- Мне тоже, - ответил Майкл, - но куда больше меня беспокоит то, что я не скоро тебя увижу.
- Красиво сказано, - заметила Дебби.
- Но меня это действительно беспокоит, - повторил Майкл, прежде чем поцеловать ее снова.
На этот раз она ответила. Он положил ей руку на грудь, а другой стал на ощупь расстегивать ряд маленьких пуговок у нее на спине. Дебби снова резким движением отодвинулась.
- Не стоит делать того, о чем мы потом будем сожалеть.
- Я знаю, что мы не будем сожалеть об этом, - отозвался Майкл.
Он поцеловал ее шею и плечи, стал тихонько стягивать платье вниз, следуя за ним губами по ее телу к груди: его обрадовало, что она была без лифчика.
- Может, мы все же пойдем в спальню, Дебби? Я уже староват для того, чтобы заниматься этим на софе.
Она молча поднялась и повела его за руку в спальню, где царил едва уловимый и восхитительный аромат тех самых духов, которыми она сегодня подушилась.
Дебби включила маленький ночник и сняла с себя все остальное: вещи упали прямо ей под ноги. Майкл, неуклюже раздевавшийся по другую сторону кровати, ни на мгновение не отводил взгляда от ее тела. Он нырнул под покрывало вслед за ней. Когда все было окончено - давно он не получал такого удовольствия, - Майкл лежал, размышляя над тем, что она целиком поддалась ему - на первом же свидании.
Они молча полежали в объятиях друг у друга, прежде чем заняться любовью вновь, и это было так же восхитительно, как и в первый раз. А потом Майкл заснул глубоким сном.
На следующее утро он проснулся первым и долго любовался красивой женщиной, лежавшей рядом с ним. Электронные часы на прикроватной тумбочке показывали три минуты восьмого. Он нежно коснулся ее лба губами и стал перебирать ее волосы. Дебби как бы нехотя открыла глаза, улыбнулась. Потом была утренняя любовь. Медленная и нежная. И столь же приятная, как ночью. Майкл не сказал ни слова, когда она выскользнула из-под покрывала и убежала в ванную, чтобы включить ему душ, а затем отправилась на кухню готовить завтрак.
Майкл расслабленно стоял под горячим душем, во весь голос распевая песенку Бобби Коротышки. Как бы он хотел, чтобы Эдриен увидел его сейчас. Он вытерся насухо, оделся и вышел к Дебби на кухню, где они разделили утреннюю трапезу. Яйца, бекон, тосты, английский мармелад и дымящийся черный кофе. Пока Дебби одевалась, Майкл листал "Нью-Йорк таймс". Она вышла к нему в гостиную в элегантном платье цвета коралла, и он пожалел, что ему надо ехать так скоро.
- Нам пора, а не то ты опоздаешь на свой рейс.
Майкл с неохотой поднялся, и Дебби отвезла его в отель. Там он быстро побросал вещи в чемодан, расплатился за так и не использованный им номер с двуспальной кроватью и снова сел к ней в машину.
По дороге в аэропорт они болтали о предстоящих выборах и пироге из тыквы так, будто прожили в браке не один год, или так, как если бы не хотели признаться, что у них была эта ночь.
Дебби высадила Майкла перед офисом "Пан Американ" и отогнала машину на стоянку, чтобы вновь присоединиться к нему уже у регистрационной стойки. Они ждали, когда объявят посадку на его рейс.
""Пан Американ" объявляет посадку на рейс 006, следующий до Лондона. Пассажиров просят пройти с посадочными талонами к выходу номер 9".
Когда они достигли барьера "Только для пассажиров", Майкл крепко обнял Дебби.
- Спасибо за незабываемый вечер, - сказал он.
- Нет, это я должна сказать тебе спасибо, Майкл, - ответила Дебби и поцеловала его в щеку.
- Сказать по правде, я не очень-то надеялся, что все кончится именно так, - признался он.
- Почему? - поинтересовалась Дебби.
