Первый выговор Валера получил за курение в машине - неудачно нарвался на линейный контроль. Через день, выйдя на полусутки, он сгоряча нахамил Казначеевой, обозвав ее "старой сукой". Просто "суку" Надежда, может быть, и стерпела бы, но "старую" - никогда. Она тут же написала докладную на имя заведующего подстанцией, и Валера огреб второй выговор. Это печальное обстоятельство расстроило его настолько, что после первого вызова он попросил водителя Толика Бурчакова тормознуть у магазина, где купил бутылку водки и булочку с изюмом. Ополовинив в машине бутылку, Валера закусил булочкой и отправился на следующий вызов - в педагогический колледж, где одной из преподавательниц поплохело во время практического занятия. Нетвердая походка, заторможенная речь и запах спиртного, исходящий от Валеры, побудили директора колледжа сразу после убытия "скорой" позвонить на "ноль три" с жалобой. Центр, как всегда, оказался на высоте, выслав на подстанцию линейный контроль. Бедный Валера огреб третий выговор и вылетел со "скорой" с подпорченной трудовой книжкой. Спустя полгода Данилов случайно встретил его на вещевом рынке, где Валера подвизался в охранниках.
- Ночами я теперь сплю, - похвастался Марков, - дома или на работе, а денег получаю вдвое больше прежнего! И никаких госпитализаций, носилок и уколов!
- Не скучаешь? - поинтересовался Данилов.
- Смотря по чему, - пожал плечами Валера. - По людям - скучаю, по работе - нет.
На подстанции Валеру помнили в первую очередь благодаря его любимому выражению - "все было так хорошо, пока не стало так плохо"…
- Я заработал второй выговор, - сообщил Данилов матери, вернувшись домой. - И вдобавок у меня будут вычитать из зарплаты за утерянный кардиограф - дрянную машинку, которая перед выдачей записи всякий раз думала не менее сорока секунд.
- Чего еще ожидать от вашей конторы? - Светлана Викторовна сделала неопределенный жест рукой. - Можно подумать! Поговорил бы с Игорем - вдруг он пристроил бы тебя на хорошее место.
- А что ты считаешь "хорошим местом"? - спросил сын, намазывая хлеб маслом.
- Ну не знаю… - замялась мать. - Наверное то, где спят ночами, не воруют друг у друга кардиографы и не имеют дела с придурками. Такое место, где желания совпадают с возможностями, и вообще…
- Таких мест в природе не существует, - ответил Данилов. - Это утопия.
- Откуда тебе знать! - Светлана Викторовна дорезала сыр и пододвинула тарелку поближе к изголодавшемуся сыну. - Ешь, непутевый!
- Путевый или непутевый, а другого у тебя нет, - заметил сын, уничтожая сыр со скоростью света.
- А я так мечтала увидеть тебя на сцене! - вздохнула мать. - Так и видела, как выходишь ты в черном фраке со скрипкой… Эх, что теперь вспоминать!
- Если хочешь - я поиграю тебе после завтрака, - предложил сын.
- Хочу, - ответила мать. - Как не хотеть. Только это ведь совсем не то, о чем я мечтала.
- Мама, ты хотела, чтобы я вырос счастливым человеком? - спросил Данилов.
- Это было моей главной целью.
- Так радуйся - тебе это удалось!
- Если бы… - последовал еще один вздох. - Ладно уж, как ты говоришь - снявши голову, по волосам не плачут.
- Точно! - подтвердил Данилов. - Не плачут. Если бы можно было повернуть жизнь вспять, то я все равно выбрал бы работу на "скорой", и ты это знаешь. Так что - давай прекратим эти намеки относительно того, о чем ты мечтала. Ну не получилось из меня Ойстраха, что теперь? Зато я каждую смену делаю наш мир чуточку лучше…
- И это прекрасно, Володя, - поспешила согласиться Светлана Викторовна, - главное, что ты счастлив или кажешься себе счастливым. Дожить бы еще до твоей свадьбы…
- Мама! - шутливо возмутился Данилов. - Что за мысли? Неужели тебе хочется делить меня с посторонней женщиной?
