в элэсдэшном полете возникают вещи, которые не подчиняются никаким правилам, в нем возникают вещи, которых нет в учебниках и по поводу которых нельзя направить протест члену муниципального совета, травка всего лишь делает более сносным существующее общество; ЛСД - это иное общество внутри самого себя, если вы социально ориентированный тип, вероятно, вы сможете определить ЛСД как "галлюциногенный наркотик" - это простейший способ отказаться от него и обо всем позабыть, однако галлюцинация, ее толкование зависят от вехи, с которой вы начинаете действовать, что бы с вами в это время ни происходило, происходящее и вправду становится реальностью - это может быть и фильм и сон, и половые сношения, и убийство, и превращение в жертву убийства, и поедание мороженого, разве что обману поддаешься позднее, что происходит, то происходит, галлюцинация - это всего лишь словарное слово, одна из общественных опор, когда человек умирает, для него это сама реальность; для других - всего лишь несчастье или то, с чем следует поскорее разделаться, обо всем заботится "Форест лон". когда мир начинает признавать, что ВСЕ части составляют целое, тогда у нас может появиться шанс, все, что видит человек, - реально, это появилось не благодаря какой-то внешней силе, это существовало до его рождения, не вините его в том, что он видит это сейчас, и не вините его в том, что он сходит с ума, ведь педагогическим и духовным силам не хватило мудрости объяснить ему, что экспериментированию нет конца и что все мы должны стать кусочками дерьма в плотном кольце азбучных истин, и больше никем, причина неудачного полета - не ЛСД. это ваша мать, ваш президент, соседская девчонка, мороженщик с грязными руками, дополнительный курс алгебры или испанского, это зловоние нужника в 1926 году, это человек с длинным носом после того, как вам сказали, что длинные носы уродливы; это слабительное, это Бригада имени Абрахама Линкольна, это шоколадки "Тутси" и "Туте и Каспер", это лицо Франклина Рузвельта, это лимонные леденцы, это десятилетняя работа на фабрике и увольнение за пятиминутное опоздание, это старая мымра, преподававшая американскую историю в шестом классе, это ваш сбитый машиной пес, а потом карта, которую вам никто не смог правильно начертить, это список в тридцать страниц длиной и в три мили высотой.
неудачный полет? вся эта страна, весь этот мир совершает неудачный полет, дружище, но если проглотишь таблетку, тебя арестуют.
я до сих пор сижу на пиве - в основном потому, что в сорок семь в меня вцепились железной хваткой, я был бы круглым дураком, если бы решил, что уже ускользнул от всех расставленных мне сетей.
думаю, Джефферс выразил очень хорошую мысль, когда сказал примерно так: берегитесь капканов, друзья, их слишком много, говорят, даже Господь попался в капкан, когда однажды шел по земле, впрочем, нынче кое-кто из нас не совсем уверен, что это был именно Господь, но кем бы он ни был, он знал неплохие фокусы, правда, похоже, слишком много болтал, слишком много болтать может каждый, даже Лири. или я.
сегодня холодный субботний день, и солнце уже клонится к закату, куда вы деваете вечера? будь я Лайзой, я бы расчесывал волосы, но я не Лайза, ну ладно, у меня есть старый "Нэшнл джиографик", и страницы блестят, как будто что-то действительно происходит, конечно, это не так. в этом здании всюду пьяные, целый улей пьянчуг под конец, под окном ходят жены, произнеся, прошипев довольно избитое и ласковое словцо типа "черт", я выдергиваю из машинки эту страницу, она ваша.
"В моем супе печенье в форме зверюшек"
Я вышел из длительного запоя, в течение которого лишился малозначительной работы, комнаты и (возможно) рассудка. Переночевав в подворотне, я вышел на солнечный свет, проблевался, пять минут переждал, а потом прикончил остаток вина из бутылки, которую обнаружил в кармане пальто. Я пустился в путь через город, без всякой цели. Пока я шел, мне казалось, будто некая доля вещей обретает смысл. Конечно, это было не так. Но и там, в подворотне, мне вряд ли стало бы легче.
