- Это он! - прошептал я на ухо Дональду. В тот же миг часы пробили одиннадцать. В аудитории загорелся свет, и профессор, сойдя с кафедры, быстро направился к двери, через которую вошел в зал.
Я кинулся вниз по ступенькам, но мне мешали студенты, которые тоже хотели покинуть аудиторию. Расталкивая их, я достиг нижнего ряда и бросился к двери, через которую ушел профессор. Открыв ее, я увидел, что он удаляется по коридору, в конце которого была дверь. Он открыл ее и исчез. Я побежал по коридору.
На двери была табличка с надписью:
"Профессор Балческу,
руководитель европейских исследований"
Толкнув дверь, я вошел в кабинет. За письменным столом сидела женщина и просматривала какие-то бумаги. Рядом с ее столом была другая дверь. Она была закрыта.
- Мне надо немедленно видеть профессора Балческу, - закричал я.
Я был как в горячке и боялся, что Хакетт поймает меня и помешает исполнить то, что я давно решил. Женщина, отложив бумаги в сторону, подняла голову и посмотрела на меня.
- Директор ожидает звонка из другой страны. Его нельзя беспокоить, - сказала она. - Прошу меня простить, но…
Я рванул на себя дверь и ворвался в кабинет. За письменным столом сидел Джереми Александер и с кем-то оживленно разговаривал по телефону. Он поднял голову и тотчас узнал меня. Трубка упала на стол. Он сильно побледнел, увидев, что я достаю из кармана пистолет.
- Куда ты пропал, Джереми? - раздался в трубке резкий женский голос. Я сразу узнал его - говорила моя бывшая жена Розмари.
- Нет, Ричард! Нет! - закричал Джереми. - Я все могу объяснить! Поверь мне, я все сейчас объясню!
В кабинет вбежал Дональд и застыл как вкопанный возле письменного стола, не обращая внимания на Джереми.
- Не делайте этого, Ричард, - умоляющим тоном проговорил он. - До конца жизни вы просидите в тюремной камере, раскаиваясь в этом.
Я до сих пор не могу забыть, что тогда он в первый раз назвал меня по имени.
- На этот раз вы ошиблись, Дональд, - сказал я. - Я не буду раскаиваться, что убил Джереми Александера. Как вам известно, его считают мертвецом, ведь меня посадили в тюрьму за его убийство. А вы знаете, что по закону меня не привлекут к суду за преступление, которое я уже однажды совершил и отбыл за него срок. Тогда труп не нашли - теперь найдут.
Отклонив пистолет чуть-чуть вправо, я прицелился Джереми в сердце и нажал на курок. В ту же секунду к моим ногам бросилась Дженни. Джереми и я грохнулись на пол.
Как я писал в начале этой хроники, мне надо объяснить, почему я в тюрьме или, точнее, почему я опять в тюрьме.
Я был привлечен к суду во второй раз по обвинению в попытке совершить убийство, хотя пуля только задела плечо этого негодяя. Конечно, в том, что так получилось, виновата Дженни.
Жаль, что вы не слышали заключительную речь Мэтью на суде. В ней он, безусловно, оказался на высоте понимания юридической и психологической стороны дела. Он дал превосходные характеристики Розмари, назвав ее расчетливой, порочной Иезавель, и Джереми, побуждаемого злобой и алчностью. Ложные показания, которые дала на суде Розмари, были, бесспорно, сфабрикованы им. В результате его жертва должна была всю жизнь гнить в тюрьме. Гнев Мэтью достиг апогея, когда он сказал, что через четыре года эта парочка прикарманила бы еще несколько миллионов. Я видел, что присяжные после этих слов стали смотреть на меня с нескрываемой симпатией.
Сэр Мэтью закончил свою речь в духе библейских пророков, сказав: "Да не будет позволено лжесвидетелю выступать против любого человека".
