3
Оказывается, мама не спросила, где он. Сколько Бекка себя помнила, так делалось всегда. Он звонил, сообщал, где находится, в каком городе, у какой заправки, на каком перекрестке, и тогда мама с Беккой садились в машину и ехали. Бекка помнила эти долгие поездки. Помнила, как мама выходила из машины, шла к нему и осторожно его тормошила. Заправив прядь волос за ухо, она опускалась рядом с ним на корточки, дожидаясь, пока он проснется. Бекка помнила и дорогу домой - иногда в гнетущем молчании, иногда в мучительном бессилии и бестолковых взрослых разговорах. А когда она подросла и стала понимать больше, ее уже редко брали с собой. Родители просто вдруг возвращались вместе домой, или ее будил ночной звонок, и мама уезжала среди ночи. Ее представления о семье складывались из этих поездок, из ночных вылазок, из маминых попыток удержать всех вместе, в безопасности, и из воспоминаний о том, как мама терпеливо присаживалась рядом с папой, медленно поднимающимся с земли.
На этот раз у мамы не хватило сил. Она не захотела садиться в машину и действовать по заведенному порядку. Она рассказала Бекке о галеристе по имени Дэвид, которому она как раз показывала квартиру, когда раздался звонок, и о том, как ей не хотелось с ним расставаться. Как она думала нажать отбой и начать новую жизнь. Поэтому она умыла руки - не спросила у папы, где он, а велела езжать домой. Самому. Можно подумать, это так просто, когда ты без машины, когда ты у черта на куличках, голодный и измотанный недавним марафоном.
- Мы совали голову в песок, - сказала мама. - Мы никогда об этом не говорили. Но я знала - рано или поздно болезнь вернется, я обещала себе, что на этот раз не сорвусь. Никакой выпивки, никаких компромиссов. Я буду следовать за ним по пятам, я глаз с него не спущу. А потом он позвонил, сказал, и первая моя мысль была его бросить.
- Зачем тогда, по-твоему, мы здесь? - возразила Бекка.
Они сидели в приемной полицейского участка западного Нью-Джерси. На стене за ними красовались портреты объявленных в розыск. Даже в таком тихом, сонном городке, как Олдвик, преступность находила, где разгуляться.
Он звонил Джейн три раза - из мотеля в Ньюарке, потом из таксофона в Чатеме, а потом из Поттерстауна, почти в пятидесяти милях отсюда. Все это они выяснили, посмотрев в Интернете городские коды определившихся на телефоне входящих номеров. С последнего звонка прошло восемь дней.
- Что он говорит, когда звонит? - спросила Бекка.
- В основном что-то бессвязное.
Поездки в Нью-Джерси напоминали Бекке те давние, из детства. Только теперь мама гнала под девяносто миль в час и они понятия не имели, куда едут. Просто садились в машину и колесили вокруг Нью-Джерси, бесцельно и нервно, глядя во все стороны сразу, только не на дорогу. Обычно, как и сейчас, заканчивалось все в полицейском участке.
К ним вышел офицер. Взяв листовку с портретом Тима и записав со слов Джейн всю информацию, он пообещал, что в случае обнаружения с ними свяжутся немедленно. Они вышли на улицу, в раннюю темноту, предвестницу надвигающейся зимы.
На шоссе Бекка водила взглядом туда-сюда от разделительной полосы к обочине, высматривая отца в густых сумерках. Она задирала голову к эстакадам и оборачивалась к остающимся позади бетонным опорам. Ни на съездах, ни под деревьями не наблюдалось ничего мало-мальски похожего на человеческий силуэт. Его нет нигде. Или он стоит как раз на том пятачке, который она только что пропустила. Ей отчаянно не хватало всеведения, и нестерпимо жгла ограниченность человеческих возможностей, обостренная критической ситуацией. Они никогда его не найдут. Они его уже проехали. Он возникает перед ними милю за милей, но они ничего не видят, ослепнув от переживаний.
Она позволила себе отвлечься от дороги и посмотреть на маму, которая, учитывая происходящее, держалась молодцом. Мамин взгляд тоже метался по траектории "обочина - разделительная - зеркало заднего вида". Бекка держала руку на стояночном тормозе между сиденьями, и на какой-то момент ее охватило дикое желание дернуть его со всей силы на себя. Тогда они плавно остановятся, дружно выдохнут, повернутся друг к другу и облегченно расхохочутся. Потом мама отпустит тормоз и отвезет их домой. Они поужинают где-нибудь в Виллидж, и Бекка наконец расскажет про всех мальчиков, в которых влюблялась с третьего класса, поделится всеми тайнами и обидами, которые почему-то скрывала прежде всего от мамы, а мама откроет бутылку вина и выпьет с ней без всяких последствий. Они обнимутся на прощание у входа в метро, и Бекка поедет к себе домой в Бруклин, где она работает барменом и играет в группе. Раз в неделю они будут встречаться просто так, никогда - или почти никогда - не заводя разговор об отце, который всегда либо отсутствовал, либо болел. Можно упомянуть его мимоходом с легкой грустинкой или выпить за него в день рождения. И никаких рассказов о том, сколько ночей они проплакали каждая в своей постели или просто вглядывались бессонными глазами в темноту, спрашивая мысленно "за что?" и не получая ответа.
