Едва увидев эту бесплечую фигуру, уверенно плывущую в зарослях сорняков, - точь-в-точь буро-коричневая морская свинья, - он сразу все понял, без всяких объяснений. Если бы этот ниггер владел всем миром, кроме клочка кочковатого горохового поля, на котором они с Коулменом построили хибару, а теперь купил и его, он шел бы именно так: по-хозяйски раздвигая заросли сорняков, набычив толстую шею и выставив вперед брюхо - трон для золотых часов и цепки. Доктор Фоули. Цветной. Но не чистокровный негр. В нем перемешались и белые, и черные, и индейцы.
Для негров чуть ли не бог - целитель и гробовщик, советник по всем делам и хозяин земли, - он мог даже сглазить или избавить от сглаза. Ну, подумал Тэннер, теперь не зевай, хоть чего-нибудь с него да урви, даром что он ниггер. Не зевай - ведь у тебя против него что? Только белая шкура, в которой ты родился. Так тебе от нее проку, как от слинявшей змеиной кожи. А попрешь против властей - пожалуй, спустят и шкуру.
Он сидел возле двери, на сиденье от стула, наклонно прислоненном к стене хибары.
- Добрый день, Фоули, - сказал он и кивнул, когда негр, приблизившись, внезапно остановился, будто только сейчас вдруг заметил Тэннера, хотя было ясно, что он давно его увидел.
- Осматриваю свое хозяйство, - сказал негр. - Добрый день. - Он произносил слова фальцетной скороговоркой.
Без году неделя оно твое, подумал Тэннер.
- А я смотрю, кто-то идет, - сказал он.
- Я как раз на днях все это купил, - сказал негр и, не глядя больше на Тэннера, ушел за хибару. Но сразу же вернулся и остановился прямо перед ним. Потом шагнул к двери и нахально заглянул внутрь. Коулмен и в этот раз спал на своем тюфяке. Через секунду доктор обернулся к Тэннеру.
- Знаю я этого черного, - сказал он. - Коулмен Паррум. Когда он встанет? Сколько ему надо, чтобы проспаться после пойла, которое вы тут гоните?
Тэннер изо всех сил вцепился в сиденье стула.
- А этот дом, между прочим, мой, тут только земля не моя. Просто накладка вышла, - сказал он.
На мгновенье негр вынул изо рта сигару.
- Да, накладно выходит, - сказал он и ухмыльнулся.
Тэннер все сидел, глядя прямо перед собой.
- Только вот в накладе-то не я, - сказал негр.
- А я вечно оставался в накладе, - пробормотал Тэннер.
- А так всегда, - сказал негр, - один в накладе, другой в выгоде. - Он стоял перед Тэннером, слегка ухмыляясь и оглядывая его с головы до ног. Потом опять зашел за хибару - с другой стороны. Наступила тишина. Доктор искал самогонный аппарат.
Тут бы его и убить. Ружье стояло в хижине, и Тэннер запросто мог пристрелить этого ниггера, но он еще ни разу на такое не отважился, потому что боялся угодить в ад. За всю свою жизнь он не убил ни одного, он знал, как с ними управляться и без этого: ему вполне хватало его уменья и везения. Ведь управляться с ними - особое искусство. Чтобы управиться с ниггером, надо дать ему почувствовать, что его мозги никуда против твоих, и тогда он навеки у тебя в руках, тогда он враз поймет: с тобой не пропадешь. Ват и Коулмен сам предался ему в руки; это случилось тридцать лет назад.
