"Я снова здесь, - сказал я, когда молитва смолкла и братья расселись на деревянных скамьях. - Призван назад из краев мерзости и запустения". - "Хвала Создателю". - "Вы, наверное, хотите спросить, где я пребывал последние недели. Что ж, скажу. Добрые братья и сестры, Христос счел нужным поместить меня среди людей плоти, в окружении развратного народа. - Разумеется, послышался испуганный ропот и скрежет зубовный, но я поднял руку, призывая собравшихся к молчанию. - Да, мне пришлось сосуществовать с дикарями. - Подобных стенаний никто не слышал со дня разрушения Тира. - Однако, соизволением Господа, выдержка и снисходительность не изменили мне даже бок о бок с ними, в их грязных норах". - "Неисповедимы и полны величия пути Его". Этот благочестивый возглас вырвался под влиянием чувств у матушки Сикоул. "Они купаются в праздности. Их переполняют ненасытимые желания". - "Не может быть!" - "Они смердели". - "О!" - "Нравы туземцев столь развратны, что я радовался своей слепоте. Я благодарил Господа, укрывшего меня от зрелища их отвратительных богохульств". - "Слава Создателю!" - "А теперь я снова с вами". В тот день не было сказано больше ничего и, дорогой брат, в дальнейшем тоже.
Но око Господне никогда не дремлет, Он вечный побудитель и подстрекатель; вот мне и не пришлось насладиться покоем. Апрельским утром, спустя два месяца после моего возвращения домой, братья сошлись на воскресную ассамблею. О службе возвестил барабанный бой, поскольку колоколов в этой пустыне еще не отлили, и в назначенный час меня сопроводил на место малец Гусперо; избранные, по заведенному обычаю, последовали за мной и чинно расселись на скамьях. Сзади я поместил пожилую матрону с березовой розгой, дабы усмирять детей: на небесах не услышишь ни перешептываний, ни смешков, сказал я ей, с какой же стати нам терпеть их здесь? Импровизированные молитвы излились из уст братьев, ощутивших к тому вдохновение. Дэниел Пеггинтон произнес в то утро молитву о спасении "всех пребывающих вовне" - так, дорогой Реджиналд, мы обозначаем тех, кто близок, но не вполне ортодоксален. Затем священник (Морерод Джервис) прочел, строчку за строчкой, шестьдесят первый псалом, прежде чем его пропели прихожане; у нас нет ни медных тарелок, ни труб, нет инструментов Велиала или Маммоны, но мне приятно думать о том, как звенели в здешней глуши над лесами и болотами святые слова: "От конца земли взываю к тебе!"
Проповедником в тот день был Уильям Дикин. Он мясник нашей маленькой колонии, и всем известно его неподдельное вдохновение; душеспасительные речи изливаются у него внезапно, приступами, сопровождаемые выкриками "Аллилуйя! Аллилуйя!", каковыми он обыкновенно завершает свои сентенции. За это его прозвали "Аллилуйя Дикин". Частенько он распевает гимны у себя в лавке. Я сам имею привычку, приходя за мясом, останавливаться под дверью и подкреплять свой дух его завываниями. В тот раз он вышел вперед и начал говорить: "Наше евангельское вероучение, дражайшие питомцы Божьи, может быть изложено в двух словах. Как они звучат?" - "Вера!" - отозвалась добрейшая Смирения Тилли. "Милосердие!" - подхватила Элис Сикоул. - "Да, правда. Вера и милосердие, а иначе говоря - вероучение и практика. Аллилуйя! Вслушайтесь в эти два слова. Повертите их так и сяк в недрах ваших ушей. Вера. Милосердие. Мы не нуждаемся в книгах, от которых попахивает Римом, в молитвах, отдающих свечным елеем. Для нас все сошлось в духе и откровении. Что должен я воскликнуть?" - "Аллилуйя!" - "Книга общей молитвы - не что иное, как идол, а ее читатели - идолопоклонники". - "Аллилуйя!" - "Это прогнившие обрывки, натасканные из старого папского требника, жертва, мерзкая в глазах Господа. - Помедлив, он добавил: - Не лучше дохлой собаки! - Эти речи так меня взволновали, что пришлось утереть лоб салфеткой. - Это я вам говорю, возлюбленные братья, отмеченные елеем Божиим. Я расскажу вам о своем отце, на старой родине. Он держал много книг в комнате, где хранилось также и зерно, и среди них греческий Завет, Псалтирь и Книгу общей молитвы, переплетенные в один том. И вот однажды входит он в эту комнату, и что, возлюбленные мухи, слетевшиеся на елей Господень, он там обнаруживает?" - "Что, что? - Матушка Сикоул сгорала от нетерпения, и я был близок к тому, чтобы разделить ее чувства. - Скажи нам!" - "Он обнаружил, что Книгу общей молитвы, всю до последнего листа, сглодали мыши, другие же две остались нетронутыми, и все прочие книги в комнате - тоже. Видите, как поступает с нами Господь? Как крутит нами и вертит?" - В то же мгновение я услышал снаружи шум и оклики. "Гусперо, - шепнул я, - что там?" - "Наши индейцы, сэр, прыгают как…" - "Только не надо здесь твоих обычных нечестивых уподоблений". - "Они говорят, что сюда направляется верхом группа англичан. Англичан и индейских воинов". - "Вот как?"
