Не стану скрывать, что и элемент фрейдовского психоаналитического метода - катарсиса присутствует в этой идее: выплескивая на бумагу свои воспоминания, страхи, переживания и сострадание к себе подобным, попробовать добиться очищения духа и, таким образом, решить чисто терапевтическую задачу. А вдруг, это, кроме кого-то другого, и мне самому поможет?…
Но вернемся к тому периоду, на котором заканчивалась первая часть повести, когда в неведомой портняжной мастерской фасон белого пиджака был уже окончательно определен.
Скитания по квартирам студента, изгнанного из общежития, никак не назовешь трагедией, это обычное будничное, житейское явление, даже интересное с какой-то стороны. Но лишение членства во Всесоюзном Ленинском Коммунистическом Союзе Молодежи делало меня в некоторой степени изгоем, и поначалу тяготило. По крайней мере, мне так первое время казалось. Потом мне стало - плюнуть и растереть!
Я сменил множество мест. Проживал на случайных съемных квартирах; у друзей; у подруг, но, как только с их стороны появлялись первые симптомы посягательства на мою свободу и независимость, я мигом бесследно испарялся. Жил у родственников по материнской линии в районе Трусово на другой стороне Волги, носящем имя революционера, чья фамилия почему-то очень ассоциировалась у меня с нижней деталью мужского исподнего белья; на улице имени руководителя восстания рабов в Древнем Риме; и, наконец, в районе со странным названием Криуши. Этимология этого слова мне неизвестна. Не знаю, у кого там были кривые уши, но дома в этом месте стояли в основном деревянные, покосившиеся, вросшие в солончаковую землю, с кирпичными цоколями, покрытыми и разъеденными рапой. Такое прекрасное захолустье, что даже кинорежиссер Леонид Гайдай, выбирая место для съемок очередного фильма из жизни занюханного уездного российского городка, остановил свой выбор именно на нем. Благодатная натура оказалась, ничего не скажешь!
Несмотря на обманчивое внешнее убожество, зайдя внутрь иной кособокой деревянной лачуги в два этажа по скрипящей лестнице с отвалившимися от времени перилами и проваливающимися ступенями, вы могли быть поражены открывшимся перед вашим взором роскошным внутренним убранством, полным набором советской мечты о материальном счастье: богатыми огромными коврами, которые не висели разве что только на потолках; замечательными чехословацкими люстрами; коллекционным фарфором и хрусталем, в тонких гранях которого проскальзывали искры-всполохи - родные сестры звезд Эльдорадо; многочисленными корешками, желательно, чтобы в тон обоев, дефицитных, и поэтому особо престижных книг, страницы которых никем и никогда, похоже, не перелистывались.
Встречались, правда, и другие интерьеры: дешевые коврики с русалками во фривольных позах на потертых дерматиновых диванчиках времен НЭПа, колченогая, самодельная мебель, "лампочки Ильича" в обрамлении антикварных абажуров с висящей грязноватой бахромой, откормленные пруссаки, нагло разгуливающие по столу среди немытой посуды, борода паутины по углам, стены, оклеенные плакатами вместо обоев, которые тоже были дефицитом.
Люди здесь жили разные, но преимущественно зажиточные татары - рубщики мяса на рынках, работники советской торговли, заготовители. Примечательны Криуши были также тем, что тут всегда без труда можно было разжиться "планом", то есть анашой. И хотя тема наркотиков напрямую не связана с моей личной эпопеей, поскольку в лоб меня не коснулась, но не затронуть эту проблему просто невозможно из-за ее актуальности в настоящее время и страшных бед, которые она уже принесла и принесет в будущем.