Впервые они встретились, Тэннер и Коулмен, когда у Тэннера под началом было шестеро ниггеров: они работали на лесопилке, в глухоманном бору - сам черт ногу сломит, пока туда доберется. Бригадка подобралась - надо б хуже, да некуда, к понедельнику его работнички проспаться не успевали. Ниггеры уже в то время что-то учуяли. Подступали выборы, и они надеялись, что скоро появится новый Линкольн, который вообще всякую работу отменит. Тэннеру удавалось держать их в узде с помощью острого перочинного ножа. У него уже и тогда было неладно с почками, и, чтобы ниггеры не заметили его трясущихся рук, он все время строгал кусок коры или щепку. Да и сам он не желал замечать эту дрожь, а считаться со своими хворями и подавно не собирался. Нож кромсал древесину непрерывно, яростно, и время от времени грубо выструганные уродцы, на которых он сам никогда не смотрел, а посмотрев, не понял бы, что они такое, падали на землю. Негры подбирали их и уносили домой: между этими людьми и их древними предками, жившими когда-то в Африке, разницы почти не было. Нож непрерывно поблескивал у него в руках, и частенько, вплотную подойдя к негру, который лежал, облокотившись на пень, и вполглаза следил за приближающимся хозяином. Тэннер говорил мимоходом: "Ниггер! Этот нож пока у меня в руке, но, если ты будешь разбазаривать мое время, он окажется у тебя в кишках. Понял?" - И негр начинал нехотя подыматься - нехотя, но раньше, чем он заканчивал фразу.
Вокруг лесопилки повадился слоняться здоровенный, совершенно черный, с ленивой силой в движениях негр, ростом чуть ли не вдвое выше самого Тэннера; иногда он наблюдал, как другие работают, а иногда просто дрых у всех на виду, напоминая чудовищного черного медведя.
- Это кто? - спросил Тэннер. - Если он хочет работать, пусть подойдет, а нет - пусть проваливает. Бездельники у меня тут слоняться не будут.
Они не знали, кто он. Они знали одно: работать этот шатун явно не хочет. Ничего другого они и знать не желали: ни откуда он, ни зачем болтается по лесу, хотя, возможно, он приходился кому-то из них братом, а может, он им всем был двоюродным дядей. В первый день Тэннер не обращал на него внимания - один тощий, пожелтевший от болезни белый с трясущимися руками против шестерых черных. Он не хотел торопить беду, но и ждать без конца не мог. На следующий день чужак пришел снова. Его шестерка все поглядывала на пришлого бездельника, а когда до обеда осталось полных тридцать минут, они бросили работу и принялись жрать. Он не решился их одернуть. Он понял, что надо вырвать корень беды.
Чужак стоял на опушке, привалившись к дереву, наблюдая за Тэннером из-под полуопущенных век. Сквозь наглость в его лице проглядывала настороженность. Весь его вид, казалось, говорил, что, мол, этот белый - человечишка не ахти, но почему он здесь за главного и что у него на уме?
Он думал сказать: "Ниггер! Этот нож пока у меня в руке, но если ты не уберешься…" - да, подойдя ближе, раздумал. У негра были красные заплывшие глазки, и если он носил с собой нож, то наверняка не для забавы. Перочинный ножик Тэннера непрерывно двигался, но он орудовал им бессознательно: действовали только руки.
Однако, когда он вплотную подошел к негру, в куске коры, который он строгал, были проделаны две дырки, каждая величиной с пятидесятицентовую монету.
Негр глянул на его руки - и застыл, разинув рот. Казалось, что он не может отвести взгляда от ножа, яростно кромсающего кусочек коры. Он смотрел так, будто увидел незримую силу, которая направляла руки Тэннера.
Тогда Тэннер сам опустил глаза - и удивился не меньше негра: он держал в руках оправу для очков.
Он поднес ее к глазам и посмотрел сквозь дырки - на кучу стружек, на сосны за вырубкой, на загон, в котором стояли их мулы.
- Так ты, парень, плоховато видишь? - спросил он и стал разгребать землю носком ботинка. Потом нагнулся, поднял обломок проволоки, нашел другой, чуть покороче, поднял и его, а потом начал спокойно прилаживать их к оправе. Теперь, зная, что делать, он не спешил. Когда очки были готовы, он протянул их негру. - Наденька эту штуку, парень, - сказал он. - Не нравится мне, когда кто-нибудь плохо видит.
Какое-то мгновение негр колебался: он мог вырвать очки и просто раздавить их, мог выхватить нож и ткнуть ему под ребро. Тэннер ясно уловил эту мгновенную нерешительность, когда в мутных, воспаленных с перепоя глазах негра читалось яростное желание выпустить белому кишки, борющееся с чем-то другим, он так и не понял с чем.
