- Приходит человек, и пьет, и падает без сил, - сказал я. Это был совершеннейший экспромт, готов поклясться ("Тифон", строка третья). Но она не опознала цитату в моей интерпретации и в лучшем случае могла решить, что я просто веселый парень. Мои меры по спасению?
- И лебедь, житель долгих лет, умрет, - добавил я непонятно зачем, а затем еще: - Это сказал Теннисон, - интонацией сатириков прежних лет. Я засмеялся, словно это было нашей приватной шуткой. Она смотрела на меня не мигая.
- Прости, я вечно несу чушь, когда волнуюсь.
- Почему ты волнуешься?
- По той же причине, по которой ты не волнуешься.
- И по какой же?
У меня не было не малейшего желания столь сильно заострять внимание на этой таинственной фразе.
- Да ради Христа, откуда ж мне знать?! - Ради Христа? Стоило ли так говорить, учитывая, что она наполовину еврейка и все такое? Я поднял руку, призывая ее к молчанию, чтобы получить передышку. - Почему бы нам не поговорить о чем- нибудь, что интересует тебя? Косметика… одежда… дети… О том, что тебе нравится. Давай я принесу выпить.
- Почему ты решил, что меня это интересует?
- Ты девушка.
- Ну и что?
- Тебя это интересует. Все девушки любят говорить на эти темы, и ты это знаешь. Они только об этом и говорят. Магазины… наволочки… расчески.
- Ну нельзя же так обобщать…
- Почему не…
- …Потому что есть очень много исключений.
- Дану?
Она вздохнула.
- Я исключение.
- Значит, ты исключение, которое лишь подтверждает правило.
Чудовищно, я согласен; тем не менее, книжные подростки зачастую ведут себя именно так.
"Коста Брава" начинала заполняться. Птицеподобные личности с безумными глазами сновали взад и вперед; стойка для пальто была завалена костылями и белыми тросточками; мутант, сидящий неподалеку, с подозрением осматривал меня на предмет дефектов. Но меня это почему- то не трогало.
Справа от меня какой-то старик, щелкая, как кастаньетами, вставной челюстью, вгрызался в хот-дог со скоростью гигантского насекомого. Сидящий прямо передо мной стареющий рокер зевнул и высморкался. Слева от меня… Бешеная Милли собственной персоной! Домом ей служил снятый с колес "бедфорд" 1943 года выпуска. В данный момент она устало бормотала угрозы в адрес оконного стекла. Я случайно встретился с ней взглядом. Она кашлянула в меня быстротечной радугой из микробов, сопроводив ее своим наблюдением: "Ты наимерзейшее создание на всей Луне". Ответ можно было прочесть у меня на лице: "Похоже, ты прямиком оттуда". Сгусток блестящей мокроты желто-зеленым слизняком сползал у нее по подбородку. Она утерла его недоеденной булочкой от гамбургера и торжественно отправила в рот.
Зайдя в "Смите" напротив, я не мог не вспомнить об экзаменах. Эта подготовительная школа была просто убогим фарсом: тупая директриса, никаких удобств, явная нехватка учителей (судя по тому, что мне придется самому связываться с учителем английского). Впрочем, я не слишком переживал по этому поводу. Еще год назад, учась в подобной школе, я бы чувствовал себя довольно глупо, но теперь это казалось лишь частностью в моей жизни, а не ее основой. Интересно. Похоже, я становлюсь старше.
В прихожей я столкнулся с Дженни. Она как раз выходила, чтобы пойти обедать с подругой. Я не знал, что в наши дни у девушек принято так себя развлекать, и сказал ей об этом. Дженни рассмеялась, но я заметил, что ей неловко. Норман был дома, и в холодильнике оставалось яйцо по- шотландски. которое мы могли съесть. Я сказал ей, чтобы не беспокоилась, и пожелал весело провести время.
Уже в своей комнате я извлек блокнот, посвященный Рейчел, чтобы подготовиться к звонку. Я листал его, делая пометки, подчеркивая особенно удачные фразы, рисуя рожицы. Но сосредоточиться было трудно. За окном Вина, одна из двух полосатых кошек Дженни, кралась в сторону мусорных баков. Я дошел до единственного сохранившегося до наших дней экземпляра рукописи, живописующей первое свидание с Рейчел. Я ощущал подавленность и уныние.
Вскоре она, наконец, позволила принести ей выпить. Когда я вернулся из кухни, она уже ушла. Нет, не ушла. Она обнималась с каким-то очень высоким типом в белом костюме. Я стоял, держа стаканы, как негр-официант в ресторане "Родезия" (Нэшвилл, штат Теннеси). Через пару минут начнется следующая песня. Что она станет делать?
Я хотел найти хозяина и спросить, нет ли здесь какого-нибудь чулана или неработающего туалета, куда я мог бы забиться, пока не кончится вечеринка.
Один из стаканов исчез. Прямо перед собой я увидел Джеффри.
- Что случилось с твоей? - спросил он.
- Решила меня обломать. А твоя где?
- Пошла посрать или вроде того, - он пожал плечами, - но она вернется. А твоя вернется?
- Непонятно. Твоя - какая она?
- Супер. Огро-омные сиськи.
- Это я и сам видел. Но какая она?
- Я не знаю. Просто любит танцевать и выпивать. Мы с ней почти не говорили. - Потом он спросил: - Чего это ты заладил: "Какая она"?
- Да, прости. Она пойдет с тобой трахаться, как думаешь?
Прикрыв глаза, он кивнул.
Песня закончилась. Я не смел обернуться.
- Эй, - сказал Джеффри, - твоя целуется с этим парнем.
- Да?
- Да, но… они прощаются. Он сваливает.
Я посмотрел. Белый костюм удалялся. Рейчел развернулась на каблуках и направилась к нам.
- Она идет сюда, - прошептал я, - не подведи. Скажем, мы музыканты или вроде того.
Джеффри был в ударе. Он отлично выглядел и был уверен в себе. Представляя каждого из нас, он интригующе понижал голос. Он подыгрывал мне, как ассистент в комической паре. Он притворился, что впервые слышит оба моих самых смешных (как говорят некоторые) анекдота. Он стащил на кухне целую бутылку вина. И, как выяснилось, Рейчел была немного знакома с сестрой Джеффри. Пока мы болтали, с лица Рейчел не сходила улыбка. У нее были полные коричневые губы и не вполне ровные зубы: два верхних передних слегка перекрывали друг друга, образуя заостренный выступ - знак удачи, как мне всегда казалось. Все было чудесно, пока не вернулась девчонка Джеффри. Ее звали Анна, и она оказалась шведкой, что прозвучало для Джеффри как гром среди ясного неба.
С ее появлением общий настрой компании резко понизился. И дело вовсе не в Анне, которая была совершенно очаровательна. Просто с точки зрения Рейчел все выглядело так, будто я со своим "кадром" и Джеффри со своим "кадром" собрались вместе и планируем скорее переместиться в чей-нибудь дом, или квартиру, или комнату, чтобы там литрами пить слабый растворимый кофе, слушать пластинки и неумело домогаться… В общем, именно это и было у нас с Джеффри на уме. Ведь вечеринка стремительно близилась к завершению. Кроме нас оставались еще только две пьяные парочки, несколько кретинов с масляными рожами и весьма странная, одинокая (и, похоже, изрядно удолбанная) девушка.
- Послушайте, я должна помочь прибраться, - сказала Рейчел.
- Фигня, - хмыкнул я, - не делай этого. Предоставь это тем, кто был достаточно тщеславен и легкомыслен, чтобы устроить такую вечеринку.
Джеффри был согласен со мной на все сто.
- На хрен это все, - предложил он, - лучше поехали к нам.
Он погладил Анну по плечу. Анна заулыбалась.
- Нет, я все-таки приберусь.
- За каким чертом? - спросил я.
- Потому что это моя вечеринка. Я живу здесь. Понятно? Надеюсь, вы хорошо провели время.
Мы смотрели ей вслед.
- Охренеть, как смешно, - пробормотал Джеффри. - Чарльз, ну ты и влип.
Сверху раздался крик Нормана:
- Эй, Чарльз, ты здесь?
- Да, - заорал я, вставая. Норман издал нечленораздельный звук. - Сейчас я поднимусь.
Он был на кухне и сражался с картонной коробкой.
- Что в ней?
- Сидр. - Норман часто дышал.
Наконец он утрамбовал веревки и бумагу в
плотный ком и запихал его в печь. Норман перемешал угли палкой от швабры, отчего ком вспыхнул с веселым треском.
- Где ты его взял?
- Упал с грузовика.
- Боже, - сказал я. - Удивляюсь, как все не разбилось. Ты…
- Нет, блядь. - Норман сгорбился над бочонком, чтобы наполнить два пол-литровых стакана, вроде тех, что подают в барах. - Ворованное. Взял у приятеля за два фунта. В магазине - четыре тридцать пять.
Я закашлялся и снял очки.
- От него сильно косеешь?
Норман вручил мне стакан, залпом осушил свой и снова нагнулся, чтобы его наполнить.
- Куда ушла Дженни? - спросил я.
- По магазинам, с какой-то иностранной блядью из Бристоля.
- А когда вернется, не знаешь?
- Меня не спрашивай.
Я смотрел на своего зятя: нос в нескольких сантиметрах над краником, глаза блестят от пред- вкушения. Норман был одет как обычно: блекло- синий деловой костюм, пестрая рубашка с расстегнутым воротом, кончик красного, с отливом, галстука свисал из бокового кармана; брюки, обтягивающие его ноги ниже колен, как кожа питона, заканчивались на порядочном расстоянии от крайне нелепых меховых туфель. Поразительно. Я бы и шагу не сделал в таком наряде. Норман выпрямился, бросил враждебный взгляд на мой стакан и прошел в соседнюю комнату.
- Да, от него сильно косеешь. Он плюхнулся на диван у окна. - Один мой друг, - продолжил он безо всякого выражения, - выпил три кружки, вывалился из окна своей спальни и раскроил себе башку о перила.
Я тоже сел.
- Боже. - Последовала пауза. Я сказал: - Через пару минут пойду звонить одной девушке, так что слегка окосеть не помешает.
- Че так? - спросил Норман тоном, приглашающим к разговору.
- Сам не знаю. Она меня пугает.
- Трахал ее?
- Нет. И близко не было.
- Ну и не удивительно.
Не удивительно, что я напуган, поскольку мы еще не трахались, или не удивительно, что мы не трахались, раз я такой пугливый?
- Она вообще-то трахается? Сколько ей? - спросил Норман, нахмурившись.
- Моего возраста, лет девятнадцать, наверное. Я не знаю. Видел Джеффри, моего друга? Короче, его сестра с ней знакома. Говорит, та трахалась с каким-то парнем из Америки, но, очевидно, он был у нее первым.
- Ага. И где он теперь, все еще с ней?
- Не знаю. Она ходила со мной в кино в прошлом месяце, так что, думаю, она более или менее свободна.
Норман рыгнул.
- Подкатывался к ней?
- Нет.
Он разглядывал меня с несчастным видом. Смущенный, я допил сидр и поднялся за новой порцией. Но Норман меня опередил. На ходу осушив свой стакан, он закашлялся.
- Убойная дрянь, - сказал он, поглаживая пластмассовый краник.
Гедонистический мальчик просто любил играть с игрушками. Он наполнил свой стакан и стал жадно пить. Глаза Нормана выпучились; сидр стекал по подбородку. Интересно, ходит ли он когда- нибудь на работу? Есть ли у него еще женщины?
Я уже задумывался об их жизни с моей сестрой. Мать, которая регулярно переписывалась с Дженни, всегда изображала его царем свиней - грязный, невежественный, вечно пьяный, порочный, - но это было обыкновенной женской солидарностью. Оба моих родителя, говоря о Нормане, привычно и без зазрения совести называли его ублюдком, но, опять же, в этом контексте "ублюдок" попросту означает человека, который перестал обожествлять свою жену. Норман не был, однако, тем, что называется "совершенным" или "настоящим" ублюдком, по той простой причине, что он зарабатывал деньги; настоящий ублюдок - это ублюдок с пустыми карманами. Если не считать свадьбы и того чаепития, я впервые видел их вместе. Вчера вечером было похоже, что у них все в порядке.
И все же у Дженни, к примеру, за плечами было более пяти лет высшего образования, тогда как Норман, скорее всего, не понял бы ни единого слова из "Дейли мейл". И не стоит даже пытаться делать вид, что классовых различий не существует, - по крайней мере, когда речь идет о женатой паре. Дженни теперь практически не имела возможности видеться со своими друзьями; она наверняка ныла по этому поводу. И, как и во всякой классовой битве, низший по социальному положению склонен ощущать себя участником крестового похода и поэтому считает, что имеет право вести себя сколь угодно по-скотски.
- Щас я тебе объясню, - начал Норман, протягивая мне мой второй стакан и отхлебывая из своего четвертого. - Представь, что она - это ты, да? А ты - она. Скажем, эта блядь тебе звонит. А у тебя таких блядей до хрена, так что ты не особо паришься. Что бы она сказала, чтобы тебя заинтересовать, чтобы ты послал всех других блядей и занялся ею? Если она хочет, чтобы ты завелся, она ведь не скажет: "О, Чарльз, выеби меня", она ведь скажет "Чарльз, выеби себя, и вообще отъебись", - так ведь? Так ведь - чтобы ты завелся?
Я был озадачен.
- Что, позвонить Рейчел, и сказать, чтобы отъебалась? - спросил я, честно стараясь понять.
Норман посмотрел на меня с подозрением, как бы собираясь спросить: "Ну что, дать тебе в морду?" На самом деле он сказал:
- Нет же. Просто не суетись. От этих… - он совершил несколько движений рукой вверх-вниз, подбирая слова, - от этих пидрил, с членом наизготовку, лезущих вон из кожи, меня просто тошнит. Девчонки их тоже не любят. Не суетись - действуй, как будто ты не собираешься ее трахать, и она… будет… умолять об этом.
Он закончил зевок, вскочил на ноги, потянулся и посмотрел на часы (с массой циферблатов, вроде тех, что носят ныряльщики с аквалангом, раллисты и т. д.).
- Съезжу в Чок-Фарм.
- Сказать Джен?
- Как хочешь.
- Ладно, пока. Когда ты вернешься?
- Без понятия.
Я собирался позвонить Рейчел, как только Норман уйдет, но теперь это уже не казалось мне таким простым. Я вздохнул. Может, сделать кое-какие записи? Или выпить кофе, чтобы привести мысли в порядок? Мой взгляд блуждал по комнате. Как и весь дом, она была набита старой мебелью Нормана. Было видно, что Дженни пыталась потеснить чудовищный протертый диван и набор гериатрических кресел в пользу вещей более высокого сословия: стилизованного буфета из неотделанного дерева, миниатюрных бархатных кресел, всяких я-купила-это-на-распродаже и мне-отдали- это-друзья - стильных и всегда уместных. В углу, справа от раздвижной двери, дедовские часы - которые, разумеется, когда-то принадлежали моему деду-пробили час. (Я говорю "разумеется", потому что так вот оно со мной всегда. В моем мире сдержанные итальянцы, гетеросексуальные парикмахеры, худо без добра, неблагородные дикари, жестокосердные проститутки, слабый попутный ветер, трезвые ирландцы и так далее не имеют права на существование. И я не могу с этим ничего поделать.)
В другой раз я видел Нормана на свадьбе - первой в моей жизни свадьбе, между прочим. Торжества приняли форму "вечеринки с шампанским" в отеле и последующего обеда в узком кругу у Нормана дома (где Дженни к тому времени уже прочно обосновалась); мой отец взял всю организацию на себя. Я очень рано и очень сильно напился, так что не слишком хорошо запомнил тот вечер. А случилось то, что мой отец и старший брат "оскорбили" Нормана. По словам невесты, произошло следующее: Гордон и Марк Хайвэи подошли к Норману. Мой отец спросил:
- Норман, не сочтите за труд прояснить для нас кое-что: сообщите нам с Марком девичью фамилию вашей матери.
- Леви, - честно ответил тот.
Чуть отойдя в сторону, отец сказал моему брату:
- Похоже, я должен тебе пятерку.
Что бы именно там ни произошло, но Норман воспринял это всерьез. Когда "вечеринка с шампанским" подходила к концу, под давлением со стороны Дженни я пригласил Нормана в гостиничный бар. Полагаю, замысел сестры заключался в том, чтобы успокоить его, но я никогда не видел Нормана таким собранным, как в тот вечер. Помню, он рассказал мне, как накануне шотландка, заведующая его демонстрационным залом подержанных холодильников, отсасывала у него прямо в этом самом зале. Было очевидно, однако, что он упомянул этот случай исключительно с целью поддержать непринужденную беседу; это не было ни пустым бахвальством, ни панихидой по собственной добродетели. Он добавил, что не решился ее трахнуть, боясь подцепить триппер. Она болеет им так давно и так часто, что антибиотики на нее уже ни хрена не действуют.
Как только мы оказались у него дома, Норман начал входить в раж. Именитые друзья моих родителей пытались вести себя так, будто считали Нормана пьяным; тот факт, что Норман столь очевидно не был пьян, являлся основой всего представления. Он спрашивал престарелого доходягу- философа, как складывается его половая жизнь; он похлопывал плоскогрудую второсортную поэтессу по спине, что-то злостно шепча ей в ухо под перезвон сережек. За обедом он воздерживался от тщательно отобранного столового вина, раздобыв себе пол-литровую пивную кружку, которую наполнял чистым "Бенедиктином". Его голос перекрывал остальные звуки, как голос уличного торговца-кокни. Он заложил сервиетку (да-да, это называется сервиеткой) за воротник рубашки. Он опускал лицо в тарелку и всасывал суп, вытянув губы. Он рвал мясо голыми руками. Он опустошал целые тарелки маринованных огурчиков и орешков кешью, опрокидывая их в рот. Он пил кипящий кофе прямо из кофеварки, не моргнув глазом.
После обеда я погрузился во вращающуюся пустоту. И все-таки, лежа в туалете на полу, нежно сжимая унитаз в своих объятиях, я слышал устрашающие звуки голоса Нормана, пронзительные завывания, доносящиеся снизу. Думаете, это было что-нибудь особо непристойное, да? Между тем это было примерно следующее (я не мог разобрать слов, пока Норман не дошел до последнего, как мне показалось, куплета):
Жил нечестивый принц Баран В овечьем королевстве…
Постепенно замедляя:
Овечку трам… пара… рарам… Лишил… овечьей… чести.
Я мог расслышать звуки неуверенных аплодисментов. Но это был еще не конец. Норман продолжил:
Ноооооооооооо тут
Явился вдруг мясник
И уволок с собою
Овечку с принцем на шашлык.
Икая с перепою.
Эту строфу из девяти строк он повторил пять раз. Затем раздалось шарканье и хлопанье дверей. Когда полчаса спустя я вышел, Норман был на площадке, терпеливо дожидаясь, пока освободится туалет. Он шагнул вперед и положил руки мне на плечи, будто хотел придать мне устойчивость.
- Твой отец уехал, так что я постелил тебе на диване.
Он вгляделся мне в лицо и вдруг, откинув голову, зашелся жутким, демоническим смехом.
"773-44-17".
- Алло, доброе утро. То есть я хотел сказать: добрый день. Могу я поговорить с Рейчел Ноес?
Тишина.
- Алло, Рейчел? Меня зовут Чарльз Хайвэй. Может, ты помнишь, мы встретились на вечеринке, которую ты давала в прошлом месяце. Потом, через несколько дней, мы…
- Да, я помню.
Я дал ей время, чтобы она смогла издать радостный вопль и сказать: "И хочу, чтобы ты знал, что я чертовски рада слышать твой голос".
- Отлично, - сказал я. - Чем сейчас занимаешься?
Как будто отвечая престарелому родственнику, она сообщила:
- Готовлюсь к экзамену.
- Какое фантастическое совпадение! Я готовлюсь в Оксфорд. Ты где?
- Бэйсуотер-роуд.
- НЕТ! Я тоже! А где именно?
- Со стороны Холланд-парк.