– Ну, это фигура речи. Да, в Эльсиноре маловато людей из будущего, но зато много из прошлого. Я бы сказал, что Эльсинор это дорожная гостиница на пути из прошлого в будущее.
– Эльсинор это дорожная гостиница на пути из прошлого в будущее? – удивленно повторил Пуаро.
– Совершенно верно, – осклабился Эйнштейн.
– Погодите, погодите! Вы хотите сказать, что наши Наполеон Бонапарт, герцог Отрантский, Антуан де Сент-Экзюпери и вы, Альберт Эйнштейн, настоящие?
– Да, мы настоящие, – не обиделся великий физик. – Мы есть настоящие, и Эльсинор – это настоящая дорожная гостиница, в которой останавливаются на пути в будущее.
– Ну, все мы на пути в будущее. Лишь смерть останавливает это движение.
– Это не совсем так, – возразил Пелкастер.
– Что не совсем так?
– Что смерть останавливает движение в будущее. И что мы настоящие на сто процентов.
Пуаро почувствовал: еще немного такой беседы, и мозги у него вышибет вон. Тем не менее, он продолжал спрашивать:
– Вы не настоящие на все сто?..
– Да. Потому что, к примеру, в Наполеоне Бонапарте лишь душа и память настоящие. А тело его принадлежит, извините, принадлежало обычному человеку, лишившемуся в результате психического заболевания души и памяти… В принципе, можно сказать, что такие люди – лишившиеся души и памяти – есть в нашей дорожной гостинице своеобразные номера, занятые душами или квинтэссенцией перечисленных вами персон.
– Извините, – сказал Пуаро, вставая с блуждающей улыбкой. – Я должен идти. У меня что-то с головой. Похоже, кто-то ее для себя освобождает.
Зная о способности Пелкастера с его дружком Эйнштейном доводить любого человека до тихого умопомешательства, Гастингс не уходил далеко. Он подхватил Пуаро за локоть в дверях большой гостиной и повел его на свежий воздух, увещевая, что в знакомствах в этом доме надо быть осторожнее.
18. Он ее прибил
Весь оставшийся день они попеременно и вместе прохаживались в виду "Дома с Приведениями", беседуя, в том числе, и о физическом конце света и людях-номерах, а вечером, едва стемнело, проникли через черный вход на второй его этаж. В фойе корпуса Гастингс взошел первым – Пуаро недолюбливал непознанные явления, особенно в темное время суток, и потому не спешил. Осмотревшись, капитан подошел к двустворчатой двери гостиной 3-го номера, открыл да и застыл на пороге чуть ли не с поднятой ногой.
– Что там, Гастингс? Почему вы застыли, как изваяние? – зашептал сзади Пуаро. Лицо его тревожно желтело в свету маломощной лампы.
– Посмотрите сами, – сипом ответил капитан, сглотнув слюну. – Он… он прибил ее к столешнице… И кот ее ест.
Пуаро осторожно ступая, поднялся, по совету серых клеток включил верхний свет, посмотрел, став на цыпочки, через плечо Гастингса.
Пятую жертву Джек Потрошитель распял плотницкими гвоздями. Она, лишенная одежды, изрисованная разноцветными фломастерами, лежала с распростертыми крестом руками в густеющем красном месиве, пролившемся на стол из разверстого туловища. Месиво это, в момент казни стекавшее на пол тяжелыми тяжами, застыло кровавыми сосульками. Лицо несчастной прикрывала алая шляпка.
Замахнувшись на черного кота, самозабвенно лизавшего кровь – тот опрометью вылетел из гостиной, заставив Пуаро отшатнуться, – Гастингс шагнул к столу, поднял шляпку. На него посмотрела цифра "0", жирно выведенная черным фломастером на лбу жертвы, а потом уже – пустые глазницы. Сами глаза, отчаянно голубые, аккуратно вынутые, лежали у правого плеча бедняжки. Артуру, захотелось вставить их на место, он даже потянулся к ним, но голос Пуаро его остановил:
– Не надо ничего трогать, Гастингс, умоляю, – зашептал он. – Вы знаете, чья эта кукла?
