Однако Глеб не унимается:
- Чепуха! Трубопроводы можно отогревать: какая разница - вода в них или нефть? Дело вовсе не в этом…
- В чем же?
- А я скажу!!
Кажется, сейчас он окончательно рассвирепеет.
- Вот я удивляюсь, - свирепеет Глеб Горелов. - Почему так? Приезжает на промысел новый человек. Из института приезжает, из Москвы. Там ему лекции читали: профессора, научные светила. Самые последние достижения, самое что ни на есть новое в голову вдалбливали. А приехал человек на работу, и ему здесь говорят: "Очень приятно, мол. Уважаем вашу образованность. Но прежде чем других учить, сами поучитесь. Понюхайте настоящего производства. Пообвыкните. Мы, дескать, тоже не лыком шиты". Что не лыком - это верно: техника здесь уже… двадцатых годов достигла, что называется "на грани фантастики"! Однако новый человек и такого производства не нюхал. Ну, и начинает понемногу привыкать. А то, чему его в институте учили, - забывать понемногу… Глядишь, через год-другой и совсем привык. Обтесался. Сам уже других поучает: "Это вы бросьте… Мы тоже не без дипломов!"
И только сейчас Светлана почувствовала, что весь этот спор доставляет ей несказанное удовольствие. Что ее радуют возражения Глеба. Что даже тон его - резкий, безжалостный - приятен ей.
Такое ощущение возникает под обжигающими струями ледяного душа: сначала скорчишься, замрешь, но тут же выпрямишь плечи и зажмуришь глаза, наслаждаясь тем, как бодростью наполняется тело.
Она поглядела на него с мягким укором. Попросила:
- Давай лучше о другом… О дынях.
7
Светлана не могла и предположить, что так взволнует ее этот разговор.
Оставшись одна, долго еще ходила по комнате: на месте не сиделось. И руки почему-то вдруг стали настойчиво искать дела. Оправили скатерть на столе. Выровняли на полке корешки книг. Вазу зеленого стекла (ту, в которой елка зимой стояла) перенесли с тумбочки на подоконник, а с подоконника - опять на тумбочку.
Было уже не до сна.
Просто беда, если какой-нибудь замысел явится не среди бела дня, а на самом пороге ночи. Тогда уже не отвязаться от раздумий. Мысль работает лихорадочно и остро. Она подгоняет пульс, а тот в свою очередь торопит мысль. И уже нет возможности ни успокоиться, ни заснуть, пока не наступит полное изнеможение.
Это просто беда, если нa ночь глядя вот такое придет на ум…
Светлана решила идти в контору.
От дома до конторы - полчаса ходьбы. Дорога прямая, стрелой. Как посмотрел когдатошний строитель в окуляр теодолита - так она и легла, просека, сквозь тайгу.
Еловая глухая чащоба громоздилась обок дороги. Но даже эта чащоба выглядела сквозной и пустынной в сумеречном свете июньской ночи.
Белой ночи…
Эта ночь кажется выдумкой. Ее свет так же необычен и тревожен, как бывает необычной и тревожной внезапная мгла на земле при затмении солнца.
Июньская ночь напоена светом и холодом.
Светлана Панышко шагала быстро, ежась от ночной свежести, зябко сведя рукава пальто. И все время, пока она шла, ей был виден дальний электрический огонек в самом конце просеки: светилось окошко конторы нефтепромысла. Порой свет, мигнув, гас. Но ненадолго. Тотчас зажигался огонек рядом, в соседнем окошке.
Это тетя Нися поочередно убирала комнаты. Она состояла при конторе уборщицей на полставке и сторожихой на полставке. Получалась, таким образом, для тети Ниси полная ставка, и контора в ночное время не оставалась без присмотра.
- Не спится? - посочувствовала тетя Нися, отворив Светлане входную дверь. - Не спится, конечно. Это я тебя понимаю, Светлана Ивановна.