- Не хочется, - призналась мать. - Но что поделать? Это жизнь. Грустно умирать, не понянчив внуков.
- Вот высплюсь и сразу же обеспечу тебе парочку внучат! - пообещал Данилов. - Гляди - не пожалей потом.
- Иди-ка ты спать, дорогой, - Светлана Викторовна улыбнулась и отвесила сыну легкий подзатыльник. - С тобой скорее инфаркта дождешься, чем внуков!
- А вот у моей начальницы сыну уже двенадцатый год пошел, - сообщил Данилов.
- А у моей подруги Ларисы Ивановны внуку на прошлой неделе четырнадцать лет исполнилось! - парировала мать. - Какое нам дело до чужих детей? Или…
- Да это я так, к слову, - отмахнулся сын. - Никаких ассоциаций!
Глава двенадцатая
Друзья встречаются
- Люди бывают разные! - вышел из себя Полянский. - Подлецы, придурки, праведники, святоши, чистоплюи, ехидны… И такие, как ты - ходячие укоры для остальных. Нет, не укоры - головоломки…
- Почему - головоломки? - Данилов повертел в руках свою бутылку и залпом осушил ее.
- Потому что невозможно понять - то ли ты на самом деле такой правильный, то ли притворяешься!
- Я никогда не притворяюсь!
- Это тебе так кажется. Все происходит неосознанно, само по себе. Дело в том, что когда-то ты придумал себе образ и теперь стараешься быть похожим на него.
- Ты извини, Игорь, но я никак не могу уловить твою мысль, - признался Данилов. - Какое, к чертям, притворство? Какой образ? Я всего-навсего стараюсь жить так, как мне хочется, вот и все!
- Тогда почему ты несчастлив? - прищурился Полянский. - Почему ты вообще завел этот разговор о желаниях, которые не сбываются? О жизни, которая проходит мимо? В чем проблемы, брателло? Если все хорошо, то я рад за тебя! Будь счастлив!
- Все хорошо не бывает, - вздохнул Данилов. - Дело в том, что чем дальше, тем больше я начинаю задумываться о том, насколько правильно я живу…
- И чего?
- А ничего! - разозлился Данилов. - Правильно написано в Библии: "Не мечи бисер перед свиньями"!
- "Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас", - поправил Полянский.
- Намереваетесь пойти по духовной стезе? - Данилов открыл новую бутылку пива и сделал большой глоток.
- Куда там с моими-то грехами, - Полянский покачал лысой головой. - Так, почитываю на досуге.
- Завидую я тебе! - признался Данилов, откидываясь на спинку кресла. - Сидишь себе со своими микробами в тишине и покое. Никаких нервотрепок!
Полянский настолько поразился словам друга, что прекратил терзать толстую, янтарной жирности, чехонь, взял пульт, выключил телевизор и лишь после этого попросил:
- А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Корни зависти, предпосылки, обстоятельства. Все как на духу!
- Какие предпосылки? - Данилов, напротив, взялся за рыбу, показывая, что разговор между ними завелся несерьезный. Пустой, можно сказать, разговор. - Какие обстоятельства? Уже нельзя просто позавидовать человеку, нашедшему в жизни тихую спокойную гавань.
- Сказал тоже - тихую спокойную гавань! - фыркнул Полянский. - С нашим-то Валентином Семеновичем!
Валентин Семенович Федосеев заведовал кафедрой, на которой работал Полянский. В рассказах Игоря шеф представал въедливым старикашкой, весьма крутого нрава, немного - самодуром, немного - тираном. Короче говоря - типичным российским начальником.
- Тебя не связывают с Валентином Семеновичем никакие нити… - Данилов помолчал и поправился: - Не нити даже, а цепи. Чертовы цепи из прошлого.
- "Цепи из прошлого" - подходящее выражение для сериала, - заметил Полянский. - Но в жизни это звучит чересчур мелодраматично. Так же, как и "призраки" или "тени прошлого". Выражайся яснее.
