Может в этом все дело? Но зачем Скиф тщательно прячет того Влада, удивительного, идеального, неповторимого? Может потому что в того нельзя не влюбиться, а он не хочет толпы поклонниц, у него и так хватает желающих провести с ним время. Может поэтому и отодвинул Машу, что та видела, какой он на самом деле?
И пришел ведь, значит, забеспокоился, значит не так уж наплевать ему на нее.
Девушке показалось, что за всем этим скрывается какая-то тайна, и даже подумалось, что Скиф… голубой.
От посетившей ее мысли девушка осела в кресло в прострации.
Ей верилось и не верилось. С одной стороны, быть не может – та же Света тому пример. С другой… А что Света? Кто она? Что о ней и их отношениях известно? Ну, прибежала, прыгнула на шею, поцеловались… Но не слишком ли картинно это выглядело, не слишком ли вызывающе, словно выставляя на показ? Ведь в остальном он отчужден к девушкам, груб настолько, что мигом отталкивает. Это что – мил с одной, с другой свин какой-то? Но Скиф один, их не десять в одном теле. Невозможно быть уродом и умницей одновременно, одно все равно бы перебивало другое, прорывалось в речи и манерах.
Манеры! Насколько резок он в колледже и насколько был мягок, когда они гуляли по набережной. Почти женственный…
А его познания в плане моды, а как он выбирал духи или кивал Маше на классную шмотку в витрине. И ни разу не проводил заинтересованным взглядом красивую девушку, а их в парке было если не каждая, то через одну. Голову можно было свернуть!
Маша потерла лицо: Боже мой, а Скиф-то – голубой!
Эта мысль засела в ней занозой. Она многое объясняла и прощала Скифа и была как лекарство девушке. Но в том и дело, что Маша лишь предполагала, а ей было жизненно необходимо знать точно.
И она пришла на занятия. Две пары наблюдала за Скифом, убеждая себя что права, но так и не убедила до конца. И не выдержала, спросила прямо. Склонилась к уху на лекции и прошептала:
– Скиф, ты гей?
Парень дернулся, уставился на нее недоуменно и растерянно, забыв про записи лекции. Минут пять хлопал ресницами, изучая девушку, словно она неизлечимо больная, а ему, как врачу нужно срочно решить – отправить ее на эвтаназию или продолжить мучить.
– Ну, ты дураааа, – протянул. – Всяких видел, ты всех переплюнула.
Сгреб сумку за лямку и попер через всю аудиторию, наплевав на препода. Осел на противоположном конце класса рядом с Гриней.
– Скифарин?!.. – возмутился учитель.
– Мне там дует, – отрезал парень и выказал усердие, не давая преподавателю развить мысль в сторону нравоучений – взял в руку ручку и раскрыл тетрадь.
Маша уткнулась лицом в стол, сдерживая слезы и ругая себя, на чем свет.
Как она могла такое подумать? Как у нее язык повернулся такое спросить?
Теперь конец точно. Теперь Скиф не то, что не подойдет к ней – не посмотрит никогда. Она мало оскорбила его, она и себя выставила кубической идиоткой!
Она промучилась всю пару, и то и дело поглядывала на парня, вытягиваясь, чтобы увидеть через ряд сокурсников. И понимала, что он сбежал от нее, как от чумной, что ушел специально на другой конец аудитории, даже сел на вторую парту, только чтобы оказаться за километр этой неповторимой в своих фантазиях дуры.
И не выдержала, подошла на перемене, желая извиниться.
– Скиф, извини, я…
– Да пошла ты на! – шарахнулся от нее парень, и вовсе ушел с занятий.
А с ней остался его взгляд полный презрения, недоумения и чего-то еще, что Маша не бралась определить. Она уже навыдумывала – разрушила все окончательно.
Глава 14
― Гей? ― прищурил глаз Скиф на свое отражение в зеркале. И поморщился, взъерошил волосы: придет же в голову! Ну, дебилка! А ведь, подтверди и отвалит. Но и тут же растрезвонит и пойдут клочки по закоулочкам – запинают, засмеют. Хрен вам!