- Сложно объяснить, - сказал Майкл, пытаясь подобрать нужные слова. - Скажем так: я был удивлен…
- Ты был удивлен, что первый же наш вечер закончился в постели? - продолжила Дебби за него. - Зря ты удивляешься!
- Зря удивляюсь?!
- Да, зря. Все объясняется очень просто. Когда я развелась, все друзья в один голос твердили, что мне надо найти мужчину на одну ночь. Звучало это, конечно, здорово, но мне как-то не хотелось, чтобы мужчины в Нью-Йорке вообразили вдруг, что я так доступна.
Она нежно провела рукой по его щеке:
- И когда я встретила тебя и Эдриена, живущих за три тысячи миль отсюда, я сказала себе: "Кто бы из них ни прибыл первым…"
Стечение обстоятельств
Мы познакомились с Патриком Траверсом в Вербье во время зимнего отпуска. У лыжного подъемника субботним утром. Какой-то мужчина, на вид лет сорока с небольшим, пропустил вперед Каролину, уступая ей свое место, чтобы мы с ней могли подняться вместе. Этим утром он уже скатился два раза, пояснил мужчина, а потому может и подождать. Я поблагодарил его и тут же выбросил это из головы.
На вершине я и жена двинулись каждый своей дорогой. Она - на склон "А" к Марселю, который инструктирует только продвинутых горнолыжников: Каролина катается на лыжах с семи лет. А я - на склон "Б" к любому инструктору, который окажется на месте: я впервые встал на лыжи в 41 год, и, честно говоря, для меня и эта трасса пока еще слишком сложна, хотя я ни за что в этом не признаюсь, особенно Каролине. Встречаемся мы с ней вновь уже внизу, у подъемника, после того как каждый скатится по своему склону.
В тот же вечер мы столкнулись с Траверсом в ресторане гостиницы. Поскольку он был один, мы предложили ему составить нам компанию за обедом. Траверс оказался прекрасным сотрапезником, и мы неплохо провели вечер. Он слегка флиртовал с моей женой, не выходя за рамки приличий: ей, похоже, льстило его внимание. Я только со временем стал привыкать к тому, что мужчины неравнодушны к Каролине, и не нуждался в лишних напоминаниях о том, как же мне повезло. За обедом мы узнали, что Траверс - управляющий инвестиционным банком с офисом в Сити и квартирой на Итон-сквер. Он сказал, что каждый год приезжает в Вербье, с тех самых пор как впервые попал сюда во время школьной поездки. И не без гордости добавил, что каждое утро он первым оказывается у подъемника, а на трассе почти всегда опережает местных лихачей.
Траверса явно заинтересовало то, что я держал небольшую художественную галерею в Вест-Энде. Как оказалось, он сам немного увлекался коллекционированием, отдавая предпочтение поздним импрессионистам. Он пообещал, что по возвращении в Лондон обязательно посетит следующую выставку-продажу в моей галерее.
Я заявил, что он всегда будет желанным гостем, но не придал этому разговору особого значения. До конца отпуска я видел Траверса всего дважды. В первый раз он о чем-то беседовал с женой моего приятеля, владельца салона, где в основном выставлялись восточные ковры. А позже я видел, как он сопровождал Каролину по коварной трассе склона "А" и при этом давал ей какие-то советы.
Шесть недель спустя я увидел его в своей галерее. Правда, у меня ушло несколько минут на то, чтобы вспомнить, кто же это. Пришлось изрядно напрячь ту часть памяти, где хранятся имена: политики подобный навык тренируют каждый день.
- Рад вас видеть, Эдвард, - сказал он. - Я прочитал объявление о выставке в "Индепендент" и тут же вспомнил о вашем любезном приглашении на закрытый просмотр.
- Спасибо, что пришли, Патрик! - ответил я, очень кстати вспомнив его имя.
- Я вообще-то не любитель фуршетов, - пояснил он. - Но ради того, чтобы взглянуть на Вюйара, готов ехать куда угодно.
- Вы настолько высоко его цените?
- О да! Я бы поставил его в один ряд с Писсаро и Боннаром. По-моему, он остается одним из самых недооцененных импрессионистов.