Какое-то время я шел, насилу соображая. В голове у меня копошились смутные мысли о прелестях голодной смерти. Мне хотелось лишь подыскать местечко, чтобы улечься и ждать. Я не испытывал ненависти к обществу, поскольку не имел к нему отношения. С этим фактом я смирился давным-давно.
Вскоре я оказался на окраине города. Дома стояли уже не так близко друг к другу. Появились поля и небольшие фермы. Я был не столько голоден, сколько болен. Стало жарко, я снял пальто и перекинул его через руку. Мне захотелось пить. Нигде не было ни малейшего признака воды. От падения прошлой ночью лицо мое было в крови, волосы растрепались. Смерть от жажды в число легких смертей, в моем представлении, не входила; я решил попросить стакан воды. Миновав первый дом, который почему-то показался мне неприветливым, я направился дальше, к очень большому трехэтажному зеленому дому, окруженному вьющимися растениями, кустами и множеством деревьев. Когда я поднялся на крыльцо, изнутри до меня донеслись странные звуки, и мне почудились запахи сырого мяса, мочи и испражнений. Однако в доме чувствовалось некое дружелюбие; я позвонил.
Дверь открыла женщина лет тридцати. У нее были длинные волосы, рыжевато-каштановые, очень длинные, а карими глазами она смотрела на меня. Это была стройная женщина в облегающих синих джинсах, сапогах и бледно-розовой рубашке. Ни в лице ее, ни в глазах не отражалось ни страха, ни бурного предчувствия.
- Да? - сказала она, едва заметно улыбнувшись.
- Я хочу пить, - сказал я. - Не нальете стакан воды?
- Входите, - сказала она, и я последовал за ней в переднюю комнату. - Садитесь.
Я сел на краешек старого стула. Она пошла за водой на кухню. Сидя, я услышал, как что-то несется в сторону комнаты по коридору. Оно покружило передо мной по комнате, потом остановилось и посмотрело на меня. Это был орангутанг. При виде меня зверь принялся радостно прыгать. Потом он подбежал и прыгнул мне на колени. Он прижался мордой к моему лицу. Секунду он пристально смотрел мне в глаза, потом запрокинул голову. Он схватил мое пальто, спрыгнул на пол и умчался с моим пальто в коридор, издавая странные звуки.
Она вернулась со стаканом воды, протянула его мне.
- Я Кэрол, - сказала она.
- А я Гордон, - сказал я, - но это уже вряд ли имеет значение.
- Почему же?
- Я конченый человек. Все пропало. Сами знаете.
- В чем дело? Алкоголь? - спросила она.
- Алкоголь, - сказал я, потом махнул рукой в сторону улицы, - и они.
- С "ними" у меня тоже одни неприятности. Я совсем одна.
- Неужели вы живете одна в этом огромном доме?
- Ну, едва ли. - Она рассмеялась.
- Ах да, та большая обезьяна украла мое пальто.
- А, это Бильбо. Он умница. И сумасшедший.
- Вечером пальто мне понадобится. Уже холодает.
- Сегодня останетесь здесь. Похоже, вам нужно немного отдохнуть.
- Если отдохну, быть может, смогу продолжить игру.
- По-моему, это стоит сделать. Если правильно к ней подойти, игра не так уж плоха.
- Я так не считаю. Да и вообще, зачем вам мне помогать?
- Я похожа на Бильбо, - сказала она. - Я сумасшедшая. По крайней мере, они так считали. Я три месяца пролежала в дурдоме.
- Неслабо, - сказал я.
- Неслабо, - сказала она. - Первым делом я сварю вам немного супа.
- Округ, - сказала она немного позже, - пытается меня выселить. Идет тяжба. По счастью, отец оставил мне кучу денег. Я могу с ними бороться. Они прозвали меня Сумасшедшей Кэрол из Освобожденного Зоопарка.
- Я газет не читаю. Освобожденный Зоопарк?
- Да, я люблю животных. С людьми у меня одни неприятности. Но ей-богу, с животными у меня тесная связь. Может, я действительно спятила. Не знаю.
- По-моему, вы очень милы.
- Правда?
- Правда.
- Люди, похоже, боятся меня. Я рада, что вы меня не испугались.
Ее карие глаза раскрывались все шире и шире. Они были темно-карими и грустными, и пока мы разговаривали, тень грусти в них начала, казалось, рассеиваться.
