Хотя в опере присутствуют несомненные приметы калиостровой легенды, как и "египетского ритуала" (инициации в тайниках пирамид, Изида и Апис, экзотический наряд Зарастро), приметы это чисто внешние, они просто обыграны автором в его собственных целях. Другое дело, что "Волшебная флейта" воссоздает тот строй идей и образов, тот хоровод упований, иллюзий и грез, что определили атмосферу эпохи, в которой эта легенда расцвела пышным цветом. Центральный персонаж оперы, добрый волшебник Зарастро – широкое художественное обобщение, сочетание сказочного типажа с просветительским идеалом мудреца-альтруиста (вроде лессинговского Натана Мудрого); но это тот примерно образ (в принципе, в изначальной своей идее), который маленький "Скапен в мантии" сделал своей личиной и так ловко умел ею пользоваться.
Короткое заключение. Калиостро так и не дождался воздушного шара. Чуда тоже не произошло: не пали перед ним каменные стены, не обратились во прах цепи. Однако спустя немного лет папское государство рухнуло под ударами наступающих армий республиканской Франции. 19 февраля 1797 г. французы заняли Рим. Принимая ключи от крепости Сан-Лео, дивизионный генерал Домбровский полюбопытствовал, где находится знаменитый узник. Ему ответили, что Калиостро умер полтора года назад, в августе 1795 г. Есть версия, что он был задушен тюремщиками.
Поистине Калиостро умер вовремя. В канун XIX в. на театре европейской культуры происходила полная перемена декораций, круто менялись нормы, вкусы, открывалось новое пространство практического и духовного опыта. Выполняемая Калиостро роль утрачивала свое былое значение. "Жанр" быстро отмирал, иной репертуар входил в силу Новая, буржуазная эпоха вступала в свои права."
Второй человек, которому мы предоставим слово о графе Калиостро – это Блаватская Елена Петровна. Так сказать, противоположная точка зрения.
Блаватская Е.П. основательница современного теософического движения. Ее род по материнской линии восходил к князьям Долгоруким и знаменитому французскому гугеноту Бандрэ де Плесси, отец принадлежал к роду мекленбургских принцев Ган фон Роттенштерн-Ган. Мать Блаватской писала увлекательные романы. Ее называли русской Жорж Санд.
Сама Елена в детстве страдала лунатизмом: во сне вставала, рассказывала сказки, пела песни; иногда уходила далеко от дома. Однажды после долгих поисков ее нашли в пещере, где она разговаривала с невидимыми духами. Чаще всего, по ее словам, такое общение происходило с каким-то величественным индусом в белом тюрбане, которого Елена называла Хранителем. В семнадцать лет девушка неожиданно дала согласие на брак с эриванским вице-губернатором Блаватским, который был намного старше ее. Елене хотелось как можно скорее обрести самостоятельность. Через несколько месяцев она покидает мужа и начинает путешествовать. В Англии она случайно повстречалась со своим Хранителем уже воочию. Он настоятельно советовал Елене добраться до Гималаев, побывать в таинственном Тибете. Попасть туда удалось лишь в 1864 году, а до этого Блаватская увидала своими глазами Северную и Южную Америку, Египет, Японию, Китай, Малую Азию, Индию.
В 1867 г. она оказалась в Италии среди повстанцев Гарибальди. Полковник Олькотт, ее постоянный спутник во всех зарубежных поездках, писал:
"Она сражалась вместе с Гарибальди в Ментане, в кровавом бою. Как доказательство она мне показала перелом левой руки в двух местах от ударов сабли и попросила прощупать в своем правом плече пулю от мушкета и еще другую пулю в ноге. Также показала мне рубец у самого сердца от раны, нанесенной стилетом… Мне иногда кажется, что никто из нас, ее коллег, вообще не знал действительную Елену Блаватскую, кажется, что мы имели дело только с искусно оживленным телом, настоящая ее душа была убита в битве под Ментаной, когда она получила эти пять ран и ее как умершую извлекли из канавы".
Раны залечили, но с этого времени последовало невероятное духовное обновление Блаватской.
"…Я начала ощущать странную двойственность. Несколько раз в день я ощущала, что во мне существует кто-то совершенно независимо от меня. Я никогда не теряю сознание своей индивидуальности и чувствую, что сама храню молчание, а моим языком говорит мой внутренний гость. К примеру, я знаю, что никогда не была в местах, описанных моим "вторым Я", но этот второй не лжет, рассказывая о местах и предметах, мне незнакомых, потому что он видел и хорошо знает их".
О семи годах своей жизни, проведенных в Тибете, Блаватская почему-то старалась не распространяться. Тамошние древние высокогорные монастыри, как полагают некоторые ученые, хранят загадки прошлых цивилизаций.