- Согласен, - ответил я. - Но в нашей галерее он давно уже в большом почете.
- И сколько стоит его "Дама у окна"? - поинтересовался Траверс.
- Восемьдесят тысяч фунтов, - ответил я.
- Эта картина напоминает мне одну его работу в "Метрополитен", - сказал он, разглядывая репродукцию в каталоге.
Про себя я отметил его познания и уточнил, что нью-йоркский портрет Вюйара был написан примерно в то же время, что и эта столь понравившаяся ему картина. Он кивнул.
- А миниатюра с обнаженной сколько стоит?
- Сорок семь тысяч, - ответил я.
- Миссис Хенселль, жена дилера Вилларда и вторая любовница художника, если не ошибаюсь. Французы в таких вопросах ведут себя более цивилизованно, чем мы. Но больше всего, - продолжил Траверс, - мне здесь нравится его "Пианистка".
И он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на портрет юной девушки, играющей на пианино, и ее матери, наклонившейся, чтобы перевернуть лист партитуры.
- Просто изумительно! - заметил он. - И сколько стоит?
- Триста семьдесят тысяч фунтов, - сказал я, подумав: интересно, потянет ли Траверс такую сумму?
- Превосходный вечер, Эдвард! - раздался вдруг голос у меня за спиной.
- Перси! - воскликнул я, обернувшись. - Но ты же, кажется, говорил, что не сможешь прийти.
- Ну да, дружище, говорил. Но потом решил, что не стоит все время безвылазно сидеть дома одному, и вот приехал сюда - топить свою печаль в шампанском.
- И правильно сделал, - поддержал я его. И добавил, когда он уже направился дальше: - Я слышал про Диану. Мне очень жаль, что все так вышло.
Когда я обернулся, чтобы продолжить разговор с Траверсом, его не оказалось рядом. Я обвел взглядом зал и увидел его в дальнем углу галереи: держа в руке бокал с шампанским, он непринужденно болтал с моей женой. Она была в зеленом платье с открытыми плечами: мне лично оно казалось слишком уж "современным". А взгляд Траверса, казалось, намертво приклеился к какой-то точке на ее теле на несколько дюймов ниже плеч. Я бы не придал всему этому особого значения, если бы в тот вечер Траверс перекинулся хоть словом с кем-нибудь еще.
В следующий раз я увидел Траверса у себя в галерее примерно через неделю. Он снова стоял перед тем холстом Вюйара: мать и дочь за пианино.
- Доброе утро, Патрик! - приветствовал я его.
- Не идет у меня из головы эта картина, - заявил он, не отрывая взгляда от полотна.
- Еще бы!
- Вы не позволите им пожить у меня неделю-другую, пока я не приму окончательного решения? Разумеется, я оставлю залог.
- Само собой, - ответил я. - Мне потребуется справка из банка, а сумма залога составит двадцать пять тысяч фунтов.
Траверс, не раздумывая, принял оба этих условия, и я спросил, куда лучше доставить картину. Он вручил мне визитку со своим адресом на Итон-сквер.
На следующее утро банк подтвердил, что для их клиента сумма в триста семьдесят тысяч фунтов не проблема.
Еще через двадцать четыре часа полотно Вюйара было доставлено Траверсу домой и повешено в столовой на первом этаже. Днем он позвонил мне, поблагодарил, а потом поинтересовался, не могли бы мы с Каролиной составить ему компанию за обедом. Ему хочется, уточнил Траверс, чтобы кто-то еще оценил, как смотрится картина.
Я подумал, что нет причин отвергать подобное предложение, когда на кону триста семьдесят тысяч фунтов. Каролина же, как мне показалось, приняла это приглашение более чем охотно. "Любопытно взглянуть, что у него за дом", - пояснила она.