- Слушайте, - сказал я, - простите, но мне нужно в туалет.
- Идите прямо по коридору, первая дверь налево.
- Спасибо.
Я прошел по коридору и повернул налево. Дверь была открыта. Я остановился. На трубе душа, над ванной, сидел попугай. А на коврике растянулся взрослый тигр. Попугай не обратил на меня внимания, а тигр уставился на меня безразличным, скучающим взглядом. Я торопливо вернулся в комнату.
- Кэрол! Боже мой, в ванной тигр.
- А, это Соня Джо. Соня Джо не причинит вам вреда.
- Но не могу же я сидеть на толчке, когда на меня глазеет тигр.
- Ах, дурачок. Идемте со мной!
Я направился вслед за Кэрол по коридору. Она вошла в ванную и сказала тигру:
- Вставай, Соня, тебе придется выйти. Джентльмен не может срать, когда ты на него пялишься. Он думает, ты хочешь его съесть.
В ответ тигр окинул Кэрол безучастным взглядом.
- Соня, ублюдок! Я больше повторять не буду! Считаю до трех! Смотри у меня! Начали: раз… два… три…
Тигр не пошевелился.
- Ну ладно, сам напросился!
Она взяла тигра за ухо и, дергая за это ухо, подняла зверя из горизонтального положения. Котяра рычал, фыркал; мне видны были клыки и язык, но Кэрол этого, похоже, не замечала. Она за ухо вывела тигра из ванной и повела по коридору. Потом она отпустила ухо и сказала:
- Ну ладно, Соня, иди в свою комнату! Немедленно иди в свою комнату!
Тигр прошелся по коридору, описав полукруг, и улегся на пол.
- Соня! - сказала она. - Иди к себе в комнату!
Котяра смотрел на нее не шевелясь.
- Этот сукин сын становится просто несносным, - сказала она. - Вероятно, придется принять дисциплинарные меры, хотя и очень не хотелось бы. Я люблю его.
- Любите?
- Конечно, я всех моих зверюшек люблю. Слушайте, а попугай? Попугай вам не помешает?
- Думаю, против попугая я выстою, - сказал я.
- Тогда вперед, желаю приятно похезать.
Она закрыла дверь. Попугай неотрывно смотрел на меня. Потом попугай сказал:
- Тогда вперед, желаю приятно похезать.
Что он и сделал, прямо в ванну.
В тот день и вечер мы еще немного поговорили, и я съел парочку вкусно приготовленных блюд. Я не мог разобраться, то ли все это было грандиозным спектаклем белой горячки, то ли я уже умер, то ли сошел с ума и у меня начались видения.
Не знаю, сколько различных видов животных держала Кэрол. Причем все они были ручными. Это был Освобожденный Зоопарк.
Потом наступило "время моциона и сранья", как выразилась Кэрол. Группами по пять или шесть она выпроводила всех из комнат и вывела во двор. Лисица, волк, обезьяна, тигр, пантера, змея - впрочем, в зоопарке вы бывали. Кого только она не держала! Но самое странное было то, что звери не беспокоили друг друга. Конечно, их явно неплохо кормили (на продукты она тратила бешеные деньги - папа, должно быть, оставил немало), но мне пришло в голову, что любовь Кэрол к животным довела их до весьма добродушной и почти комичной покорности - до любовного оцепенения. Животные попросту хорошо себя чувствовали.
- Посмотрите на них, Гордон. Посмотрите внимательно. Разве можно их не любить? Смотрите, как они движутся. Каждый по-своему, в них ни капли притворства, каждый - это личность. Они совсем не похожи на людей. Они сдержанны, невозмутимы, ничуть не задиристы. У них талант, талант, дарованный им от рождения…
- Да, кажется, я понимаю, о чем вы…
Той ночью уснуть я не смог. Я надел все, кроме носков и ботинок, и направился по коридору в переднюю комнату. Я мог заглянуть туда, оставаясь незамеченным.
Там я и остановился.