Все же негр потянулся за очками. Он аккуратно приладил дужки к ушам и глянул сквозь дырки - в одну сторону, в другую - с необычайной торжественностью. А потом посмотрел на Тэннера, не то ухмыльнувшись, не то оскалившись - Тэннер не понял смысла его гримасы, - но вдруг ощутил, всего лишь на секунду, что перед ним его двойник, только в черном варианте, будто шутовство и рабство были их общей долей. Но ощущение сразу развеялось, и он не успел его осмыслить.
- Преподобный, - сказал он, - ты зачем тут околачиваешься? - Он снова поднял кусочек коры и стал не глядя кромсать его ножом. - Ведь сегодня не воскресенье.
- Не воскресенье? - сказал негр.
- Пятница, - сказал он. - Так оно с вами, преподобными, и получается: глядишь, за пьянством воскресенье и проморгали. Ну, а в очки тебе что теперь видать?
- Человека видать.
- Какого человека?
- Человека, чьи очки.
- Он белый или черный?
- Белый! - закричал негр, словно он только что прозрел и все вдруг увидел. - Во-во, сэр, он белый!
- Ну так ты и почитай его, как если он белый, - сказал Тэннер. - Как тебя зовут?
- Коулмен зовут, - сказал негр.
И вот тридцать лет, до самого отъезда к дочери, Тэннер не мог сбыть Коулмена с рук: тот предался ему навеки, шут гороховый. Надо только сделать из ниггера шута - и он сам навеки предастся тебе в руки, но зато уже если он сделает шута из тебя - тогда или убей его, или смывайся. А он не хотел угодить в лапы к дьяволу за убийство ниггера. Он слышал, как за хибарой доктор пнул ведро. Он сидел и ждал.
Через секунду доктор появился опять - пробрался сквозь сорняки с другой стороны хижины, сшибая тростью метелки дикого проса. Он остановился шагах в десяти от крыльца, примерно на том же месте, где утром стояла дочь.
- Кое-кто живет здесь на птичьих правах, - сказал доктор, - и его можно притянуть к ответу.
Тэннер не отвечая, не шевелясь, смотрел в поле.
- Так где самогонный аппарат? - спросил доктор.
- Если он тут и есть, так все равно он не мой, - сказал Тэннер и умолк, намертво закрыв рот.
Доктор негромко рассмеялся.
- А времена-то, я смотрю, изменились, - пробормотал он. - Помнится, у нас было вроде немного землицы - по-за речкой, да теперь, видать, сплыло, а?
Тэннер все так же, не отрываясь, глядел в поле.
- Если кто согласен гнать для меня самогон, - сказал доктор, - тогда оно другое, конечно, дело. А нет - так можно и вещички собирать.
- Я не обязан работать на цветных, - сказал он. - Пока еще власти до такого не докатились, чтобы заставлять белых работать на цветных.
Доктор потер пальцем камень на своем перстне.
- Власти, они и мне не по нутру, - сказал он. - Ну, да власти там, не власти, а деваться-то нам некуда. Можно, конечно, в город поехать жить, в Гранатель, и снять там люкс.
Тэннер молчал.
- Да ведь он уже на подходе, этот день, - сказал доктор, - когда белые станут работать на цветных, а кому-то всегда надо вперед других начинать.
- Для меня не на подходе, - отрезал Тэннер.
- Ну, значит уже настал, - сказал доктор. - А для всех других пока еще не настал.
Взгляд Тэннера скользил вдоль синей кромки лесов, отчеркнувших выцветшее послеполуденное небо.
- У меня есть дочь на Севере, - сказал он. - Мне не придется работать на цветных.
Доктор вынул из кармана часы, посмотрел на них и сунул обратно в карман. Потом с секунду глядел на свои ногти. Казалось, у него было точно подсчитано, сколько надо времени, чтобы все переиначилось.
- А дочке, ей старый папаша ни к чему, что бы она об этом ни толковала, - сказал он. - Ей даже богатый папаша ни к чему. У дочек, у них свои собственные расчеты. Другой бы черный на моем месте вызверился, - сказал он, - ну, да я-то свое уже нажил. И я никогда ни на кого не накидывался. Могу подождать. - Он опять взглянул на Тэннера. - Я приду через неделю. И если самогонный аппарат будет работать - значит, мы обо всем договорились, - сказал он. Стоя перед Тэннером и слегка покачиваясь о носка на пятку, негр немного подождал ответа, потом повернулся и пошел прочь, продираясь сквозь разросшуюся на тропинке траву.