В мой родной город эта зараза в конце 60-х и в начале 70-х годов еще широко не проникла, по крайней мере, в те далекие лета никто из моих сверстников с ней не сталкивался. Но, там, где я учился, она уже была довольно обыденным явлением, хотя, пока еще не конкурировала с винно-водочными изделиями. В туалетах зимних танцплощадок при Домах культуры и отдыха вас сразу обволакивал густой, насыщенный, маслянистый, чуть сладковатый запах "шмали", от которого начинала кружиться голова и появлялась истома в теле. Там в перерывах между танцами анашу курили открыто, не особо заботясь о конспирации.
Экзотическое слово Indian cannabis не употреблялось, его просто никто не знал; имелись вполне понятные синонимы из жаргона наркокультуры: "план", анаша, "шмаль", "дурь". В основном, потребителями были шпана, блатные-уголовники, и лишь небольшая часть "нормальных" молодых людей. Но самое прискорбное, что наркотики стали проникать в стены вузов, в том числе и моей Alma Mater. На нашем курсе был (я повторяю "был", а не учился), например, такой студент, Вова Дасаев, ныне, естественно, покойный, - однофамилец славного вратаря "Волгаря", московского "Спартака" и сборной Союза по футболу. Не знаю, каким образом он втянулся в это дело, но уже на первом курсе он постоянно носил в кармане "заряженный" шприц-"баян" (сленг наркоманов) и во время лекций "двигался" - колол наркотик в бедро прямо через брюки. Его быстро вычислили и перед изгнанием из института вызвали на заседание ректората.
Заведующая кафедрой английского языка профессор Л. А. Татаринцева, думаю, из чисто женского любопытства спросила: "Володя, скажите, что Вы ощущаете, когда делаете, ну, это…?"
Дасаев по обыкновению явился в ректорат под изрядным кайфом и, будучи неглупым от природы, решил поглумиться напоследок над уважаемой аудиторией: "Вы можете мне не верить, но в этот момент я ощущаю, что готов умереть за Родину!!!".
Профессор Татаринцева даже глаза зажмурила от сладкого ужаса, смешанного с восторгом, после такого неожиданного пафосного ответа, что, впрочем, не предотвратило отчисление Дасаева из института.
Был еще один наркоман-студент, которого я лично знал, Слава Ткачев, однокурсник моих сожителей по комнате в общежитии. Но это был элитный потребитель. Единственный сын обеспеченных родителей, Слава проживал в отдельной большой комнате роскошной номенклатурной квартиры и имел все, о чем мог мечтать обычный студент: ежедневные деньги на карманные расходы, превышающие размеры месячной стипендии, стереосистему, лучшие импортные пластинки, редкие книги, модную одежду и обувь. Он был умен, дороден телом, по-мужски красив в своих дымчатых очках в солидной роговой оправе, начитан и хорошо воспитан. Его мать работала большим начальником в Управлении аптеками области, и Слава имел возможность пользоваться чистым заводским "марафетом"-морфином, а не каким-то ужасным варевом вроде "ханки" или "химки", от которых мозги выворачиваются набекрень минимум через полгода.
Но "чистота" наркотика вовсе не обозначает его безопасность и безвредность. Уже на первом курсе Слава женился, и каждая очередная беременность его жены заканчивалась выкидышем, что, я думаю, напрямую было связано с пагубным пристрастием мужа. В конце концов, они развелись. Как и большинство наркоманов, Слава не перешагнул 40-летний жизненный рубеж.
Коля Погорелов (Никсон) пригоршнями (жменями, как любил говаривать один мой друг) глотал таблетки кодеина, запивая их вином. И таких было немало. Три-четыре личных эксперимента с анашой мне понравились, но эйфория от спиртного доставляла мне большее удовольствие, так что, к счастью, дружбы с наркотой у меня не получилось.
