг захотели проиграть одну из этих гонок, вы могли бы сделать это так, чтобы остальные члены команды ни о чем не догадались?
Теперь задумался Боб. Он осознал - впервые с того момента, как вошел в эту комнату, - что ему в голову не приходила очевидная вещь: немощное тело не обязательно подразумевает немощь ума.
- Думаю, смог бы, - ответил он наконец. - Всегда можно без предупреждения сменить частоту гребков, а то и вовсе "поймать краба" где-нибудь на суррейской излучине. В реке, как известно, чего только не попадается, так что со стороны подобное происшествие может выглядеть совершенно неизбежным, - при этих словах Боб взглянул прямо в глаза старику. - Но мне и в голову не приходило, что кто-то может проделать все это специально.
- Мне тоже, - заметил священник. - Разве что рулевому был голос свыше.
- Боюсь, я не понимаю, о чем вы, - сказал Боб.
- Неудивительно, молодой человек. В последнее время я все чаще ловлю себя на том, что изъясняюсь не вполне связно. Постараюсь не говорить загадками. В 1909 году рулевым в экипаже Кембриджа был парень по имени Берти Партридж. Позже он стал приходским священником в отдаленном местечке Черсфилд в графстве Рутлэнд. Возможно, это было единственное место, где его могли вытерпеть, - хихикнул старик. - А когда я стал епископом в Труро, он написал мне письмо и пригласил выступить с проповедью перед его паствой. В то время поездка из Корнуолла в Рутлэнд была делом настолько непростым, что мне легко было обосновать свой отказ, но - подобно вам сейчас - мне хотелось раскрыть тайну гонки 1909 года, и я подумал, что это мой единственный шанс.
Боб слушал не перебивая, из опасения, что любое его слово может сбить старика с мысли.
- Партридж был холостяком, а холостякам живется одиноко, знаете ли. Дайте им хотя бы полшанса, они не удержатся от сплетен. А я остался у него на ночь, так что у Партриджа были все шансы. И вот после долгого обеда, сопровождавшегося распитием бутылки вина, он поведал мне то, что ни для кого из них не было секретом: Мортимер наделал кучу долгов по всему Кембриджу. Такое случается со многими студентами, скажете вы, но в случае с Мортимером долги намного превосходили все его потенциальные доходы. Возможно, он полагал, что его слава удержит кредиторов от предъявления решительных претензий. Совсем как Дизраэли в пору, когда был премьер-министром, - снова хихикнул старик и продолжил: - Но один лавочник, абсолютно не интересовавшийся греблей, а тем более проблемами студентов, пригрозил объявить его банкротом - за неделю до гонки 1909 года. И несколько дней спустя Мортимер каким-то непонятным образом избавился от всех своих задолженностей, о которых никто больше и не вспоминал.
Старик опять замолчал, погруженный в глубокую задумчивость. Боб тоже хранил молчание, не желая отвлекать старика.
- Единственное, что я еще могу вспомнить, - это то, что букмекеры тогда сорвали куш, - неожиданно подал голос Диринг. - Знаю это по своему опыту. Один мой преподаватель поставил пять фунтов и проиграл и после не раз напоминал мне, как я все время твердил, будто у нас нет ни малейшего шанса на победу. А я, знаете ли, всегда это твердил - как оправдание на случай неудачи.
Он поднял глаза и улыбнулся своему гостю.
Боб сидел на краешке стула, весь под впечатлением от воспоминаний старика.
- Благодарю вас за откровенность, сэр, - сказал он. - Все это, разумеется, останется между нами.
- И вам спасибо, Кеффорд, - сказал старик, на этот раз почти шепотом. - Я рад, что хоть чем-то оказался полезен вам. Могу ли я вам еще чем-то помочь?
- Нет, спасибо, сэр, - сказал Боб. - Думаю, вы рассказали все, что я хотел узнать.
Он поднялся со своего места и, когда повернулся, чтобы поблагодарить миссис Эллиот, впервые заметил бронзовое изваяние руки, висящее на дальней стене. Внизу была надпись золотыми буквами:
Х. Р. Р. Диринг
1909–1910–1911
(Кебл, носовой гребец)
- Должно быть, вы были хорошим гребцом, сэр?