Она проводила Светлану до самого кабинета, зажгла там свет. Подышав на квадратное стекло, которым был накрыт письменный стол, еще раз, до писка, протерла его сухой тряпкой. Телефон, чернильницу…
- Уж, конечно, - продолжала она беседу со Светланой. (Или, может быть, и до ее прихода вела тетя Нися эту интересную беседу, сама с собой?) - Такое хозяйство доверили женщине! Мужик вон и тот не справился. А уж на что здоровый был: за день стол пузом сдвигал - каждый раз приходилось мне его на место вертать… Ну да ничего. Если по правде говорить, то мы, бабы, порядок лучше соблюдать можем. Во всяком деле - аккуратней…
- Тетя Нися, вы покамест другие комнаты убирайте, - попросила Светлана. - А я, здесь часок поработаю.
- Ну-ну, мешать не стану.
Светлана развернула на столе шелестящую кальку. Схему Унь-Ягинского месторождения.
Знакомые очертания нефтеносной площади. Это площадь похожа на ущербный месяц. На рыбацкий челн, когда он боком лежит на песке. И еще - на бобовый стручок. Внутри стручка - россыпь черных зерен. Кое-где зерна собрались в горстки, а в иных местах они одиноки, сиротливы. Каждое из зерен - скважина. Возле каждой скважины тушью обозначен номер.
"Где же?.."
Сощурясь - не от близорукости, а от внимания, Светлана постаралась охватить взглядом всю площадь, еще раз проследить ее изгиб, еще раз понять застывшее движение пластов.
Рука нащупала линейку, подняла ее, подержала на весу и осторожно, медленно опустила на кальку, ребром отсекая восточное крыло. "Здесь…" Именно на этой линии должны быть расположены скважины, которые придется ставить под инжекцию - закачку воды.
Чуть отклонив линейку, Светлана стала записывать номера скважин, оказавшихся под ребром: "Семьдесят шестая… Семьдесят шестая "А"… Восемьдесят четвертая… Девяносто вторая… Девяносто девятая…"
Девяносто девятая?.. Рука тотчас, будто ожегшись, отдернула линейку от бумаги.
Да, именно девяносто девятая скважина оказалась на линии, намеченной ею. Девяносто девятая… Та самая чудо-скважина, о которой с восторгом говорил Антонюк: "Двадцать восемь тонн в сутки! При плане - шесть…" - "А кто там оператором, на девяносто девятой?" - "Как кто? Горелова, Анна Ильинична…"
Светлана швырнула линейку, откинулась к спинке стула. Горелова. Опять Горелова… Но разве в этом дело? Конечно, не в этом. Дело в том, что девяносто девятая скважина дает сейчас самый высокий дебит на промысле. Она покрывает недобор нефти по другим скважинам. На нее - вся надежда… Использовать эту скважину для закачки воды было бы слишком серьезным риском.
И вообще, пожалуй, она не с того начала. Сначала следовало отобрать скважины с наибольшей приемистостью - те, которые могут поглотить максимальное количество воды. Нужно, чтобы в районе этих скважин пласт обладал достаточной пористостью. Иначе скважина захлебнется и выплеснет воду обратно.
Именно с этого ей следовало начать! А не щуриться на карту генеральским оком…
Светлана фыркнула, адресуясь к самой себе. Потом отперла сейф и вынула оттуда пачку разграфленных карточек. Это были каротажные диаграммы - данные испытания скважин. Бумага их пожелтела от времени, линии были нанесены от руки, цветными карандашами: большинство унь-ягинских скважин бурилось еще в годы войны, в первые послевоенные годы. Тогда еще не было на промысле автоматических приборов-потенциометров, которые, деловито и сухо пощелкивая, вычерчивают топкие зигзаги…
Зигзаги. Острия их выпячиваются то ближе, то дальше, то вправо, то влево. Метр за метром - красноречивее и точнее всяких слов - рассказывают они о строении глубинных пластов. Пористые породы. Подземная трещина. Глухой монолит.
Зигзаг вправо. Зигзаг влево… Но Светлане не нравятся эти зигзаги. Они коротки, мелки, невыразительны. И она, развернув веером листки диаграмм, как игральные карты, отбрасывает с пренебрежением всякую разномастную мелочь, старается отыскать "пики" - настоящие козыри…
Да, вот эта диаграмма ей уже нравится больше. Кажется, это подойдет! Скважина № 73. Отложим карточку… Дальше - типичное не то. Опять не то… Хорошая карточка - отложим… Ого, вот это "пика"! Ее острие пронзает пласт, едва не вырываясь за край диаграммы. Такой резкий зигзаг - свидетельство высокой проницаемости пласта. Должно быть, буровики хлебнули здесь горя. Но для инжекции, для закачки воды, подобная скважина - находка. Какой номер?..
