Юлий Крелин, автор этого сборника новелл, около четверти века работает хирургом в одной из столичных больниц, кандидат медицинских наук.
Его перу принадлежат повести "Хирург", "Всего полгода", "От мира сего" и книги рассказов и повестей "Записки хирурга", "Старик подносит снаряды" и "Письмо сыну".
С 1969 года Крелин - член Союза советских писателей.
Предлагаемая вниманию читателей книга состоит из новелл, рассказывающих о работе врачей - наших современников.
Содержание:
ПОЧЕМУ Я СТАЛ ВРАЧОМ? 1
ПАЛЕЦ 1
ГОДНАЯ КРОВЬ 2
"КАК ЖАЛКО, ЧТО У МЕНЯ НЕТ ГРЫЖИ!" 3
МОЙ ПОРЯДОК 4
ПЕРВАЯ РЕЗЕКЦИЯ 5
"ПРОСТИТЕ, ИЗВИНИТЕ" 6
ПЕРВЫЙ РАЗ 8
ЗРИТЕЛЬНАЯ ПАМЯТЬ 8
ГУСЕВ 9
СВИДАНИЕ 11
РИСК 15
ОЛЕГ 16
ЗУБОСКАЛЬСТВО 17
ПЕРЕЛИВАНИЕ СИЛ 18
ДВОЕ 19
ЧТО ИМ НАДО? 20
ДИСКУССИИ 21
АППЕНДИЦИТ 21
ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?.. 23
МЕА CULPA 24
КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ 25
РАК 26
ОПЫТ 28
ВСЕ ПРАВЫ 28
...И ЯГУАР СНОВА В НОРМЕ 29
ВОСКРЕСЕНЬЕ 31
ИСПОВЕДЬ ПАДШЕГО 31
И Я ТОЖЕ 33
СЛУЖАЩИЙ 35
РАССКАЗ ЧЕСТНЯГИ 37
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ 37
ЗАЧЕМ ВАМ ЭТО ЗНАТЬ? 40
ШТЫРЬ 41
БОРИС ДМИТРИЕВИЧ И ВИКТОР ИЛЬИЧ 42
"УКРАЛ" 44
ОПЕРАЦИЯ 45
ПОСЛЕСЛОВИЕ 46
Юлий Крелин
Переливание сил
(из жизни хирургов)
ПОЧЕМУ Я СТАЛ ВРАЧОМ?
Банальный вопрос, над которым я никогда не задумывался. Почему я стал врачом? Но так, без выдумки. Без громких фраз. Мой отец - врач. Помню, он не приходил домой сутками. Звонил ночью в больницу. Иногда ночью уезжал в больницу. Когда кто-нибудь из знакомых болел, папа сразу же становился самым главным. Сразу же обращались к нему. А он осматривал, выстукивал, ощупывал, молчал и изрекал. Я слышал разговоры отца по телефону. Это была сплошь какая-то терминологическая абракадабра: аппендэктомия, кивательная мышца, лимфогранулематоз, митральная комиссуротомия, синдром Броун - Секкара, сирингомиэлия и тому подобное. Какой-то каскад нечеловеческой речи. Шаманские заклинания. Я гордился папой.
Но с другой стороны - приходили его товарищи, врачи. Они говорили с ним о своих делах:
"Работа тяжелая. Покоя нет. Нет времени почитать даже свои журналы врачебные. Про другие книги и говорить не приходится. Никто об этом не думает, никто этого не учитывает. Платят мало. За адову работу. Надо еще где-то подрабатывать. Подрабатывать дежурствами. Потом три дня в себя прийти не можешь! Больные жалуются. На каждую жалобу надо обязательно "реагировать". Исходят при этом из принципа: "больной всегда прав..."
Таких разговоров было много. И все они кончались одним: "Не дай бог дети наши по нашему пути пойдут".
Роптавшие и брюзжавшие, оказалось, не врали. Но у большинства из этих сетующих дети все-таки становились врачами.