Тэннер безжизненно смотрел в окно, как будто пустое выцветшее небо всосало в себя вместе с его пристальным взглядом и его жизнь, оставив лишь мертвую оболочку. Если бы сейчас ему предложили решить: сидеть день-деньской у окна в этой дыре или - на выбор - гнать самогон для ниггера, он бы согласился гнать самогон для ниггера. Он бы, не задумываясь, стал белым ниггером у ниггера. Дочь вернулась в комнату. У него забилось сердце, но через секунду он услышал, как она плюхнулась на диван. Значит, она еще не собирается уходить. Он не обернулся, не посмотрел на нее.
Некоторое время она сидела молча. Потом начала.
- Вся беда твоя в том, - сказала она, - что ты как уставишься спозаранку в окошко, так до ночи и сидишь.
А на что там смотреть? Тебе нужно отвлечься, набраться впечатлений. Давай я поверну твое кресло к телевизору, чтоб ты хоть на минуту забыл эту мертвечину - смерть, адские муки, божье возмездие… О господи!
- День божьего суда близится, - пробормотал он. - Агнцы будут отделены от козлищ. Те, кто выполнял обещания, - от отступников. Те, кто не оскудевал в благих деяниях, - от грешников. Те, кто почитал отца своего и мать, - от тех, кто злословил их. Те…
Она вздохнула - так тяжко и громко, что почти заглушила его бормотанье.
- С тобой толковать - только слова зря тратить, - сказала она, и ушла на кухню, и стала с остервенением греметь кастрюлями.
Ну и важная же птица - просто деваться некуда! Там, у себя, он хоть и жил в хибаре, так зато мог дышать. И мог ходить по земле. А она здесь даже и живет-то не в доме. Понатыкали в небо голубятен - и живут, куда ни сунешься, чужак на чужаке, и каждый несет свою тарабарскую околесицу. Нормальному человеку в такой дыре не выжить. Он понял это в первые же пятнадцать минут, когда она повела его осматривать город - на следующее утро после приезда. И с тех пор он больше уж не выходил из квартиры. Все эти лифты до тридцать пятых этажей, самодвижущиеся лестницы, подземные железные дороги - ему даже думать о них было тошно. В тот раз, благополучно добравшись до дому, он представил себе, что привез сюда Коулмена и вот они отправились осматривать город. Конечно же, ему пришлось непрерывно оглядываться - ведь Коулмен мог в любую минуту отстать. Держись-ка поближе к домам, говорил он, а то эти люди враз тебя затопчут, держись-ка поближе ко мне, говорил он, а то потеряешься, да чертов же идиот, да не сдергивай ты все время шляпу, говорил он, а Коулмен, скрючившись, плелся сзади, одышливо бормоча: "Ну на кой мы здесь ходим? Какого черта мы сюда притащились?"
Я хочу, чтобы ты сам увидел эту дыру. Чтобы ты знал, как хорошо ты жил там, где жил.
Я-то знал, бормотал Коулмен. Это ты не знал.
Через неделю он получил от Коулмена открытку, написанную Хутеном с железнодорожной станции. Она была написана зелеными чернилами, и в ней говорилось: "Отписывает Коулмен - как ты там, хозяин". Ниже Хутен прибавил от себя: "Ты, висельник, возвращайся домой, хватит околачиваться по злачным местам, всегда твой У. Т. Хутен". Он отправил в ответ открытку "Хутену для Коулмена", в которой говорилось: "Это место ничего - кому такие нравятся. Всегда твой Т. С. Тэннер". Открытку он отдал дочери и поэтому не написал, что собирается вернуться - как только очередной раз получит пенсию. Он решил, что не будет с ней ничего обсуждать, а просто, уходя, оставит записку. Получив пенсию, он выйдет на улицу, наймет первое попавшееся такси, доберется до автобусной станции - и в путь. Если бы он уехал, было бы лучше им обоим. Ее раздражало его всегдашнее угрюмство, а свой дочерний долг она несла как тяжкий крест. Сумей он улизнуть - она обрадовалась бы вдвойне: ведь ей было бы не в чем себя упрекнуть, а он еще и неблагодарным бы оказался.