Желтой прессе необходимо иметь на своих страницах героев и негодяев. В данном случае у нее был герой и два негодяя. Журналисты словно забыли, какие гадости они писали обо мне во время предыдущего процесса. Страницы газет были заполнены подробным описанием гнусного обмана, на который пошли Джереми и Розмари, и, разумеется, это не могло не повлиять на мнение присяжных.
Они, конечно, признали меня виновным, но у них не было другого выбора. В своей заключительной речи судья просто приказал им вынести такой вердикт. Старшина присяжных, правда, выразил от имени всех присяжных пожелание, чтобы судья, учитывая все обстоятельства, отнесся к подсудимому снисходительно.
Мэтью немедленно вскочил с места и призвал судью к милосердию, поскольку я уже отсидел значительный срок.
- Этот человек, - сказал он, обращаясь к судье, - смотрит на мир сквозь слезы, вызванные несправедливой обидой. Умоляю вас, ваша светлость, не ограничивайте его взор тюремной решеткой во второй раз.
Судья Лемптон приговорил меня к трем годам тюрьмы и в тот же день меня доставили в тюрьму Форд с облегченным режимом.
После того как пресса в течение нескольких недель критиковала решение суда, а сэр Мэтью обратился в апелляционный суд, где сказал, что "его подопечный испытал беспримерные лишения, сохраняя при этом примерное поведение", я отсидел только девять месяцев.
Тем временем Джереми был арестован Аланом Ликом, заместителем главного констебля Кембриджа, в адденбрукской больнице. После трехдневного пребывания в усиленно охраняемой камере ему было предъявлено обвинение в преднамеренной попытке помешать нормальному ходу правосудия. Затем его перевели до начала суда в тюрьму Армли. Суд над ним проходил в Лидсе спустя месяц, и можете быть уверены, что я присутствовал на каждом заседании, сидя на галерее для публики. Между прочим, Дженкинс и другие действительно оказали ему прекрасный прием: мне говорили, что он потерял гораздо больше веса за это время, чем в своих многочисленных поездках по Европе в роли профессора Балческу.
Розмари тоже была арестована, и ей предъявили обвинение в лжесвидетельстве. Ей было отказано в освобождении под залог, и она попала в женскую тюрьму в Марселе, которая, по словам Дональда, лишена тех удобств, что есть в Армли. Ну что ж, таковы недостатки проживания на юге Франции. Конечно, Розмари потребовала экстрадиции, но у нее не было на это никаких шансов, сказал мне Мэтью, поскольку Великобритания подписала Маастрихтский договор.
Что касается миссис Балческу, то она выступила на процессе в качестве свидетельницы. Интересно, что такой расчетливый и проницательный человек, как Джереми, допустил элементарную ошибку, переведя все деньги на имя жены. Правда, он сделал это, чтобы избежать разоблачения своей профессорской деятельности. Так изумительно красивая блондинка стала богатой. Когда на процессе дело дойдет до ее перекрестного допроса, Розмари узнает, что ее любовник, беседуя с ней каждую неделю по телефону, жил в то же самое время с другой женщиной. После этого она вряд ли станет помогать Джереми.
О реальном профессоре Балческу почти ничего не известно. В Румынии многие были убеждены, что он нашел убежище в Великобритании и начал новую жизнь.
Дональд Хакетт купил коттедж в одном из западных графств, больше не работает и азартно болеет за команду города Бата по регби. Дженни устроилась на работу в частном сыскном агентстве в Лондоне, но ее не устраивают ни условия, ни зарплата. Уильямс вернулся в Брадфорд. Именно он указал на очевидный и позорный для нас факт: когда во Франции полдень, в Великобритании только одиннадцать часов.