Обед у Траверса пришелся на следующий четверг. Мы оказались единственными его гостями. Помню, я еще удивился, что за столом не было какой-нибудь миссис Траверс или хотя бы подружки, постоянно проживающей в его доме. Он оказался очень гостеприимным хозяином, а стол был просто отменный. Впрочем, мне показалось, что проявляемая им о Каролине забота была даже чрезмерной, хотя ей самой, похоже, нравилось это безраздельное внимание хозяина. В какой-то момент я даже подумал: интересно, если бы я вдруг растворился в воздухе, заметили бы они это?
Когда в тот вечер мы покидали дом на Итон-сквер, Траверс заверил меня, что он вот-вот что-то решит насчет картины. И я подумал, что вечер все же прошел не без пользы.
А через шесть дней картину вернули обратно в галерею: в приложенной к ней записке говорилось, что отправитель потерял к полотну всякий интерес. Траверс не стал утруждать себя объяснением причин, добавив лишь, что надеется как-нибудь заглянуть ко мне еще, чтобы присмотреть другого Вюйара. Разочарованный, я вернул его залог, утешая себя тем, что обычно клиенты все же возвращаются: иногда месяцы, а то и годы спустя.
Но Траверс так и не вернулся.
Что он не вернется никогда, стало понятно примерно через месяц. Я ел ланч, сидя за большим центральным столом своего клуба. Как и в большинстве сугубо мужских заведений, этот стол резервировался для членов, которые пришли одни. Следом за мной там появился Перси Феллоуз и занял место напротив. Я не виделся с ним с того самого закрытого просмотра выставки Вюйара, да и тогда мы толком не поговорили. Перси слыл одним из самых уважаемых торговцев антиквариатом во всей Англии. Однажды мы с ним совершили успешный бартер: бюро Карла II в обмен на голландский пейзаж Утрилло.
Я еще раз выразил сожаление, что у них с Дианой все так получилось.
- Дело все равно шло к разводу, - махнул рукой Перси. - Она порхала из одной лондонской спальни в другую. Я и так уже выглядел как отъявленный рогоносец, а этот сукин сын Траверс стал последней каплей.
- Траверс? - переспросил я, еще не понимая, куда он клонит.
- Ну да, Патрик Траверс, человек, которого я указал в заявлении о разводе. Не доводилось с ним встречаться?
- Имя вроде знакомое, - нерешительно сказал я в надежде выведать о нем побольше, прежде чем признаваться, что знаком с Траверсом.
- Странно, - заметил Перси. - Готов поклясться, что я видел его тогда на закрытом просмотре.
- Что ты имел в виду, когда назвал его, "последней каплей"? - спросил я, пытаясь отвлечь внимание Перси от того злополучного просмотра.
- Познакомились мы с ним, кажется, в Эскоте… Да, точно! Он подсел к нам за ланчем. Преспокойно выдул мое шампанское, слопал мою клубнику со сливками, а не прошло и недели, как переспал с моей женой. Но это было еще полбеды.
- Полбеды?
- Ну да. Этому субчику хватило наглости заявиться затем ко мне в магазин и взять под залог стол георгианской эпохи. Потом Траверс пригласил меня с женой к себе на обед: взглянуть, как все это смотрится. Ну а позже, вдоволь накувыркавшись с Дианой, он вернул мне стол и жену: и то и другое в несколько подержанном виде. Что-то ты неважно выглядишь, - прервал он вдруг свой рассказ. - Съел что-то не то?.. Да-а-а, после того как Гарри ушел в "Карлтон", здесь все изменилось. Я ведь уже несколько раз жаловался, но…
- Нет-нет, со мной все в порядке, - успокоил я его. - Мне надо просто выйти на воздух. Пожалуйста, извини меня, Перси.
Именно тогда, по дороге из клуба, я решил, что с этим мистером Траверсом надо что-то делать.
На следующее утро я дождался, пока нам принесут почту, и лично проверил все конверты, адресованные Каролине. Все вроде бы было нормально, но я подумал, что этот Траверс не настолько глуп, чтобы вверять подобные секреты бумаге.
Я стал подслушивать телефонные разговоры Каролины, но среди звонивших его не было - по крайней мере когда я был дома. Несколько раз я даже проверял показания одометра на ее "мини": не было ли у жены каких-то дальних поездок, хотя от нас до Итон-сквер рукой подать.