В 1875 году Блаватская выпускает объемистый двухтомник "Разоблаченная Изида" – энциклопедию по истории и философии восточной мудрости. Глубиной содержания и блеском изложения этот труд поставил научный мир в тупик: как могла женщина, не имеющая даже высшего образования, разобраться в бездне разнообразнейшего материала, систематизировать, прокомментировать, заменив собою, по существу, целый научный институт?
По этому поводу сама автор писала сестре, Вере Желиховской:
"Ты вот не веришь, что я истинную правду пишу тебе о своих учителях. Ты считаешь их мифами… Но разве ж самой тебе не очевидно, что я сама, без помощи, не могла бы писать о Байроне и о материях важных?. Что мы с тобой знаем о метафизике, древних философиях и религиях? О психологии и о разных премудростях?. Кажется, вместе учились, только ты лучше меня…А теперь посмотри, о чем я не пишу?. И люди, да какие – профессора, ученые – читают и хвалят…А я тебе говорю правду: передо мною проходят картины, древние рукописи, числа, я только списываю и так легко пишу, что это не труд, а величайшее удовольствие".
Одни считали Блаватскую колдуньей, продавшей душу дьяволу Другие высоко ценили ее стремление сблизить культуры Запада и Востока. Не кто иной, как великий Махатма Ганди писал: "Я был бы более чем удовлетворен, если бы смог коснуться края одежды мадам Блаватской".
Вот что пишет Елена Петровна в своей статье в журнале "Люцифер" в январе 1890 года.
"Был ли Калиостро шарлатаном?"
"Прогнать обиженного прочь и не пытаться
Зло, причиненное ему исправить,-
Кем ни был бы обидчик и обида
Какою бы туманной ни была,-
Порочного и слабого достойно -
Марает честь и низлагает короля.Смолетт
Упоминание имени Калиостро производит двойной эффект. Одних людей оно наводит на воспоминание о всей череде удивительных событий, произошедший с самых древних времен; у других, современных потомков чересчур реалистического века, имя Алессандро, графа Калиостро вызывает удивление, если не презрение.
Люди неспособны понять, как этот "чародей и маг" (читай – "шарлатан") мог когда-то производить законным образом такое впечатление, какое он оказывал на своих современников. Это дает нам ключ к пониманию посмертной репутации сицилийца, известного как Джозеф Бальзамо, той репутации, которая заставила верящего в него брата-масона сказать, что (подобно принцу Бисмарку и некоторым теософам) "Калиостро мог бы быть назван самым оскорбляемым и ненавистным человеком в Европе". Тем не менее, и невзирая на моду наделять его ругательными и оскорбительными именами, никто не должен забывать о том, что среди его горячих поклонников были Шиллер и Гете, и они оставались таковыми до самой своей смерти. Гете во время своего путешествия на Сицилию потратил много сил и времени, собирая информацию о "Джузеппе Бальзамо" на его предполагаемой родине; именно на основе этих многочисленных записей создатель "Фауста" написал свою пьесу "Великий Кофта".
Почему же этому удивительному человеку оказывается столь мало чести в Англии? Благодаря Карлейлю. Самый бесстрашный и правдивый историк своего века, который ненавидел ложь в любом обличье, закрепил imprimatur [санкцией] своего честного и знаменитого имени, и таким образом освятил наиболее неправедную из исторических несправедливостей, совершенных благодаря предрассудкам и фанатизму. Это произошло из-за ложных сообщений, подавляющее большинство которых исходило от того класса людей, которых он ненавидел не меньше чем неправду, а именно от иезуитов, или – воплощенной лжи.
Само имя Джузеппе Бальзамо, если его преобразовать при помощи каббалистических методов, означает – "Тот, кто был послан", или "Данный", а также "Господин Солнца", – показывает, что оно не было его истинным родовым именем. Как отмечает Кеннет Р. Х.
Маккензи, член Теософического Общества, к концу прошлого столетия среди некоторых теософских профессоров того времени установилась мода транслитерировать в восточной форме любое имя, которое давалось оккультными братствами своим ученикам, предназначенным для работы в миру. И кто бы ни был отцом Калиостро, его звали не "Бальзамо". Во всяком случае, в этом можно быть уверенным. Кроме того, так как всем известно, что в юности он жил вместе с человеком, которого называли, как предполагается, Альтотсом, или "великим герметическим мудрецом", или, другими словами, адептом, и получал от него наставления, нетрудно принять традиционное представление о том, что именно этот последний и дал Калиостро его символическое имя. Но что известно с еще большей очевидностью, так это то уважение, которым он пользовался у некоторых наиболее ученых и прославленных людей своего времени. Во Франции мы обнаруживаем Калиостро, – который был перед тем личным другом и помощником химика в лаборатории Пинто, гроссмейстера Мальтийского ордена, – становящимся другом и протеже кардинала де Рогана. Один высокородный сицилийский принц почтил его своей поддержкой и дружбой, как и многие другие титулованные лица. "Возможно ли тогда", – задает вполне уместный вопрос м-р Маккензи, – "чтобы человек со столь обаятельными манерами мог быть лживым обманщиком, как это пытались доказать его враги?"