А потом я работал электромонтером в больнице и уже сам видел работу медиков.
Вправляли вывих ноги, и от петли, которая была перекинута с ноги больного на шею хирурга (есть и такой способ), на шее осталась борозда. Такие борозды потом уже, во время занятий по судебной медицине, я видел на повесившихся. Только у повешенных - спереди, а у хирурга - сзади.
Я увидел больных, выздоравливающих после операции. И больных, умирающих после операции. Врачей, не отходивших от них сутками. Врачи и сестры что-то врали больным, говорили фальшиво-бодрыми голосами, что скоро они выпишутся и даже можно будет ехать на курорт.
А иногда видел родственников, кричавших на врачей, на сестер: "Убийцы! Зарезали! Бездушные!"
Видел и хорошее. Настоящую благодарность. Видел проводы больных: улыбки, цветы.
Отцовские товарищи были правы - тяжелая работа. Но я решил стать врачом. Почему? Не знаю. Странный это вопрос.
А вот хочу ли я, чтобы и дети мои были врачами? Я думаю об этом - я думаю о своей сегодняшней работе...
Вспоминаю умерших после моих операций. Их я всех помню. Помню, что я делал им и что можно было еще сделать, если можно было что-нибудь сделать. Помню, чего я не сделал.
Думаю о риске, иногда неоправданном, а человек все-таки оставался жив. А иногда и риска почти не было, а - неудача, горе.
Думаю о своих первых операциях. Думаю о первых операциях старых хирургов, операциях, на которых я уже помогал - учился.
Вспоминаю радость и горе. Только горе, обида почему-то помнятся лучше. А радостей и удач в работе намного больше.
Вспоминаю некоторые обиды на больных. Думаю о том, как сами мы болеем. Как ведем себя. Мы еще хуже. Мы всё понимаем. Ну и что? Правильные выводы делаем? Нет. Я думаю... вспоминаю... размышляю... Если дети мои тоже захотят стать врачами, ох и трудно им придется! Но я - "за"!
1963 г.
ПАЛЕЦ
- Хм... Вы хирург? А хотите, я покажу, как можно палец оторвать? - Она складывает как-то обе руки и затем... раз! Резко разводит их в стороны.
Великолепно! Полное впечатление, что оторвала указательный палец.
Я встречался с самыми различными реакциями на сообщение о моей специальности: "А, из врачей только хирурги что-то понимают..." - Эта нелепость, очень популярна в немедицинском мире, особенно она удобна, естественно, когда знакомят с хирургом.
"А вы знаете, у меня сейчас троюродная тетка отчима жены как раз лежит..." - наиболее распространенный тип реакции.
"Как хорошо! Знаете, у меня последнее время..." - Но это чаще говорят минут через десять после знакомства.
А иногда никакой реакции.
Но эта реакция удивила меня. Она великолепна. И реакция и женщина. Молодая, сильная, здоровая. Сейчас скажет: "Пришей палец, а то убью!" У меня так было.
Студентом уже пятого курса (только перешел на пятый) я был на практике. И однажды, остался один в больнице. Хирурга куда-то вызвали.
И только я почувствовал себя хозяином и большим человеком, хирургом самостоятельным, - едет "Скорая помощь". (Черт возьми, а я еще не успел ни обход сделать, ни распорядиться где-нибудь. Когда еще доведется... И вот уже возмездие. Что́ везут-то, боже мой! Что делать буду?!)
Машина неслась от деревни напрямик, не по дороге. (Не разбирая пути мчится. Наверно, что-нибудь ужасное. И никого. Хоть бы кто из ребят!)
Сестра с удивлением уставилась на меня, когда увидела, как я выскочил на крыльцо и помчался к студенческому общежитию - может, кого позову, помогут. По дороге я понял, что не добегу. Машина будет раньше. (А может быть, понадобится что-то сделать в ту же секунду, как привезут.) Я кинулся назад к больнице.