– Это кукла Люсьен, нашей Красной шапочки.
– А почему на лбу у нее "ноль" не "единица"?! – на лбу Пуаро выступала испарина – на втором этаже "Дома с Приведениями" было душно.
– Видимо, "единицу" вы с вами прохлопали, – прошептал в ответ Гастингс.
– Прохлопали?
– Да. Боюсь, спустившись вниз, мы увидим эту цифру. В худшем случае – на лбу выпотрошенной мадам Пелльтан. В лучшем – на ее лобке, несомненно, способном лишить самообладания, любого мужчину.
– Исключено, Гастингс. Поднимаясь по лестнице, я расслышал, как мадам Пелльтан прокричала дочери из своей спальни: – Спокойной ночи, доченька. – А та ответила из своей комнатки: – Спокойной ночи, маменька.
– Я ничего не слышал…
– Вы в это время, совершенно отключившись, пялились на куклу. Мы спустимся к ним, но после того, как закончим здесь. Нам следует найти банку из-под этой ужасной краски – на ней должны были остаться отпечатки пальцев, и письмо. Я уверен, Потрошитель нам его оставил.
– Мне кажется, это не краска, Эркюль, – лизнул капитан указательный палец, предварительно коснувшись им густого озерца, заполнявшего выпотрошенный торс куклы, – это нечто съедобное животного происхождения… И это кажется мне вкусным.
– Нечто вкусное животного происхождения? – недоуменно посмотрел Пуаро.
– Да уж поверьте. Это кровь… – сглотнул Гастингс слюну. – Я чую… Кровь, которую принесли сюда в ведре. Вон оно, в углу.
В дальнем углу комнаты в луже затвердевшей красной жидкости действительно стояло ведро.
– Кровь? – брезгуя, калькировал Пуаро действия Гастингса, то есть лизнул палец, смоченный кровью. – Да, вероятно, вы правы… Если бы это была краска, мы бы почувствовали ее химический запах.
– Глубокомысленное замечание, мой друг.
– Вполне в моем духе, вполне в моем духе, – шепот Пуаро сбился в сип.
– Может быть, вы еще скажете, чья это кровь? – засипел в ответ Гастингс.
– А что тут думать? Это кровь Катэра…
– Кровь Катэра?! – воскликнул Гастингс, забыв о необходимости соблюдать тишину.
Тут стол, перевалившись с ноги на ногу, скрипнул. Пуаро вздрогнул, схватил Гастингса за локоть. Гастингс прижался плечом к его плечу.
– Она пошевелилась?! – очувствовавшись, пошутил Пуаро.
– Кукла?
– Да.
– Нет, это стол "живой". Я же вам рассказывал. Кстати, не хотите взглянуть на висельника? Я думаю, он все еще висит.
– Нет, не хочу. Я мало интересуюсь призраками, вы это хорошо знаете.
– Но вы же тысячу раз говорили, что нельзя пренебрегать фактами?
– Говорил. А сейчас добавлю, что сыщик должен пренебрегать призрачными фактами, то есть фактически не существующими фактами. О чем мы с вами говорили?
– Вы предположили, что во чрево куклы была залита кровь Катэра.
– Да, я так думаю. Вы заметили, в хижине ее было немного?
– Заметил, – кивнул капитан. – И еще я заметил, что картина, которая упала вчера, висит на месте.
– Это известное полотно Карла Блехена. Называется "Железопрокатный завод близ Нейштадт-Эберсвальде", – посмотрев на картину, поделился знаниями Пуаро.
– "Железопрокатный завод"? Теперь понятно, почему она упала с таким грохотом, – чувство юмора покидало Гастингса гораздо реже мужества.
– Давайте попробуем утрясти все факты, – обратился Пуаро к нему. Лицо его светилось одобрительной улыбкой: юмор он ценил.
– Трясите… – ответил капитан.
