– Ничего не надо со мной делать, – стал столбом профессор. – Все сделает инфаркт моего миокарда.
Пробормотав это, он вытащил из кармана пальто радиотелефон, нажал кнопку, вторую, дождавшись ответа, стал говорить елейным голосом:
– Здравствуйте, господин Данцигер. Это я, профессор Перен. Представляете, у меня в санатории опять труп с камнями в животе… Почему неудивительно?… Что?!! Каналь сбежал?! Когда?!.. Месяц назад?… А…… Но он не смог бы к нам добраться – дорога завалена лавинами… Обнаружены следы?… На лыжах? У него же был инсульт!.. Спасибо, судья. Я вам обязан… Через час?… Вертолетная площадка у нас всегда в полной готовности… Да… Нет… Всего доброго, судья.
Опустив радиотелефон в карман, профессор подошел к Пуаро с Гастингсом. Глаза его блестели.
– Через два-три часа здесь будет полиция, – сказал он. – Вы хорошо знаете, что такое полиция. Потому я хочу, чтобы вы продолжали свое независимое расследование, не вступая с ней в контакт. И потому настоятельно прошу вас до обеда находиться в своих номерах. Ясно?
– Ясно, – посмотрел ему в глаза Пуаро сочувствующе и пошел вон из хижины.
Следом вышел Гастингс. Профессор, постояв в прострации, пошел к двери, задвинул засов.
Посмотрел на окна.
Нашел их завешенными.
Морщась от боли, натянул на руки резиновые перчатки – он принес их с собой.
Вынул камни из брюшной полости трупа. Один за другим бросил в печь.
Взял с комода жестяную коробку со швейными принадлежностями.
Вдев нитку в иголку, принялся зашивать рану, далеко отводя в сторону иглу. Закончив, поднялся на ноги, стал смотреть на труп. Забормотал потом:
– Каналь, бедный Каналь… Что же ты сделал с нашим садовником…
Позади Перена бесшумно поднялся люк подпола, из него появилась голова человека обросшего, как Айртон из "Таинственного острова".
– Давайте, я зашью, профессор. У меня лучше получится… – просипел он, появившись весь.
16. Женщина падет
Гастингс настиг Пуаро у самых дверей обеденного зала.
– Насилу вас догнал! – сказал он, улыбаясь, как ребенок нашедший в песочнице монетку. – Вы так спешите задать корм своим маленьким сереньким клеточкам, что за вами на лошадях не угонишься.
– Да, Гастингс, я спешу им задать корм. Голодные, они отказываются работать слаженно, и тогда во мне просыпается желание взять в руки грабли и очистить весь этот Эльсинор от гнили. Что это у вас в руке?
– Это я обнаружил в сенях Катэра на полочке для головных уборов, – капитан протянул Пуаро распечатанный конверт.
– Письмо Потрошителя?
– Да, я его просмотрел. Мне кажется, он чем-то взбудоражен. Запахом первой крови?
Пуаро, посмотрев на часы, принял конверт, покрутил его в руках, как нечто лишнее в текущий момент.
– Похоже, оно вас мало интересует, – сказал растерянно Гастингс.
– Я ж говорил, в данный момент, мой друг, меня интересует лишь произведения великого художника пищи Шарля-Луи-Георга дю Рабле, – честно признался Пуаро, уже старательно моя руки. – К тому же я уверен, это письмо Потрошитель послал мне с целью, достижению которой я ни в коей мере не могу способствовать.
– Какой целью? – спросил капитан сзади.
– Испортить мне аппетит. И потому я займусь этим письмом после обеда, но перед кофе Рабле, кофе, который способен улучшить настроение даже у висельника с недельным стажем.
