- Я уже с ним поговорил: теперь он в твою сторону и мигнуть не посмеет. В сад он явился тотчас же, расплывшись в улыбке, с длинным шестом и заточенным камнем. "Ого, мистер Мильтон, - заговорил он. - Змея-то попалась здоровенная". - "Где она, добрый Зефания?" - "Совсем недалеко от вас. Нет нужды тревожиться, сэр. Это дьявольское отродье вас не тронет. - Наш хозяин отер ладонью лоб. - Она длиннее ярда, сэр. Шея у нее невелика, однако я знаю, что они живьем глотают цыплят, за которых в Англии дали бы три пенса. - Болван громко разглагольствовал, приближаясь к змее; я ее, наконец, увидел: она лежала на земле, свернувшись в кольца. - В любом случае вы бы остались живы, сэр. При укусе надо только выпить блюдце масла для заправки салата и пожевать немного змеиной травы. - Я вгляделся пристальней и различил желтое брюхо и спину змеи, сплошь усеянную черными и зелеными метинами. - Туземцы называют ее аскук\ - Выкрикнув это слово, Зефания набросился на змею, размозжил ей голову заостренным камнем и принялся колотить шестом. - Издохла, мистер Мильтон. Искромсана на куски". - "Благодарю тебя, Зефания. Отличная работа. - Он повернул голову ко мне. - Где ты там, Гусперо? Помоги мне, пожалуйста, выбраться из гамака. Ноги совсем затекли". - "Я теперь рядом с вами, сэр". - "Я был на волосок от смерти. Змея едва не вонзила в меня свои ядовитые зубы".
Зефания тихо ликовал, видя меня униженным: я уже тогда заметил, как он из-за тебя потерял голову.
"Яд черный как чернила, мистер Мильтон, - прошептал он. - Зубы острее алмаза". - "Вот именно. Ее убрали из моего сада?" Зефания подцепил змею шестом и швырнул через изгородь на дорожку. Мистер Мильтон, услышав, как тело убитой змеи брякнулось о землю, широко улыбнулся: "Сегодня мы были избавлены от громадной опасности. Причем без малейшего участия со стороны моего слуги, чья забота, в любом случае, оказалась бы не лишней. - Змеелов хихикнул и указал на меня пальцем. Я промолчал, помогая мистеру Мильтону выбраться из гамака. Панический страх миновал, и он теперь пришел в хорошее расположение духа. - Все же это восхитительная роща, - заметил он, ни к кому не обращаясь. - Это сад, где растут деревья Господа. Никакие змеи ему не страшны!"
10
Итак, дорогой брат Реджиналд, я лишь чудом избежал укуса ядовитой змеи. О, какие хвалы я вознес Господу, когда уяснил, что Он сохранил мне жизнь ради моих трудов в диком краю! Без сомнения, только Божий промысел позволил братьям провести эти первые месяцы под моим началом в спокойствии и благонравии. Не обошлось и без вздохов усердного прилежания: братья принуждены были возделывать нетронутую целину, подобно слугам Иеговы, взрыхляя поросшую кустарником почву мотыгами, а подчас пуская в ход и собственные богоугодные руки. Но Провидение поддерживало нас во всем, даже в делах природы. Семена ржи привезли из Англии, но когда мы огородили поля для посева злаков, меня известили, что местное зерно, купленное у соседей, гораздо более плодородно и способно дать и два урожая. В первые месяцы нашей жизни здесь шел дождь и гремели грозы, москиты и прочие крупные насекомые расплодились в неимоверных количествах, однако позднее погода переменилась. В огородах мы начали садить тыквы, дикий лук и всякие другие овощи. "Пусть никто, - предупредил я, - не вздумает устраивать шутовство с тыквами. Ими Господу угодно питать свой народ". Наш городок начал разрастаться. В первые месяцы 1661-го года, ко всеобщей радости, завершилась постройка четырех улиц, которые сходились на равнине в одной точке.
Я описал все это Натаниэлю Калпепперу "Кудеснику", преуспевающему и одухотворенному священнику из Нью-Плимута: он вознамерился вновь меня посетить ради благочестивой беседы.