И опять с сомнением оглядел себя – неужели похож? Сгорбился и пнул ногой дверь из ванной. Сгреб сумку и куртку с тумбочки у выхода и бухнул душевно дверью из квартиры в ответ на приглашение отца позавтракать. Мужчина с тоской перевел взгляд на яичницу на сковороде в руке и вернулся на кухню. Кинул приготовленное в раковину и уставился в окно.
Скиф, загребая ботинками мокрый подтаявший снег, пер в сторону остановки. Полы куртки трепал ветер.
Без шапки, не застегнувшись, а на улице минус двенадцать…
Виктор Николаевич сжал пальцами переносицу – когда это кончится? Есть ли выход?
Влад шел на автомате: не чувствуя холода и влаги: которую щедро бросал в лицо ветер. Еще одно утро, еще один день, потом вечер, ночь. Какой черт заводит эту карусель, крутит колесо никчемной жизни? Зачем?
Он стойко не мог найти ответ на этот вопрос. И никак не мог понять почему живет не живя и, никак не умрет, будучи мертвым.
Парень спустился в метро, не обращая внимания на толкучку. Ехал и все искал ответ, и в тех же поисках вышел из подземки, попер знакомой дорогой до техникума, не замечая мира вокруг.
И так и упал, не поняв, что произошло. Удар под дых и подсечка были неожиданными: лишь мокрый снег немного смыл оглушение, но новые удары сыпались, как из параллельного мира, из другого пространства и вытряхивали всякие мысли, попытки сообразить, что происходит.
Скиф пытался подняться и падал. Прикрывал голову руками и одновременно отпинывался. Подпрыгивал от резкой боли, сплевывал кровь и вот, озверел. Молча, как принимал так и отдал – вцепился разбитыми пальцами в первое что увидел сквозь пелену и рванул на себя. На спину посыпались удары, а он всем телом навалился на добычу и, рыча как волчонок, рвался к глотке. Сдавил шею, что воспринималась отрывком, словно отдельной частью тела, чем-то важным, но единоличным, живущим меж небритым подбородком и кожаным воротником. И вырвал бы кадык: убил бы и был убит, но Бог или Дьявол вновь сыграли с ним в шутку, вмешавшись в последний момент.
Макс рвал поводок к выходу и буквально стрелой вылетел на улицу. Максим не понял, что случилось с овчаркой, с какой такой радости она словно взбесилась. Рявкнул, останавливая, но собака не отреагировала.
Мужчина вылетел за ней на улицу, желая перехватить прежде, чем та напугает редких в такую рань прохожих, и невольно притормозил, забыв о собаке от того, что увидел.
Четверо парней душевно пинали одного. Тихо, но зло. Самое странное, что и жертва не кричала "спасите". Картина напоминала Максиму кадр из криминальной хроники, как бывает, смотришь, отключив звук, и в первый момент не воспринялась реальностью. Буквально на углу его дома, на, в общем, людной улице, в завесе мокрого снега летящего с неба, возилась куча мала. Парни играли кем-то как мячиком, а тот рванул одного за ботинок и пополз по нему, навалился локтем на шею. Один из драчунов въехал ему в лицо ногой и взвился сам – Макс, прыгнув с места, впился ему клыками в голень. Крик потерпевшего, первый громкий звук привел в чувство хозяина.
– Стоять!!! ― заорал мужчина, рванув к дерущимся.
– Атас!! Валим!! ― послышалось следом.
Макс растянулся, запнувшись о что-то и лишь увидел, как парни бросились врассыпную, оставив жертву в покое. Овчарка закрутилась рядом с телом, заскулила, поглядывая на хозяина, словно подгоняя и вопрошая одновременно: что делать-то будем, а?
Смелков поднялся и прихрамывая поковылял к потерпевшему, надеясь что тот вот вот встанет сам. Но чем ближе подходил, тем четче понимал – сам парень не поднимется. Тот тяжело дышал и, заливая кровью снег, бестолково сгребал его под себя, то ли корчась, то ли пытаясь подняться. Овчарка тыкалась ему в лицо носом: поскуливала, мешая.
– Отойди. Макс! Сидеть! ― прикрикнул, отгоняя ее Максим, склонился над парнем – что-то знакомое было в нем, неуловимое, на уровне дежавю.
– Эй, ― легонько потрепал по плечу. ― Жив?