Письмо было наспех написано красной шариковой ручкой, видимо, на столе Катэра, не покрытом клеенкой. Пуаро прочитал его после кленового мусса, съеденного с плохо скрываемым благоговением. Приведем послание Потрошителя полностью:
Вот такие у нас дела, дорогие мои… Честно говоря, обозрев перед ретирадой плоды рук своих, я содрогнулся физически и духовно. Физически, понятно, почему, а духовно – по личностным мотивам. Я стоял и смотрел на не желавшую сворачиваться кровь, на человеческие органы, разбросанные мною вокруг, и думал: – А может, надо было его просто татуировать? Просто татуировать, не преступая грани, разделяющей творение и смерть? Нет, все-таки искусство – великая штука. У тебя в руках всего-то игла и три краски, но ты велик, и потому в силах преодолеть свою ничтожность. И ты преодолеваешь ее, укол за уколом. Ты выверяешь каждое движение, мучаешься, выбирая оттенок, потеешь, стараясь соблюсти пропорции… И вот, ты победил – ты получил то, что хотел, ты превзошел себя, и лишь одно удерживает тебя на земле – тебя удерживает мысль: – А смогу ли я повторить это? Получится ли превзойти себя?
А нож, ха-ха, это другое. Это не игла. Он не терпит мысли. Стоит задуматься с ножом в нетвердой длани – все! Секунда, и ты способен резать одну лишь колбасу.
И это гнетет. Ты держишь нож в руке, ты думаешь: неужели я способен резать лишь колбасу, сделанную из плоти умерщвленных скотобоями ничтожных животных? Резать, чтобы жрать потом, жрать мертвечину?
Это мертвое воняет, ты поднимаешь голову к небу, чтобы не чувствовать запаха, и видишь перед собой горло спесивой красавицы, спесивой красавицы, уже взвесившей тебя на безмене своей красоты, взвесившей и безошибочно решившей, что ты достоин одной лишь жалости. И ты взрываешься! Ты лихорадочно думаешь: Да, я достоин жалости, но ты, божественная красавица – нет!!!
Эта мысль электризует нож. Она свинцом заполняет мозг, не давая ему понимать происходящее, и этот мозг находит нужное время и нужный час и овладевает своим носителем, тот хватает ее за волосы, смотрит в глаза, алчущие жалости, сострадания, хоть чего-то, размером хотя бы в миг, и резко бьет ножом. Кровь хлещет из артерии, пачкает все вокруг, жертва хрипит, а ты видишь перед собой прекрасную женщину, которая не смогла пред тобой устоять и пала!
Это будет потом. Скоро. Катэра я разделал исключительно по геометрическим соображениям. И чтобы посмеяться над вашей ограниченностью. Ловите, меня, ловите. Если вы меня не поймаете, жизнь человеческая в Эльсиноре, ха-ха-ха, не стоит и гроша.
Следующий мой выход вас огорошит.
Зря я убил Катэра… Кто теперь будет стучать топором и сажать цветы? Ты, Пуаро? А что? У тебя получится.
А он ведь убийца, Катэр!..
От следующего моего выхода у вас выскочат глаза.
Ваш Потрошитель.
P.S.
Нет, Пуаро, пожалуй, у тебя ничего с моей поимкой не получится. И потому советую тебе покинуть Эльсинор, покинуть, чтобы избежать позора! Нет, я гений! Да, ты сбежишь от меня! Я все сделаю, чтобы ты сбежал, как трусливый заяц! Завершив свой круг, я начну охотиться за тобой, и ты сбежишь, божусь, сбежишь. И я, великодушный, укажу тебе путь, он один…
– Сегодня тоже придется стоять на часах, – сказал Пуаро, передав письмо Гастингсу. Он был доволен, что не прочел его до обеда.
– Вас расстроили угрозы Потрошителя? – спросил капитан, ознакомившись с содержанием послания сумасшедшего татуировщика.
– А вы бы не расстроились, получив письмо с недвусмысленными угрозами?
– Он специально так написал… Чтоб вывести вас из равновесия.
Лиз-Мари подала кофе – бряк! бряк! – с каменным лицом. Она была недовольна, что дружок вторую ночь подряд проведет неизвестно где и с кем. Пуаро, с улыбкой понаблюдав, как ловко девушка изображает неудовольствие, поинтересовался:
– Лиз-Мари, я слышал, Садосек был отцом Люсьен?
