- У женщины тридцати лет, - подтвердил Данилов, делая ударение на слове "женщины". - На фоне сахарного диабета первого типа. Редкость, конечно, но тем не менее. Так вот, умерла она при фельдшере, не дождавшись приезда "спецов"…
- Фельдшера небось затрахали и высушили? - предположил Петрович.
- Нет, - покачал головой Данилов. - Фельдшеру ничего не было - он сделал все правильно. Обезболил, наладил соответствующую капельницу и вызвал "на себя" специализированную бригаду. Досталось диспетчеру - ее уволили по статье, старшему врачу и самой Свиньиной, которая в то время загорала в Хургаде…
- Ей-то за что?
- Недоглядела, недоработала, не предусмотрела, - пожал плечами Данилов. - Начальник всегда виноват. Даже на расстоянии трех тысяч километров. На то он и начальник.
- Это точно, - кивнул Петрович. - Вон, где-нибудь в вытрезвителе менты клиента изобьют, так вместе с ними и областному милицейскому начальнику пинка под зад дают… Я считаю - справедливо!
- А я так не считаю, - Данилов потер кончиками пальцев виски, пытаясь изгнать головную боль в зародыше. - Есть инструкция, которая регламентирует порядок отправки бригад на вызовы, и все диспетчеры ознакомлены с ней под расписку. В чем тут вина Свиньиной? Разве она должна проводить свой отпуск в диспетчерской?
- Наша-то в воскресенье целый день на подстанции проторчала, - ответил Петрович, имея в виду Новицкую.
- Дело хозяйское, - буркнул Данилов, извлекая из кармана упаковку седалгина.
Петрович покосился на то, как доктор "насухую", не запивая, глотает две таблетки подряд, и вздохнул, но ничего не сказал. Он хорошо знал, что головная боль располагала Данилова к молчанию и тишине…
- Ну, вы даете, медицина, - развел руками майор, сидевший в огороженной прозрачным пластиком дежурке, - не прошло и полгода…
- Мы к вам от Северянинского моста ехали, - пояснила Вера.
- Что, ближе бригады не нашлось? - присвистнул майор. - Ничего себе…
- Можно подумать, в вашей конторе все гладко! - Майор был толст, лыс и при обручальном кольце, поэтому Вера держалась с ним строго. - Где больная?
- Проскурников, проводи! - Майор дотронулся до плеча сержанта, увлеченно решавшего кроссворд за столом.
- Пройдемте, - выйдя из дежурки, пригласил Проскурников.
По лестнице они поднялись на второй этаж и очутились в недлинном коридоре, по обеим сторонам которого протянулись двери. Обычные, а не железные с зарешеченными окошечками, которые ожидал увидеть Эдик. Возле последней с правой стороны двери Проскурников остановился, заглянул в кабинет и доложил:
- Врачи приехали.
- Пусть заходят! - раздалось из кабинета.
В тесном от мебели помещении - здесь стояли два письменных стола, несколько стульев, потертый дерматиновый диван, два громоздких сейфа и не менее громоздкий шкаф - находилось два человека: мужчина в форме с погонами капитана, сидевший за одним из столов, и молодая женщина в домашнем халате и вязаной голубой кофте, лежавшая на диване, свесив ноги на пол.
Ноги были длинные, правильной формы. Данилов невольно залюбовался ими, но тут же одернул себя и склонился над пациенткой. Липа ее не было видно - она закрывала его руками.
- На что жалуетесь?
Проскурников подставил к дивану стул. Данилов сел, достал из кармана тонометр и, мягко взявшись за правую руку женщины, попытался отнять ее от липа. Рука была, словно отлитая из стали. Данилов решил повременить с измерением давления. Он вопросительно посмотрел на капитана.
- Ребенка она проспала, двухмесячного, - буднично, словно говоря о самых обычных вещах, пояснил тот. - Насмерть…
- О, господи! - вырвалось у Веры. - Как же так?
