Устало плелись к своей хозяйке, но и тут нас ждала очередная порция неприятностей. Рядом с её хаткой был небольшой огородик, полностью перекопанный и даже грабельками проутюженный. Полсоточки чёрной земли под граблями были так художественно оформлены, что мы подолгу ими любовались. Про себя подумала: старухе нечего делать, вот она этим и занимается. Чуть поодаль начинался её виноградник с пожухлыми уже листьями и гроздьями чёрного мелкого винограда. Она нас, когда мы только приехали, им угостила и предупредила, чтобы сами не тырили и вообще туда не шастали. Мы ещё посмеялись, попробовав этот подарок природы, его есть можно только со страшной голодухи или по приговору самого сурового суда, не иначе. Так и стояла тарелка целый вечер в сенях, к ней никто не притронулся. Бабка её унесла и больше не предлагала.
Только подошли к домику, а она нам навстречу с вилами и воплями, что какая-то курва из наших лазила в её виноградник, по следам обнаружила. Вот, оказывается, для чего она после каждого дождя и утренней росы шлифовала граблями землю вокруг своего виноградника. "Снимайте сапоги, сейчас посмотрю", – орала хозяйка на всю деревню, хорошо, что поговорка "наша хата с краю" имела здесь прямой смысл, а то, не дай бог, сбежался бы народ. Мы поснимали с себя обувь и всучили ей, пусть ищет вора.
Вор нашёлся, подошёл след сапог моей тёзки Оли Дымовой. У неё была самая маленькая из всех нас ножка. Что здесь началось! Старуха набросилась на нашу Дымову еле отбили. Старая карга оказалась такой сильной и злой и не хотела ничего слушать. Такую ценность у нее украли. Поскольку у хозяйки нашей не было даже туалета, то нужду справляли прямо за ха той в старое корыто. Оно воняло, как помойное ведро. Поэтому стали отходить чуть-чуть подальше. Ну и Дымова ночью нечаянно пересекла запрещенный рубеж, попала на полосу неприятеля, который здесь же по ней открыл огонь на поражение. Пошли все вместе изучать Ольгины следы, они закончились ещё до окопа противника, метров за пять до охраняемого бабкой виноградника. Убедившись, она успокоилась, сняла обвинения с подследственной, но мы потребовали компенсации за нанесенный моральный ущерб: где хочет пусть достает, но вкусный и обильный ужин должна нам сварганить.
На вид простодушная, но, как выяснилось, хитрющая старуха специально, конечно, брала нас на понт, чтобы извлечь свою выгоду, да не получилось. Она расплакалась, пустила сопли, давила на жалость, одиночество, канючила, чтобы мы ей помогли. Никакой сытный ужин баба Катя нам не сготовила, а мы, чтобы скоротать время до сна, пошли собирать её ценный урожай винограда. С песнями и танцами, раздевшись до трусов, грязными голыми ногами прыгали на этой черной мелкоте сначала в корыте, выжимая первый сок, а потом перебрасывали под пресс видавшей виды давилки. Бабка на радостях подливала нам своего самого лучшего вина, жуть, какой кисляк. За то все-таки на закусь пожарила на утином сале утиные же яйца. Они воняли, но мы, заткнув нос, слопали все.
Рухнули лишь под утро и спали так крепко, что прибывшие разбираться с нами за саботаж представители колхоза не могли до нас добудиться. Но до чего же подлая старуха, сказала, что в таком состоянии, пьяненькие, мы каждый день с тока являемся. И шоб от неё забрали этих городских шлюх. Видимо, эту пьесу весёлое колхозное начальство проигрывало в сентябре со студентами каждый год. Стали предлагать перебраться к другой хозяйке на постой и выходить на работу, а иначе сообщат в институт о нашем поведении. Девки сразу приуныли, глазки опустили, мокрые шмотки стали собирать. Меня уже бил знакомый с детства озноб и отрыжка с блевотиной подступила к горлу. Прямо на пороге я выдала первую порцию, чем усугубила ситуацию. Других девчонок от бабкиного кисляка тоже начало тошнить, но они забежали за угол дома. Отдышавшись, разозлившись, я открыла свой нежный девичий ротик. Я начала кричать: где наш руководитель, почему не с нами? Почта здесь есть? На центральной усадьбе? Пошли все вместе дадим телеграмму в институт.