Между прочим, я решил вернуться в Лидс. Как я и подозревал, компания "Купер" была ликвидирована, так как ее новое руководство было неэффективным и не смогло справиться с начавшимся в экономике спадом. Официальный правопреемник страшно обрадовался, когда я предложил 250 000 фунтов за все, что еще осталось от моей компании. Бедняга Джереми не получил за свои акции ничего. В середине следующего года я советую вам посмотреть "Файненшнл таймс" и купить акции моей возрожденной компании, поскольку "рискнуть иногда стоит", как говорил мой отец.
Между прочим, Мэтью советовал мне познакомить вас с "секретной информацией", так что, пожалуйста, не разглашайте ее: у меня нет никакого желания попасть в тюрьму в третий раз.
Настоящий джентльмен
Моего знакомства с Эдвардом Шримптоном могло бы не быть, если бы с ним не произошла маленькая неприятность. Он стоял голый перед скамьей и бормотал: "Могу поклясться, я оставлял эту чертову вещь здесь".
Завернутый в полотенца, я тоже только что вышел из сауны. Стащив с плеч полотенце, я отдал его голому незнакомцу. Он поблагодарил и протянул мне руку.
- Эдвард Шримптон, - сказал, улыбаясь.
Я пожал ему руку и подумал, как выглядят со стороны двое голых взрослых мужчин, пожимающих друг другу руки, ранним вечером в раздевалке гимнастического зала клуба "Метрополитен".
- Я что-то не припоминаю, чтобы видел вас здесь прежде, - продолжал он.
- Да, я приехал из-за океана.
- Значит, вы из Англии. Что привело вас в Нью-Йорк?
- Я гонялся за одной американской романисткой, книги которой мое издательство хотело бы опубликовать в Англии.
- Ну и как? Преуспели?
- Думаю, мы подпишем договор на этой неделе. Хотя ее литературный агент пытается убедить меня, что автор своего рода помесь Толстого с Диккенсом и требует соответствующий гонорар.
- Ни тот ни другой не получали больших денег, насколько я помню, - сказал Эдвард Шримптон, энергично растирая спину полотенцем.
- Я тоже указал агенту на этот факт, но он возразил мне, напомнив, что именно мое издательство впервые опубликовало произведения Диккенса.
- Полагаю, вы напомнили ему, - сказал Эдвард Шримптон, - что все обернулось в конце концов весьма успешно для обеих сторон.
- Я говорил ему об этом. Боюсь, он больше заинтересован в сиюминутной выгоде, чем в памяти потомков.
- Я банкир, и мне знакомо это чувство. Общее между нами и издателями состоит в том, что наши клиенты всегда пытаются рассказывать нам сказки.
- Быть может, вы сядете и запишите одну из них для меня? - вежливо сказал я.
- Боже упаси! Вас, должно быть, тошнит при мысли, будто о каждом из нас можно написать книгу. Спешу вас заверить, что обо мне вы ее не напишете.
Я рассмеялся. Приятно слышать, что твой новый знакомый не собирается писать мемуары, которые сразу станут мировым бестселлером.
- Возможно, какая-то история спрятана в вас, только вы этого не осознаете, - предположил я.
- Боюсь, она вообще прошла мимо меня.
Мистер Шримптон вышел из кабинки и отдал мне полотенце. Теперь на нем был темный костюм с тонкой светлой полоской, какие носят банкиры Уолл-стрит. Он был высокий, крепкого телосложения и лысый.
О том, что ему уже за шестьдесят, говорили пышные седые усы, которые были бы больше к лицу вышедшему на пенсию английскому полковнику, чем нью-йоркскому банкиру.
- Долго собираетесь пробыть в Нью-Йорке? - поинтересовался мистер Шримптон, доставая из кармана пиджака кожаный футляр. Вынув очки, он надел их на кончик носа.
- Всего одну неделю.
- А найдется ли у вас время завтра для ланча? - посмотрел он на меня поверх очков.
- Да, я свободен. Все равно я не смогу выдержать еще один ланч с агентом.
- Отлично. В таком случае, почему бы вам не присоединиться ко мне? А я мог бы узнать, как развивается драма преследования ускользающего американского автора.