На подоконнике зазвонил телефон, оставленный там Джейн совершенно случайно. Вскочив с дивана, она посмотрела на высветившийся номер - и огорченно отвела взгляд. Бекка слушала, как мама советует собеседнику перезвонить в главный офис, потому что она сейчас никаких просмотров не проводит.
- Я говорю, звоните в главный офис! - повторила Джейн. - В главный офис! - Она помолчала. - Так разуйте глаза и посмотрите в телефонной книге!
Она с такой силой и яростью надавила кнопку отбоя, что телефон возмущенно запищал. Джейн уселась обратно на диван.
Бекка чувствовала, что папа домой не вернется. Что-то ей подсказывало. Интуиция, рожденная воспоминаниями о том, как он мучился, пристегнутый к больничной кровати, и уверенность, что добровольно он на такое больше не пойдет.
- Ты готова к тому, что он может не вернуться? - спросила она.
- Он должен вернуться, - ответила Джейн. - Какие у него еще варианты?
Она рассказала Бекке про тот случай, когда его пытались изнасиловать на задворках магазина в Ньюарке.
- Болтаться одному невесть где опасно. У него только один дом.
Телефон зазвонил снова. Джейн взяла трубку и кивнула Бекке. Это он.
- Он говорит без остановки, - сообщила Джейн, продолжая слушать. - Ничего не могу понять.
- Скажи, что я здесь. И что я спрашиваю, где он.
- Тим? Тим, у меня тут Бекка. Она спрашивает, где ты.
Приглушенный папин голос из трубки выдавал слово за словом без пауз, и мамино лицо постепенно каменело. Обернувшись, она почти незаметно покачала головой.
- Вот это я и имела в виду, - пояснила она, вручая трубку Бекке.
- Папа?
- …злобный и тупой. Как эти отморозки из старших классов, которые торчат рядом с тобой в кино, и ты ни слова из их разговоров не понимаешь. Поди догадайся, может, они увяжутся за тобой на парковку, набросятся у машины и проломят череп бейсбольной битой. Он не понимает доводов рассудка…
- Пап!
- Что это за жизнь? Его нужно в клинику, но какая клиника его примет? По этому профилю ничего нет, специалистов никаких. Ну да, я в курсе, они все специалисты, у нас тут целая страна специалистов. Но этот-то? Этот просто чокнутый. Вот и обращайтесь с ним как с чокнутым. Я не имею в виду посадить под замок. Усмирите его, лечите электричеством. Бейте самыми сильными разрядами, просто бейте, палками, не кормите, заморите голодом, пусть подыхает. Не нужно перевоспитывать, это бесполезно, обрабатывайте его, как в секте, как при тоталитарном строе, ставьте на колени, отнимите у него все, и он никогда уже никуда не пойдет. Может, мелькнет разок затравленная улыбка, может, на секунду он приоткроет глаза или припомнит обрывок песни - "дикторы в новостях рыдали… как умирала земля… лицо его было мокрым от слез" - пусть, мне не жалко.
На этом связь прервалась.
4
Этому нет конца. Твое зудение на одной ноте действует на нервы. Нытье, стенания, постоянное я, я, я… Ты в курсе, сколько всего ты упускаешь? Птичье оперение всех мыслимых и немыслимых расцветок, живые краски. Лунный диск. А еще, еще… В общем, ты многое упускаешь. Интересные, глубокие люди, у которых открывались глаза на многогранность и красоту этого мира, пускались в кругосветные путешествия или усаживались с мольбертом на горном склоне. А ты все ноешь. Дрожишь от холода и боли. Хнычешь, как тебе плохо и неудобно. Этот бесконечный минор кого угодно доведет до ручки. Любой герой уже давно кинулся бы в омут, достанься им в нагрузку такой нытик.
- Ты пещерный человек, - произнес Тим вслух.
Жрать!
Вдалеке грохотал гром, на опаловом, затянутом тучами небе прочертилась серебряной веной молния.
- Ты откатился назад на три миллиона лет. Ты тупиковая ветвь эволюции.