– Итак, позапрошлой ночью едва не убили мадмуазель Генриетту. Спас ее, желая или не желая, профессор, прятавшийся на веранде. В профессора выстрелил кто-то третий, выстрелил сзади. Катэра убили прошлой ночью. Прошлой ночью вы, Гастингс, дежурили здесь. До девяти утра. С двух часов дня мы попеременно следили за корпусом и ничего особенного не видели. Из этого следует, что Потрошитель мог надругаться над бедной куклой лишь с девяти утра до двух дня. А мадам Пелльтан с дочерью – с десяти утра. Именно в это время они вернулись в "Дом с Приведениями" с завтрака, и до шести вечера, так как в шесть тридцать мы уже были здесь. Да, с десяти утра до шести вечера. Ибо на обед они не пошли, видимо, обойдясь жареной в сухарях печенкой, умопомрачительный запах которой, думаю, был слышен и в Париже. Предположение, что Джеком Потрошителем является мадам Пелльтан, либо мадам Пелльтан с дочерью, либо маленькая Люсьен, либо вы, оставим пока без внимания…
– Я – Потрошитель?! Эркюль, вы меня подозреваете?!
– Чисто теоретически, Артур, чисто теоретически, – лицо Пуаро сияло самодовольством, замешанным на чувстве интеллектуального превосходства.
– Впрочем, я забыл, что вы питаете слабость к различного рода невероятным предположениям…
– Это грань моего метода. Неординарные преступники, готовя преступления, стараются придумать неординарные ходы.
– Некоторые исследователи считали, что Ист-Эндский Потрошитель был женщиной, – прошептал Гастингс, желая направить мысль Пуаро в противоположную от своей персоны сторону.
– Знаю, Артур, знаю. Но в данный момент я не хочу думать о гендерной принадлежности преступника и предлагаю считать, что над куклой поработали с девяти утра до двух дня.
– Если Джеком Потрошителем является Каналь, которого взяли в полдень то…
– Вы, невзирая на заявление профессора, продолжаете верить в то, что Потрошителем является Каналь? – пристально посмотрел Пуаро на капитана.
– А вы нет? – не отвел глаз Гастингс. – Ведь он татуировал Х. у полицейских на глазах? И понятые признали, что татуировка схожа с таковой Моники?
– Но почему профессор пытался нас убедить, что Потрошитель по-прежнему находится среди нас?
И Пуаро, и капитан чувствовали себя поглощенными комнатой, в которой находились, они чувствовали – она переваривает их, как разверстое чрево куклы переваривает кровь Катэра; им, конечно же, хотелось скорее покинуть ее, однако боязнь убедиться в этом сковала друзей.
– Может, Перен просто не уверен, что Каналь – это и есть Потрошитель…
– Если честно признаться, Гастингс, лично я хочу верить, что Потрошитель найден, однако мои маленькие серенькие клеточки со мной не согласны. Давайте попытаемся их переубедить?
– Давайте. Предположим, что Потрошителем является Каналь. Вчера ночью по какому-то поводу поссорившись с Катэром, Каналь убил его, распотрошил, затем наполнил кровью бедняги ведро и пошел сюда за десертом… Господи! – осекся капитан.
– Что с вами? – обеспокоился Пуаро.
– Этот скрип ступенек и половиц на лестничной площадке!
– Какой скрип?
– Я ж рассказывал, что вчера, когда дежурил здесь, слышал скрип ступенек и половиц на лестничной площадке…
– Представляю… – хихикнул в ладонь Пуаро. – Джек Потрошитель, в одной руке остро наточенный нож, в другой – ведро с кровью, поднимается сюда по ступенькам и видит капитана Гастингса, с высокой колокольни наплевавшего на полтергейст. И потому сладко дремлющего на кушетке на сложенных в подушечку ладошках.
– Я не спал, Пуаро! Клянусь, я всю ночь вслушивался!
– Верю, верю. Вы наверняка спугнули его, проснувшись, чтобы в очередной раз послушать. Иначе, зачем ему было прятаться за дверью с ведром?
Гастингс пошел к дверям гостиной, заглянул за одну створку, за вторую и остолбенел – пол за ней был закапан густой красной жидкостью.
– Вы правы, Эркюль, я – недотепа, – смущенно сказал он, вернувшись к Пуаро.