- Для этого надо вначале разобраться в своих чувствах и мыслях. - Данилов в три глотка прикончил бутылку и потянулся за новой, благо гостеприимный Игорь выстроил на столе целую батарею.
- Зная тебя, я могу утверждать, что если ты начал говорить об этом, то в чувствах-то ты разобрался, - Полянский взял с блюда, стоявшего посередине стола, новую рыбину и приступил к ее разделке. - Ты просто не хочешь озвучить выводы или хочешь, но не решаешься…
- Почему?
- Да потому что у таких крутых перцев, как ты, настоящих мужчин, в ходу принцип: "мужик сказал - мужик сделал"! Ты боишься связать себя собственными словами! И в то же время ты не прочь это сделать…
- Как сложно! - Данилов впился зубами в рыбий скелет.
- Ничего сложного! - Полянский сделал вид, что не услышал иронии в словах друга. - Простая логическая задача. Вот скажи мне, почему, получив два выговора и, образно говоря - находясь на грани увольнения, ты не попробовал перейти работать на другую подстанцию?
- Это не так-то просто…
- Но и не очень сложно. Примерно на равной удаленности от твоего дома находится две подстанции - в Люблино и на Шоссе Энтузиастов. Ну может, они чуть дальше, чем твоя нынешняя, но все равно - это не другой конец Москвы. И, как я думаю, тебя - москвича с десятилетним практически беспорочным стажем работы…
- Хороша беспорочность! - хмыкнул Данилов.
- Я говорю - практически. Твои последние выговоры не стоят и выеденного яйца, особенно второй! Кстати, а почему ты не написал заявления о краже в милицию?
- Да это безнадежное дело, тем более что я не мог даже примерно сказать, где именно пропал этот чертов кардиограф! Ну - приехали бы, ну - опросили бы водителя и фельдшера, а дальше чего? А что касается "москвичей с десятилетним практически беспорочным стажем работы", о которых ты говоришь с таким пафосом, то наш верховный кадровик Сыроежкин придерживается совершенно другого мнения.
- Да ну?
- Истинная правда. Он как-то раз заявил на совещании заведующих: "Гоните в шею этих склочных москвичей и набирайте покладистый народ из провинции! Вам же легче работать будет!" И потом, в данной ситуации мой переход был бы похож на бегство…
- От самого себя? - уточнил Полянский, пытаясь прочитать ответ в глазах друга.
- И от самого себя тоже! - заорал Данилов. - Оказывается, я десять лет бегал от самого себя! И только сейчас это понял! Я считал себя хозяином собственной жизни, а вместо этого, оказывается, я был Бобиком, которого отпустили погулять на слишком длинном поводке! На таком длинном, что глупый песик со временем перестал его замечать! Извини… Пойду вымою руки.
Данилов поднялся и ушел в ванную.
"Крепко тебя зацепило", - подумал, глядя ему вслед, Полянский. В ожидании друга он приналег на рыбу, до которой был большой любитель.
Данилов вернулся не скоро. При его появлении Полянский не стал подавать никаких реплик, предоставляя другу и гостю возможность самостоятельного выбора темы для разговора.
Друг захотел вернуться к прежней теме.
- Ты помнишь, Игорь, как тяжело я переживал измену Елены, - начал он.
- Помню, - подтвердил Полянский.
- Со временем боль улеглась, обида улетучилась, и я начал жить полноценной, как мне казалось, жизнью. Я запретил себе вспоминать прошлое и тем не менее чуть ли не ежедневно возвращался к нему в снах.
- Куда только нас не заносит в снах, - поморщился Полянский. - В позапрошлую ночь мне приснилось, что я работаю в Голливуде режиссером.
- Ты снимал порнофильмы? - деловито уточнил Данилов, сворачивая набок крышку на очередной бутылке.
- Почему сразу порнофильмы! - обиделся Полянский. - Я снимал обычное кино и переживал, что не смог заманить на главную роль Пенелопу Круз… И что с того?