- Ну а я, быть может, выясню, какая история скрывается в вас.
- Безнадежно. Вы проиграете, если будете рассчитывать на успех, - сказал он, протягивая мне руку. - Итак, завтра в час дня, в ресторане для членов клуба. Вас это устраивает?
- Завтра в час дня, в ресторане для членов клуба, - повторил я.
Когда он покинул раздевалку, я подошел к зеркалу и поправил галстук. Сегодня вечером я ужинаю здесь, в клубе, с Эриком Маккензи, другом издателя, который и помог мне стать членом клуба. Эрик был другом моего отца. Они познакомились еще до войны, во время отпуска в Португалии. Меня избрали членом клуба вскоре после того, как отец передал издательство мне и ушел на пенсию. Эрик считал своим долгом поужинать вместе со мной каждый раз, как я бывал в Нью-Йорке. Люди, принадлежащие к поколению родителей, всегда смотрят на вас как на ребенка, которому нужны забота и внимание. Поскольку Эрик был ровесником отца, ему, должно быть, уже исполнилось семьдесят. Несмотря на то что он немного сгорбился и стал глуховат, с ним было приятно и весело коротать время, хотя он постоянно спрашивал, знаю ли я, что его дед был шотландец.
Я посмотрел на часы: Эрик должен появиться с минуты на минуту. Я надел пиджак и вышел в вестибюль. Он уже дожидался меня, читая клубные объявления. Я заметил, что у американцев есть склонность либо приходить раньше, либо опаздывать - они никогда не появляться вовремя. Я смотрел на сутулого седеющего мужчину. На пиджаке, я заметил, нет пуговицы. Я тотчас вспомнил, что в прошлом году у него умерла жена. Обменявшись приветствиями, мы поднялись в лифте на третий этаж и прошли в ресторан.
Ресторан клуба "Метрополитен" немногим отличается от подобных заведений других клубов: старые кожаные кресла, старые ковры, старые портреты и старые члены клуба. Официант провел нас к угловому столику возле окна, из которого открывался вид на Центральный парк. Сделав заказ, мы стали говорить о том, о чем обычно говорят, встречая знакомого дважды в год: о наших семьях, детях, общих друзьях, работе и, конечно, о бейсболе и крикете. К тому времени, когда речь зашла о крикете, мы перешли в дальний конец комнаты и уселись в старые, потертые, но удобные кресла. После кофе я заказал два бренди и смотрел, как Эрик срывает обертку с большой кубинской сигары. На обертке было написано, что она вест-индская, но я знал, что она кубинская. Я купил эти сигары в табачной лавке на углу Сент-Джеймс и Пикадилли. Там специально для американцев меняют обертку. Я часто думаю, что это единственная в мире лавка, где товар высшей марки выдают за товар низшей. Например, я убежден, что мой поставщик вина поступает совсем наоборот.
Пока Эрик раскуривал сигару, я смотрел по сторонам и вдруг заметил на стене тщательно отполированную деревянную доску, на которой золотыми буквами были написаны фамилии тех, кто в прошлые годы выиграл клубный чемпионат по нардам. Мой взгляд праздно скользил сверху вниз по списку, как вдруг я прочел в нем: Эдвард Шримптон. В конце 30-х годов он занял второе место на чемпионате.
- Как интересно! - сказал я.
- Что именно? - спросил Эрик, окутанный табачным дымом, точно паровоз, отходящий от Центрального вокзала.
- Эдвард Шримптон занял второе место на чемпионате по нардам в конце 30-х. Он пригласил меня на ланч завтра.
- Я не знал, что ты знаком с ним.
- Я и не был - до сегодняшнего вечера, - сказал я и объяснил, как было дело.
Эрик рассмеялся и, повернув голову, уставился на доску. Помолчав, сказал загадочно:
- Я никогда не забуду тот вечер.