– Из этого получается, что Потрошитель распял и надругался над куклой в вашем присутствии… В вашем спящем присутствии. Если, конечно, вы и он не одно лицо, – сатанински улыбнулся сыщик.
– Опять вы за свое!
– Шучу, Артур, шучу. Скорее всего, Потрошитель вас усыпил, как Монику и Лиз-Мари, так усыпил, что вы не слышали, как прибивали куклу.
– Возможно… Утром, с трудом проснувшись, я сразу же пошел вниз. Не заглянув в гостиную. А вот, кажется и письмо, которое вы хотели увидеть.
Капитан вытащил листок бумаги, вчетверо сложенный, из-под головы куклы и вручил Эркюлю Пуаро. Развернув ее, тот увидел, что текст написан кровью, возможно, слегка разбавленной водой.
– Читайте вы, Гастингс, – вернул сыщик записку капитану, морщась натурализму своего оппонента, то есть Джека Потрошителя.
Капитан, замолкая – кровь не лучший материал для письма, прочитал следующее:
Ну как? Поразил я вас, ха-ха? Только не подумайте, что я убил куклу, чтобы лишний раз не убить человека. Я убил куклу и утопил ее в крови, чтобы вы и подумать не могли, что я сделаю в следующий раз. Что-то плохо у вас получается, ведь вы даже никого не подозреваете. О, если бы я мог наступить вам на хвост!
Заранее смеюсь, ха-ха-ха-ха, видя вас жалко стоящими над шестой моей жертвой. О, Пуаро! Ты содрогнешься, клянусь! Ты содрогнешься!
Джек Потрошитель, самый ужасный, самый умный, самый милый Потрошитель всех времен и народов!
P.S
Жозеф Жарри 1839–1988 год.
Интересно, интересно, кто же этот Жозеф Жарри? И кто его убил? Может, быть, я? Ха-ха-ха!
Но это не важно для него, ведь он жив, то есть обладает всем на свете.
Пока жив и пока обладает.
P.P.S
Человек – это душонка, обремененная трупом.
Эпиктет. Беги, Пуаро, беги, а то умрешь!
– Дайте-ка мне глянуть, – взял письмо поколебленный Пуаро. Внимательно его осмотрев, вернул со словами:
– Он меня опять ужаснул. Надеюсь, в последний раз.
– Я тоже на это надеюсь… – сказал Гастингс. – А вы не заметили, что письмо написано другим почерком?..
– Ну и что? Ист-Эндский Потрошитель тоже менял почерки.
– Менял или письма писались разными людьми. Людьми желавшими прикоснуться к историческому делу или посмеяться над сыщиками.
Тут стол скрипнул, и друзья мигом уставились на куклу, на нем лежавшую.
– Нет, все-таки она движется, – посмотрел Пуаро на Гастингса.
– Что движется?
– Кукла. Помните, был фильм, не помню названия, в нем точно такая же кукла по ночам оживала, а люди от этого умирали?
– Вы же не верите в нечистую силу, Пуаро?
– Не в этом доме, Гастингс, не в этом доме. Что это у меня в руках?
– Очередное письмо Потрошителя.
– А… – прочел еще раз. – Жозеф Жарри… Кажется, я когда-то слышал это имя, – обхватил Пуаро ладонью подбородок.
– Я тоже. Он, если не ошибаюсь, известный кулинар, служил в La Coupole. О, нет, вспомнил! Это полицейский, детектив, в свое время о нем много говорили, то ли в связи с нераскрытыми убийствами, то ли коррупцией. Прошу вас, Пуаро, не придавайте значения этому постскриптуму. А не то Потрошитель добьется своего, то есть выведет вас из себя.
– А я и не придаю…
Дверь плательного шкафа со скрипом отворилась. Гастингс, досадливо покачав головой, пошел к нему, стал смотреть на полку для головных уборов. Стоял он довольно долго, и Пуаро поинтересовался:
– Что там, Гастингс? Неужели скелет призрака?
– Да так, ничего…
– Нет, вы что-то там увидели.