"Жрать!" - беззвучно откликнулся второй.
- Жрать! - заорал Тим, перекрикивая гром.
Покупатели, складывающие пакеты в багажники и отвозящие на место тележки, обернулись на крик.
"Жрать, жрать, жрать…" - ныл второй.
- ЖРАТЬ! ЖРАТЬ! ЖРАТЬ! - завопил Тим во весь голос.
Не прошло и минуты, как они дошагали через парковку до дверей супермаркета.
Дождавшись в призрачных предрассветных сумерках, когда откроется "Данкин Донатс", он перешел улицу, вернулся с дюжиной пончиков, поставил коробку на землю и съел их под сосной. Второй перестал ныть насчет еды и начал канючить про ногу, но Тим, не обращая на него внимания, поглощал пончики. Потянулись на службу банковские работники, один за другим исчезая в дверях банка. Выбравшись из-под сосны, Тим тоже прошагал внутрь и остановился в вестибюле, затягивая потуже ремень. К нему с улыбкой вышла сотрудница. Он сообщил, что хочет перекинуть кое-какие средства и, может быть, создать фонд. С ремнем никак не получалось сладить. На последнюю дырку слишком туго, а на предпоследнюю - слишком свободно. Сотрудница смотрела, как он сражается с застежкой. В итоге он все-таки остановился на предпоследней.
Приметив на соседнем столе кофейник, он налил себе чашку и уселся, вытянув ноги, на мягкий офисный стул. Блаженство должно было окутать его, словно пледом, однако второй все хныкал: "нога, нога" - и Тиму пришлось закатать штанину и посмотреть, что там такое. На что-то напоролся. Порез, глубокий и ровный, шел от кости до икры. Тим не помнил, когда это могло произойти. Струйка крови на ноге уже засохла. Подошедший банковский служащий посмотрел сверху вниз на клиента в грязной футболке и рваных брюках, отдиравшего от лодыжки пропитавшийся кровью носок. Увидев стоящего над ним сотрудника, Тим хлопнул ладонями по коленям.
- Мне нужно перевести средства и, может быть, открыть фонд.
- По-моему, вам неплохо бы наложить швы, - заметил сотрудник.
- Зайду попозже в аптеку. Куплю какой-нибудь анальгетик.
Отведя клиента в кабинет и изучив его портфель на разных сайтах под разными паролями, сотрудник обнаружил несметные богатства, размещенные в разнообразных инвестиционных структурах. Отвернувшись от экрана, он во все глаза уставился на сидящего рядом бомжеватого мужчину. Тот, забросив ногу на край стола, отковыривал засохшие струпья, собирая их в горсть. Сотрудник выволок из-под стола мусорную корзину.
- Может, лучше сюда?
Тим сунул струпья в карман, словно пригоршню мелочи, и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел сквозь сотрудника. Тот сунул корзину обратно под стол.
- Это ваши дипломы на стене? - поинтересовался Тим.
Сотрудник подтвердил, оглянувшись.
- Когда-нибудь сможете ими подтереться.
Покончив с финансовыми делами, он вышел на холодную застывшую улицу, под плотно затянутое пепельными облаками небо. В носу защипало от холода. Он пошатался по стоянке, потом выбрался вслед за выезжающими машинами на дорогу, по которой вдоль обочины дошел до перекрестка с тремя конкурирующими аптеками. Он решил облагодетельствовать ближайшую. В центре зала обнаружилась стойка с фуфайками, среди которых выделялась оранжевая с термоаппликацией в виде рога изобилия, извергающего урожай фруктов и овощей в осенних тонах. Надпись под рогом гласила: "Счастливого Дня благодарения!" Он купил эту фуфайку. Еще он купил веревку, столовый нож и пачку печенья. Свой старый ремень он выбросил на задворках аптеки и, выпуская белые облачка пара изо рта, соорудил из веревки новый, подкромсав где надо ножом.
Он обошел по бровке участок дороги с круговым движением. Заснул на городской площади. Утром, продрав глаза, увидел сидящего чуть поодаль на корточках молодого человека. Под распахнутыми полами незастегнутой куртки виднелась голубая форменная футболка с официальной эмблемой. В руках молодой человек держал картонную коробочку с картонной ручкой, разрисованную фруктами. Он пытался разбудить спящего, соблюдая первое усвоенное им правило: "Никогда не дотрагивайтесь до подопечного". Иногда подопечные щурились заплывшими пьяными глазами в красных прожилках и приходили в себя далеко не сразу - "в экстремальных случаях, таких, например, как дорожно-транспортное происшествие".
Тим приподнялся и сел, привалившись спиной к серому цоколю городского здания.