Более того, я испытывал какой-то необъяснимый безотчетный подсознательный страх перед инъекционными наркотиками. Во время медсестринской практики после 3-го курса мы дежурили в качестве ночных палатных медсестер-медбратьев в хирургическом отделении Кировской больницы. Нынешних строгостей с учетом использованных медикаментов тогда не было, все было достаточно формально и строилось на доверии и предпосылке, что никаких злоупотреблений с лекарствами по природе у медиков быть не может. Перед началом очередного ночного дежурства старшая медсестра выдала мне вместе с остальными медикаментами два бумажных пакета, в одном из которых находились ампулы с промедолом, в другом - ампулы с омнопоном. Я должен был в определенные часы сделать обезболивающие уколы тяжелым послеоперационным больным и расписаться в специальном журнале. Использованные ампулы наутро никто скрупулезно не пересчитывал, да и технически существовала простая манипуляция: вколи больному анальгин с димедролом, себе - наркотик, а надломленные ампулы помести в нужные пакеты. Лишь бы с отчетностью было все в ажуре!
Когда часть процедур была выполнена, в моем мозгу внезапно промелькнула быстрая и острая, словно молния, импульс-мысль: "А, может, попробовать!?" Мне стало страшно оттого, что эта мысль вообще смогла появиться, даже в такой предположительной форме. Долго сидел у ночного окна за процедурным столиком, пока окончательно не пришел в чувство, убедив самого себя, что мысль эта не моя, чужая и дикая.
Внутреннее животное ощущение того факта, что мой организм не в силах противостоять никакому препарату, вызывающему привыкание (алкоголь в расчет вообще не принимался, ведь он легально продавался в магазинах), уберегло меня от наркомании.
Кстати, от многих коллег я слышал впоследствии, что на том или ином этапе соблазн "ширнуться" возникал и у них; к счастью, многие его преодолели.
Сдается мне, что такая беспечность царила не только в Кировской больнице, так что ручеек оттока наркотиков из лечебных учреждений имел именно такую природу. Некоторые наши коллеги даже не хотели задуматься над тем, а каково же приходится онкологическому больному, раздираемому ужасными болями, которому вместо промедола, хоть на короткое время утоляющего страдание, вкалывали пустышку?
Сейчас распространение наркомании в нашей стране приняло характер неуправляемой эпидемии, грозящей национальной безопасности государства. Всемирная Организация Здравоохранения в конце 90-х - начале 2000 годов провела фундаментальное исследование с привлечением множества специалистов, с обработкой статистического материала по многим странам и использованием метода математического анализа и моделирования. Результатом этого исследования стал вывод: любая страна, в которой около 7 % населения пристрастилось к наркотикам, не имеет будущего, она обречена на деградацию и медленное вымирание. По официальным данным Российской статистики (а все знают, что за лукавая штучка - наша официальная статистика), почти 4 % россиян являются наркоманами. На самом деле этот процент, безусловно, выше.
Предлагаю угадать с трех раз: какое будущее ожидает нас и наших детей?..
Но давайте вернемся в не столь далекое прошлое и продолжим наше повествование. Учиться на четвертом курсе стало гораздо легче, так как за спиной остались предметы, для которых надобна чугунная задница. Латынь, анатомию, гистологию логикой не поймешь, тут требуется элементарная зубрежка. С четвертого курса пошли в основном клинические дисциплины, контакты с пациентами, а это довольно интересно.
На "фирме" Романа Давидовича Козлова я наконец-то перешел на водку (просто другое там не пили). Это самый "честный" из спиртных напитков, если такое употребление уместно в данном случае. Другие алкогольные изделия прикрываются всяческими вкусами, букетами, ароматами, запахами. Противная, горькая водка честно выпивается для достижения основной и единственной задачи - как можно быстрее опьянеть без всяких там красивых прикрытий. Поэтому она в России - лидер в мире спиртного.
Или от того, что я стал пить крепкие напитки или по логике развития болезни, у меня появились пугающие провалы в памяти. Сидишь, бывало, за столом в окружении любимых или незнакомых людей, тебе хорошо, пьешь, как положено, не опережая членов коллектива, душа начинает воспарять в космические выси или погружаться в гинекологические глубины, и вдруг… Черная Пустота. Провал. Утром первым делом ориентируешься на местности, выясняешь, где ты хотя бы приблизительно находишься. Обнаружив оторопело рядом чье-то женское тело, после осмотра-обследования досадливо и болезненно морщишься: "И где я вчера мог подцепить такого крокодила?"