"Наш городок, - заметил я, когда мы прогуливались у меня в саду, - по форме напоминает fleur- de-lys, вы не находите?" - "Простите, сэр?" - "Геральдическую лилию". - Я прибег к лондонскому выговору, более годному для его грубого слуха.
"У меня нет времени для цветов, мистер Мильтон. Я выращиваю настоящий виноград".
Я мягко его пожурил. "Вспомните о Песни песней Соломона, где Христос аллегорически пробуждает Церковь. Разве нет там изобильных садов и цветов? - Добрый пастырь явно затруднился припомнить этот отрывок, но я, без тени укоризны в голосе, переменил тему. - А где тот индейский юноша, что сопровождал вас в прошлом году? Его звали Мамми или что-то вроде этого?" - "Его больше нет". - "Нет?" - "Он мертв. Его уличили в краже лошади. И, согласно требованиям закона, повесили. Потеря невелика: он вышел из повиновения и впал в угрюмость". - "Грустно это слышать". - "В здешних местах, мистер Мильтон, смерть является необходимым уроком".
Едва только он произнес долетевшее до моих ушей слово "смерть", по небу у меня над головой стремительно прокатился страшный шум. "Вы слышите, мистер Калпеппер? Слышите этот шум со стороны юга? Неужели пушки или ружейная стрельба?" - "Это не стрельба, сэр. - Я услышал, как он улыбается (возможно ли такое, Реджиналд Поул, - услышать улыбку?). - Вернулись голуби". - "Что это за птицы, от которых исходит подобный гром?" - "Они похожи на наших домашних голубей. - Его точная и прямая манера речи успокаивает. - Только у них длинные хвосты, как у сорок. Они всегда прилетают сюда весной".
Шум еще более усилился - и целые стаи птиц так густо усеяли небо, что я почувствовал, как они затмевают солнце. "Крылатый воздух потемнел от перьев, - произнес я. - В полете их чудовищное что-то". - "Обычно он продолжается часа четыре, а то и пять. Мы пытались сбить их с обычного пути дробовиками, но ничто не заставит их изменить взятое направление". - "Тьмы и тьмы, равно ожидающие конца". - "Они разместятся в гуще сосен к северо-востоку от нас. Солнечные лучи никогда не достигают там земли - им препятствуют построенные птицами гнезда". - "Не устрашает ли, по - вашему, эта живая тень среди белого дня?" Калпеппер не ответил и заговорил о цене бобов.
На следующее утро я истолковал этот великий перелет аллегорически, с предельной четкостью диктуя слова моему глупцу, упорно не отходящему от меня ни на шаг. "Их ровный и целеустремленный полет, - говорил я, - заставляет меня вспомнить о законах человеческого общества, кои утверждены волей Всевышнего и служат залогом внешнего спокойствия и благосостояния внутри процветающего государства".
Далее я собирался перейти к кое-каким аллюзиям касательно братского единения, но в моем собственном полете меня перехватил Гусперо. "Мальчики и девочки уже собрались в классной комнате, сэр. Не их ли молитвы я слышу?" - "А ты бы догадался, что это молитва, если бы ее услышал, дикарь ты дикарь? Принеси мне мою мантию".
Когда я поспешно вошел в небольшое школьное здание, которое самолично велел соорудить, ученики, действительно, читали молитвы. Постройку возвели из камней, сплошь испещренных полосами и пятнами, а скамейки были грубо сколочены из необструганных буковых досок, но в глазах Господа храмина знания священна и лишена изъянов. Переступая порог, я услышал набожный голосок ребенка: "Господин наш и повелитель, сладчайший Иисус, десяти лет от роду вступивший в спор с учеными мужами в храме Иерусалимском, так что все поражены были Твоей необыкновенной мудростью, просим Тебя наставить нас, чтобы в этой школе, главой и покровителем коей Ты являешься, мы могли шествовать по тропе Твоего учения". - "Очень хорошо сказано, Уильям Коугшелл. И как мы можем следовать по этой божественной тропе, Джоуна?"