– Сама давай, умная нашлась. Откуда ты к нам спрыгнула?
– А чего испугались? С вами по-скотски, а вы боитесь. Ладно, без вас обойдусь, от себя отправлю и письмо, и телеграмму. Подыхать из-за этих куркулей не собираюсь. И валяться на земляных полах, и помои жрать не хочу. Вам нравится – оставайтесь, продолжайте чесаться и гнить оттого, что негде даже подмыться. Хватит.
Мой страстный монолог, видно, пронял, девчонки вызвались меня сопроводить до станции. Мы несколько километров тащились под дождем и все вымокли, еще заболеть не хватало. Эта станция только называлась станцией, здесь заканчивалась узкоколейка, какой-то аппендикс неотрезанный, с давно проросшими травой шпалами и ржавыми рельсами. Сюда, вероятно, в эти хранилища вдоль железки и перевозят кукурузное зерно и сдают государству. В здании вокзала, которое смотрелось немногим лучше, чем ха та нашей хозяйки, была узкая комнатёнка с решётками, ее отвели под почту. Сама она ничего не отправляла, а только работала как передаточное устройство. Позвонить по межгороду тоже не получилось. На все наши просьбы был один ответ: линия занята, езжайте в райцентр.
Девчонки ждали меня у сельпо, пока я строчила две телеграммы и написала пару писем, которые опустила в висящий на стене ящик. Большой надежды, что мои послания буду вовремя отправлены, не было. Но не это главное, надо было этой кугутне показать, что и на них можно найти управу они не хозяева нашей жизни. То, что тётка с почты прочтёт и телеграммы, и письма, хотя я тщательно заклеила конверт, и передаст содержание кому следует, а уж своему начальству тем более, я не сомневалась. И начнут нам еще больше угрожать. Но что-то все-таки зашевелилось. Пока мы добрели обратно к месту нашей постоянной дислокации, уже наметились кое-какие движения. Те два тракториста пытались починить железные кровати, это им почти удалось. А бабка вытащила наши матрасы сушиться на солнце, весь свой завалившийся тын обвесила дерюгами, которыми мы укрывались. Подъехал ещё один трактор, два незнакомых хлопца привезли нам обед. На третье вместо едва подслащенного компотного варева был целый ящик сочных желтоватых яблок и несколько спелых дынь цыганочек. Совсем другое дело.
Хлопцы жадными глазами наблюдали, как мы ели, мы поняли, они голодны, и пригласили к столу, нескольким сколоченным доскам на подпорках, прижавшимся к стене ха ты. Старуха принесла своего вина, но уже другого, вкусного, правда, немного терпкого, наверное, специально припасенного для важных гостей. Если это были хлопцы, то спасибо им. Мы подружились, и теперь почти каждый вечер они заезжали к нам с бутылями вина, арбузами, дынями.
А уж о винограде и говорить нечего, любого сорта, не то что бабкино говно. Везли всё, что удавалось им на тырить для невест из Одессы. Под свет фар устраивали импровизированные танцульки, пели, курили, мололи анекдоты. Спьяну, в последний вечер пребывания, наши кавалеры так напровожались и укушались, что чуть трактором не завалили бабке хату, пробили дырку в стене.
Утром нас погрузили в машины и отвезли в соседний колхоз, где работали ребята с другого факультета, и оттуда уже на автобусе отправили в Одессу прямо к общаге на у лице Чернышевского. Когда я заявилась домой, моя бабка, скривив лицо и выдавив из себя улыбку радости от встречи с любимой внучкой, воскликнула, что такое она видела в фильме про Освенцим. Ну, бабуля, перегнула ты палку, хотя, когда я разделась, сбросила с себя грязные вонючие лохмотья, которые бабка тут же вынесла на помойку, не пытаясь даже привести в порядок, а затем стянула майку, то под ней углом торчали худые лопатки и выпирали ребра. Бесясь от счастья, что я наконец дома, позволила бабушке измерить сантиметром все три параметра моего скелета, важные для женщин. Явно не добираю до нормы. "Олька, раз в неделю обязательно буду измерять, как телёнка на откорме, и маме докладывать, пока свой вес не наберешь. Это ж никуда не годится, одни кости да кожа", – пригрозила бабка, и это был тот случай, когда я ей не сопротивлялась. Уминала с удовольствием все, что бы она ни приготовила, и в таких количествах, что даже сама удивлялась. У бабки настроение поднималась выше, чем на седьмое небо: аппетит хороший, не то что Алка, три ложечки проглотит и тарелку в сторону отставляет. Еще бы рыбьего жира попила. Но попробуй заставить ее.