- Устала его укачивать, прилегла на кровать, младенца положила рядом, приобняла, да и заснула. Проснулась - а ребенок мертвый…
- Нет! Нет!!! - Женщина рысью соскочила с дивана и набросилась на капитана. - Не смейте так говорить! Дашенька живая! Живая! Живая!!!
С помощью Проскурникова и Эдика, капитану удалось усадить женщину на диван.
- Мы ей уже и валерьянки давали, и компресс холодный ко лбу прикладывали, - шумно отдуваясь, доложил капитан.
- Компресс-то зачем? - спросил Данилов, накладывая манжету на руку всхлипывающей пациентки, которую придерживал за плечи Эдик.
Снять с себя кофту больная дала без сопротивления.
- Чтобы успокоить, - объяснил капитан. - Верное средство!
Давление оказалось, как и ожидал Данилов, повышенным - сто шестьдесят на девяносто пять. Пульс частый, ритмичный, хорошего наполнения.
- Реланиум внутримышечно, - сказал он Вере и уточнил: - Два кубика.
- Кардиограмму снимать будем? - спросил Эдик, скидывая с плеча кардиограф.
- Будем, - кивнул Данилов.
Кардиограмма была нужна ему не для оценки состояния пациентки, а для того, чтобы избегнуть очередной нотации Лжедмитрия.
Эдик поставил кардиограф на свободный стол, расчехлил его и начал разматывать провода. Пока Вера делала укол, они успели размотать провода и наложить электроды.
- Снимать будем сидя, - распорядился Данилов, оценив размер дивана. - Так удобнее.
Пока жужжал кардиограф, пациентка сидела не двигаясь, но когда электроды были сняты, снова заволновалась, правда не так сильно, как раньше. Теперь она рыдала, не вставая с дивана, периодически выкрикивая "Дашенька! Девочка моя!" и "Нет!". Вера присела рядом с ней и принялась гладить ее по плечу, приговаривая при этом что-то успокаивающе - ласковое.
- Ее надо госпитализировать, - сказал капитану Данилов. - Куда запрашивать место?
Госпитализация из отделения милиции могла происходить в обычную больницу, если пациент или пациентка были людьми свободными, или же в специальное "режимное" отделение, охраняемое милицией, если госпитализируемые находились под арестом.
- В "закрытое" отделение, - ответил капитан. - До выяснения всех обстоятельств она под арестом. Проскурников, найди сопровождающего…
- Кого я найду в это время?! - возмутился тот. - Скажите…
- Тогда поедешь сам! - оборвал его капитан. - Все, иди!
Глава шестая
Выговор
- Вот……! - Петрович крепко обложил судьбу-злодейку, столь неблагосклонную к нему.
Водителя можно было понять - только вернулся с северо-востока столицы на юго-восток и снова отправляйся обратно. Ярославское шоссе или станция метро "Бабушкинская" - разница небольшая. Все одно - далеко. На другом конце Москвы.
- Давненько я не брал в руки руля! - почти по-гоголевски выразился водитель, включая зажигание. - А что везем?
- Человека! - ответил Данилов.
К сильной головной боли добавилась тяжесть на душе. Так бывало всегда, когда он чувствовал свое бессилие, невозможность помочь, исцелить. Бессилие было чем-то темным, вязким, отвратительным. Оно возникало где-то внутри и пыталось поглотить, нет - не поглотить, а заместить собой все хорошее, светлое, радостное. Бессилие старалось внушить ему мысль о том, что он - никто и от него в этом мире ровным счетом ничего не зависит. В такие минуты Данилов начинал искренне сомневаться в правильности своего выбора и подчас даже жалел о том, что не послушался совета матери и не стал поступать в консерваторию.
Логике душевная боль не поддавалась. Бесполезно было объяснять самому себе, что мертвых не воскресить и что ты тут совершенно ни при чем. Все слова отступали перед рыданиями несчастной матери, доносившимися из салона. Несмотря на то что в машине ехала пациентка, Данилов сел рядом с водителем. Не потому, что хотел оградить себя от неприятного зрелища и рыданий, которые, должно быть, были слышны и снаружи, а потому что не мог чувствовать себя лишним, никчемным, беспомощным. Вера - молодец. Нашла какие-то успокаивающие слова, пыталась пробить ими стену, которую разум матери, не могущей смириться со смертью своего ребенка, воздвиг между собой и окружающим миром.