Кэрол была совершенно голая, она лежала, распластавшись на низком столике - спиной на столике, а нижняя часть бедер и ноги свисали. Все тело ее было возбуждающе белым, как будто никогда не знало солнца, а груди были скорее не большими, а сильными - казалось, они живут самостоятельной жизнью и стремятся воспарить в вышину, и соски были не темных тонов, как у большинства женщин, а скорее розовато-алыми, как пламя, только по-розовее, почти неоновыми. Боже мой, женщина с неоновыми грудями! А губы ее, такого же цвета, разомкнулись в сладостном полусне. Ее голова чуть выдавалась над другим краем столика, а эти длинные рыжевато-каштановые волосы свисали, свисали, слегка колыхались и вились чуть-чуть на ковре. И все ее тело производило впечатление смазанного - казалось, нет ни коленных чашечек, ни локтей, ни острых углов, ни краев. Она была смазана гладко. Единственное, что выдавалось наружу, - это остроконечные груди. А тело ее обвивала длинная змея - не знаю, какой породы. Язык трепетал, а змеиная голова двигалась взад и вперед по щеке Кэрол - медленно, плавно. Потом, приподнявшись, змея изгибалась и смотрела Кэрол в глаза, на губы и нос - жадно вглядываясь в ее лицо.
Иногда змеиное тело едва заметно скользило по телу Кэрол; оно казалось лаской, это движение, а после ласки змея немного сжималась и сдавливала Кэрол, обвиваясь вокруг ее тела. Кэрол задыхалась, вздрагивала, трепетала; змея сползала вниз возле ее уха, потом поднималась, смотрела ей в глаза, на губы и нос, а потом повторяла свои телодвижения. Змеиный язык порхал очень быстро, а пизда Кэрол была распахнута, волосики умоляли, алые и прекрасные в свете лампы.
Я вернулся к себе в комнату. Ну и везет же этой змее, подумал я; подобного существа на женщине я еще не видал. Я долго ворочался, но в конце концов ухитрился уснуть.
Наутро, когда мы вместе завтракали, я сказал Кэрол:
- Кажется, вы и вправду любите свой зоопарк.
- Да, я их люблю, всех до единого, - сказала она.
Доели мы почти молча. Кэрол выглядела лучше обычного. Она так и сияла, все ярче и ярче. Ее волосы казались ожившими: казалось, они подпрыгивают в такт ее движениям, а свет из окна лучился сквозь них, оттеняя-рыжину.
Ее широко раскрытые глаза горели, но не от страха, не от сомнений. Эти глаза: она все впитывала, все пропускала через себя. Она была зверем. И человеком.
- Слушайте, - сказал я, - если вы сумеете отобрать у той обезьяны мое пальто, я, пожалуй, тронусь в путь.
- Я не хочу, чтобы вы уходили, - сказала она.
- Вы хотите взять меня в свой зоопарк?
- Да.
- Но дело в том, что я человек.
- Вы неиспорченный. Вы не такой, как они. В душе у вас еще полно сомнений. А они пропащие, ожесточенные. Вы тоже пропащий, но еще не успели ожесточиться. Вас лишь надо найти.
- Но я могу оказаться слишком старым, чтобы меня… любили, как остальных обитателей вашего зоопарка.
- Я… не знаю… Вы мне очень нравитесь. Может, останетесь? Мы постарались бы вас найти.
На следующую ночь я опять не смог уснуть. Я дошел по коридору до перегородки из бус и заглянул. На сей раз Кэрол поставила посреди комнаты большой стол. Стол был дубовый, почти черный, с крепкими ножками. Кэрол была распростерта на столе, ягодицы на самом краю, ноги раздвинуты, пальцы ног едва касались пола. Одна рука прикрывала пизду, потом соскользнула. Когда рука соскользнула, все ее тело, казалось, залил ярко-розовый свет; кровь прилила к коже и дочиста все отмыла. Остаток розового цвета задержался на мгновение под самым подбородком и вокруг шеи, потом он исчез, и ее пизда слегка раскрылась.