Тот застонал и развалился на спине, бросая в дрожь Смелкова своей окровавленной физиономией. Бровь, губы, нос – были разбиты в хлам. Один глаз заплывал, зато второй смотрел зло и презрительно. По этому взгляду мужчина и признал того самого тинейджера, с которым так хотел поговорить, и даже в зубы дать. Только уже дали.
Страх за несчастного сменился раздражением. Мужчина рывком поднял пацана на ноги:
– Дружки пригрели?
В принципе, удивляться было нечему – обычная разборка оголтелого молодняка. Помня поведение парня, он был уверен – тот сам нарвался. И нечего жалеть, вернее некого. Оклемается, может наукой послужит, а нет – прибьют рано или поздно.
– Нарвался?
Мальчишка никак не реагировал, и стоять – то на ногах не мог. Голова болталась как у китайского болванчика, и он все сползал вниз. Хоть и был легким, а Максу стало тяжело. Дотащил его до стены, прижал:
– Да стой ты, Бога, душу! Сейчас "скорую" вызову.
– Нет, ― глухо, через силу просипел гот-неудачник, цепляясь за выступ. Стек, присаживаясь на него, и прислонившись затылком к кирпичной кладке, уставился "живым" глазом на мужчину. ― Пошел на!..
Выпалил неожиданно зло.
Макс забыл, что искал по карманам телефон. Моргнул, соображая: чего он хочет: чтобы добавили или отстали, гордый, потому лучше послать, чем помощь получить, или мазохист?
– Я тя звал, коз-зел?! ― прошипел с хрипом.
Смелков не сдержался – схватил за грудки… и остыл. В глазах парня был раж камикадзе и беззащитность, что-то жалкое, как выкинутый в подворотне котенок, и больное, как открытая рана.
– Ты ненормальный? ― спросил, щурясь от непонимания.
– Пошел на! Я тя звал? Руки, мля, убрал! ― взмахнул кулаками, но руки как плети опали, и сам заваливаться стал. Макс придержал его, возвращая на место и в вертикальное положение:
– Умалишенный.
Точно хочет, чтоб прибили.
Пацан начал шипеть что-то матерное и обидное, и все смотрел на мужчину, будто ждал реакции. Смелков замер на пару секунд, рассматривая звереныша – ребятенок совсем, откуда же столько злости?
– Ты, самоубийца малолетний, помолчи, а? ― попросил спокойно, и парень сник, всхлипнул, свешивая голову. Уткнулся ему лбом в живот, просипев что-то вроде:
– Му… старый!
Мужчина не обратил внимания. Слова парня воспринимались, как бред и было четкое ощущение, что тот просто не понимает, что творит. Смелков пошарил по карманам, оглядываясь вокруг в надежде позвать кого-нибудь на помощь: но как назло кроме собаки ни одной живой души не наблюдалось, а телефон, похоже, был оставлен на тумбочке в прихожей.
И что теперь делать? Оставить юного неандертальца на произвол судьбы?
Спору нет, придурок этот малолетка, редкий, но все едино живой человек. Брось и нарвется опять, если в принципе выживет. Помяли его конкретно, как бы и не покалечили.
Мужчина подхватил мальчишку и свистнув Макса, потащил к своему подъезду, не найдя других вариантов. Собака подхватила какой-то рюкзачок и потрусила впереди, косясь на хозяина. Тот внимания не обратил.
В квартиру юнца чуть не на руках внес, усадил прямо на тумбочку, прислонив к стене. Принялся телефон искать. Овчарка крутилась, мешаясь, поскуливала, и Смелков не выдержав, прикрикнул на нее, отправляя на место.
Что-то грохнулось в коридоре и, Макс, плюнув на поиски в кухне, вернулся, уверенный, что это растянулся тинейджер. Но тот, шатаясь и еле держась на ногах, пер в одном ему понятном направлении, держась за стену и сметая все по пути. На пол полетела вешалка, телефонная книга, но встреченная обувная полка оказалась непреодолимым препятствием – парень рухнул бы, не подхвати его вовремя мужчина.
"Рождают же на свет дебилов", ― укоризненно качнул головой, держа мальчишку под мышки и глядя на него сверху вниз. Тот поелозил ногами, пытаясь вернуться в вертикальное положение и, добил-таки полку.