Осторожно, дабы не разбудить ненароком "рептилию", начинаешь лихорадочный поиск чего-нибудь для опехмелки. Если везло, и ты находил искомое, то после употребления наступал период занятия умеренной самокритикой, не переходящей еще в самобичевание: "Нет, раньше я куда более избирательней был!"
Кроме головной боли и общей муторности, стали ощущаться, как выражаются медицинские работники, вегетативные расстройства: легкая дрожь в пальцах (пока еще не до такой степени, чтобы не застегнуть гульфик на брюках), учащенное сердцебиение, повышенная потливость - гипергидроз. Пока все эти неприятные симптомы моментально купировались одной 50-100-граммовой дозой "лекарства". Вот когда бы насторожиться, да куда там!..
Тем временем, коммуникабельный Роман Козлов познакомился с коллегой по "цеху" - Дмитрием Мурашко, художником-фотографом гайдаевской киногруппы из "Мосфильма", снимавшей в городе одну из новелл Михаила Зощенко в фильме "Не может быть". Почетный гость сначала посетил "фирму", а затем пригласил нас в свой номер в гостинице "Лотос"; угощение, естественно, - за счет "аборигенов", которые и так должны были быть счастливы от одного лицезрения столичной знаменитости. Кстати, таких знаменитостей на Москве хоть пруд пруди!
Но знаменитость, толстый седовласый мужчина в возрасте слегка за сорок, вела себя достаточно просто, представившись нам, молодежи, коротко: "Дима!"
Пока мэтр с набитым нежным малосольным заломом ртом, не забывая опрокидывать через равные промежутки времени очередную стопку, вещал нам всяческие мосфильмовские байки, мы смиренно делали вид, что нам все это очень интересно. Роман поддерживал беседу, задавая коллеге вопросы. Мурашко неожиданно спросил у Козлова: "Роман, скажите, а Вы еще не пишете книгу?"
Роман слегка опешил и как-то пристально посмотрел на Диму; они, что там, в Москве все на собственных книгах помешались? Ну что мог написать 26-летний Роман Давидович Козлов, в детстве мечтавший поступить в медицинский институт, но залетевший по малолетке за хулиганку, немного посидевший на "киче", прошедший курсы фотографов и ныне делающий "халтуру" (его собственное выражение) на Новогодних елках, летних туристах и на передовиках производства предприятий города? В глубине души Рома, конечно, не был удовлетворен своим положением разъездного фотографа, хотя материально был обеспечен хорошо: натура у него действительно была художественная, артистическая.
Тем не менее, он с полной серьезностью ответил, что пока только занимается сбором материала.
Дима, прожевывая следующий волжский деликатес, заметил: "Думаю, Роман, у Вас очень интересная книга должна получиться!"
В комнату неожиданно зашел сам Леонид Гайдай. Сухой, немногословный, как мне показалось, замкнутый в себе. На данный момент его интересовало не святое искусство, а цены на судака.
Кстати, тот же Дмитрий Мурашко спустя срок поведал нам, что перед выездом в Москву Гайдай купил по дешевке отборных судаков, лично выпотрошил и подсолил, чтобы довезти в сохранности домой. В этом не было ничего удивительного. В эпоху нехватки абсолютно всего, кроме вина и водки, даже такие люди, как всесоюзно известные, популярные кинорежиссеры, не брезговали такими способами "подхарчиться".