Я опасался столкновения с какими-нибудь мятежниками, но считал неумным и неуместным выдавать свой страх собравшимся. Аллилуйя Дикин возвысил голос, чтобы перекричать разнородные пгумы, но даже ему пришлось замолкнуть, когда снаружи отчетливо донесся топот множества копыт. Братья были встревожены, и я, чувствуя, как все вокруг бурлит, поднялся со скамьи и велел им сидеть тихо. Взявши юнца за правое плечо, я вышел на улицу. Прихожане, презревшие мой запрет, двинулись следом. На главной улице они подняли удивленный галдеж. "Что теперь?" - вполголоса спросил я Гусперо. "Конные повозки, мистер Мильтон. Вроде тех, что встречаются на лондонских улицах". - "А еще?" - "Всадники. Иные с флягами в руках. А кто-то распевает песни". - "Как они дерут свои бесстыжие глотки я прекрасно слышу. Опиши, как они выглядят, пока они до нас не добрались". - "Разряжены они, сэр, поярче торговца мануфактурой. Но не сказал бы, что это лондонская одежда. И не индейская тоже. Что-то среднее. А волосы, сэр, длинные, как у девушек".
Разумеется, я испугался, что это прибыли из Англии военные с приказом меня задержать. Однако их песни и смех свидетельствовали, что если это рота, то рота оборванцев. Но все же: кто они? "О, сэр, их предводитель - вовсе чудная птица. Можно мне?" - "Да. Но по-быстрому. Мне уже бьет в ноздри их пьяное дыхание!" - "На вид весельчак. Лицо поперек себя шире и краснущее, как миска с вишнями. Борода рыжая как лисий хвост. Рассказывать дальше? - Собрав все свое терпение, я кивнул. - Голубой кафтан, препоясан зеленой лентой. А на голове, о Боже, белая фетровая шляпа с перьями". - "Он что, сбежал из Бедлама?" - "У него шпага, сэр, и пара пистолетов". - "Стало быть, не из Бедлама, а из Тауэра". - "Нет-нет, сэр. Это всего лишь для украшения. Они нарядно выглядят, а рукоятка шпаги увита цветами".
Я ничем не выдал своих чувств, лишь выпрямил спину, когда услышал, как этот шут гороховый приказывает своей команде остановиться. Он спешился, и я услышал, как звенят на ходу его драгоценности и четки. "Почитаю за честь приветствовать вас, сэр", - обратился он ко мне. "Напротив, это я почитаю за честь. Не будет ли с моей стороны слишком большой дерзостью спросить…" - "Меня зовут Ралф Кемпис, сэр. Направляюсь из Джеймс-Тауна в Виргинии, чтобы вступить во владение своей новой территорией".
Может ли быть, что этот человек получил от нечестивого монарха патент и собирается взять под свой контроль новые земли? Я был не в силах открыть рот. А что если ему дано королем поручение противодействовать мне или потребовать покорности?
"Это место, сэр, зовется Мачапкуэйк?" - "Нет. Оно зовется Нью-Мильтон". - "Простите, сэр. Понятно, что теперь правим мы, англичане, однако носило ли оно это название прежде, при индейцах?" - "Да, вероятно". - "Значит, я ваш новый сосед. Я купил землю по ту сторону реки, называемой Сепаконетт. Но это название тоже поменяется". - "И каково будет новое, мистер Кемпис?" - "Мэри-Маунт". - "Мэри-Маунт?" - "В честь Пресвятой Девы, сэр. - Я сделал шаг назад, а у братьев, меня окружавших, вырвался глухой стон. Кемпис усмехнулся. - Да вы, сдается мне, иной веры? Что ж, земли здесь обширные. Места хватит всем". - "Простите, мистер Кемпис. - Я сохранял спокойствие, подобно Езекии перед язычниками. - Нам нужно вернуться к богослужению. Мы как раз слушали превосходную проповедь об идолопоклонстве". - "Занятная тема. Что ж, будьте здоровы, мистер…" - "Мильтон. Джон Мильтон". - "Весьма вам обязан, мистер Мильтон".
Судя по звукам, он отвесил очень церемонный поклон, отчего его побрякушки вновь зазвякали, но позже Гусперо сказал, что он ухмыльнулся прямо мне в лицо. Ну да, ему были хорошо известны мое имя и репутация. Затем он взгромоздился на лошадь и с громким "ура!" отбыл во главе своего войска.
Когда процессия двинулась через наш городок, мои соседи во Христе оставались спокойны, но потом разом послышался тревожный шепот. "Что их напугало, Гус?" - "Три фургона, сэр. С индейскими женщинами. Продолжать?" - "Мне боязно. Однако продолжай. - Ропот братьев сделался громче. - Какие еще ужасы тебе открылись?" - "Двое священников в черном". - "Достойно преисподней". - "Они несут статую Девы Марии". - "Мерзопакость. Этого нельзя терпеть". - "Они едут верхом и настроены довольно весело. Ох. Один из них вас благословил".
Сознаюсь, дорогой Реджиналд, я не удержался и сплюнул. Тем же вечером я созвал в свое скромное обиталище Морерода Джервиса, Аллилуйю Дикина и Хранима Коттона; они привели с собой Греханета Джоунза, работника с фермы, который, прежде чем осесть в Новой Англии, путешествовал по Виргинии. Вероятно, до него там доходили слухи о Ралфе Кемписе, и я жаждал подробностей. "Поведай мне, - попросил я, - об этом распутнике. Этом безмозглом олухе". - "О ком, сэр?" - "Этом римском своднике, Кемписе". - "Он один из многих папистов в Джеймс-Тауне, сэр. Город набит ими под завязку. Наша подлинная английская кровь сохнет от тамошнего зноя, но папистам он только на пользу". - "Удивляться нечему. Они не настоящие англичане. Просто раскрашены, наподобие индейцев. - Я невольно улыбнулся. - Purpurea intexti tolluntaulea Britannb·. Дикин, убитый горем, выдавил из себя едва слышное "Аллилуйя". - "О том же и я говорю, - пробормотал Храним Коттон. - Все выряженные в пурпур и бритые". - "Истинно, - добавил Морерод Джервис, - извращенное племя".
Но мне не терпелось узнать больше. "Греха - нет, я томлюсь". - "Подкрепляющего, сэр?" - "Нет, нет. Сведений, и побыстрее". - "Думаю, сэр, Кемпис - из виргинских плантаторов. Я видел, один фургон у него нагружен табаком". - "Но достоверно ты о нем ничего не знаешь?" - "Нет, сэр. Я всего лишь простой работник и думал только о том, как бы поскорее унести ноги от этих бешеных католиков". - "И вот это чудовище, эта семиглавая гидра, затаилась среди нас. Вы навели справки, мистер Джервис, о покупке земли?" - "Мне сказали, что у него письмо от короля, и губернатору пришлось дать ему патент".
Из самых глубин моей души, дорогой Реджиналд, вырвался вздох. "Итак, отныне нам придется у прямо у своего порога вести битву с гордыней, излишествами, пьянством, распутством и прочими пороками, присущими римскому суеверию. Бог живой значит для них не больше, чем глупый идол". - "Видели вы идола, которого они таскают с собой? - Негодование Аллилуйи Дикина было вполне оправдано. - Они только что не волочат его по земле, словно какую-то размалеванную скво". - "Да-да, в самом деле. - Мне стоило усилий говорить тихо. - Несомненно, вскоре мы получим богатые ризы и яркие алтарные покровы, картины и образа, развеселые представления и церемониальные установления - все тот же старый глянец и торжество плоти". - "А эти священники, сэр, вдвоем на одной лошади, будто из таверны возвращаются". - "Блудницы мужского пола на своих зверях. Образ из Откровения. Уверен, они распутничают и беспробудно пьянствуют, как все прочие самозванные пастыри. Однако, джентльмены, мы находимся в пустыне и должны соблюдать осторожность. От папистской веры недалеко и до чернокнижия…"
Меня прервал Гусперо, который, насвистывая, вошел в комнату. Он вложил мне в руки листок. "Это от мистера Кемписа, сэр. - Я со стоном уронил бумагу, но Гусперо, не переставая свистеть, подобрал ее и вернул мне. - Письмо, сэр. Распорядитесь прочесть?" - "Не знаю, хватит ли у меня сил выслушивать папистские заклинания". - "Тогда сжечь?" - "Нет, дурень. Читай. - Я услышал, что он ломает печать. - И будьте добры, погромче, сэр". - "Это точно от него самого. Подпись очень размашистая". - "Пусть бы он подписался собственной кровью". - "Он почтительно вас приветствует и шлет нижайший братский поклон. Затем он, с должным уважением, приглашает вас присутствовать на церемонии". - "Церемонии? Какой еще церемонии?" - "Учреждение - то ли это слово? Учреждение Мэри-Маунт".
Разумеется, я отказался участвовать в этом, как и в любом подобном, балагане, но мой суровый долг заключался в том, чтобы разведать, в чем состоят идолопоклоннические ритуалы, которые подготавливаются на самых наших границах. Поэтому я отправил мальца вместо себя. "Ты в самом деле желаешь внедриться в самую их гущу? - осведомился я. - Хватит ли духу?" - "По мне, сэр, они не дураки повеселиться". - "А повеселившись поселиться и провонять всю округу. Тебе надлежит помнить: не все то золото, что блестит. Не покупайся на их хитрости, Гусперо, как покупаются индейцы на бусы и стекляшки. Будь начеку".
3
И все же Гусперо восхитили всадники, которые, громко распевая и прихлебывая из фляжек, проехали по городу; в Нью-Мильтоне настолько недоставало веселья и красок, что порой он напоминал серую заплату на цветущем зеленом ковре. Поэтому Гусперо предпочитал проводить время с индейцами, терпеливо изучал их язык, обычаи и интересовался тем, как они жили до прихода англичан. Они рассказывали ему о призрачных воинах - за их стремительным бегом до сих пор можно было наблюдать иной раз ночью в глухих лесах; питались они корой и гнилой древесиной, дневные часы проводили скорчившись где-нибудь как больной зверь, ночью же гонялись с призрачным луком и стрелами за тенью добычи.
В таких историях Гусперо находил больше подлинности и интереса, чем во всех проповедях Аллилуйи Дикина или Хранима Коттона. Постный вид, деланые манеры, темные одежды и линялые воротнички братьев по сути совершенно не вязались с окружением. Гусперо чувствовал, что они здесь либо вымрут, либо тем или иным способом подчинят обстановку своей воле. Лишь женитьба на Кэтрин Джервис примиряла его с жизнью в Нью-Мильтоне - супруги владели деревянным домиком поблизости от жилища Мильтона, вместе обслуживали слепца и состояли у него компаньонами. Когда в Нью-Мильтоне появился Ралф Кемпис со своими спутниками, Гусперо ощутил себя на седьмом небе: наконец-то здесь поселились англичане, которые, судя по всему, умели сделать из жизни в пустыне праздник, носили, как индейцы, яркую одежду и распевали среди ручьев и деревьев.
- Нам вряд ли нужно их бояться, сэр, - сказал он Мильтону, собираясь на торжество в честь основания Мэри-Маунт. - От них больше шума, чем от братьев, но вреда никакого.
- Никакого вреда? Да это аспиды со смертоносным жалом, а ты - "никакого вреда"? Они творят мерзости грязной блудницы, засевшей в Риме. Никакого вреда? Каждый их шаг сопровождает всеобщее разложение. А ты говоришь, от них никакого вреда.