- Володя, ты бы ее полечил покрепче, что ли? - рискнул высказаться Петрович. - Прямо мочи нет слушать…
- Так можно и до остановки дыхания долечить, - ответил Данилов. - В амбулаторных условиях купирование столь сильного стресса не производится. К тому же…
Он хотел добавить еще пару соображений, но вместо этого оборвал себя на полуслове и стал смотреть в окно, словно увидев в нем нечто интересное, доселе невиданное.
Так и ехали. Петрович гнал, как мог, чтобы поскорей доехать до места назначения - сто двадцатой больницы: Данилов смотрел в окно, пациентка то плакала, то звала свою Дашеньку, Вера держала в своих руках ее руку и что-то негромко говорила; Эдик, бледный и растерянный, стараясь занять себя чем-нибудь, то мерил пациентке давление, то пытался сосчитать ее пульс, а Проскурников безуспешно пытался заснуть.
Наконец машина свернула с оживленной улицы на тихую, миновала открытые ворота и подъехала к приемному отделению.
- Нам не сюда, - напомнил Данилов.
- Да, верно, - спохватился Петрович, описывая крюк по больничной территории. - Прошу!
Сдали больную быстро, без проволочек.
- Эй, сержант, садись - отвезем обратно! - крикнул Петрович Проскурникову, увидев, как тот пешком направился к воротам.
- Спасибо, - обернулся Проскурников. - Мне обратно только завтра, я свое уже отработал.
- Везет же людям! - Петрович посмотрел на часы и горестно покачал головой. - Куда мы теперь?
- Ташкентский проезд, дом семь, квартира двести двадцать четыре, - ответил Данилов. - Женщина семьдесят два, плохо с сердцем.
- Знакомый адресок… - Петрович наморщил лоб и стал похож на Винни-Пуха.
- Малявина Александра Ивановна - бабушка божий одуванчик, как можно забывать постоянных клиентов?! - напомнила Вера, просунувшись в передний отсек.
- Точно! - просветлел лицом Петрович. - Ну, слава тебе, господи! Хоть отдохну, пока вы ее лечить станете.
- Что за бабушка божий одуванчик? - спросил Эдик.
- Милая старушка, - ответила Вера. - Померяем ей давление, сделаем укольчик, выслушаем очередное воспоминание о партизанских буднях, убедимся, что давление снизилось и уедем. Не вызов, а праздник души!
- Смотри не обломайся, - пробурчал Данилов. - Вдруг ей действительно плохо…
И как в воду глядел. Хорошо хоть доехали быстро по ночной Москве. Весь путь, местами - с сиреной и мигалкой, занял немногим больше получаса. Будь дело днем, Александра Ивановна отправилась бы со свежим инфарктом миокарда не в отделение реанимации сто шестьдесят восьмой больницы, а прямиком на небеса, на встречу со своим давно умершим супругом. Правда, надежды Петровича немного оправдались - вначале он около часа поспал в машине, пока бригада приводила старушку в транспортабельное состояние, а потом еще немного прихватил в больнице, пока Данилов сдавал Александру Ивановну дежурным врачам реанимационного отделения.
- Вот чего никогда не стоит делать - заранее настраиваться на то, что вызов пустяковый, - назидательно сказал Данилов Эдику, пока они катили пустую каталку из реанимации в приемное отделение. - Непременно обломаешься.
- Я вижу… - ответил Эдик.
Освободившись от каталки, Данилов отправил Эдика в машину, а сам зашел в туалет - облегчиться и полечиться. Лечение заключалось в приеме "трех составляющих обезболивания", именно так Данилов называл про себя таблетку анальгина, таблетку метиндола и таблетку но-шпы, совместный прием которых помогал справиться с головной болью. Не заставить ее исчезнуть совсем, но - существенно уменьшить.
