Поблагодарив, он вышел на площадь. Кругом была кромешная темнота, и только в саду, расположенном в самом центре, горели огни и вдоль пешеходных дорожек виднелись островки желтого света. Он перешел дорогу и направился в ту часть сада, где стояли скамейки. Сердце учащенно забилось, во рту появилась сухость. Он никогда не мог с этим свыкнуться; никогда не получалось стать наглым; никогда.
Он выбрал скамью, которая стояла на искусно выложенной мозаике с изображением корабля на волнах и прыгающих дельфинов. Там была надпись, поэтическая строка, но некоторые буквы отвалились, и она потеряла смысл. Что-то о сердце.
Минут пятнадцать он сидел, наблюдая. Площадь постепенно наполнялась людьми, отовсюду струились кулинарные ароматы. Где-то заиграла музыка, и ему стало спокойнее. Он любил этот город вместе со всей его суетой, красотой и прекрасными людьми. Здесь его излюбленное место для… для того, чтобы заниматься любимым делом, произнес он про себя. Да, именно так. Просто здесь разрешается все то, на что дома сограждане-пуритане смотрят совсем иначе.
Кто-то прошел мимо его скамьи, но, сделав еще несколько шагов, вернулся и сел рядом.
- У вас не найдется огонька, чтобы прикурить? - спросил этот случайный Прохожий, вытаскивая из кармана пальто пачку дешевых сигарет.
Он покачал головой.
- К сожалению, нет. Не курю.
- Ну, что ж, - сказал Прохожий. - Даже лучше для меня. Трудно бросить то, что доставляет удовольствие. Как вы считаете? - И после паузы добавил: - А вам хотелось бы избавиться от того, что приносит удовольствие?
Он смотрел вниз на мозаику.
- Нет. Ни малейшего желания.
Прохожий достал из пачки сигарету, а затем полез в карман, пытаясь найти зажигалку.
- Могу я вам чем-то помочь? Похоже, вы иностранец. Из Бразилии сюда долго добираться, не так ли?
Секунду или две он молчал, потом кивнул.
Прохожий закурил.
- Могу все устроить. Кого хотите? Мальчика?
- Нет.
- Просто скажите. И приходите через полчаса. На противоположную сторону площади. Деньги отдаете мне.
Он сказал, кто ему нужен, и Прохожий кивнул в знак согласия.
- Я все устрою. Милое свиданьице. Прекрасно. Охотно.
Минуту или около того он наблюдал, прежде чем перейти площадь. Прохожий возвратился, но один. Все было так, как положено, поэтому он подошел.
- Следуйте за мной, - велел Прохожий. - Пройдем чуть вверх по улице.
Он заколебался, и Прохожий тут же заметил это:
- Не беспокойтесь, можете мне довериться. Да, люди бывают разные. Я не собираюсь вас грабить.
- Договорились. Но я не хочу заходить внутрь.
- И не надо. Она будет ждать. Только сначала вы расплатитесь со мной, прежде чем уйти, понимаете?
Они шли вверх по улице до тех пор, пока Прохожий вдруг не остановился и не пропустил его вперед.
- Вон ваша подружка, здесь. Видите ее? Годится?
Он едва взглянул на девочку.
- Сколько ей?
- Четырнадцать, - ответил Прохожий. - Уже. Две недели назад было еще тринадцать. Этого достаточно. Можете жениться на ней, если захотите.
Увидев выражение лица клиента, Прохожий рассмеялся. Наверняка протестант, американцы протестанты и чувствуют за собой вину, даже когда просто сопровождают женщину. А как же те, кого тянет к мальчикам, что они чувствуют? У него был один богатый клиент из Остина, который приносил ему извинения за то, что просил о свидании с мальчиком: "Я ничего не собираюсь с ним делать. Только спрошу его о… о… Видите ли, женщины мне тоже нравятся. С мальчиками я вижусь лишь время от времени". Потом шел унылый перечень оправданий.