– Да. Был, – бросила Лиз-Мари, перед тем, как повернуться и уйти, эффектно орудуя бедрами.
– А что из этого? – спросил Гастингс, клейкими глазами провожая девушку.
– Я ж вам тысячу раз говорил, что уважающий себя сыщик не должен пренебрегать фактами, даже если они кажутся никчемными, – благоговейно втянул Пуаро в себя дурманящий запах кофе.
– Говорили. Вы думаете, это Люсьен…
Гастингс осекся: из окна послышалось тарахтение. Подойдя к нему, Пуаро увидел садящийся вертолет.
17. Арестован и сознался
В фойе к ним подошел серьезного вида Жерфаньон. Он сказал, что профессор Перен просил мистеров Пуаро и Гастингса посетить его кабинет перед обедом.
– Я бываю в этом кабинете, чаще, чем на процедурах, – проговорил Пуаро, с разных ракурсов рассматривая усы в настенном зеркале.
Явившись в назначенный час в кабинет профессора (полицейский вертолет к этому времени уже улетел), они узнали, что в 12–08 сего дня Иосиф Каналь был найден в подвале хижины садовника. На допросе он сознался в убийстве ее обитателя Франсуа Катэра, отказавшегося его приютить, а также в нанесении татуировок трем известным дамам. На вопрос, из каких соображений он это делал, Каналь ответил, что из скуки и куража – просто хотел развлечься и развлечь окружающих. После этого признания следователь Лурье потребовал провести следственный эксперимент, в ходе которого на глазах свидетелей мадмуазель Х. была искусно татуирована, и понятые нашли татуировку весьма похожей на татуировки мадмуазель Моники и мадмуазель Лиз-Мари, – Гастингс почернел от ревности: его любимую исследовали понятые!
Рассказав об этом, профессор открылся, что по разным причинам не верит в то, что бедного Садосека убил Каналь.
– Вы сказали, что Иосиф Каналь сознался… – послушав профессора, сказал Пуаро. – Видимо, он сделал это в письменном виде…
– Вы хотите увидеть образец его почерка? – догадавшись, о чем ведет речь сыщик, спросил Перен.
– Да, – ответил Пуаро кратко.
– Пожалуйста. Вот ксерокопия его показаний, – достал профессор из ящика стола несколько скрепленных листков бумаги. – Судья Данцигер позволил мне ее сделать.
Пуаро, досконально изучив документ, передал его Гастингсу. Тот просмотрел бумаги не менее внимательно и, возвращая профессору, проговорил:
– Написание нескольких букв весьма схоже с буквами известных нам писем. Видимо, это истинный почерк Потрошителя…
– Тем не менее, прошу вас продолжить следствие, – сказал Перен, пряча листки в стол. – Вполне возможно, что действует он не один с подручным, но в составе преступной группы.
– В составе преступной группы? – искренне удивился Пуаро. – В это трудно поверить, мосье профессор. Конечно, при наличии фантазии можно представить, что Каналь являлся членом корсиканской мафии, – профессор с капитаном образно вспомнили Наполеона, – или даже Якудзы…
– Не нужно ничего представлять, мистер Пуаро. Это я попросил Иосифа Каналя, не умеющего мне отказать, взять на себя убийство Катэра, попросил, чтобы скорее выпроводить полицию из "Эльсинора".
– Вы гений, профессор, – скептически сказал сыщик. – Но, боюсь, пациентов к весне вы, тем не менее, не досчитаетесь.
– К черту пациентов! Не будет благородных – попрошу присылать всех подряд. И пришлют! Пришлют за счет правительства Франции. Кстати, недопущение снижения общественного уровня "Эльсинора" в ваших интересах, мистеры Пуаро и Гастингс. Ведь вы не хотите сидеть за одним столом с едва пролеченной от lues беззубой марсельской проституткой или фамильярным грузчиком из Гавра? Грузчиком, не знающим приличных слов, кроме, разумеется, союзов и местоимений?