- Дело в том, друг мой Гоша, - преувеличенно миролюбиво начал Данилов, - что мне снилось мое собственное прошлое, а не какие-то сказки. Дело в том, что каждую из своих женщин я сравнивал с той, которую потерял. Дело в том, что, когда судьба свела меня с ней на одной подстанции, я испытал нечто вроде радости от того, что она - рядом, пусть и не в том самом смысле.
- Она свободна, ты свободен. В чем же дело? - удивился Полянский. - Купи орхидею, это стильно и не шаблонно, Елена непременно оценит, приди на подстанцию в свой нерабочий день и сделай ей предложение. Нет, лучше так - подари ей цветы, поговори минут пять на разные темы, а затем пригласи ее в театр или на выставку. В Политехническом идет вполне подходящая выставка американского постера тридцатых - пятидесятых годов.
- Чем она подходящая?
- Интересно, забавно и есть возможность от экспоната протянуть параллель в жизнь.
- Хорошо, а что дальше?
- Тебе сколько лет?! - Полянский так стукнул ладонью по столу, что бутылки жалобно зазвенели. - Зачем ты задаешь глупые вопросы?!
- Наверное, чтобы услышать на них умные ответы, - улыбнулся Данилов. - Разрази меня гром, если я понимаю, как от плаката можно протянуть параллель в жизнь? Поясни, пожалуйста.
- Ну, например, встал ты перед постером "Касабланки", вздохнул и посмотрел на Елену. А она тоже вздохнула и посмотрела на тебя. Потом ты берешь ее под руку, слегка притягиваешь к себе и проникновенно говоришь, глядя в ее глаза: "Как хорошо, что у нас с тобой есть время все исправить!"
- А она маняще улыбается мне и кружится в танце по музейным залам, распевая при этом длинную страстную песню на хинди! Гоша, тебе снятся неправильные сны. Ты не в Голливуде картины снимать должен, а в Болливуде сценарии писать! Нарасхват пойдут!
- Да ну тебя! - на этот раз Полянский, кажется, обиделся всерьез. - Пойду сварю кофе!
Он взял опустевшее блюдо, поставил на него две тарелки - свою и Данилова, полные рыбьих голов и костей, смахнул туда же сор со стола и удалился, даже не взглянув на Данилова. Стоило ему выйти, как Данилов поднялся, развернул свое кресло, поставил перед ним низкий резной столик красного дерева, единственный антикварный предмет в доме Полянского. Владелец утверждал, что столик некогда принадлежал Наполеону Бонапарту, но Данилов не спешил этому верить. Включил телевизор, уселся в кресло, водрузил ноги в носках на столик и защелкал кнопками на пульте в поисках канала путешествий.
- Вова! - от возмущения, вернувшийся с кофе и сухофруктами, Полянский чуть не выронил из рук поднос. - А ну убери ноги с мебели, на которой писал свои приказы Наполеон!
- Французский император был коротышкой, но не настолько, - Данилов остался сидеть в прежней позе, только слегка приглушил звук у телевизора. - Писать за таким столиком мог только гном или хоббит. Уж не возьмешься ли ты утверждать, что этот колченогий уродец принадлежал самому Фродо Бэггинсу?
- Убери ноги! - Полянский поставил на стол две дымящиеся чашки и вазочку из трех секций с курагой, изюмом и черносливом.
- И заруби себе на носу, - невозмутимо продолжил Данилов, - что императоры не пишут сами своих приказов, для этого существуют писцы. Императоры только подписывают приказы и прикладывают к ним личную печать. Кстати, как выглядела личная печать Бонапарта?
- Не знаю, - Полянский собрал на поднос пустые бутылки.
- Жаль, - Данилов выглядел искренне огорченным. - А то можно было бы вырезать ее в углу этой подставки для ног в подтверждение твоих слов.
- Идиот! - кратко высказался Полянский и унес поднос с пустыми бутылками на кухню.
Когда он вернулся, то застал Данилова пьющим кофе в прежней позе. Только на экране телевизора вместо передачи о путешествии в Конго под ритмичную попсовую музыку кривлялись три полуголые девицы.