Вечером, когда мама вернулась с работы, они с бабкой, плотно прикрыв дверь в кухню, о чем-то шушукались, порой переходя на шепот. Я мыла в это время голову в ванной, и, когда приглушала воду, через окошко до меня доносились обрывки их разговора. Разобрать все не получалось.
– Анька, что-то с Олькой неладное. Даже по воскресеньям дома торчит. Иногда, слышу, запрется в ванной и хнычет. Может, там, в колхозе, что-то случилось или институт этот ей не нравится, зачем она в него только перевелась?
Ну, бабка мастер масла в огонь подливать. А мама тоже хороша, ей вторит:
– Так ты же сама грозилась всех ее подружек в шею гнать, и Алка наказала поменьше шастать. Может, просто повзрослела. Зачем она только перевелась в эту "Декретную мореходку"! В институте все уже замуж повыскакивали и беременных полно.
– Нет, тут что-то не то. Анька, а может, влюбилась в кого, время подошло.
Мама продолжала:
– Ты что-нибудь заметила, кто-то ее провожает? Выпытай у нее, как ты умеешь, аккуратно. Или брось на карты.
– Уже бросила. Не получилось, путаница какая-то. Пойду на седьмую, новую колоду куплю, в постель ей подложу, должно показать.
Конспираторы хреновы. Я тихонечко выползла из ванной, быстро прошмыгнула в спальню, просунула руку под подушку, затем пошарила под простыней. Ничего не было. Вот две клуши, конец двадцатого века на носу, а они картам верят. Ладно еще бабка, а выходит, и мама… Никого и ничего у меня нет, так, ни к чему не обязывающие приключения. Я опять вспомнила загорелое и обветренное лицо этого совсем взрослого мужчины, и мне стало и страшно, и весело, больно и хорошо. Как мне приятно вспоминать о нём.
Капитан
Мой Кредитно-экономический институт одесситы, как всегда с юмором, именовали "декретной мореходкой". Это название неспроста приклеилось к этому, на 99,9 % девчоночьему вузу. Если у нас был вечер или какое-нибудь другое мероприятие, то, начиная от памятника маршалу Малиновскому по ул. Советской Армии и до самого института, переливались морскими волнами фуражки курсантиков всех одесских мореходных училищ. Уже на первом курсе пошли комсомольские свадьбы и, как следствие, быстро округлялись животики у студенток. В нашей группе две девчонки за четыре года учебы умудрились родить даже по два ребенка. Но я для себя изначально решила – серьёзных романов до окончания института у меня быть не может.
Вот я уже третьекурсница, только накануне сдала очередную сессию, и до сих пор не представляю, как это можно влюбиться до потери пульса, никаких опасных приключений у меня не намечалось. Так просто, от нечего делать покрутить "динамо", поприкалываться, побеситься – это моё, а если начинают морочить голову о большой и великой и каких-то серьёзных отношениях, – то линять нужно немедленно.
Впереди целое лето свободы, наше одесское лето. Это бархатное солнце, которого ждёшь с ознобом каждое утро, а в обед уже прячешься от него в тенёк, к вечеру оно и вовсе утомляет тебя до изнеможения. Где ты, спасительный свежий морской ветерок? Он задувает поздним вечером, ласково щекочет тело, заигрывает с юбками, старается задрать их повыше. На радость мужчинам, которые, чувствуешь кожей, жаждут этого момента. Так и хочется спеть: "Дует, дует ветерок, ветерок, ветерок. Поддувает между ног, между ног – да…"
Однако петь такое не очень подобает барышне моего возраста. Ещё к тому же студентке, комсомолке, спортсменке. О красавице я вообще молчу. В Одессе все женщины считают себя красавицами. Кто поскромнее в запросах – интересными, но уж в самом крайнем случае – просто привлекательными. Никто не против: раз женщине приятно так считать – пусть считает, ходит с таким видом, денег ведь это совсем не стоит.