Поскольку инфаркт я уже проходил, мне стало совершенно ясно - сейчас он у меня наступит. Машина приближалась.
В отчаянии я выпрямился и принял достойный вид. Мне казалось, что уверенный вид. (Надо закурить. Черт побери! Никак не попаду в карман. Я совсем сошел с ума. Надо взять себя в руки.)
Скатился с крыльца к машине. Чему быть, того не миновать. Быстрей бы хоть увидеть в окошко машины!
Наш хирург Георгий Петрович рассказывал, как в прошлом году он был вызван на стройку, где произошел несчастный случай, а в больницу привезли больного с ущемленной грыжей. Тоже студент оставался. Правда, не один. Их было двое. В два раза легче. Грыжа уже шесть часов как ущемилась. Самое время такое, что сейчас еще, может быть, кишка хорошая, а вот-вот и омертвеет. Тогда кусок кишки отрезать надо. Тогда вообще все тяжелее и будущее больного сомнительно. А когда Георгий Петрович вернется - неизвестно. Короче, если ждать - считай, что кишка пропала.
Ребята решились. Сделали операцию. Кишку спасли, а как зашить, чтобы и грыжу ликвидировать, забыли. И так вспоминали и эдак. Что в книге написано - помнят, а как это на человеке сделать - не знают. Не получается. Зашили просто, как обыкновенную рану. Человека спасли. Кишку спасли. А грыжу оставили.
- Правильно сделали, ребята, - сказал Георгий Петрович. - Человека спасли, а грыжу всегда можно ликвидировать. (Вот бы мне так же выйти из положения. Ну что стоит им грыжу привезти! Да нет, машина-то неслась как оглашенная.)
В машине рядом с фельдшером сидит здоровая молодая женщина. Лет так двадцати - двадцати трех. Про таких пишут: кровь с молоком. (Рука только перевязана. Слава богу. Значит, все в порядке. А вдруг артерия? Или сухожилие? Что делать буду? Ерунда! Артерию перевяжу. А если сухожилие - зашью рану, и все. Это для жизни неопасно. Подожду Георгия Петровича.)
- Что случилось? Что привезли?
- Да с торфоразработок. Девицу рельсом по пальцу стукнуло.
- Как - рельсом?
- Да так. Подняла да стукнула по пальцу.
Опять ничего не понимаю. Как она рельс-то подняла? Силища-то какая! Да, она здорова! Ладно, потом уточню.
- А чего ж вы неслись так через поле?
- Да просто так. Скучно стало. (Вот черт проклятый! Хулиган. Напугал до смерти.)
- Ну, милая, что у вас случилось?
- Палец отшибла здорово. Ужас как болит. И крови много.
- Крови - это неважно. По вашим щекам не скажешь, что много было крови. (Кажется, я слишком успокоился.)
- Вы шутник, доктор.
- Хы-хы... Ничего, сейчас посмотрим. Возьмите ее в перевязочную.
Руки я мыл тщательно-тщательно. Наверное, надеялся, что дотяну до Георгия Петровича.
Чем чище становились у меня руки, тем больше прибавлялось важности. (Как же она рельс-то подняла? Ух и здорова! Да и на вид сильна. С торфоразработок. Что и говорить!)
- Так. Развяжите ей руку. (Э, я, кажется, рано обрадовался. Палец болтается, что называется, на честном слове. Здесь ничего нельзя сделать. Перерезать это, честное слово, - и все. Палец не спасти.)
- Да-а. Большой палец. Самый рабочий палец. Без него трудно будет. Рельс не поднимешь.
- Что?! Ты что, доктор? Отрежешь палец - убью! Право слово, убью! Шей как хочешь, но шей. Отрезать не дам. А обманешь - убью!
Смотрит зло. Если бы заплакала, тогда можно и не поверить, что убьет. А то ни слезинки. Рука левая.
Рельс поднимала другой рукой.
- А вы не левша?
- Что ты мне зубы заговариваешь, доктор? Убью, если отрежешь!
- Что заладила: убью, убью. Как я его пришью-то?!
- Как хочешь, но пришей... Убью, доктор! (Кажется, вот-вот заревет, а не ревет. И впрямь убьет!)
- Больно ведь. Шей быстрей, доктор.
- Да ведь пришью - гангрена будет. На всю руку перейдет.
- Какая гангрена?! Не перейдет. Ведь палец только. Шей, доктор, быстрей. Право слово - плохо будет.
Вот попался! А? Рельсом ушибла. Хм. Ладно, начнем шить.
Я долго возился с этим пальцем. Осколочки кости удалял. Кровотечение останавливал. Обрывки мертвых тканей отрезал. Шил чего-то.
А Георгия Петровича все нет и нет.
Наконец я сопоставил костные отломки и зашил рану.
Палец сшит. Положил гипсовую повязку.
Что будет?!
Хорошо, что я не стал ждать Георгия Петровича - он приехал только под утро. Я докладываю: так, мол, и так. Палец такой... Говорит - убью... Ну, я и сшил.
- Ты что?.. Ведь гангрена будет. Да еще небось часто швы накладывал?
- Нет, Георгий Петрович, редко. Она рельсом палец перешибла.
- А, так мне про нее говорили по дороге сюда. Рельс сорвался с платформы и самым кончиком задел ее по пальцу. Вообще-то она счастливая. Представляешь, по голове бы попало?
- Как это с платформы упал рельс? Она его подняла и попала по другой руке.
- Ты что, совсем ошалел или пьяный? Как она поднимет? Да еще одной рукой. Что она - Гаргантюа, Бадэбек, что ли?!
- Да, Георгий Петрович, я просто не подумал. Можно идти?
- Куда идти?! Ты все-таки сегодня странно себя ведешь. Надо же пойти ее посмотреть. Очень внимательно сейчас за ней следить надо, раз ты пошел на такой риск. Может начаться гангрена. Пошли, пошли. Куда тебе торопиться? У тебя что, намечена какая-нибудь эскапада?
Да ну, какая эскапада! До этого ли?! Пойдемте быстрей в перевязочную.
Я замялся сам и замял постороннюю тему.
А палец все-таки прижился.
...Покажет мне, как палец отрывает! "Хм... Вы хирург?" Вот отшибла бы палец рельсом, тогда бы я посмотрел, как она хмыкнула бы!
1964 г.
ГОДНАЯ КРОВЬ
Первый раз я увидел его в комнате общежития, когда вошел познакомиться со всеми ребятами, которые будут со мной на практике. Один занимался налаживанием магнитофона.
Двое играли в карты.
Один читал газету.
Еще один смотрел в окно, курил сигарету и пускал колечки дыма в форточку.
Он же стоял около своей кровати, в руках у него были здоровые гантели. Он занимался гимнастикой.
- Вы чего в неурочный час?
- А у него всякий час урочный для гимнастики, - отозвался в окно смотрящий.
Дружно засмеялись игравшие в карты.
Он продолжал приседать и что-то выделывать с гантелями и со всем телом.
- А сколько весят гантели?
- Двенадцать кэгэ каждая, - без всякого уважения буркнул из-за газеты еще один житель комнаты.
- Не тяжело?
- Нормально.
- Больно тяжелые гантели-то.
- Годятся.
- Сколько же раз в день вам удается заниматься этими манипуляциями?
- Раз пять.
- И столько же раз спать, - опять буркнул читающий абориген комнаты.
Больше я не спрашивал, так как понял, что своими вопросами сбиваю ему ритм дыхания.
Вскоре гантельщик закончил свои процедуры, принял порцию витаминов, во множестве разбросанных на тумбочке, и сказал:
- Нормально.
Мы пошли обедать. Солнце жарило со страшной силой, и я не преминул высказать свое неудовольствие:
- "Эх, лето красное, любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи".
-Зря вы. Здесь и пыли нет, да комаров и мух тоже немного. Нормально.
Попробовав суп, он утвердил:
- Годится рубон.
В конце же обеда, выпив стакан молока, сказал:
- Скисает. Конечно, студент голодный, ему что ни поставь, все съест.
Ребята накинулись:
- Да уж ты голодный! С чего-то ты голодный, парень? Жрешь не меньше. А кислое - не пил бы!
- Ну ладно, ладно. Все нормально.
Ребятам неудобно перед женщиной, которая подает еду.
Здесь же, в столовой, в коридоре, двое пожилых людей ругают моих ребят. Может быть. это ответ на всхлип о голодном студенте?
- … Иду, а навстречу молодых пара. И без всякого он ей лапы свои на плечи, и идут, обнявшись. Где ж видано такое! А на груди, конечно, значок - комсомольцы. Срамота! Нынешние эти...
Один из студентов прошипел:
- Что, в комсомоле новый способ размножения придумали? Почкованием?
Гантельщик густо, отрывисто захохотал, как заквакал. Острота оказалась по душе.
Мы вышли. В коридоре стояли пожилые люди, на шее у одного из них я увидел цепочку с нательным крестом. Это дало мне право сказать:
- "Не говори: "Отчего это прежние дни были лучше нынешних?" Потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом".
- Что?! - обиженно спросил один из них.
Я ответил:
- Библия.
Не поверили, наверное.
Все это я вспоминаю сейчас, когда в операционной идет обычная борьба за жизнь. Ситуация довольно тривиальная. Тяжелая поездная травма. Молодая женщина. Шок. Переломы ребер, ног и разрывы органов в животе. Операция закончена. Выводят из шока. Не хватает крови.
Я смотрю, кто из ребят как помогает, как принимает участие, как волнуется.
Когда я узнал, что привезли такую тяжелую больную, побежал к ребятам в общежитие - погнать их в больницу.
Один читал журнал.
Один молча курил.
Двое в зале играли в бадминтон.
Один тихо, бессловесно бренчал на гитаре.
А он спал. В руках он держал "Клинические лекции по терапии". На стуле рядом - "Клиническое толкование лабораторных исследований". На тумбочке - "Клинические очерки по фармакологии".
Ребята встрепенулись: кто стал собираться, а кто подхватился сразу и побежал.
А он спал.
Я разбудил:
- Вставай. В больницу привезли тяжелую травму. Беги в операционную.
- Я после дежурства.
- Ну и что!? Один ты, что ли? Подумаешь, дежурство! Что ж, приходить утром и спать?
- Я всю ночь не спал.
- А как мы, врачи, после дежурства? Ведь не домой идем, а остаемся работать.
Я, конечно, совершил ошибку. Надо было повернуться и пойти, а не разводить дискуссии. Не давать повод разглагольствованиям.
- Пока есть возможность - надо спать. А будем работать - будет видно. - Встал с кровати, проглотил витамины и взялся за гантели.
Я повернулся, вышел из комнаты и пошел в больницу.
Смотрю, он выскочил из школы, обогнал меня, взглянул на бегу и устремился в сторону больницы.
И не надо было вступать с ним в пререкания. Ишь как побежал!
В операционной я гость. Я просто смотрю. Работают свои, местные врачи. Если будет нужда во мне - скажут.
Ребята предлагают поднимать давление различными известными им препаратами. Не хватает теоретической логики. С точки зрения практики - правы: шок, низкое давление. Надо его поднять. Значит, нужно использовать соответствующие препараты.
А нет, чтоб подумать, что шок с кровопотерей, что мало гемоглобина, что кислород поэтому некому разносить по всему телу. Значит, лучше перелить кровь и добавить гемоглобин, а препараты - это подспорье только должно быть.