- Перед визитом к тебе я вымыл ноги и надел чистые носки, - сообщил Данилов. - И надо сказать, что я не зря так готовился - кофе ты варишь превосходный.
- Твое счастье, что у меня дома нет цианистого калия… - пробурчал Полянский, усаживаясь в свое кресло и беря чашку с блюдца.
- Так вот…
Данилову надоело издеваться над приятелем. Он поставил чашку на стол, встал, вернул кресло в прежнее положение и, усевшись в него, продолжил пить кофе.
- …не подумал ли ты, что я рискую получить еще один щелчок по носу? Не швырнут ли мне в лицо мой букетик и не пошлют ли меня с моим приглашением куда подальше?
- Все, конечно, может случиться, - пожал плечами Полянский, - но, может быть, и не швырнут, и не пошлют.
- На "авось" в подобных вопросах полагаться нельзя, - заметил Данилов. - Не тот случай.
- Скажи мне, только честно - если бы ты был на все сто уверен в успехе, ты бы сделал шаг навстречу?
- Сделал бы, - Данилов поставил на стол чашку и повторил: - Сделал, и не один шаг, а несколько. Но зная, что меня не отвергнут, как десять лет назад! Не посмеются надо мной!
- Я почему-то уверен, что не отвергнет, - Полянский отправил в рот сушеный абрикос и стал тщательно его жевать.
Разжевал, проглотил и добавил:
- Мне и тогда казалось, что вся эта история с ее замужеством была всего лишь попыткой подстегнуть тебя к более решительным действиям…
- Попыткой?! - Брови Данилова взметнулись ввысь. - Хороша была попытка! Она вышла замуж, родила ребенка…
- Но ведь ты ничего не предпринял! - напомнил Полянский. - Вот она и нашла себе другую опору.
- Подпорку!
- Называй как хочешь - суть едина. Не сбрасывай со счетов то, что ты жил у себя дома, а она приехала в Москву из Нижнего Новгорода…
- Из Великого.
- Пусть будет из Великого, дело не в этом. Дело в том, что ей надо было как-то устраивать свою жизнь, закрепляться, пускать корни…
- Ладно! - оборвал друга Данилов. - Жуй лучше курагу, чем прошлое. Снявши голову, по волосам не плачут. До того, что было между нами, мне уже нет дела. Меня теперь заботит один-единственный вопрос - может ли еще что-то быть между нами или нет?
- Может! - Полянский медленно наклонил голову.
Данилову показалось, что он видит в полированной лысине друга свое отражение.
- Почему ты так уверен? - спросил он.
- Я исхожу только из тех фактов, которые ты мне сообщил. - Полянский уселся поудобнее и прикрыл глаза. - Во-первых, она предлагала тебе должность старшего врача. Это уже о чем-то говорит. Можно сказать, что она сделала шаг навстречу тебе.
- Совсем не так, - нахмурился Данилов. - Она скоропалительно попала в заведующие на новую, совершенно незнакомую ей подстанцию и, разумеется, нуждалась, как ты только что выразился, в опоре. Насколько я понимаю, из всех сотрудников она была знакома только со мной, что и определило ее выбор. Елене захотелось иметь своего, ручного старшего врача, вместо ставленника прежнего заведующего. Обычные начальственные игры.
- Она могла перетащить кого-то со старой подстанции, - предположил Полянский.
- Так ей Прыгунов и даст сманивать людей! Не забывай, что он не только заведующий шестьдесят четвертой подстанцией, но и региональный директор.
- Все равно это говорит многое о ее отношении к тебе.
- И два выговора тоже? Как ты их обоснуешь?
- Первый - очень просто. После того как ты отказался от предложения стать старшим врачом, а зная тебя, Вова, я уверен, что ты сделал это по-хамски, она, разумеется, обиделась. И то, что ты позволил себе "принять на грудь" на подстанции, расценила как брошенный ей вызов. Точнее - как плевок в лицо. Что, мол, хочу, то и делаю. Ты ущемил ее самолюбие, а этого люди обычно не прощают. Особенно тем, кого любят.