– Да… Здесь пульверизатор с жидкостью, запах которой мне кажется весьма знакомым, и вырезка из газеты…
– Несите их сюда, – Пуаро не хотелось подходить к шкафу, дверки которого открываются сами по себе.
Гастингс подошел к нему с пульверизатором и ксерокопией статьи из "France-Soir" за сентябрь 1979 года, вручил. Сыщик, сунув первый (по совету сереньких клеточек) в боковой карман пиджака, прочитал заголовок, черневший под шапкой газеты:
"Тело Огюста Фукса исчезло из морга!"
В самой статье говорилось, что внучатому племяннику Огюста Фукса, коммивояжера, явившемуся в морг лионского похоронного агентства "Кристалл" за телом дяди, было заявлено, что последний исчез. Проведенное полицейское расследование ни к чему не привело.
К статье скрепкой был прикреплен исписанный блокнотный листик. Отметив, что почерк записи не похож на почерк Мегре, Пуаро прочитал следующее:
1. Карин Жарис. Отравилась летом 1967-го года.
2. Эжен и Пьер Пелегри. Найдены мертвыми в своей комнате летом 1968-го года.
3. Леон Клодель, студент Сорбонны. Повесился летом 1968-го года.
4. Марта Эмбер, кухарка. Умерла от разрыва сердца, 1977-го год.
– Сдается мне, Артур, ваша спираль совершает в санатории отнюдь не первый оборот, – опустил газету Пуаро. – И Мегре не первый проводил в нем уголовное расследование.
– Вы думаете, что люди, собравшие эти материалы, были сыщиками?
– Думаю, да. Профессиональными или любителями, не важно. И никто из них не довел дела до конца. Это меня выводит из себя…
– Почему, мой друг?
– Потому что и для нас с вами оно может оказаться непосильным.
– Но ведь мы убедили ваши маленькие серенькие клеточки в том, что Джек Потрошитель арестован?
– Нет, не убедили. Три минуты назад они голосовали, и Иосиф Каналь признан невиновным в насильственном нанесении татуировок на тела Моники, Лиз-Мари и мадмуазель Генриетты.
– В самом деле?
– Да. Но стоит сказать – за оправдательный вердикт проголосовало примерно на пятьдесят миллионов клеток больше.
– А сколько их всего?
– Шестнадцать миллиардов. У меня.
– А у меня их сколько?
– У людей их обычно около четырнадцати миллиардов.
Гастингс хотел ответить колкостью, но тут за спинами у них скрипнула половица. Вмиг обернувшись, они увидели мадам Пелльтан с дочерью. В белых пеньюарах до пят, они, рука в руке, стояли на пороге комнаты. Глаза их, полные ужаса, смотрели на растерзанную куклу. Рядом с Люсьен сидел черный кот.
Сама собой упавшая со стены картина Карла Блехена "Железопрокатный завод близ Нейштадт-Эберсвальде" не отвлекла их внимания. Дернулся один лишь Гастингс.
– Это всего лишь полтергейст, Артур, – успокоил его Пуаро, приветливо улыбаясь женщинам.
Гастингс, пребывавший в полном замешательстве, посмотрел на него, как ребенок на отца. И снова дернулся – Люсьен, упала ничком, закричала, ударяясь лбом об пол:
– Зачем вы растерзали мою куклу, зачем вы убили Шлехти?!
Кот ощерился, зашипел, прожигая желтыми глазами возмутителей спокойствия "Дома с Приведениями".
– Bedlam, – сказал Пуаро, подметив, что животик у девушки накладной, ибо сполз набок.
– Вы сами сумасшедшие! – сжав кулачки, шагнула к ним мадам Пелльтан. – Вы – Потрошители! Посмотрите, у вас руки в крови!
Зря это она сказала. Если бы она смолчала, Пуаро бы не посерьезнел и не выдал:
– Мадам! Вы хотите сказать, что это мы с Гастингсом прошлой ночью сделали вам татуировку?!
– И подписались под ней?! – выпалил очувствовавшийся Гастингс контрольный выстрел.
Мадам Пелльтан посмотрела на свой живот. Люсьен, перестав рыдать, посмотрела на него же.