Светлана обомлела.
Номер девяносто девять. Козырь вышел снова.
Как же быть? Теперь совершенно ясно, что она и в первый раз - по схеме - выбрала правильный фронт для заводнения пласта. Именно в районе девяносто девятой нужно закачивать воду. Именно там это принесет эффект. Именно там!
Светлана ощутила вдруг тяжелую усталость. Она снова придвинула кальку и, подперев голову руками, углубилась в схему. Но глаза же слипались…
- Не спится? - Это опять появилась в дверях тетя Нися. - Не спится, конечно… А я вот что скажу, Светлана Ивановна: годов-то тебе сколько? Небось уж и двадцать пять?
- Мне? - встрепенулась Светлана. - Мне двадцать семь.
- Вот-вот. Я и говорю, замуж тебе надо. Пора, значит… - продолжала тетя Нися. Сухие морщины ее лица размягчились, выражая озабоченность. Потом эти морщины ожили, заиграли и разбежались лучиками: - И я прямо заявляю, Светлана Ивановна, что по всей Унь-Яге не найти лучшего человека тебе в мужья, чем Инихов Геннадий Геннадиевич!.. Да. Непьющий, некурящий. А уж до чего интеллигентный: один на весь промысел меня не "тетей Нисей", а - по отчеству: Анисьей Даниловной, да… Я ведь у него бельишко в стирку беру, так и про это скажу: аккуратный, мужчина, соблюдательный. Сам себе носочки штопает…
Светлана мучилась, сдерживая готовый прорваться смех.
- И еще… - тетя Нися округлила глаза значительно. - Денег у него - мешок!
- Неужели он их в мешке держит? Вы сами видели… Анисья Даниловна?
- Сама я не видела, а люди говорят. Насчет чужих денег люди всегда в точности знают. Так что не сомневайся - мешок. Он тебя в куколку разоденет, петли тебе на сквозных чулках сам подберет…
Светлана не выдержала - расхохоталась, запрокинув голову.
Тетя Нися, обиженная этим смехом, нахохлилась, и морщины на ее лице опять подтянулись, стали резче.
- Ну, конечно… - вздохнула она. И как бы невзначай, как бы о ком-то стороннем: - Это уж испокон так ведется, что приличному человеку с разгуляем да пьяницей не тягаться!..
- Спокойной ночи, Анисья Даниловна, - Светлана встала из-за стола. - Я здесь ночевать буду.
Третий час за полночь.
Ей еще никогда в жизни не случалось спать на чем-либо, подобном мебели, украсившей брызгаловский кабинет. Это было дерматиновое сиденье со спинкой, снятое с актированного грузовика. Сиденье громоздилось на кирпичах: чтобы повыше. Дерматин облез и местами продырявился - из него торчали клочки ваты и ржавые витки пружин. Товарищ Брызгалов был спартански непритязательным человеком.
Светлана прикорнула на этом автомобильном ложе. Вместо подушки - собственный локоть. "Хорошо, хоть не на полу". Укрылась модным своим широким пальто: одна пола на ногах, вторая на голове. Теперь тепло. Заснуть поскорей. Есть для этого верное средство: "Раз… два… три… четыре… пять… девяносто девять… девяносто девятая!.."
Сейчас от усталости уже погасло возбуждение, которое среди ночи привело ее сюда, в контору, и заставило колдовать над схемой, тасовать каротажные диаграммы. Возбуждение улеглось… И опять остались на душе пустота, растерянность, неверие. Разве хватит у нее на все это сил? И прав?..
Актированные пружины брызгаловского дивана впивались в тело, давили откуда-то сбоку, норовя столкнуть ее на пол, язвительно скрипели. "Подумаешь, принцесса на горошине!" - злилась на себя Светлана.
И, уже засыпая, решила: "Завтра же отправлю завхоза в город купить для кабинета приличный диван… Будет хоть какой-то прок от моего руководства!"
8
Как было условлено, утром Светлана Панышко и Антонюк поехали на девяносто девятую буровую.