Тигр неторопливо ходил кругами вокруг стола. Потом он закружил быстрее, быстрее, замахал хвостом. Кэрол негромко застонала. Когда она застонала, тигр находился прямо у ее ног. Он остановился. Поднялся. Он положил лапы на стол, и голова Кэрол оказалась между ними. Пенис удлинился; он был гигантским. Пенис начал тыкаться ей в пизду, отыскивая вход. Кэрол положила руку на тигриный пенис, пытаясь ввести его внутрь. Оба подергивались на пороге невыносимой, страстной агонии. Потом часть пениса вошла. Тигр вдруг резко дернул задними лапами; вошла оставшаяся часть… Кэрол пронзительно закричала. Потом, когда тигр начал движение, она обхватила его шею руками. Я повернулся и пошел к себе в комнату.
На другой день мы завтракали во дворе, вместе с животными. Своего рода пикник. Когда я набил рот картофельным салатом, мимо прошествовали рысь и черно-бурая лисица. Я испытывал совершенно новую, незнакомую полноту ощущений. Власти округа вынудили Кэрол соорудить высокую проволочную ограду, и все-таки животные еще могли побродить по просторной нераспаханной целине. Мы доели, Кэрол растянулась на траве и принялась смотреть в небеса. Боже мой, снова стать молодым!
Кэрол взглянула на меня:
- Иди сюда, старый тигр!
- Тигр?
- "Тигр, о тигр, светло горящий…" Когда ты умрешь, они тебя узнают, они увидят полосы.
Я растянулся рядом с Кэрол. Она повернулась на бок, положив голову мне на руку. Я посмотрел ей в лицо. Эти глаза вбирали в себя все небо, всю землю.
- Ты похож на Рэндолфа Скотта, разбавленного Хамфри Богартом, - сказала она.
Я рассмеялся.
- Забавная ты, - сказал я.
Мы неотрывно смотрели друг на друга. Я чувствовал, что готов утонуть в ее глазах.
Потом моя рука оказалась на ее губах, мы целовались, и я притянул ее к себе. Другой рукой я провел по ее волосам. Это был поцелуй любви, долгий поцелуй любви, и все-таки у меня держалась эрекция; ее тело двигалось по моему, двигалось, как змея. Мимо прошел страус. "Господи, - сказал я, - господи боже мой…" Мы снова поцеловались. Потом заговорила она: "Сукин ты сын! Ах ты, сукин сын, что ты со мной делаешь?" Кэрол взяла мою руку и сунула ее себе в синие джинсы. Я нащупал волосики ее пизды. Они были чуть влажными. Я принялся ее там потирать и поглаживать, потом мой палец вошел внутрь. Она меня страстно поцеловала. "Сукин ты сын! Сукин ты сын!" Потом она отодвинулась.
- Слишком быстро! Надо медленно, медленно…
Мы сели, она взяла мою руку в свою и стала гадать.
- Твоя линия жизни… - сказала она. - Ты пробыл на земле совсем мало. Вот смотри. Взгляни на свою ладонь. Видишь эту линию?
- Да.
- Это линия жизни. А теперь видишь мою? Я уже много раз была на земле.
Кэрол говорила серьезно, и я ей поверил. Невозможно было не верить Кэрол. Кэрол была всем, чему следовало верить. Тигр смотрел на нас с расстояния в двадцать ярдов. Легкий ветерок перебросил прядь ее рыжевато-каштановых волос со спины на плечо. Это было невыносимо. Я схватил ее, и мы снова поцеловались. Мы упали навзничь, потом она вырвалась.
- Тигр, сукин сын, я же сказала: медленно.
Мы еще немного поговорили. Потом она сказала:
- Видишь ли… Не знаю, как это выразить. Я часто вижу это во сне. Мир устал. Близок некий конец. Люди потеряли способность логически мыслить - люди-камни. Они устали от самих себя. Они молят о смерти, и их молитвы будут услышаны. Я… я… ну, да… я готовлю к жизни на том, что останется от земли, новое существо. Я чувствую, что где-то кто-то другой тоже готовит новое существо. Возможно, и в нескольких местах. Эти существа встретятся, расплодятся и выживут, понимаешь? Но чтобы уцелеть в той мельчайшей крупице жизни, которая остается, они должны сочетать в себе лучшие черты всех существ, включая человека… Мои сны, мои сны… Ты считаешь меня безумной?
Она взглянула на меня и рассмеялась.
- Ты считаешь меня Сумасшедшей Кэрол?
- Не знаю, - сказал я. - Это определить невозможно.