Лечиться Данилов предпочитал уединенно, чтобы избежать выражений сочувствия со стороны окружающих. Сочувствие это тяготило его чуть ли не больше, чем сами боли. Оно делало Данилова каким-то ущербным, неполноценным, хотя сам он себя таковым никогда не считал.
Головная боль отступила уже в машине, когда, не веря своему счастью, они возвращались на подстанцию, но лучше себя Данилов не почувствовал. Тяжесть на душе никуда не делась, а в ушах до сих пор слышались крики матери, зовущей свою Дашеньку.
- Тормозни у супермаркета, Петрович, - попросил Данилов.
Петрович удивился, но послушно остановил машину прямо напротив круглосуточно работающего магазина.
- Кому чего взять? - спросил Данилов, вылезая из машины.
Все дружно промолчали.
- Я мигом! - Данилов захлопнул дверцу.
Войдя в супермаркет, он прямиком направился к стеллажам с водкой. Выбрал на ходу одну из бутылок, емкостью в литр, добавил к покупкам два плавленых сырка и пошел к смуглой девушке-кассирше, дремавшей за единственной работающей кассой.
- Двести шестьдесят восемь рублей двадцать копеек…
Данилов протянул пятисотенную, полученную сдачу не считая сунул в карман, положил покупки в полупрозрачный пакет и поспешил к машине. Теперь оставалось дождаться конца смены…
- Событие завтра какое? - полюбопытствовал Петрович, глядя на пакет, который Данилов положил на колени.
- День "скорой помощи", - сухо ответил Данилов, стремясь отбить у Петровича охоту к дальнейшим расспросам.
- А у нас есть свой праздник? - спросил Эдик.
- Есть, - ответила Вера. - Двадцать восьмого апреля! В этот светлый, радостный день мы желаем друг другу свободных дорог, благодарных пациентов, теплых машин, легких ящиков, справедливых заведующих и больших зарплат!
- А во все остальные, значит, не желаете? - пошутил Эдик.
- Желаем, только пользы от этого мало…
- Вот она - родная земля! Пам-пам пам-пам-пам-пам! - Петрович торжественно въехал в гараж подстанции.
- Мы первые, - подпортил его радость Данилов.
В гараже стояли только две полусуточные машины. Раньше, при прежнем заведующем, здесь стояли в ожидании своих владельцев и автомобили сотрудников, но Новицкая положила конец этой "порочной практике" на второй день работы.
- Я тоже паркуюсь на улице, - отвечала она тем, кто рискнул в открытую высказать свое возмущение новыми порядками.
Это было правдой. Свою темно-зеленую "нексию" Елена Сергеевна оставляла на обочине с таким расчетом, чтобы машина была видна из окон ее кабинета…
В диспетчерской Лена Котик учила жизни свою напарницу Валю Санникову.
- Так делают только полные дуры! По уму надо сначала сказать ему, что ты беременна, посмотреть на реакцию и только потом вынимать спиральку!
- А если он мне поверит? - волновалась Валя. - И будет ждать ребенка?
- Твое счастье! Скажешь, что ошиблась, а через месяц залетишь от него по-настоящему. Но так ты хотя бы будешь в нем уверена!
- Я и так в нем уверена! - обиделась Валя. - Без всяких проверок…
- Зря! - от избытка чувств Лена хлопнула ладонью по столу. - Послушай меня, я уж с мужиками наобламывалась…
Увидев входящего в диспетчерскую Данилова, напарницы притихли.
- Вы не заболели, доктор? - спросила Котик.
- Уработался, - Данилов положил ей на стол заполненные карты вызовов и вышел.
- А лучше всего - сначала поженитесь! - вернулась к прерванному разговору Лена.
- Он не хочет, - вздохнула Валя. - Я уже намекала.
- Плохо намекала! Возьми и на его глазах закрути с кем-нибудь роман…
- Зачем, чтобы он обиделся и бросил меня? - от одной только мысли об этом. Валя покраснела. - И потом мне, кроме него, никто не нравится.
- А Данилов? - Лена хитро прищурилась.
В глубине души она сама симпатизировала Данилову.