Я не такая, я жду трамвая. Но и отставать от других не хочется. Только красавица – и никаких гвоздей. А как иначе? Из подкладки старого плаща, ярко-красного шёлка в белый крупный горох, бабушка (я ей помогала) сшила мне первую в жизни узкую юбку и кофту по фигуре. Ходила в них – боялась глубоко вздохнуть, а то еще треснут по швам. Ещё и широченный пояс, чтобы подчеркнуть талию, крепко затягивала. До Людмилы Гурченко я, честно признаюсь, не дотянула совсем немного, какие-то несколько сантиметров. Слухам о том, что у неё талия вроде всего 42 сантиметра, в нашем солнечном городе не очень-то верили. Если даже у такой "шкили-макароны", как я, – 49, но 42?! Совсем, что ли, ничего не кушала, изводила себя голодом или природа так щедро одарила?
О декольте я вообще молчу, стоило бабке отвлечься по каким-то делам, я ещё его увеличила. Щёлкнула ножничками, и декольте как у Брижит Бардо. Бабка ужаснулась, корила себя, как это она не рассчитала? Вроде примеряла. А мне так в самый раз, ну точь-в-точь, как у Анжелики, маркизы ангелов. Только где теперь добыть бюстгальтер под такое "дэкольтэ". На нашем одесском толчке я видела подобные у спикульш, да больно цена кусачая. За что платить такие деньжищи? За две чашечки с поролоном и застёжку? Через пару часов, призвав на помощь известную пословицу о голи, которая на выдумку хитра, я уже крутилась перед зеркалом с причёской Анжелики и бюстом Софии Лорен в новом бюстгальтере. Наряд дополнили новые босоножки на каблучке. Подкрашенные глазки и губы; все, можно топать на седьмую станцию Большого Фонтана заправлять сифоны. Но не это главное, на кухне было про запас еще несколько полных сифонов, главное – выгулять новый наряд, достойный королевы. Бабка как увидела меня при полном параде, руками замахала:
– О, господи, разве можно в таком виде на у лице появляться? И я, старая дура, тебе потакаю, на удочку попалась. Алка с мамой меня прибьют. Снимай, не позорься. Тебе ж проходу не будет, засмеют.
– Бабуля, ты лет на сто отстала. Юбку, по большому счёту, хорошо бы ещё подкоротить.
– Куда ж ещё? И так скоро колени наружу выползут.
– Вот и хорошо, теперь так модно, все носят выше колен.
– Куда же ещё выше? Ты как верста длинная.
Прикид действительно был вызывающий. Я долго крутилась перед зеркалом, и так, и сяк, и всё же решилась: будь что будет. Кто меня здесь увидит, на наших фонтанских "высырках"?
Подхватив авоську с сифонами, я рванула на седьмую станцию, внутренне борясь сама с собой, со смущением от явно экстравульгарного одеяния. Гордо топала, стараясь не обращать ни на кого внимания. Впрочем, мне повезло, людей на у лице не было, попрятались от пекла. Навстречу попался лишь какой-то дядька с пивом и бычками, да раскалённые железные трамваи проносились, обдавая жаром. Дядька тот, правда, посмотрел на меня косо, даже, мне показалось, зло ухмыльнулся, но я метеором проскочила мимо него. Очередь на заправку сифонов растянулась вдоль всего магазина и змейкой сворачивала в переулок. Собрав за получасовое стояние пристальные взгляды толпы на своей неотразимой персоне, особенно самого заправщика, я отправилась на рыночек купить себе пару персиков. Тут уж меня ждала еще более пронзительная оценка – сверху вниз и наоборот. Наряд производил эффект, которого я не предполагала. Особенно оживились торговцы свежей рыбой, в большинстве своем местные рыбаки, все как один, они стали предлагать связки с бычками и глосиками.