Главной причиной всех его жизненных трудностей был его брак с Лоренцой Феличиани, которая была орудием в руках иезуитов; и двумя меньшими причинами были его исключительно добрая натура и та слепая доверчивость, которую он проявлял в отношении своих друзей – некоторые из которых стали предателями и его ненавистными врагами. Никакое из тех преступлений, в которых его обвиняли, не привело к уменьшению его славы и к ухудшению его посмертной репутации; но все это произошло из-за его слабости к недостойной женщине и обладания тайнами природы, которые он не разгласил церкви. Будучи уроженцем Сицилии, Калиостро, естественно, был рожден в римско-католической семье (неважно, какова была их фамилия) и был взят к себе монахами "доброго братства Кастильонского", как нам рассказывают его биографы; таким образом, ради спокойной жизни он должен был внешне исповедовать верования церкви и оказывать ей уважение, поскольку традиционная политика последней всегда определялась лозунгом: "кто не с нами, тот против нас", и она немедленно уничтожала в зародыше своих врагов. И все же, в связи с этим, Калиостро и по сей день обвиняют в том, что он служил иезуитам в качестве шпиона; и это делают масоны, которые должны бы в последнюю очередь возводить подобные обвинения против ученого брата, который преследовался Ватиканом даже в большей степени как масон, чем как оккультист. И если это было так, то почему же те же самые иезуиты до сих пор поносят его имя? Если он служил им, то как могло случиться, что сам он не оказался пригодным для их целей, поскольку человек такого бесспорного интеллектуального дарования не мог бы плохо справляться или игнорировать приказания тех, кому он служит? И что же мы видим вместо этого? Калиостро обвиняется в том, что он был самым ловким и удачливым обманщиком и шарлатаном своего века; его обвиняют, что он принадлежал к отделению иезуитского ордена в Клермонте во Франции; в том, что он появился (как доказательство его связи с иезуитами) в церковном облачении в Риме. И все же, этот "ловкий обманщик" был подвергнут испытанию и приговорен – усилиями тех же самых иезуитов – к постыдной смерти, которая впоследствии была заменена лишь на пожизненное заключение из-за таинственного вмешательства или воздействия, которое было оказано на папу!
Не более ли милосердным и согласным с истиной было бы сказать, что именно его связь с восточной оккультной наукой, его знание многих секретов – смертельных для церкви – и вызвало сперва преследования Калиостро иезуитами, и в конце концов суровые меры со стороны церкви? Эта его честность, которая делала его слепым по отношению к недостаткам тех, о ком он заботился, и заставила его поверить двум таким мошенникам, как маркиз Аглиато и Оттавио Никастро, и лежит в основе всех тех обвинений во лжи и мошенничестве, которые ныне расточаются в его адрес. И все грехи этих двух "героев" – впоследствии казненных за гигантские надувательства и убийство – ныне сваливают на Калиостро. Тем не менее, известно, что он и его жена (в 1770 году) остались без средств в результате бегства Аглиато со всеми их денежными сбережениями, и были вынуждены просить милостыню во время своего пребывания в Пьемонте и Женеве. Кеннет Маккензи прекрасно доказал, что Калиостро никогда не участвовал в политической интриге – которая является самой сутью деятельности иезуитов. "Он безусловно был совершенно неизвестен в таком своем качестве тем, кто ревностно охранял архивы, связанные с подготовкой Революции, и поэтому представление о нем, как о защитнике революционных принципов, лишено всякого основания". Он был просто оккультист и масон, и как таковой, он пострадал от рук тех, кто, добавляя оскорбления к несправедливости, сначала попытались убить его при помощи пожизненного заключения, а затем распространили слух о том, что он был их презренным агентом. Эта хитроумная затея по своей дьявольской изощренности была вполне достойна своих главных изобретателей.