Ехать-то им, собственно говоря, пришлось недалеко: машина пробежала по дороге километра три и остановилась. Дальше дороги не было.
Дальше простирался лес. И хотя сквозь этот лес когда-то проложили узкую просеку - так называемый "профиль", - теперь этот профиль густо зарос молодым сосняком. А от прежнего лежневого настила не осталось и следа. Лежень, - настланный еще в ту далекую пору, когда здесь бурили скважины, долго кромсали гусеницы тракторов и искромсали его в щепу. Потом древесная труха размягчилась от влаги, сгнила и будто никакого настила сроду не было.
И опять на этом самом месте выклюнулись, полезли в небо неугомонные ежастые ростки.
На машине здесь уже не проехать. Да и пешком пройти не просто.
Добро еще зимой, когда операторы нефтяных скважин протопчут по насту хорошую лыжню. Тогда здесь благодать: скользи по этой лыжне - гладкой и твердой, синеватого отлива, что твои рельсы, только веселей руками размахивай!
Таежный воздух в ту пору звонок и чист. Обок лыжни - пышные, как кучевые облака, сугробы. Они лучатся, источают белый свет. А по ним - нежными такими, парными цепочками - куропаточьи следы. И заячьи петли.
Если идешь здесь с собакой (а кто же из операторов ходит в тайгу без собаки?), то эта Жучка или, допустим, Пурга шалеет от радости, зарывается в сугробы, ныряет в них до глубины, так что лишь кончик хвоста наружу: это она, Жучка или, скажем, Пурга, чует в снегу куропаточку, и ей очень уж хочется ее промыслить. Вынырнет чертом из сугроба, а в зубах - белая птица с черным охвостьем.
Да, зимой здесь хорошо!
Летом гораздо хуже: без бродовых сапог лучше не суйся. Что же касается осени и весны, то об этом даже разговаривать не хочется, а описывать и подавно.
Осенью и весной здесь слякоть кромешная и бездонная. Хочешь - на брюхе ползи, руками выгребая. Хочешь - сядь в жижу и волком вой. Но хочешь или не хочешь, а на буровой тебе сегодня быть обязательно надо, потому что ты - оператор и скважину никак нельзя оставлять без присмотра.
Светлана и Антонюк велели шоферу Феде дожидаться их на дороге, а сами двинулись по профилю в глубь тайги.
- Когда я в тридцатом году первый раз на Печору приехал, - рассказывал походя Антонюк, - тут совсем нетронуто было. Глухо… Даже топографических карт на этот район не нашлось. Взяли проводника - из ближней деревни, коми. Уляшев Степан. Забавный такой парень. Спросишь его: "Степа, какое расстояние до той лиственницы, что на холме?" Покраснеет, смутится. "Не могу, говорит, в точности сказать". - "Ну, а приблизительно?" - "Приблизительно, отвечает, восемьсот сорок шагов…"
Светлана споткнулась о выперший из земли корневой сустав - едва не упала. Антонюк поддержал ее.
- Да… А когда уже мы в этом районе освоились, то проводника решили отпустить. На прощание вручили ему премию; деньги и компас с наручным браслетом. Степа сперва очень обрадовался, думал - часы. Поднес к уху - не тикают вроде. И стрелка какая-то вертлявая… "Починить их надо?" - спрашивает. Ему объясняют: дескать, это не часы - компас. "А зачем он?" - "Как зачем? Определять страны света - где север, а где юг…" И тут наш проводник расстроился едва не до слез. "Что ж, говорит, я без вашего компаса не знаю, где север, а где юг. Мне про это любое дерево скажет…" Обиделся. И отдал компас деревенским мальцам - пусть, мол, играют…
- Очень трогательно. Правда, не с вашей стороны: могли бы и часы подарить… - выразила сожаление Светлана. - И вы больше никогда не встречали этого проводника?
- Как не встретить. Встречал… - сбоку хитро глянул на нее Антонюк. - Последний раз - на областной партийной конференции. Уляшев Степан Ильич. Начальник Джегорского разведрайона!
- Неужели он?
- Он, - подтвердил Роман Григорьевич. И добавил задумчиво: - Так ведь двадцать семь лет с той поры… Как один день.