Я знал этого самого Джоуну как тупицу и отъявленного лоботряса, с умишком не выше муравьиного. Он наверняка и следил за пробежкой какого-нибудь мураша на полу, когда я к нему обратился, и потому выпалил наобум: "Добрейший наставник, индейцы прокладывают ее в лесу".
Я знал также, где этот олух сидит - и, шагнув к его месту, схватил Джоуну за левое ухо. "Надо быть прилежным, - проговорил я, выкручивая мальчишке ухо. - Внимательным. - Я повернул ухо еще раз. - И точным. - Дурень слабо вскрикнул - и я смягчился. - Джоуна Сейбрук, я присуждаю тебя к каторжным работам в глубоких рудниках знания. Каждый день выучивать наизусть по псалму. Теперь ты, Марта, объясни-ка нам, что такое моральный закон". - "Моральным законом принято именовать закон, основанный на принципах природы и справедливого разума". - "Твое определение весьма связно и полезно. Продолжай. - Пока Марта Рейнвелл, дочь благочестивого плотника, читала вслух моральную сентенцию из книги Дрейка "Простые правила и примеры для маленьких христиан", я еще раз обдумал уроки, которые мог бы извлечь из шумного перелета птиц. Когда Марта добралась до богословской проповеди о раскаянии, я ее остановил. - Если все вы будете следовать этим божественным предписаниям и поучать тех, кто придет за вами, то наша маленькая колония распространит знания и религию во все концы этой новой страны. Наш природный жар возродит прозябающих в бесчувствии и небрежении. - Где-то вдали, в глубине поселения, раздался громкий возглас, но я сделал лишь минутную паузу. - Какая нация более трудолюбива дома, более могущественна и почитаема за пределами страны, чем наша? Наше сообщество воистину способно достичь полномочной власти как единая подлинная республика, нечто совершенно новое на земле… - Внезапно до меня донеслись крики "Мир, мир!", а затем "Доброе утро, доброе утро, доброе утро". В Нью-Мильтон, дорогой брат Реджиналд, явилась компания туземных жителей-индейцев!
Джоуна Сейбрук завопил, что нас теперь изжарят и съедят, но я велел ему замолчать. "Они, вероятно, язычники, но они не дикари. Всем соблюдать тишину и не отрываться от занятий. Я ненадолго отлучусь". Я степенно покинул классную комнату и, окликнув Гусперо, шагнул на высохшую земляную дорогу в сторону индейцев. Я стоял перед школой, не произнося ни слова. Не двигаясь, я распростер руки навстречу пришедшим. Конечно, они увидели меня сразу же; мою черную мантию украшала белая лента, носить которую в обществе братьев было моей обязанностью. Я услышал, как один из компании сделал шаг вперед, замер, потом шагнул снова. И вполголоса повторил: "Доброе утро, доброе утро". - "Доброе утро и вам, сэр. - Я приложил пальцы к глазам. - Я вас не вижу, но слухом различаю в вашем голосе властность и почтительность. Добро пожаловать. - Тут мне вспомнилось слово, которому меня научил этот самый Лашер. - Нпокуннум". Что означает: "Я слеп".
Туземец подошел ко мне ближе, и я носом ощутил запах животного жира, покрывавшего его кожу. Подавшись вперед, он накинул мне на шею нитку или шнур: потрогав его, я сообразил, что это ожерелье из речных раковин. Я поклонился, хорошо понимая, что мне дарована награда или некий знак почитания. Затем туземец заговорил на своем родном языке. "Вуннетунта, - сказал он. - Кекуттокаунта".
Гусперо, стоявший рядом, перевел мне слова язычника: "Мое сердце праведно. Давайте вести переговоры".