– Оце рыбка так рыбка, скумбрия качалочка. Куды ж ты плывёшь? Бери за полцены. Та шо, бери за так, я тебе до дому йи прынесу сам почищу и пожарю сам. Ох, и вкусная ты рыбка!
Они дружно ржали, как лошади, буквально пожирали меня глазами. Больше всех усердствовал мужичок в линялой тельняшке с грязным фартуком поверх, в подранных галифе и галошах на босу ногу, перед которым на прилавке лежала разложенная по кучкам тюлька. От их наглых взглядов я сначала растерялась, а потом быстро рванула на противоположную сторону улицы, не оборачиваясь и едва не плача. Про персики я и забыла, поскорее бы смыться. Вот идиоты, в центре никто бы на меня и внимания не обратил, там такие мадам, в таких одеяниях прогуливаются – и ничего. А здесь эти деревенские придурки… И этот мужик противный в грязном фартуке, он даже пытался прикоснуться ко мне.
– Девушка, извините! Девушка! – громко окрикнул меня кто-то. – Подождите, не убегайте.
Я летела, как угорелая, но спиной почувствовала, человек меня догоняет. Вот он уже поравнялся со мной и вдруг перегородил дорогу. Передо мной стоял невысокий мужчина неопределённого возраста, но явно не юноша. Белая рубашка с погончиками говорила о том, что её хозяин – водоплавающий в каких-то чинах. Я по правде в этом не очень-то разбиралась. Смотрела на него и не могла понять, где я его уже видела. Лицо его мне показалось знакомым.
– Разрешите представиться: Всеволод Иванович. Можно вас проводить…
Только этого мне и не хватало, ему бы о вечном уже думать, а он просится провожать меня, да ещё лыбится. Ну, хоть не хамит, как другие. Напхать ему мне как-то неудобно, не за что пока, хотя и стал посреди дороги.
– Не нужно меня провожать, я и без вас дорогу знаю. Не заблужусь. Но дядька, видно, не собирался отступать.
– Извините, я вас приметил, еще когда вы на заправку торопились. Вы меня поразили, честно скажу сразили, что называется, наповал. Я за вами по рынку ходил. Как вас зовут?
Вот нахал, что он мелет? Зачем?
Я стала рассматривать его так же нахально. Интересно, сколько ему лет? Светлые, очень тонкие волосы, скорее пепельные, чем седые, ничем не примечательное лицо, обыкновенное, простое. Глаза тоже светлые, голубые, как будто бы немного выцвели, тонкие губы, и золотая фикса поблескивает с краю рта. Не толстый, живот подтянут, от моего пристального взгляда смутился, приподнял плечи, румянец залил загоревшую на лице кожу. Я мысленно отметила: загар заканчивается на уровне шеи, дальше кожа белая. Значит, не отдыхающий, те всем телом загорелые. Похоже, он ровесник моего дядьки Лёни.
И тут вдруг слышу, меня зовёт моя подружка Галка и машет рукой: "Оля! Оля!"
– Ну, вот, я теперь знаю ваше имя – Оленька! Оно вам очень идёт, – улыбка залила лицо незнакомца, и сам он весь засиял, будто сделал какое-то важное для себя открытие. – А это ваша подружка?
– Да, до свидания.
Но Галка уже бежала через дорогу нам навстречу продолжая что-то орать и махать руками:
– Привет! Здравствуйте!.
– Здравствуйте. Меня зовут Всеволод Иванович. Если вас не смущает, можно просто Сева, – он галантно расшаркался перед ней.
Галка, похоже, сразу учуяла весь комизм положения и с ходу парировала:
– Здравствуйте, просто Сева, а меня зовут просто Галя.
Она скорчила свою и без того лукавую рожицу, на его приветствие ответила балетным реверансом и протянула кокетливо ручку для поцелуя. Новый знакомый, однако, никак не отреагировал, только как-то неестественно улыбнулся и вновь нахально оглядел меня. Галка не смолкала: