- По доброй воле. - Он снова замолк в нерешительности, стесняясь признаться в том, что связан с братьями. - Я с той стороны реки. Вот оттуда. Из Нью-Мильтона.
- Неужели? По вас не скажешь, что вы из Божьих Избранников, если вам не обидны мои слова.
- Ничуть. - Гусперо чувствовал облегчение, оттого что не нужно притворяться. - Я не избранник божий. И не пуританин. И не особливец. Я вообще не богомолец.
- Слава Богу.
- Вот-вот.
- Так вы?
Гусперо понял вопрос.
- Я секретарь мистера Мильтона.
- Да ну? - Олсоп снова присвистнул. - Он, кажется, очень серьезный джентльмен.
- Верно, очень серьезный.
Немного помолчав, оба разразились смехом.
- Полагаю, - сказал Олсоп, - наш разговор придется отложить до другого случая. Поскольку вы посланы преподобным мистером Мильтоном, я должен препроводить вас к превеселому мистеру Кемпису. Сойдите с лошади, сосед, и следуйте за мной.
Он повел Гусперо к одной из полотняных палаток, которые стояли вблизи майского шеста; она была расписана яркими голубыми и желтыми полосами, на коврике над входом виднелась намалеванная красной краской буква "К". До Гуса донеслись голоса, а когда он пересекал порог, - внезапный громкий раскат хохота. "Значит, жонглеры, актеры и гимнасты у нас будут, - говорил Ралф Кемпис. Сделав Гусперо приветственный жест, он продолжал: - Нужны скоморохи, мимы, а также предсказатели судьбы и фокусники. Нет. Фокусник у нас уже есть. Так ведь, Макиза?" Он обращался к индейцу, который сидел на деревянном стуле в другом конце палатки. Тот разительно отличался от тех туземцев, что работали в Нью - Мильтоне; голова его была, за исключением жидкого клока волос, наголо выбрита, с левого уха свешивалось чучело какой-то птички. На вопрос Кемписа он не ответил, но ухмыльнулся и потряс мешочком не то с драгоценностями, не то с порохом. Воздух внезапно наполнился очень странным ароматом, который Гусперо сравнил бы с запахом лилии. Кемпис взглянул на него с улыбкой. "Это чтобы отпугивать мух, сэр. А теперь садитесь и рассказывайте, что у вас за дело".
- Никакого дела у меня нет, мистер Кемпис, Я от мистера Мильтона. - Эту речь Гусперо репетировал, когда ехал верхом, но теперь она звучала как жалкая импровизация. - Он шлет вам привет и наилучшие пожелания, однако передвигаться пока не может из-за сильного воспаления в ноге. И вот… - Он в растерянности запнулся. - Вот я здесь.
- Вы прибыли на нашу скромную церемонию в качестве его посланника?
- Я должен быть его глазами и ушами.
- Но не устами, надеюсь. Он наговорил и написал много… - Кемпис оборвал себя и поднялся, чтобы пожать гостю руку. - Что ж, мы вам рады. Хотя, признаюсь, я наделся увидеть, как мистер Мильтон пляшет вокруг майского шеста.
Представив себе хозяина, взбрыкивающего ногами, Гусперо расплылся в улыбке.
- Думаю, сэр, он охотнее сплясал бы в аду.
- Ему это как раз адом и покажется. Я видел кое-что из его трактатов и памфлетов в защиту пуритан. Он, должно быть, человек очень резкий и убежденный.
- Вот в этом, мистер Кемпис, я полностью с вами соглашусь. В самом деле, на редкость убежденный.
Если бы Мильтон присутствовал на церемонии, которая состоялась на следующий день, он вполне мог бы подумать, что попал в преисподнюю. Крещение Мэри-Маунт (как выразился Ралф Кемпис) вылилось в пышное гулянье. При первых лучах рассвета из леса, под грохот барабанов, ружейных и пистолетных выстрелов, была принесена пара оленьих рогов; Ралф Кемпис с помпой доставил их к майскому шесту и передал мальчику-туземцу, который вскарабкался с ними вверх. Под громкие крики толпы он привязал рога веревкой к верхушке, и тут же обитатели нового города начали пить за здоровье друг друга вино из бутылок и пиво из фляг. Из-за ленты, заменявшей ему пояс, Ралф Кемпис вынул свиток. "Я сочинил для нас веселую песенку, - объявил он громко, перекрикивая пирующих, - как раз для сегодняшнего события". Он развернул свиток и низким ровным голосом запел:
Веселитесь, друзья - чаши полней!
Восторгами правит бог Гименей.
Час утех наступил, потому неспроста
Вкруг майского станем плясать мы шеста.
Наденем венки, а бутыли по кругу -
Нектар до краев наливайте друг другу.
Шапки долой - не страшитесь вреда:
Славный напиток взбодрит нас всегда!
Гусперо усомнился в том, что Мильтону понравился бы метр и рифмы песни; по сравнению с его стихотворным переводом псалмов, она показалась бы, помимо прочего, легковесной. Но вскоре Гусперо об этом забыл. Ему поднесли глиняный горшок с подкрепляющим питьем из вина и меда, который он осушил единым духом. Затем Гусперо схватила за руку и повлекла за собой какая-то индианка, и он очутился в большом хороводе из поселенцев и туземцев, прыгавших и скакавших весенним утром вокруг майского шеста. Наконец хоровод распался, и его участники стали наблюдать за плясками индейцев; те выступали поодиночке, очередной танцор сменял предыдущего, и Гусперо не уставал восхищаться их телодвижениями. Кто-то из плясунов все время держал руку за спиной, другой кружился на одной ноге, третий умудрялся выделывать танцевальные движения во время прыжка. Внезапно воздух наполнился резким запахом пряностей или курений, отчего индейцы удвоили свою прыть. Потом громко зазвонил колокол, и представление остановилось. Из голубой парусиновой палатки показались двое священников, которые несли статую Девы Марии. Все, как англичане, так и индейцы, пали ниц. Гусперо тоже опустился на колени. Это не помешало ему с интересом следить за тем, как фигуру, раскрашенную в белое и светло-голубое, бережно поместили перед майским шестом. Священники стали молить ее о поддержке в этой юдоли слез, и юноша услышал, что она благословенна в женах. Добавив еще что-то о плодах, священники медленно обнесли Приснодеву вокруг шеста и вернули в голубую палатку. Пирование возобновилось, и танцам, играм и выпивке не было конца весь день.
Когда стемнело, Ралф Кемпис позвал Гусперо в свою палатку.
- Ну, и что вы о нас думаете? - спросил он. - Кто веселей прыгает и скачет: мы или пуритане в воротничках?
- Сходства не больше, чем между трясогузкой и сонной мухой, сэр. В последний раз я так смеялся, когда ломовые извозчики потихоньку писали в Причетников колодец, перед тем как оттуда дали попробовать воды французскому послу.
- Тогда удивительно, как вы выдерживаете житье в Нью-Мильтоне. До меня доходят слухи, что смех там не очень жалуют.
- Слухи не врут. Но дети, конечно, иной раз смеются. И мистер Мильтон.
- Джон Мильтон смеется?
- Ну да, у него тонкое чувство юмора. Иной раз он просто блещет остроумием. "Аккуратны? - сказал он мне на прошлой неделе о некоторых братьях. - Они так же аккуратны, как деревянные зубы старой девы".
- В самом деле?
Гусперо осекся, опасаясь, что сболтнул лишнее; в конце концов, он был послан как наблюдатель, а не осведомитель. Поэтому он поспешил сменить тему.
- Зачем же вы переселились сюда из Виргинии, мистер Кемпис, если недолюбливаете здешних братьев?
- Необходимость. Суровая необходимость. Жара там, как в Персии, а в иные годы случаются засухи, такие что даже реки пересыхают. Мы рыли землю, но не находили ничего, кроме устричных раковин и рыбьих скелетов. Мы бы и сами дошли до того же состояния, если бы не порешили все вместе двинуться на север, где климат лучше и воздух мягче.
- Значит, вам пришлось вывести их из пустыни?
- Мы католики, Гусперо, а не израильтяне. - Он попытался нахмуриться, но, не удержавшись, прыснул. - А я не предводитель народа. Я всего лишь церемониймейстер.
В палатку вошел индеец-фокусник, которого Гусперо видел раньше.
- Упповок? - спросил Кемпис и протянул индейцу кисет с табаком.
Гусу стало любопытно.
- У наших индейцев такие слова не в ходу. Так вы называете это вещество?
- Да. Табак для них предмет поклонения. Они его чтят как божество. Они бросают его в огонь и получают странный аромат. Они бросают его в бурное море, чтобы успокоить волны. Они, монотонно распевая, швыряют его в воздух, когда хотят спастись от опасности. Привезя его с полей, мы обычно пускались в пляс.
- Выходит, вы танцевали вместе с индейцами?
- Мы не отделяем себя от них, Гусперо. Мы едины. Нам - и англичанам, и индейцам - довелось пережить много трудностей, и это нас сплотило. Пойдем. Я покажу вам кое-что, отчего мистер Мильтон разозлится.
Он повел его к голубой палатке на краю лагеря и откинул коврик, прикрывавший вход. Внутри Гусперо разглядел статую Девы Марии, которую священники носили вокруг майского шеста. Перед ней горели две большие свечи. "Приснодева - наша здесь хранительница, - шепнул Кемпис. - А теперь посмотрите вот что". Он проводил Гусперо к соседней палатке и откинул полг. Взгляд Гусперо уперся в деревянного идола высотой около четырех футов. Это было изображение человека или бога, сидящего на корточках; его шею охватывали белые бусы, тело было окрашено в белый и черный цвета и только лицо - в пурпур. "Это Киваса, - пояснил Кемпис, - хранитель душ. По сути своих проявлений очень напоминает нашего Святого Духа".
- Значит, их у вас двое? - Гусперо почесал в затылке и, пораженный, принялся накручивать на палец клок волос. - Вроде наших лондонских Гога и Магога, хотя, как будто, эти два джентльмена ни разу не сотворили ничего путного.
Кемписа, по-видимому, это сравнение ничуть не задело.
- Уподобление не совсем правильное, Гусперо. Сами мы не поклоняемся Кивасе - он у нас для индейцев, которые желают сохранить свою старую религию, но не отказываются и от новой, католической. Держась за обе, они чувствую себя уверенней, и я, со своей стороны, не вижу в том беды. - Гусперо не открывал рта, поскольку не знал, что сказать. - Как об этом отзовется ваш благочестивый господин?
Юноша покачал головой.
- Он не смолчит, мистер Кемпис. Это я вам обещаю. Думаю, одной недели ему не хватит, чтобы успокоиться.
Вернувшись на следующее утро в Нью-Мильтон, Гусперо не сразу отправился в дом своего хозяина. Вместо этого он пошел к своей жене и к Джейн Джервис, дочери Морерода, которую они воспитывали у себя, хотя официально не удочеряли.
- Что ж, Кейт, - произнес он после многочисленных поцелуев, - это, как ни крути, совершенно новый мир.
- Где это, Гус?
- За рекой, в стороне. Мэри-Маунт похож на кипящий котел. Словно раскрашенные театральные подмостки, все в мишуре и блестках. Ох, Кейт, это было чудесно.
Вскоре он добрался до покоев мистера Мильтона. Слепец стоял у окна лицом к саду, но Гус не сомневался, что его шаги будут тотчас узнаны.
- Ну, - заговорил Мильтон, - что скажешь? Как проявили себя эти сводники римской блудницы?
- Очень хорошо, сэр.
- Уже успели заразить страну своим ядовитым дыханием?
- Нет, насколько мне известно. Но мистер Кемпис шлет вам приветствия.
- Вот как? Это немытое свиное рыло. Червь, точащий мозг. - Он сделал паузу, - Ты все молчишь. Томиться в ожидании новостей - настоящая пытка. Выкладывай.
- Если вы спрашиваете о моем мнении, то я и не знаю, с чего начать. В Мэри-Маунт просто глаза разбегаются…
- Будь любезен, нельзя ли без пустословия?
- Ладно, сэр. - В упор глядя на Мильтона, он показал ему язык. - Думаю, не ошибусь, если скажу, что они поклоняются образу, который называют Пресвятой Марией.
- Об этом мне уже известно. Вечный позор и профанация: в новых землях процвело заскорузлое невежество мертвых веков. Наблюдал ли ты размалеванные отбросы, которые они называют мессой?
- Какая-то церемония там происходила.
- Без сомнения, с золотом и мишурой из старого ааронова гардероба, все эти иудейские обноски, накладные бороды и четки.
Слушая его, Гусперо улыбался краем рта.
- Там был еще майский шест. В пестром тряпичном убранстве.
- Что-что?
- Майский шест, сэр.
- Ну вот мы и вернулись в средневековье. - Мильтон подпер рукою лоб. - Гигантский шлейф грехов стер с небес солнце и звезды.
- Это для танцев, мистер Мильтон, не более того.
- Этот Кемпис переступил границы стыда. Поклоняться столбам?
- Нет, сэр. Они не поклоняются. Я уже сказал: они танцуют вокруг шеста.
- Это все едино. Все едино. Дай-ка мне свежей воды, а то при мысли об этом сраме у меня закружилась голова. - Он опустился на стульчик и продолжил разговор не раньше, чем отхлебнул из чашки. - В прежние времена, Гусперо, майский шест, этот духовный вавилонский столп, возведенный до высот мерзости, был предметом фанатичного поклонения. Некогда в английских городах и деревнях он, как жуткий идол, бывал центром неистовых беснований. Сейчас все повторяется. - Неожиданно он усмехнулся. - Интересно, что об этом скажет Храним Коттон? Не попросишь ли ты его навестить меня на досуге?
Храним Коттон, как оказалось, изнывал от нетерпения, ожидая новостей о размалеванных блудницах Мэри-Маунт, поэтому вызвался тут же пойти с Гусперо. Мильтон встретил его холодно.
- Храним Коттон? Будьте добры сесть. - Немного помолчав, он вопросил: - Ужели Господь поразил нас свыше безумием?
- Боже, сэр, о чем вы?
- Бесстыдство расцветает пышным цветом у нас под самым носом.
Храним Коттон утер себе лицо и медленно окинул взглядом комнату.
- Где это, мистер Мильтон?
- Они служат мессы. Выряжаются в свои запятнанные грехом ризы. Извлекают языческие одеяния из груды церковного хлама. Они поклоняются тусклым образам, Храним. Они поставили в Мэри-Маунт майский шест!
- О мерзость запустения, мистер Мильтон.
- В точности мои слова. Они освятили его. Кадили перед ним. - Гусперо взглянул на него изумленно, потому что ни о чем таком не рассказывал. - Они разукрасили его нечистым, вшивым тряпьем, которое, надо думать, спало с натруженных плеч Времени.
- О извращенность, сэр!
- Это поселение, мой добрый Храним, - свернувшаяся слизь трехдневной лихорадки.
Храним, - Коттон послал Гусперо дикий взгляд, тот в ответ даже не моргнул.
- Заставьте их есть камни и грязь, сэр. Пусть обрежут свои буйные кудри!
- У вас доброе, любящее сердце, мистер Коттон, оно внушает мне благочестивые порывы. - Как догадался Гусперо, собеседник быстро ему наскучил. - Не оставите ли меня одного, чтобы я поразмышлял об их омерзительных нечестивых повадках?
Храним Коттон поднялся и сложил руки ладонями вместе.
- Я сравнил бы вас сейчас, мистер Мильтон, с деревом, посаженным на берегу туманного потока или многоводной реки. Еще немного, и на вас вырастут плоды нам на потребу.
- Доброго вам дня.
Как только Коттон удалился, Гусперо занял освобожденный им стул. Он поглядел на Мильтона, который успел отвернуться, и покачал головой.
- Видно, это называется заботой о слабых. - Мильтон молчал, но улыбался. - Теперь весь город будет трястись от страха, выбираясь утром из-под одеяла.
- Они будут вставать в обычное время. - Не сгоняя с лица улыбки, он обернулся к Гусперо. - И весь день станут бдеть.
В следующие несколько месяцев Гусперо посещал Мэри-Маунт много раз. Поручение быть "глазами" Мильтона и сообщать обо всем увиденном было только предлогом - он ездил ради собственного удовольствия. В особенности его интересовало то, что индейцы и англичане сосуществуют на условиях полного равенства. Он обнаружил также, что некоторые из англичан женаты на скво и народили много детей, но это он решил скрыть от своего господина как предмет чересчур деликатный. "Ну, какие новости от сборища идиотов? - спрашивал обычно мистер Мильтон. - А сам змей - он как?"
Гусперо вознамерился сообщать только те сведения, которые могли развлечь или позабавить Мильтона, надеясь таким образом, через месяцы или годы, примирить его с Мэри-Маунт.
- Мистер Кемпис готовит театральное представление, - доложил он однажды вечером, вернувшись оттуда.
- Невероятный дурень. С этих скрипучих подмостков никогда не сходило ничего, кроме грязи и сквернословия. - Он помолчал. - Итак, что за нелепую причуду он задумал воплотить?
- Это будет комедия, сэр.
- Чего и ожидать от подобного фигляра. - Он вновь умолк. - Как она называется?
- Как будто "Маг" или "Лондонский маг".
- А, ну да, знаю. То есть слышал. - Он откашлялся. - Автор - безмозглый простак по имени Тидци Джейкоб. Умер на горшке. С пером в руках, не сомневаюсь. - Он встал со стула и подошел к окну. - Когда ты ее увидишь?
- Я не собирался…
- Будь добр, послушай меня. Мы должны держать под наблюдением все номера нашего паяца. Я с удовольствием заткнул бы его богохульственную пасть, чтобы прекратить поток грязи, но наша задача - выведывать его секреты и изучать дурачества.
Как Гусперо заподозрил ранее, Мильтон почему-то очень интересовался замыслами и устремлениями Ралфа Кемписа. Слепец не считал его достойным противником, - такового вообще не нашлось бы в этой стране - но, по крайней мере, Кемпис давал ему пищу для размышлений, сплетен, а иногда даже развлекал. Нередко Гусу приходило в голову, что с Ралфом Кемписом хозяин общался бы охотнее, чем с ортодоксальной братией, окружавшей его каждый день.
И вот, наученный Мильтоном, Гусперо отправился через реку смотреть "Лондонского мага". Мэри-Маунт сделался процветающим поселком, с множеством пестрых деревянных домиков по обе стороны главной улицы. Майскому шесту нашлось постоянное место - открытая площадка на краю поселка; там и сям, в каменных или деревянных нишах, были расставлены статуи. Мужское население, как англичане, так и индейцы, носило странные комбинированные одеяния: полосатые короткие штаны, широкие рубахи и шапки с перьями; женщины, соблюдая декорум, стягивали себе бедра и грудь цветными лентами, в остальном же придерживались того же стиля.
Представление должно было состояться после полудня в праздник Сретенья, и Гусперо прибыл, когда на открытом воздухе, возле таверны, уже началась месса. Его внимание привлекли ризы священнослужителей, желтые с серебром, затем он поразился вознесению святых даров; далее индейцы и англичане, пав на колени, склонили головы, три раза зазвонил колокол, и дым курений устремился к небесам. Наконец Гусперо покинул молящихся и шагнул в дверь таверны, над которой покачивалась на ветру вывеска с семью звездами. Он расположился в прохладном зале и стал ждать, слушая респонсорий и общаясь с дружелюбно настроенной кошкой. Спустя несколько минут после окончания мессы в таверну вошел Ралф Кемпис со своими спутниками.
- Что хорошенького, Перо? - Все были уже с Гусперо накоротке, и, заказав пива и водки, Ралф Кемпис к нему подсел. - Какие новости у богомольцев?
- Пляшут на улицах, по своему обыкновению.
- А мистер Мильтон? Шлет мне привет?
- Да-да. Он пожелал здравствовать слизняку и червю из червей.
- Отлично. Что еще?
- Он говорит, что вы сочитесь наглостью и вином.
- Удар в самую точку.
- Вы как яблоко Асфальтиса, которое на первый взгляд кажется хоть куда, но во рту оборачивается золой.