Позже я поинтересовался у юнца, каким образом он понял их язык. "О, - пояснил он, - я просто следил за жестами этого мошенника. Сначала он приложил руку к груди, а потом коснулся языка". - "Тонкое наблюдение. Опиши мне, Гус, как они одеты. Носят ли они просторные покровы, подобно жителям Шотландии?" - "Нет, они не столь примитивны, сэр. Старший был закутан в звериные шкуры, а другие завернулись в накидки, изготовленные из птичьих перьев". - "Удивительно, если предположить, что перья ощипаны с голубей, пролетевших в небе у меня над головой". - "Мужчины помоложе были одеты в накидки из красной и голубой ткани, завязанные у подбородка, как у старух, которые торгуют местами в Леденхолле. Но вот что я вам скажу, сэр. Я сроду не видел, чтобы эти старухи разрисовывали себе лица ярко-красными полосами или выкалывали на лбу татуировку с изображениями рыб, носили серьги в форме птиц или браслеты из раковин". - "Да, в Леденхолле другая мода. Ты повидал достаточно - хватит на целый том. Но мы не можем полагаться на зрение, Гусперо, если владеем речью. Мы должны обратиться к мистеру Лашеру с просьбой помочь нам в этих щекотливых переговорах".
Так получилось, дорогой Реджиналд, что Элеэйзер Лашер в условленные дни навещал Нью - Мильтон - служить переводчиком при моих беседах с индейцами. Тотчас же выяснилось, что они хотят вести с нами меновую торговлю: при первом посещении они принесли с собой шкуры бобров и чернобурых лисиц, лошадиные зубы, тюлений жир и маисовые лепешки, называемые ими нокаке. Взамен добрые братья дали им латунные чайники и медные котелки. Позднее нам преподнесли в виде подарка обувь, прошитую оленьими жилами, а щедрые англичане снабдили их блюдами и ложками; индейцы поставляли нам также кленовый сироп, за что мы вознаграждали их изготовлением деревянных дверей, заменивших им прежние подвесные циновки. Гусперо передал мне, что туземцы распределили между собой все эти предметы и материалы равными долями, и это побудило меня сослаться на государство Платона. "Я о нем ничего не ведаю, сэр, - отвечал он, - но порой эти дикари выглядят справедливее англичан". Я не ответил, и без того отягощенный нелегкими вопросами.
Их вождь (или сейчем) звался Катшауша, но я не замедлил наделить его новым именем Адам Ньюком в честь его первого прихода в поселение. Через мистера Лашера выяснилось, что Катшауша подбирался к Нью-Мильтону несколькими месяцами ранее и что первый услышанный им английский голос принадлежал мне. Я беседовал в саду, а он притаился за изгородью - не из боязни, по его уверениям, но любопытства ради. Он не был обнажен, добавил Лашер, и прикрывал тайные части тела небольшим кожаным фартуком. "Имя тебе, Адам, удачно выбрано, - откликнулся я благодаря посредничеству мистера Лашера. - Ты одет как наши прародители. Всевышний заслонил тебя звериными шкурами, дабы скрыть от взоров присущую каждому из нас мерзость". - "Но сэр, - возразил мне Лашер, - они живут совершенно счастливо". - "Все мы изгнаны из рая, мистер Лашер".
В этот момент Адам Ньюком решился произнести вслух английскую фразу, которую, как я установил позже, он старательно выучил наизусть: "Вы мой друг, Джон Мильтон, я желаю вашей милости и вашей власти, потому что я надеюсь, вы можете сделать великие дела. Мы бедны". - "Чего он хочет, мистер Лашер?" - Он хочет работы для своего народа".
Разумеется, я взвешивал эту самую возможность с той минуты, как только язычники появились среди нас. Всесторонне продуманное хозяйство нашего благочестивого поселения нуждалось только в должном числе работников, и за два-три дня мы с Адамом Ньюкомом пришли к соглашению, что его люди будут работать вместе с поселенцами: копать землю мотыгами, валить лес и строить каменные заборы и дома. За каждой из этих работ должен был наблюдать один из трех сыновей туземного вождя, поименованных мной Джон Первоступ, Новосад Матуксес и Последыш Нанаро. Вскоре работа закипела. Индейцы принесли с собой устриц, медвежатины, сушеных омаров и лосиные языки, в обмен на английские съестные припасы - сыр, масло и яйца. С горечью сообщаю, дорогой Реджиналд Поул, что кое-кто из наших братьев попотчевал их пивом - вне сомнения, от широты души и в избытке чувств, - однако индейцы не приучены к его крепости, и я был принужден урезать этот запас.