- Нет, не совсем, - сказал старый "синий". - Но мне посчастливилось три года подряд быть в команде-победительнице, что, конечно, не очень приятно человеку из Кембриджа вроде вас.
Боб засмеялся.
- Прежде чем уйти, могу я задать вам еще один вопрос, сэр?
- Конечно, Кеффорд.
- А бронзовую руку Дуги Мортимера отливали?
- Наверняка отливали, - ответил священник. - Но каким-то загадочным образом она исчезла из вашего клуба в 1912-м году. Несколько недель спустя состоявший при клубе лодочник был уволен без объяснения причин, что вызвало тогда немалый шум.
- Так и не выяснилось, за что он был уволен? - спросил Боб.
- Партридж заявил, что как-то раз в подпитии старый лодочник признался, что утопил руку Мортимера посередине Кема. - Старик замолчал, улыбнулся и добавил: - Лучше места для нее и не придумаешь, правда, Кеффорд?
Боб некоторое время думал над вопросом, прикидывая, как бы отреагировал его отец. А потом просто ответил:
- Да, сэр. Самое подходящее место.
Чистюля Игнатиус
Назначение Игнатиуса Агарби на должность министра финансов почти ни у кого не вызвало интереса. В конце концов, заметили циники, он уже семнадцатый по счету человек, занявший этот пост за последние семнадцать лет.
В своем первом официальном обращении в парламенте по случаю вступления в должность Игнатиус обещал покончить со взяточничеством и коррупцией в стране и предупредил, что ни одно официальное лицо не сможет чувствовать себя в безопасности, если за ним водятся хоть какие-то грехи. Свою речь Игнатиус закончил словами: "Я намерен очистить авгиевы конюшни Нигерии".
Особого резонанса речь министра не вызвала, о ней даже не упомянули в лагосской "Дэйли таймс". Возможно, редактор рассудил так: поскольку газета публиковала выступления предыдущих шестнадцати министров, у читателей может возникнуть ощущение, будто все это они уже слышали прежде.
Впрочем, Игнатиуса подобное неверие не смутило, он с энергией и решимостью взялся за выполнение своей задачи. Уже через несколько дней по его инициативе один мелкий чиновник в министерстве торговли угодил в тюрьму за подделку документов, связанных с импортом зерна. Следующим ощутил на себе "новую метлу" Игнатиуса ведущий ливанский коммерсант: его без всяких судебных разбирательств выдворили из страны за нарушение правил финансовых операций. Месяц спустя произошло событие, которое даже Игнатиус расценил как свою личную победу: арест генерального инспектора полицейского управления за взятки - в недалеком прошлом подобные "надбавки" к должностному окладу считались среди жителей Лагоса само собой разумеющимися. А когда через четыре месяца к полутора годам тюремного заключения приговорили шефа полиции, новый министр финансов наконец-то попал на первую полосу "Дэйли таймс". В передовице его окрестили "Игнатиус-Чисти-дочиста" и новой метлой, которой опасается всякий, кто замешан в неблаговидных делах. Его репутация крепла с каждым новым арестом. По столице стали бродить неизвестно откуда возникшие слухи, будто Игнатиус начал расследование против самого генерала Отоби, главы государства.
Теперь Игнатиус лично проверял и санкционировал все заграничные контракты на сумму более 100 миллионов долларов. Каждое принимавшееся им решение придирчиво изучалось недругами, но его имя оставалось не запятнано даже малейшим намеком на скандал.
Когда пошел второй год пребывания Игнатиуса на посту министра финансов, даже циники вынуждены были признать его достижения. Примерно в это самое время генерал Отоби, окончательно уверовавший в своего министра, пригласил его для внеплановой консультации.
Глава государства принял министра в Додан Бэррэкс, усадив его в удобное кресло в своем кабинете, окна которого выходили на площадку для парадов.
- Игнатиус, я только что ознакомился с последним бюджетным отчетом и очень обеспокоен вашим заключением, что казна по-прежнему ежегодно теряет миллионы долларов из-за взяток, которые иностранные компании выплачивают посредникам. У вас есть какие-то соображения на сей счет: в чьи карманы попадают деньги? Собственно, за этим я вас и пригласил.
Игнатиус сидел прямо, словно кол проглотил, не сводя глаз с главы государства.