Те, кто видел фильм "Не может быть", должны помнить Дмитрия Мурашко, снявшегося в мизерном эпизоде, где он играет самого себя. Это момент, когда франтоватый герой Олега Даля, затянутый в черный бархатный сюртучок, напевая про Купидона, пронзающего своими стрелами сердца, выходит на набережную Волги, а в углу кадра фотограф в белом балахоне снимает с помощью допотопной камеры и магния двух усатых джигитов-велосипедистов, одетых в кепки-аэродромы и полосатые футболки. Так вот, фотограф в белом балахоне и есть Дмитрий Мурашко.
Сближение со старшим по возрасту Козловым привело к тому, что кроме дел, связанных с фотографией и выпивкой, у нас появились и общие амурные интересы. В один непродолжительный период времени мы с Романом "дружили" с двумя великолепными в физическом плане, породистыми особами, аспирантками педвуза, большими интеллектуалками и очень, ну, очень культурными девушками, к сожалению, сильно испорченными эмансипацией. Вот когда я воочию убедился, что чрезмерное увлечение эмансипацией - не есть хорошо. Мелко, по-птичьи, но очень культурно прихлебывая коньяк из фужеров и, прикуривая одну сигарету от другой, наши подруги могли часами рассуждать о Кафке, экзистенциализме, Годаре, Кейдже и Штокгаузе, в то время как пепельницы были переполнены окурками, в мойке горой громоздилась немытая, грязная посуда, а на креслах беспорядочно валялось всякое женское барахло, включая смятые колготки. Хмуро выпивая водку и дожидаясь момента, когда дамы наговорятся о Высоком, и можно будет приступить к делу, Роман мрачно и неодобрительно говорил мне:
- Смотри, какое страшное явление - эти "эмансипе"! Подальше от них нужно держаться нашему брату, за версту обходить. Ну, перепихнуться там с ними, пистон поставить, вещь, безусловно, нужная. Но, Игорь, не дай тебе Бог жениться на "эмансипе", тогда у тебя в доме будет точно такой же срач!
Уверен на сто процентов и даже готов побиться об заклад, что они даже в рот берут, используя нож и вилку. А если тебе вдруг захочется узнать про этого, как его, Штокгаузена, что ли (начитанный Роман умышленно исказил фамилию композитора-авангардиста), возьми энциклопедию.
У самого Романа была жена Фаина, девушка из приличной еврейской семьи, которую он впервые увидел во время сватовства. Так что, отношение к брачным узам у него было правильное, по-иудейски формально ортодоксальное, хотя и со специфическими особенностями. Сам Рома был так же далек от иудаизма, как я от христианства, но раз у них с Фаиной рос пацан, то, значит, брак - дело серьезное и весьма ответственное. А интрижки на стороне, по философии Козлова, вовсе не означали измены супруге. Причем здесь супружество и шалавы?
Внимал я своему старшему товарищу, впитывал, как губка, в общем-то, правильные наставления, да и водку пить старался с ним в унисон. Но если Роман Давидович так и остался на всю жизнь просто выпивающим человеком, может быть, выпивающим чуточку больше положенного, чем считают некоторые наркологи-ханжи, то мне на роду было написано другое.
В этот период я мог "поднять на грудь" изрядное количество "беленькой", до одного литра в сутки и более. Это считалось хорошим бойцовским качеством, и я в душе тихо гордился данным обстоятельством, почти достижением. Во время застолий, чтобы достичь желаемой нормы, обеспечивающей полный комфорт и кураж, приходилось выпивать с опережением тостов, а часто обходиться и без оного устаревающего разговорного жанра. Что еще больше вселяло оптимизм, это то, что довольно часто на протяжении почти всего вечера мне удавалось сохранять контроль над собой, то есть, над выпитым, но, увы, провалы в память случались все чаще и чаще.
Кроме "фирмы", где царил "мальчишник", наша компания (по мнению деканата - "моральные уроды") собиралась на квартирах Юли Кузнецовой, Аполлона и Фаридона - маленького, херувимоподобного, всегда модно одетого татарина, давно отчисленного с курса, но по привычке кентовавшегося со своими старыми друзьями по институту.