- Почему? - спросил я.
Эрик заколебался в нерешительности и, переборов ее, произнес:
- Столько воды утекло, что теперь никому до этого нет дела.
Он опять замолчал, и столбик пепла с его сигары упал на ковер, рассыпавшись причудливым узором.
- Перед войной, - продолжал он, - Эдвард Шримптон считался в мире одним из лучших игроков. Однажды он победил на неофициальном чемпионате мира в Монте-Карло.
- И не смог выиграть клубный чемпионат?
- "Не смог" - очень плохое выражение, мой дорогой мальчик. "Не выиграл" - было бы более точно.
Эрик опять погрузился в глубокое молчание.
- Почему ты не хочешь мне все объяснить? - спросил я. - Или ты считаешь меня ребенком, который хочет знать, кем был Джек Потрошитель?
- Хорошо. Но прежде чем я продолжу, посмотри на мужчину вон в том углу, который сидит с молодой блондинкой.
Повернув голову, я посмотрел в зал и увидел за столиком мужчину, энергично расправляющегося с бифштексом. Он был в том же возрасте, что и Эрик, и одет в дорогой костюм, с помощью которого он тщетно пытался скрыть начавшееся ожирение. Вместе с ним была красивая "земляничная" блондинка, вдвое моложе его.
- Какая несовместимая пара. Кто они?
- Гарри Ньюман и его четвертая жена. Они всегда те же самые. Я имею в виду жен, конечно. Блондинки с голубыми глазами, легкие и бессловесные, как манекены. Никак не могу понять, зачем мужчины разводятся и женятся на очередной копии оригинала.
- Но причем тут Эдвард Шримптон? - спросил я, стараясь навести Эрика на потерянную нить разговора.
- Терпение, терпение, - ответил тот и начал опять раскуривать сигару. - Ты еще в таком возрасте, что можешь потратить больше времени впустую, чем я.
Я рассмеялся и, взяв со стола бокал бренди, стал вращать его на ладони.
- Гарри Ньюман, - продолжил Эрик, вновь окутанный клубами табачного дыма, - был тот малый, который победил Эдварда Шримптона в клубном чемпионате, хотя, по правде сказать, он никогда не принадлежал к классу, в котором выступал Эдвард.
- Ничего не понял. Объясни, - посмотрев на доску, сказал я. Только теперь я заметил, что Ньюман был в списке раньше, чем Эдвард Шримптон.
- После полуфинала, - продолжал Эрик, - в котором Эдвард победил с поразительной легкостью, мы все думали, что финал - чистая формальность. Гарри, конечно, всегда был хорошим игроком, но напрасна надежда выиграть соревнование, если твой соперник - Эдвард Шримптон. Победитель должен набрать в финале двадцать одно очко. Если бы меня спросили, каким будет результат, я бы сказал, что счет будет 21:5 в пользу Эдварда. Проклятая сигара, опять погасла, - сказал он и в третий раз стал ее раскуривать. Я с нетерпением ждал продолжения рассказа.
- Финал всегда проходил в субботу вечером. Бедный Гарри, который сидит вон там, - Эрик ткнул сигарой в дальний угол комнаты, и столбик пепла опять упал на ковер, - думал, что у него очень хорошо идут дела: он занимался страховым бизнесом. Но за четыре дня до финала Ньюман был объявлен банкротом. Конечно, он не был виноват в этом. Его компаньон продал акции и исчез, оставив ему неоплаченные долги. Мы все в клубе очень ему сочувствовали.
Эта история попала в газеты, и в довершение всех бед с компаньоном сбежала его жена. Гарри не показывался в клубе всю неделю, и кое-кто из нас думал, что он решил отказаться от финала и таким образом Эдвард будет признан победителем вследствие неявки соперника, как это случалось и прежде. Однако организаторы чемпионата, не получив от Гарри письменного заявления с отказом, решили, что все должно идти как обычно.