Есть много пунктов в биографиях Калиостро, которые свидетельствуют о том, что он учил восточной доктрине о "принципах" в человеке, о "Боге", обитающем в человеке, – как скрытая возможность in actu [актуально] ("Высшее Я"), – и в каждом живом существе и даже атоме, – как скрытая возможность in posse [потенциально], – и что он служил Учителям Братства, которых он не назвал, потому что согласно данному им обету он не мог этого сделать. Доказательством этого является его письмо к новому мистическому, а скорее, разношерстному братству (ложе) Филалета. Данная ложа, как это известно всем масонам, была церемониально, установлен в Париже в 1773 году в Loge des Amis Reunis, основанной на принципах мартинизма, члены которой специально изучали оккультные науки. Материнская ложа была философской и теософской ложей, и потому Калиостро был прав в своем желании очистить ее потомка, ложу Филалета. Вот что говорится по этому поводу в "Королевской масонской энциклопедии":
15 февраля 1785 года ложа Филалета на торжественном заседании, в присутствии Лавалетта де Ланжа, королевского казначея, банкира Тассина и королевского чиновника Тассиана, открыла братское собрание в Париже… Князья (русские, австрийские, и др.), церковники, советники, рыцари, финансисты, адвокаты, бароны, теософы, каноники, полковники, профессора магии, инженеры, писатели, доктора, купцы, почтмейстеры, герцоги, послы, хирурги, учителя языков, судебные исполнители, и, особенно, две лондонские знаменитости – Босье, купец и Брукс, – участвовали в этом собрании, и к ним можно добавить месье графа де Калиостро и Месмера, "изобретателя", как пишет о нем Тори "Acta Latomorum, том 2, стр. 95", "учения о магнетизме"! Без сомнения, это было собрание столь достойных людей, способных привести мир в порядок, какого никогда не видела Франция ни до, ни после того!
Недовольство ложи было вызвано тем, что Калиостро, сперва предложивший взять на себя заботу о ней, отказался от своих предложений, так как "собрание" не приняло постановления о египетском ритуале, а также из-за того, что Филалеты не согласились предать огню свои архивы, – что было его sine qua non [необходимым] условием. Кажется весьма странным, что его ответ этой ложе рассматривается братом К. Р. Х. Маккензи и другими масонами, как исходящий "из иезуитского источника". Сам его стиль является восточным, и никто из европейских масонов – и менее всего, иезуиты – не мог бы написать в такой манере. Вот каков был этот ответ:
…Неведомый великий магистр истинного масонства бросил свой взор на филалатианцев… Тронутый искренностью открытого признания их желаний, он соизволил простереть свою руку над ними, и согласился пролить луч света в темноту их храма. Это есть желание неведомого гроссмейстера, показать им существование единственного Бога – основы их веры; первоначальное достоинство человека; его силы и его предназначение… Показать, что они познают благодаря действиям и фактам, благодаря свидетельству органов чувств – БОГА, ЧЕЛОВЕКА и промежуточные духовные существа (принципы), находящиеся между ними; всему этому истинное масонство дает символические значения и указывает истинный путь. Пусть же филалеты примут учения этого истинного масонства, подчинятся правилами его высшего руководителя, и примут его постановления. Но прежде всего да будет очищено Святилище, и пусть филалеты знают, что свет может снизойти лишь на Храм Веры (основанной на знании), а не на Храм Скептицизма. Пусть они предадут огню бесполезные и ненужные залежи своих архивов; ибо лишь на руинах Храма Беспорядка может быть воздвигнут этот Храм Истины.
В оккультной фразеологии некоторых оккультистов "Отец, Сын и Ангелы" обозначают сложный символ физического и астро-спиритуального ЧЕЛОВЕКА. Иоганн Г. Гихтель (конец XVII века), страстный поклонник Бёме, о котором Сен-Мартен рассказывает, что он был женат "на небесной Софии", Божественной Мудрости, – использует этот термин. Таким образом, легко увидеть, что имел ввиду Калиостро, показывая филалетам на основании их собственных "чувств", "Бога, человека и духовных существ-посредников", которые существуют между Богом (Атмой) и Человеком (Эго). Не сложнее понять и истинный смысл его слов, когда он упрекает братьев в своем прощальном письме, говоря: "Мы предложили вам истину; вы пренебрегли ею. Мы предложили ее ради ее самой, и вы отвергли ее из-за любви к формальностям… Можете ли вы возвыситься до (вашего) Бога и знания себя самих при помощи вашего секретаря и собрания?" и т. д.
Существует множество абсурдных и совершенно противоречивых утверждений о так называемом Джозефе Бальзамо, графе де Калиостро, некоторые из которых были собраны Александром Дюма к его "Запискам одного врача", с такими многочисленными отклонениями от истины и факта, которые столь характерны для романов Дюма-отца. Но хотя мир и обладает в высшей степени разнообразной и многочисленной информацией, относящейся практически ко всей жизни этого замечательного и несчастного человека, все же о его последних десяти годах и о его смерти не известно ничего определенного, кроме одной лишь легенды, что он умер в тюрьме инквизиции. Поистине, некоторые фрагменты, недавно опубликованные итальянским savant [ученым], Джованни Сфорца, из частной корреспонденции Лоренцо Просперо Боттини, римского посла республики Лукка в конце прошлого столетия, отчасти восполняют этот большой пробел. Эта переписка с генеральным канцлером этой республики, Пьетро Каландрини, началась в 1784 году, но действительно интересная информация появляется только в 1789 году, в письме, датированном 6 июня этого года, и даже тогда мы узнаем не так уж и много.