Однако, невзирая на справедливые эдикты, нашлись туземцы, отнюдь не настроенные на нас работать. Они начали играть в кости, используя окрашенные сливовые косточки, и устроили подобие карточной игры с помощью высушенного тростника, когда должны были работать в поле. Ночами многие из них пели и плясали вокруг костров возле нашего поселения. Их пение доносилось даже до моей комнаты. "Туземцы представлялись мне весьма похожими на древних британцев, - как-то вечером сказал я моему юнцу, когда он подавал мне каплуна и процеженный бульон, - но теперь мне кажется, что они ближе к диким ирландцам. Они крайне непостоянны и вспыльчивы как порох, а их одеяния из оленьих шкур не слишком отличаются по покрою от ирландских накидок. И завывают они подобно кровожадным ирландцам. Слышишь?" - "Это всего лишь их песня". - "Варварские вопли - точно из преисподней". - "Первым дал им пиво Прирост Доббз, сэр. И неплохо на этом нажился".
Юнец всегда совал нос куда не следовало, но я предпочитал этого не замечать. "До меня дошла весть, будто невдалеке от нас живут каннибальские племена. Тебе не доводилось читать об ирландских язычниках, которые питались ягодицами мальчиков и женскими сосками? Их очень хорошо описывает Холлис в своих "Памятных записках". - Я не смог удержаться от вздоха, а потом отхлебнул из стакана привычный глоток простой воды. - Среди всех рас и в любом краю света царит одинаковая дикость. Куда бы мы ни направились на этой земле, Гусперо, нас встретят чудовищные стоны и жуткие крики". - "Невесело это слышать". - "Но какими бы неуправляемыми и разнузданными предрассудками ни был одержим народ, их всегда можно побороть силой ясного разума и благочестивого наставления. Пришло время, Гус, искоренять этот мир нежити и всего, чем они пугают". - "То есть?" - "Пора обучать наших индейцев молитвам".
На следующее утро я вызвал к себе Джона Первоступа, старшего сына вождя. Мне было известно, что индейский юноша и Гусперо в последние недели обучали друг друга начаткам своих языков, и потому я попросил обоих сесть передо мной. "Расскажи мне о Боге, дорогой Первоступ". - "Маннит". - "Этим словом, полагаю, ты обозначаешь божество". Я был приветлив, но полон непреклонной решимости. "Кепшн. Ветуоманит. Кеесуккуанд". - "Он объясняет вам, сэр, что у его народа много богов". - "Мне это совершенно ясно, Гусперо. Они раздавлены предрассудками. Могут поклоняться луне, а могут и слонам. Годятся и в монахи. Дражайший Джон Первоступ, как ты поклоняешься своему богу?" Я молитвенно сложил руки. "Поклоняться?"
Гусперо немного поговорил с индейцем, а потом ответил за него: "Они не поклоняются своему богу: говорят, что раз он бог, то не причинит им вреда". - "В высшей степени поразительно. Слепое язычество".
Я, возможно, произнес это чересчур резко, и Первоступ зашептал что-то моему юнцу. "Он говорит, сэр, не надо сердиться. Говорит, они опасаются бога англичан, потому что он подчинил их себе". - "Рад это слышать. Признак должного благоговения. Спроси его о дьяволе". - "О, мне уже поднарассказали об этом чудном джентльмене. Желаете о нем послушать?" - "Разумеется". - "Говорят, будто он иногда является в образе белого мальчика". - "Очередной абсурд. Белый цвет всегда олицетворяет чистоту и добродетель. А вместо ангелов у них арапы?" - "Если припомните, сэр, нас иногда кличут дьяволами".
Я поднялся со стула и подошел к книжным полкам. "Они невежественны как цыгане. Обманутые своими колдунами…" - "Паувау, сэр". - "Прости мне, Гусперо, но я не в состоянии изломать свой английский язык ради выговаривания этих иноземных имен. - Я протянул руку и притронулся к книгам. - Только колдуны. Завывают и бормочут. Мне вспоминаются паписты в причудливых ризах, разгуливающие по сцене своего главного престола. - Я вернулся на место. - Распространяя дымку ладана и гул дешевых колоколов. Скажи мне, Первоступ, ты всегда верил своим колдунам?"