– В таком случае, мы, конечно же, продолжим работу, с большим рвением продолжим, – сказал Пуаро, не моргнув глазом. – Тем более, я считаю долгом чести найти человека, на вас покушавшегося.
– С вашего разрешения, профессор, я подежурю сегодня ночью в "Доме с Приведениями", – заморгал аристократ Гастингс, почувствовав плечом фамильярную руку грузчика.
– Мы подежурим, – добавил Пуаро, поморщившись образу беззубой fancy girl, восставшему в его глазах.
– Вы полагаете, следующее преступление Джек совершит именно там? – вперились в лицо сыщика глаза профессора.
– Да… Корпус на отшибе, две беззащитные женщины – слишком заманчиво для преступника.
– Я бы сказал, весьма заманчиво, хотя бы потому, что Люсьен беременна, – согласился с капитаном Гастингсом Пуаро. – Насколько мне известно, для многих маньяков это весомый стимул.
– Ну, хорошо, договорились, – поднялся профессор, судя по всему, недовольный упоминанием о беременности Люсьен. – Вот ключи от черного хода "Дома с Приведениями".
– Ключи? Прекрасно! – расцвел Гастингс, намучившийся с отмычками в первое свое посещение обиталища мадам Пелльтан и ее дочери.
– Хочу еще вам сказать, что через три дня, во вторник, в "Эльсиноре" будут установлены камеры наблюдения.
– Замечательно, – сказал Пуаро. – Боюсь, что с ними нам с Гастингсом будет нечего делать. До скорой встречи, господин Перен.
– Да, кстати, господа, – уже у дверей заставил их обернуться иронический голос профессора. – Я тут подумал, что убийство Катэра лежит на совести полиции – ведь это она позволила Иосифу Каналю ускользнуть из тюрьмы… Так что приема пищи с глазу на глаз с очаровательной марсельской шлюхой, к сорока годам сохранившей дюжину зубов, хм, в своем портмоне, вы можете не опасаться. Пока, по крайней мере.
– Вы нас порадовали, – сказал Гастингс.
– Да, вот еще что. Я прошу вас обоих не распространяться, что, по-вашему мнению, маленькая Люсьен беременна.
– Вы могли бы не говорить нам об этом, – укоризненно сказал Пуаро и раскланялся.
В большой гостиной они увидели Эйнштейна с Пелкастером, те приятельски рядышком сидели на диване.
– Вчера я подошел к этой задачке с другой стороны, и результат получился тот же – Конец света, увы, неизбежен… – говорил Эйнштейн, удивительно похожий на своего великого однофамильца. – Темное вещество его погубит.
– Что ж, это означает, что мы приняли правильное решение, – отвечал ученому Пелкастер.
– Извините, джентльмены, – заинтересовавшись темой разговора, подошел к ним Пуаро. – Я слышал, вы говорили о Конце света? Неужели он все же случится?
– Да, физический конец света неминуем, – смущенно улыбнулся Пелкастер. – Присаживайтесь с нами, Альберт с удовольствием вам все растолкует.
– Я, пожалуй, пойду, прогуляюсь, – сказал Гастингс, с укоризной посмотрев на друга, вмиг забывшего о насущных делах.
– Конечно, мой друг, конечно, – усевшись напротив Эйнштейна, помахал Пуаро капитану ухоженными пальчиками. – Так почему же он случится, этот конец света?
– Лапидарно говоря, наша Вселенная просто остынет до абсолютного нуля и все исчезнет. К этому выводу, поначалу казавшемуся небесспорным, ученые пришли двадцать лет тому вперед. И мне, вашему покорному слуге, удалось вчера поставить точку, гм, в этом деле.
– И когда же это случиться? – улыбнулся Пуаро намеку на свою профессию.
– Через восемь миллиардов семьсот тридцать пять миллионов с сантимами лет.
– И что, все погибнет?
– Все, – посмотрел Эйнштейн в записную книжку, исписанную формулами. – Абсолютно все погибнет. Электромагнитные волны, элементарные частицы, атомы, нейтрино, бессмертная улыбка Джоконды, люди и гады, религии и верования, планеты и галактики – все.