Гусперо, привычный к таким неистовым взрывам красноречия, смотрел безмятежно.
- Судя по всему, сэр, вы бы не отказались сжечь их всех живьем. Жареное мясо у нас любимое кушанье.
Мильтон улыбнулся.
- Нет, Гус, ты слишком скор. Мы не станем с этим торопиться. Их еще можно убедить, чтобы они отреклись от идолопоклонства. Я стану наставлять их.
Гусперо тоже улыбнулся.
- Как же вы за это приметесь, сэр?
- Только что из Веймута прибыл типограф со всеми принадлежностями своего ремесла. Я обращусь к этим людям с разумным и полезным трактатом.
- В таком случае, господин, остается надеяться, что они окажутся прилежными читателями и по достоинству оценят ваши усилия.
- Вот о чем я подумал: эта пестрая толпа, наверное, включает в себя папистов, беглецов и дикарей. Смогу ли я приспособить свою речь к столь смешанной аудитории?
- Вы могли бы послать к ним для проповеди мистера Дикина. Этот джентльмен - сущий образец трезвости. От такого примера они вмиг раскаются.
- Что-то ты нынче совсем обнаглел. - Мильтон поднял руку, чтобы дать Гусперо затрещину, но тот увернулся. - Итак, вперед. Отправляйся в это отвратительнейшее, окаянное место. Стань свидетелем языческих мерзостей их плотского культа.
- И донести эти мерзости до вас?
- Иди. Давай. Увидишь каждение вечером и свечи в полдень.
Гусперо казался вдохновленным такой перспективой, но не произнес ничего, кроме обычных слов прощания. Наутро он отправился верхом в Мэри-Маунт; следуя вдоль берега, он к полудню достиг деревянного моста, который, без сомнения, спешно возвели сами новоприбывшие; мост представлял собой всего-навсего несколько досок, уложенных на большие камни, но по ту сторону виднелась тропа. Гусперо отправился туда и через четверть часа достиг поселения. Он готовился к неожиданностям, но все же был поражен: на открытой площадке высился шест. Он был щедро украшен, увешан гирляндами и лентами, а также колокольчиками, которые звенели под ветром. Приблизившись, Гус разглядел, что он еще и расписан рожами и человеческими фигурами, красными на синем фоне. К Гусперо поспешил незнакомец, приветственно раскинув руки.
- Добро пожаловать, - произнес он. - Наш первый гость. Англичанин, как я вижу.
- Из Лондона, сэр. Толлбой-Рентс в Смитфилде. Приятный район.
Незнакомец на шаг отступил, упер руки в бока и присвистнул.
- Я родился на Дункан-Лейн!
- Которую называют Придуркан-Лейн.
- Она самая.
- А иначе - Прокатись-еще-Лейн?
- Ну да. - Незнакомец улыбнулся и встряхнул головой. - До чего же здорово встретить прежнего соседа. - Он заметил, что Гусперо не сводит глаз с шеста. - Вы что, никогда таких не видели?
- В Лондоне ни разу. Нет. - У него мелькало смутное, едва уловимое воспоминание о чем-то подобном, виденном в раннем детстве: да, тот шест стоял в полях за городскими стенами. - Знаю-знаю, - сказал он. - Это называется майский шест.
- В Лондоне зрелище нечастое.
- Диковина. Вроде театра.
- Но сейчас там все снова переменилось. И здесь тоже переменится, надеюсь.
- И братья повеселеют? Не верится.
- Мне тоже. Вашу руку, прошу. Меня зовут Персивал Олсоп. Для друзей и соседей - Перси.
- Гусперо.
- Так вы человек образованный?
- Говорю по-английски как на родном языке и считаю на пальцах до десяти.
- Для здешней пустыни остроумия у вас в избытке, сэр. Вам следовало бы оставаться дома - лущить горох и нести вахту.
- Я бы отдал все, что имею, а это ровным счетом ничего, только бы снова повидать старый город.
- Что же завлекло вас так далеко от Толлбой- Рентс? Приятный климат?
- Нет-нет. - Гусперо заколебался. - Не завлекло, а завело.
- Насильно?