- Дани-и-илов?! - протянула Валя. - Ну уж нет. Хороший мужик, но больно уж закрытый. Весь в себе, как в броне.
- Хорошие мужики все такие, - возразила Лена. - Только придурки, вроде Жгутикова, живут с душой нараспашку. И то только на первый взгляд.
Среди дам шестьдесят второй подстанции Лена слыла знатоком мужчин хотя бы потому, что она, в свои двадцать восемь лет, успела трижды побывать замужем и находилась в активном поиске четвертой жертвы.
Именно что жертвы - в другом качестве Лена мужей не рассматривала.
От первого мужа она получила московскую прописку и нестандартную фамилию, от второго - комнату в Коломне, а третий в течение трех лет спонсировал Ленино заочное обучение на психолога. Учиться предстояло еще два года, потом следовало найти хорошую, денежную, работу, поэтому четвертый муж был жизненно необходим.
Выпитая наспех чашка кофе - и снова наладонник позвал в дорогу. "Авто" на девятом километре МКАД, двое пострадавших.
Двое пострадавших мирно покуривали возле своих машин в ожидании инспектора ГИБДД, составлявшего акт, сидя в служебной машине. Второй служивый, не желая терять даром драгоценного служебного времени, остановил проезжавший мимо черный "шевроле" и проверял документы у водителя.
На подъехавшую "скорую" никто из четверых не обратил ни малейшего внимания.
- А мы не вызывали! - радостно сообщил один из водителей, стоило только бригаде вылезти из машины.
- Мы в полном порядке! - подтвердил второй.
- Травм, ушибов и всего такого нет? - спросила Вера.
- Только у тачек! - первый водитель кивнул на неудачно соприкоснувшиеся боками автомобили.
Капитан, сидевший в машине, оторвался от своего занятия, высунулся в окно и поинтересовался у Данилова:
- Зачем приехали?
- Вызывали же! - ответил Данилов.
- Это, наверное, с "ноль два" вам вызов сделали, - высказал догадку капитан и вернулся к своему занятию…
Последний вызов оказался простым и несложным - к нестарому еще мужчине с остеохондрозом поясничного отдела позвоночника. Обезболивающий укол, совет избегать переохлаждений и поднятия тяжестей, "актив" в поликлинику.
"Вот и все", - сказал сам себе Данилов, сдавая смену Юре Федулаеву.
Отсидев утреннюю конференцию и даже ответив во время нее на несколько вопросов Лжедмитрия, Данилов переоделся в раздевалке и тут вспомнил, что пакет с водкой и сырками остался в комнате отдыха, за одним из складных кресел. Пришлось вернуться.
В комнате отдыха доктор Чугункин помогал доктору Федулаеву в написании аттестационной работы, необходимой для получения высшей категории.
- Анализ распределения вызовов по часам за сутки показал рост обращений в период с восьми ноль-ноль до девятнадцати ноль-ноль - скобки открываются - то есть во время работы поликлиники - скобки закрываются, что можно связать с неудовлетворительной укомплектованностью - скобки открываются - шестьдесят четыре процента цифрами - скобки закрываются - поликлиник, находящихся в районе обслуживания подстанции, врачебными кадрами…
Чугункин размеренно диктовал, держа в руках несколько листов бумаги, исписанных прыгающим, неразборчивым (настоящим "врачебным") почерком доктора Федулаева, но глядел не в записи, а в потолок.
- Так, а данные у тебя откуда? - спохватился Федулаев. - У меня процентов не было. Где ты их взял?
- С потолка, - честно признался Чугункин. - Никто же проверять не станет. Главное - все правдоподобно.
- Мне как-то неловко… - замялся Федулаев. - Так вот…
- Неловко в валенках гимнастикой заниматься и зонтик в кармане раскрывать! - отрезал Чугункин. - Ты не парься, Юра, я же не динамику распределения вызовов по показаниям тебе диктую, а так - второстепенные показатели. Не делай проблемы из ничего!
- Убедил, - согласился Федулаев, теребя рыжеватую, коротко остриженную бороду.