И как-то раз я подумал: нередко человека выдает не то, что он делает, а то, чего он не делает. Мы уже две недели не занимались любовью, но Каролину это, похоже, ничуть не смущало.
Несколько следующих недель я еще внимательней следил за ней: по всему выходило, что Траверс пресытился Каролиной примерно в то же самое время, когда вернул Вюйара. Это разозлило меня еще больше.
Я решил отомстить, что поначалу показалось мне чем-то из ряда вон выходящим. Я вполне допускал, что через каких-то несколько дней откажусь от этой затеи, а то и вовсе забуду о ней. Но этого не случилось. Наоборот, неясная идея стала настоящим наваждением. Я убеждал себя, что это мой священный долг - разобраться с негодяем Траверсом, пока он не запятнал честь еще кого-нибудь из моих друзей.
Никогда прежде я не преступал установленный порядок вещей. Я избегал штрафов за неправильную парковку, меня раздражал мусор, брошенный в неположенном месте, а квитанцию НДС я оплачивал в тот же день, как только отвратный конверт цвета буйволовой кожи попадал в наш почтовый ящик.
Но решив, что должен сделать это, я стал обдумывать подробности своего замысла. Поначалу я хотел пристрелить Траверса, но потом выяснил, что получить разрешение на приобретение оружия не так-то просто, а если я все же доведу дело до конца, он умрет слишком быстро, почти не почувствовав боли, что никак не входило в мои планы. Потом на ум мне пришло отравление, но здесь не обойтись без рецепта от врача, да и вряд ли у меня хватило бы духу наблюдать за долгой и медленной кончиной. Затем возникла мысль об удушении: но это, подумал я, потребует немалого мужества, к тому же Траверс крупней меня, так что в роли задушенного мог бы в итоге оказаться я сам. Может, его утопить? Но сколько мне придется выжидать, пока он окажется вблизи какого-нибудь водоема?.. Тогда я подумал, а не сбить ли мерзавца машиной, но отказался от этой затеи: вероятность ее осуществления практически равна нулю, кроме того, у меня совсем не будет времени, чтобы проверить, действительно ли он мертв. Я приуныл: как это, оказывается, непросто - убить человека и при этом избежать наказания.
Я засиживался за полночь, читая биографии разных убийц: всех их рано или поздно хватали и судили. Это, конечно же, не придало мне уверенности. Я обратился к детективным романам, но, увы, там все во многом строилось на совпадениях, везении и неожиданности. Я же не хотел доверяться случаю. И вот однажды я наткнулся на стоящий совет Конан Дойла: "Всякая жертва, следующая одному и тому же заведенному распорядку, становится более уязвимой". Я тут же вспомнил привычку Траверса, которой он не просто следовал - он ею, по сути, гордился. Правда, это потребует от меня шести месяцев ожидания, зато даст время, чтобы отшлифовать свой план. Время вынужденного ожидания я провел с немалой для себя пользой. Стоило Каролине отлучиться куда-нибудь больше, чем на сутки, как я тут же записывался на тренировочное занятие по горным лыжам на искусственном склоне Хэрроу в пригороде Лондона.
Выяснить же, когда именно Траверс отправится в Вербье, оказалось на удивление легко. Я спланировал наш зимний отпуск так, чтобы мы пересеклись с ним там всего на три дня: этого времени мне вполне хватит, дабы совершить первое в своей жизни преступление.
Мы с Каролиной прибыли в Вербье во вторую пятницу января. На рождественские праздники она не раз и не два заводила разговор о моих расшатанных нервах и выражала надежду, что предстоящий отпуск пойдет мне на пользу. Не мог же я сказать ей, что как раз мысли о предстоящем отпуске и заставляли меня нервничать. А затем, уже на борту самолета, летевшего в Швейцарию, Каролина спросила, как, по-моему, будет ли там на этот раз Траверс? Это, конечно же, еще больше усугубило ситуацию.