- Доброе утро, - приветствовал его молодой человек. - Хотите перекусить?
Он протянул подопечному картонную коробку, но тот даже не пошевелился.
- Тогда оставлю здесь. - Он поставил коробку подальше от большого созвездия голубиных клякс. - Там достаточно калорий на сутки. Холодает, имейте в виду, - не вставая с корточек, сообщил он. - Одной фуфайкой вы не обойдетесь.
- Чтоб он подавился! - ответил подопечный.
Молодой человек повертел головой, но никого вокруг не обнаружил. Тогда он встал и пошел прочь.
- Эй!
Молодой человек обернулся. Подопечный держал в руках коробку.
- Вы меня перепутали с кем-то, кому это нужнее. Заберите.
"Если подопечный отказывается от предложенной еды, попробуйте его уговорить, держась на безопасном расстоянии. Если продолжит отказываться, не настаивайте. Сохраняйте вежливый тон".
- Точно не хотите?
- Создатели нашей Конституции, - ответил тот, - потрудились закрепить в ней необходимые для стремления к счастью условия, назвав, в отличие от правительства, право быть оставленным в покое самым неотъемлемым из прав и самым ценным для цивилизованного человека.
- Я не от правительства, - удивленно посмотрел на него юноша. - Я от "Накормим голодных".
Коробка так и висела в руке подопечного. Молодой человек подхватил ее и удалился.
Но тут альтер эго поднял дикий пещерный вой, от которого у Тима заложило уши. Пришлось проглотить гордость, окликнуть молодого человека во второй раз и взять коробку, предложив за нее стодолларовую купюру из бумажника. Без оплаты он еду брать отказывался наотрез, и озадаченный молодой человек, никак не ожидавший обнаружить у подопечного такие средства, после долгих препирательств согласился принять купюру как пожертвование на благотворительные нужды.
На шоссе водители вылетали из-за поворота, не глядя и не притормаживая. Откуда на внутриштатных магистралях взяться пешеходу? На какой электрический столб ни взгляни, все покосившиеся. Мимо, залихватски сигналя, пронеслась полная машина подростков, словно на выпускной.
Небо затянули тучи цвета раскрошенного гранита. Остались позади автосалон "Виллидж Додж" и склады "Уандерленд Фарм", размокшие коробки с сигаретами и что-то похожее на панцирь морской черепахи. Неужели где-то неподалеку уже океан?
Он стоял у прилавка книжного магазина "Барнс и Нобл", дожидаясь, пока освободится консультант за компьютером. Коротая время, он опустился на колено и принялся теребить шнурок, двойной узел которого, промокнув, затянулся почти намертво. Покрытые волдырями отмороженные пальцы и онемевшие руки едва шевелились. Стянув мокрый носок, он увидел, что оставшиеся пальцы ног тоже в волдырях, а ступня вся побелела, как и кисти рук. Пульсирующая боль в распухшей ноге слегка поутихла, когда он снял ботинок, но все равно ступни напоминали два налившихся кровью, булькающих сердца.
Закатав штанину, он снова осмотрел порез на ноге. Рана сочилась гноем, вокруг нарыва розовела полупрозрачная кожа. Лодыжка раздулась, как дирижабль. А он думал, это футболка "Мастеркард" так воняет. Тим выскреб ногтем присохшую грязь - при ближайшем рассмотрении это оказалась какая-то букашка.
- Чем я могу вам помочь? - спросила консультант.
Тим выпрямился.
- Я ищу книгу о птицах.
- Какую-то конкретную?
- Определитель, чтобы можно было как-то узнавать их в природе.
Узнать птицу и почувствовать себя властелином мира. Разгадать тайну природы и на миг восторжествовать над ней. Запечатлеть на мгновение в сознании увиденный мельком полет безымянной - пока ты не дашь ей имя - птицы. Мало кому другому это дано. Нужно будет купить в придачу определитель бабочек и деревьев. Растений то есть, чтобы там еще цветы были и всякие кустарники.
Выбравшись из-за стойки, консультант целеустремленно направилась в раздел природы. Тим с закатанной штаниной двинулся следом, держа в руке ботинок и носок. Только дойдя до секции и обернувшись, консультант увидела его голую ногу, раздувшуюся в районе лодыжки, словно зоб.
- Боже! - ахнула она.
Прихватив стопку книг о птицах, он устроился в кафе. Согревался горячим кофе и заедал его выпечкой из стеклянной витрины. Потом ему пришлось срочно бежать через весь магазин в мужской туалет, где он засел надолго. Через какое-то время появился менеджер и спросил в пространство: "Здесь все в порядке?"