Макс поморщился и решил сначала привести "героя" в себя, а потом уж искать запропавший телефон и вызывать медиков. Стянул с пацана куртку и, перехватив за талию, втащил в ванную. Открыл холодную воду, и, держа парня навесу, принялся умывать, затем сунул под струю с головой.
Тот зафыркал, вцепился руками в край раковины, чуть отталкивая помощника. Встал на ноги самостоятельно и вдруг сблевал.
"Тааак. "Сотряс" имеет", ― констатировал, морщась Максим, придерживая пацана на всякий случай. Его трясло: то ли отходняк начался, то ли от холодной воды. Раковина, кафель вокруг и даже край зеркала покрылись мелкими розовыми брызгами, а мальчишка все фыркал, умываясь и давясь от приступов рвоты. Жалкий, мокрый, маленький, худенький, он вызывал чувство сродства и ответственность сродную опеке.
– Эх, ты, доходяга, ― вздохнул мужчина, осторожно промокая заплывший глаз, ссадины на лице. Прижал к себе, как брата, заставив запрокинуть голову, чтобы остановить кровь из носа, чтобы не давился больше ею. Пацан дернулся и затих, уставившись на него. И словно дошло, наконец, что не враг с ним – попросил вполне по – человечески:
– Только "скорую" не надо. Пожалуйста.
Макс нахмурился – что-то было не так. Что-то шло в разрез с просьбой и самой ситуацией.
Он мог понять желание мальчишки избежать больницы, а значит допросов, а значит вполне возможно продолжения неприятностей. Скорей всего он знал, кто и за что его помял, и либо сам хотел разобраться, либо не желал огласки. Но не боялся – точно, Смелков был в этом уверен.
И в принципе понимал, в принципе поступил бы так же… Только вот так близко, ощущая под рукой совершенно не мужскую талию, и не гибкую, а словно стянутую чем-то жестким, как сталь, видя кожу лица, что явно не встречалось с бритвой и была слишком нежной, мужчина подумал совсем о другом и серьезно забеспокоился.
Но догадка не успела оформиться в четкое осознание – парень резко и неожиданно сильно оттолкнул его и вывалился из ванной комнаты. По стене дошел до кухни, рухнул на диванчик.
Смелков замер в проеме, разглядывая его и пытаясь собрать разбежавшиеся мысли.
– Ну чего?.. ― просипел тот, в ответ не спуская равнодушного взгляда с мужчины. ― Аптечка есть?
– Что? ― не сразу дошло до Максима.
– Ты глухой что ли, дядя? Колеса у тебя есть, спрашиваю? ― отлип от спинки и стены, будто собрался встать и проверить самостоятельно, есть ли в доме медикаменты.
– Сиди, ― качнулся мужчина. Прошел в кухню и вытащил из углового шкафчика коробку с красным крестом. ― Все равно тебе нужно к врачу.
Парень сграбастал коробку, не обратив внимания на предупреждение. И с видом явно знающего, что ищет, начал перебирать ампулы, фальготки, порошки.
– Стакан дай, ― прошамкал, не глядя. Макс не сразу сообразил – вид разбитых пальцев в обрезанных перчатках с шипастыми клепками, тонких и нежных, как у девчонки, завораживал.
– Стакан! ― вновь прошипел мальчишка, вскинув на него злой взгляд. Но только мужчина повернулся, чтобы взять нужное, тот сбивая косяки, рванул в ванную.
Его опять выворачивало. Кровь со слюной лилась, как вода из – под крана и Максиму стало не по себе. Он придерживал парня, твердо решив про себя, что сейчас же положит его на диван и вызовет врачей.
– Тебе нужно в больницу…
– Нет! ― отрезал тот, упершись руками в край раковины. Сплюнул сгусток крови. ― Сам.
– Не у меня. Мне трупы не нужны.
Парень словно не слышал. Отпихивая помощь, дотащился по стене до кухни и сгреб фальготки. Начал выдавливать таблетки одну за другой, запихивать их в рот. На второй фольготке Смелков не выдержал:
– Достал, малолетка! ― перехватил за запястье, вытряхнул лекарства из ладони и, подхватив "утренний сюрприз", силой потащил в комнату.