Ну а он - он возвратился бы восвояси, чтобы жить хоть и на птичьих правах, да дома. Он стал бы работать на черного доктора, насквозь провонявшего дешевыми сигарами. И плевать ему, на кого работать, лишь бы дома. Но его чуть не угробил ниггер-актер, а верное, ниггер, назвавший себя актером. Тэннер-то ему, разумеется, не поверил.
В том огромном курятнике, где поселилась его дочь, было по две квартиры на каждом этаже. И вот, когда он прожил у дочери три недели, жильцы из соседней квартиры уехали. Он видел, как грузчики выносили мебель, а назавтра в квартиру уже въезжали другие. Площадка была темная и очень узкая, но он стоял в сторонке, чтобы не мешаться под ногами, и только изредка давал грузчикам советы, которые могли бы здорово им помочь, если б они не пропускали его слова мимо ушей. Мебель была новая и довольно неприхотливая, поэтому он решил, что новые жильцы, скорее всего, окажутся молодоженами, и вот он тихонько подождет их на лестнице, а когда они придут, пожелает им счастья. Вскоре на лестнице показался негр - здоровый детина в голубом костюме, - он размашисто шагал через несколько ступенек, держа в руках два матерчатых чемодана и от натуги вытянув вперед шею. За ним шла молодая медноволосая женщина со светлой золотисто-коричневой кожей. Остановившись перед дверью соседней квартиры, негр брякнул чемоданы на пол.
- Милый, будь, пожалуйста, поаккуратней, - сказала женщина, - там моя косметика.
И тут Тэннер понял, что происходит.
Негр улыбнулся и шлепнул женщину по заду.
- Перестань, - сказала она, - вон старичок на нас смотрит.
Они оба повернулись и поглядели на Тэннера.
- Привет, - сказал он и легонько кивнул. Потом быстро повернулся и пошел к своей двери.
Дочь была на кухне.
- Знаешь, кто снял соседнюю квартиру? - спросил ее Тэннер с сияющим лицом.
- Кто? - отозвалась она, подозрительно на него глянув.
- Ниггер, - ответил он ликующим голосом. - Из Южной Алабамы, если я что-нибудь понимаю. И с ним рыжеволосая фря, только посветлее, и они поселились рядом с тобой. Чтоб мне провалиться! - Он хлопнул себя по колену. - Так-то вот, дорогуша, - сказал он и засмеялся, в первый раз с тех пор, как уехал из дому.
Ее чуть оплывшее лицо вдруг стало жестким.
- Выговорился? - спросила она. - Теперь послушай меня. Ни в коем случае не пытайся с ними заигрывать, а лучше вообще держись от них подальше. Потому что здесь они совсем не такие, и я не хочу вляпаться с ниггерами в беду. Раз уж приходится жить рядом с ниггерами, не лезь к ним - тогда и они к тебе не полезут. Да ведь ладно жить только так и можно. Не лезь к другим - будешь ладно жить. Живи сам и другим не мешай. - Она стала по-кроличьи подергивать носом - ее обычная дурацкая гримаса. - Здесь у нас никто не лезет к другим, - сказала она, - и все живут ладно. И от тебя ничего другого не требуется.
- А я ладил с ниггерами, - сказал он дочери, - когда тебя и на свете еще не было. - Он ушел на площадку и принялся ждать. Он-то мог чем угодно поручиться, что ниггеру захочется потолковать с человеком, который по-настоящему его понимает. Дожидаясь, он от волнения два раза забылся и сплюнул табачную жвачку на плинтус. Минут через двадцать дверь отворилась и негр снова появился на площадке. Он был при галстуке, в роговых очках, и тут Тэннер впервые заметил его бородку - маленькую, едва заметную, клинышком. Ну и ферт! Негр шел мимо и, казалось, не видел, что на лестнице стоит кто-то еще.
- Привет, Джонни, - сказал Тэннер и кивнул, но негр не обратил на его слова внимания и, стуча каблуками, устремился вниз.