Пуаро огорчился. Бог с ней, с Джокондой, но память о Пуаро? Она умрет, остыв до абсолютного нуля?
– Да не огорчайтесь вы так! – коснулся его колена Пелкастер. – Я ж рассказывал вам, мы нашли выход.
– Какой может быть выход, если везде абсолютный ноль?.. – поежился Пуаро.
– Неужели вы все забыли? Мы нашли выход!
– И куда он ведет? В тартарары?
– Нет, в прошлое, в том числе в прошлое. Продолжая двигаться в будущее, ведь оставшиеся восемь миллиардов семьсот тридцать пять миллионов с сантимами лет – не пустяк, мы освоили прошедшее время вплоть до Мелового периода, глубже атмосфера для человека не подходит, да и динозавры в соседях не сахар.
– Послушайте, а разве конец будущего не есть также конец и прошлого? – спросил Пуаро.
– Вовсе нет. Представьте, что мы с вами живем в двухмерном пространстве, то есть у нас есть лишь длина и ширина. И они грозят исчезнуть. Узнав об этом, мы просто поднатужимся, все вместе поднатужимся и встанем на ноги, то есть приобретем высоту. Иными словами, мы возьмем плоскость, наше обиталище, и свернем ее в замкнутую фигуру с совершенно иными свойствами. Таким же образом человечество встанет над нашим трехмерным миром, умеющим существовать лишь в одном направлении, лишь от прошлого к будущему.
– Вы сказали "встанет"? Перед этим вы говорили, что мы уже освоили прошлое?
– Мы иногда путаем времена, – вставил Пелкастер. – Когда живешь в прошлом, это бывает.
– Вообще-то, мне надо было сказать "встает", ибо повозки наши все еще движутся по физическим прериям четвертого измерения, – сказал Эйнштейн, принявшись покрывать формулами страницы своего блокнота.
Обмозговав услышанное, Пуаро спросил Пелкастера:
– И что, я также смогу жить везде, где захочу?
– Конечно. Надо лишь поверить. Стать самим собой. И, само собой, разумеется, развить воображение. В мире с четырьмя измерениями оно играет важнейшую роль.
– Это ваше заявление превращает все в шутку…
– Отнюдь. Воображение ведь есть способ проникновения в неизведанное или недоступное, не так ли?
– А! Понимаю. Вы хотите сказать, что вневременным существам не нужно лезть в машины времени, но достаточно вообразить?
– Совершенно верно.
– Я видел фильм, в котором люди перемещаются в пространстве таким образом. Это был фантастический фильм, русский, кажется.
– Все когда-то было фантастикой, даже колесо. Вы попробуйте повоображать как-нибудь на досуге. Но имейте в виду, что надо иметь ясное представление о месте, в которое хотите попасть. И знать, что некоторых областях прошлого метеорологическая обстановка весьма неблагоприятна в связи с постоянным падением метеоритов.
– Хорошо, попробую, – кивнул Пуаро, думая, что к динозаврам его вряд ли потянет, разве что ко двору короля Артура.
– Обязательно попробуйте.
– Но, уважаемый Пелкастер, если все это так, как вы говорите, если кругом полно людей из будущего, то почему я никогда их не видел? Ну, кроме вас, разумеется?
– Дело в том, что во времени множество куда более приятных мест, чем это.
– Чем это?
– Да. Во времени множество куда более приятных мест, чем Эльсинор да и вся эта планета в целом.
– Почему же вы здесь тогда?
– Я здесь по обязанности, – кротко сказал Пелкастер. – Видите ли, я – миссионер здесь…
– А вы? – посмотрел Пуаро пытливо на Эйнштейна, закончившего писать.
– В смирительной рубашке лучше думается, – подмигнул тот. И показал язык, став весьма похожим на своего однофамильца.
– Я вижу, у вас испортилось настроение? – участливо посмотрел Пелкастер.
– Да, мой друг, испортилось…
– И почему же?
– Вы сказали, что Эркюль Пуаро находится сейчас не в самом приятном месте…