– Не трогай меня! ― взвился ни с того ни с сего пацан, попытался вцепиться пальцами в косяки, стену и вдруг рухнул как подкошенный, буквально выскользнув из рук мужчины. Стук головы об пол и тишина.
Максим с непониманием и страхом уставился на лежащего тинейджера: какого черта происходит? Умер?
Ресницы не дрожали, нос заострился, и лицо было белым, как потолки в квартире.
Макс сглотнул ком в горле, чувствуя как по спине прошелся холодок предчувствия плачевных событий. Подхватил мальчика на руки, отнес на диван и попытался привести в себя, одновременно пытаясь понять, жив ли он вообще. Ощупывал его, шаря взглядом то по лицу, в попытке угадать дышит ли, то по комнате, выискивая помощь.
Умрет ведь юный нигилист…
Пальцы наткнулись на что-то плотное и, в первую секунду Смелкова пробрала дрожь от мысли, что это оголенные кости. Задрал рывком футболку, скрывая ухмыляющуюся рожу в саване на груди и, нахмурился, увидев плотную, узорчатую материю, обтянувшую торс.
Мысли вязли, как ноги в болоте.
Максим осел у дивана прямо на пол и все рассматривал корсет. Да, самый обычный, женский корсет. Розоватые ленточки шнуровки, вязь рисунка плотной ткани, прострочка жестких планок… Какого черта парень нацепил его? Гей, что ли?
И содрогнулся, буквально умылся вмиг выступившим холодным потом – девка!
– Господи, ― вырвалось само.
Да как же она выдержала? Мазохистка, самоубийца? Лесбиянка?
Ненормальная!
Или он? Может такие примочки у современных юнцов? Мода? Пацаны вон вбивают же в мочки, словно члены африканского племени, целые булыжники и пробки…
Дебилы! ― оттер лицо от пота. Осторожно оттянул футболку выше и убедился, что сам дебил – корсет явно стягивал грудь, превращая ее в плоское нечто.
Это было слишком. Не укладывалось, не понималось, не принималось.
Макс придавил пальцами сонную, вслушиваясь в биение пульса и перевел дух – жива!
И что теперь? ― выпрямился, оглядываясь в поисках решения, а может и спасения от сумасшествия. Взгляд наткнулся на овчарку. "Немец" шумно вздохнул, с жалостью глядя на хозяина, но смея сойти со своего коврика.
Время будто остановилось на миг, и в нем ничего – тишина, пустота.
Скиф вздрогнул, дернулся, приводя Максима в себя. Уставился с туманом во взгляде:
– Таблетки… дай… садист, ― скрючился вдруг.
У Смелкова было ощущение, что мир сошел с ума, а он этого не заметил, и вот рюхнулся в это счастье носом да со всего маху, как упал с вышки в воду. Он даже сказать нормально не мог – запинался словами о мысли, мыслями о слова:
– Ты… какие таблетки?… Ты дура… к?!.. Тебе могли что-то внутри повредить, ребра сломать… Тебе врача надо. В больничку!
– Нет! ― сел рывком, скрючился, словно набираясь сил и пережидая боль, и с трудом встал. ― Отвали! ― прошипел в лицо, взглядом предлагая освободить дорогу.
Смелкова перекосило в попытке понять, что движет этим созданием, чего оно добивается.
– Ударю! ― просипел "мальчик" и мужчину вовсе сглючило. По глазам было видно, что это чье-то "счастье" не шутило, но зачем, еле стоя на ногах, получив так, что и здоровый мужик бы отползал в больничку, нарываться еще?
В ответ Максим получил удар по касательной в живот. Мужчина даже не понял в первый момент, что это было. Что-то прилетело, ткнулось как котенок мордочкой в руку, и пропало. Зато второй удар, в лицо, отрезвил.
Мужчина потрогал скулу, чувствуя лишь дискомфорт, ничего больше и пытливо прищурился на задиристое "нечто". А Скиф уже шел буром.
Макс просто отодвинулся и юнец пролетел в кресло у дверей. Стек, застонав, скрючился, цепляясь за подлокотники, и казалось, сейчас потеряет сознание. Но он лишь замер на пару минут и вдруг поднялся: развернулся к "обидчику".