"Двадцать семь… - подумала Светлана. - И мне двадцать семь".
Путь преградила речка. Узкая и неглубокая, она в эту июньскую сушь обмелела до крайности: по глинистому плоскому руслу, выедая канавки, неслышно сочилась вода. Над водою клубился густой, банный пар…
Это была Пэсь-ю, по-коми "Горячая речка". Вода в ней действительно была горяча. Почему?.. Об этом все еще спорили. Один утверждали, что дело очень просто: Пэсь-ю, дескать, питают подземные горячие источники. Другие заявляли, что дело тут куда сложнее: радиоактивность… Как бы то ни было, Пэсь-ю не замерзала зимой.
Эта речка не всегда выглядела такой смирной, как нынче. После снегов и дождей она неслась стремглав, клокотала и даже позволяла себе рычать. Тогда с берега на берег взамен давно обвалившегося моста операторы перебрасывали упругие сосновые стволы. Шли по ним…
А теперь Светлана стояла на самой середине русла. Резиновые ее сапоги медленно и верно погружались в жидкую глину. Светлые струи воды, добежав до этого места, мутнели, а отбежав, прояснялись вновь. Клубы сизого пара обволакивали, щекотали в ноздрях…
- Светлана Ивановна, завязли, что ли? - окликнул ее Антонюк.
- Сейчас…
"Отсюда полкилометра до девяносто девятой. Вода. И вода горячая. Она не замерзнет в трубах ни при каком морозе… Совсем рядом вода!"
Если бы в данный момент ноги Светланы не погрязли в рыжей трясине, она, может быть, выкинула бы какое-нибудь плясовое коленце или, на худой конец, подпрыгнула бы на радостях. Но она не могла этого сделать. Насилу выдрала сапоги из глины и, хлюпая по воде, побежала вдогон Антонюку.
Елки, елки. Сплошное хвойное иглище… Но вот, меж этих елок, на опушке, выросла еще одна елка. Необычная елка - железная. Железо во все стороны. "Елкой" зовут операторы нефтеотборочное устройство, венчающее устье скважины.
Девяносто девятая.
Здесь, как и на других буровых, стоял домик: утлая избушка, куда зимой операторы заходят погреться, вскипятить чаю, а если в избушке имеется телефон - то и позвонить куда следует. Соседу, например.
Светлане часто доводилось бывать в этих таежных домиках, но здесь сразу бросилось в глаза необычное: белая занавеска с прошвой в оконце. Женщина, она сразу почуяла здесь присутствие другой женщины. И не просто - другой женщины. Не просто…
Всю дорогу старалась она об этом не думать. Но дороге пришел конец.
- Дома хозяйка? - весело крикнул Антонюк.
Дверь избушки отворяется. Анна Ильинична Горелова.
Ну конечно, Светлана не раз встречала ее и в конторе и в поселке. Но странно, до сих пор не знала, что именно эта женщина - Горелова. А уж ей-то надо бы знать!.. Поскольку теперь она заведует промыслом и должна хорошо знать людей.
Анна Горелова ростом невысока, гораздо ниже Светланы. Наверно, очень худа, хотя ватная телогрейка это скрадывает, Сколько ей лет? Тридцать? Вероятно, уже с лишком… Лицо бледно. Смуглое - и бледное лицо. Или так только кажется из-за черных прямых волос, обрамляющих лоб. И глаза - невыносимо черные. Как уголья…
Тонкие губы подобраны, сжаты. Сжаты так плотно, что по краям проступила бескровная полоска… Они когда-нибудь разжимаются, эти губы?
- Здравствуйте, - говорит оператор Горелова.
Не слишком тепло ее "здравствуйте". Впрочем… Светлана уже не раз отмечала, что, встретив у себя начальство, улыбаются от уха до уха и всем своим видом олицетворяют радушие обычно работники канцелярских рангов. А человек, так сказать, низовой должности - он особой радости не выказывает, старается держаться серьезно и с достоинством: мол, пришли по делу - давайте о деле; на моем посту вроде все в порядке; а если найдете какие-нибудь упущения - укажите, исправим…
Да, так оно, наверное, и в данном случае…
Светлана с надеждой взглянула на Антонюка.