Он передал деньги, и девочка наблюдала, пока Прохожий пересчитывал банкноты.
- Все верно. Вот и ладненько. Она пойдет к вам в отель. Можете ею располагать до завтрашнего утра. Если захотите дать ей немного денег, пожалуйста. Дорогу назад она найдет сама.
Они пошли, девочка - рядом с ним. Он все еще только мельком поглядывал на нее, но заметил, что она ему улыбается.
- Хочешь есть? Тебе хочется пойти в ресторан?
Необычное предложение, даже опасное, но он не обедал и был голоден. И, в конце концов, не он, а другой человек, сводник, назвал это свиданием. Он мог использовать это свидание и это прелестное маленькое создание иначе, нежели отправиться есть. Видеть в ней женщину. Свечи; комплименты.
Она подняла на него глаза.
- Если вы хотите.
- Но тебе этого хочется? Я тебя спрашиваю.
Она пожала плечами.
- Я так полагаю.
- Ты так полагаешь… - Он остановился. Две недели назад ей было тринадцать; вот, значит, как они говорят.
Он выбрал первый попавшийся на пути ресторан, большой рыбный ресторан с новомодным фасадом. Официант, стоявший у двери, провел их к столику, искусно украшенному цветами. Это было дорогое место; плотная, накрахмаленная белая скатерть и ряды бокалов возле каждого прибора.
- Какое пожелаете заказать для себя вино, сэр? - Официант передал ему карту вин и посмотрел на девочку. - А для вашей дочери…
Он сидел с бесстрастным видом, но слова официанта больно резанули его. Она ничего не заметила; она просто не сводила глаз с ножей, вилок и сияющих тарелок.
Зная, как долго придется ее расспрашивать о том, что она на самом деле хочет, он сделал заказ сразу на двоих. Пусть подадут большое блюдо с морепродуктами и салатами, сказал он. Официант записал заказ и исчез.
- Тебе уже четырнадцать?
Девочка утвердительно кивнула.
- И ты живешь в Лиссабоне? Ты оттуда родом?
Она опустила глаза.
- Нет, я родилась в другом месте. В маленьком селении. А теперь живу в городе.
- Ты живешь вместе с тем мужчиной? Тем, который… нас представил друг другу?
Она тряхнула головой.
- Я живу с тетей. Она заботится обо мне.
Он рассматривал лицо девочки. Оливковая кожа, что ему особенно нравилось, но в то же время было в ее лице что-то странное, почти мальчишеское; она так смотрела, как будто могла за себя постоять. Это не эксплуатация. В ней достаточно жесткости. И такие дети нравились. Они были добровольцами.
Внезапно девочка заговорила:
- Моя тетя много лет жила в Африке. В местечке под названием Лоуренсо-Маркес. Вам знакомо это место?
Он взял нож со стола и начал его разглядывать.
- Да. Я знаю это место. Бывал там прежде.
Казалось, девочку это заинтересовало.
- Мне и вправду хочется однажды поехать туда. Я хочу увидеть дом, в котором жила моя тетя. У нее там был свой бар, большой, со служащими.
- Да, конечно. Могу себе представить.
- И она плавала в Индийском океане. Каждое утро.
- Опасно. Акулы.
Девочка выглядела удивленной.
- В океане? Акулы?
- Да. Там есть акулы.
Она была разочарована. Возможно, из-за разбившейся иллюзии.
- Не переживай. Опасно только в том случае, если заплывешь слишком далеко. Акулы пережидают прибой. Возле пляжа бояться нечего.
Беседа иссякла, и он был рад, что вернулся официант.
- Вот для вас, сэр, а для вашей дочери… это. Bon appetito!
В гостинице за стойкой оказался тот же самый администратор, который сначала пристально посмотрел на девочку и только потом перевел взгляд на постояльца. Попросив ключ, тот тихонько просунул за стойку банкноту.
- Прохладно. Весьма.
Администратор взял банкноту, тактично, и улыбнулся, подавая ключ.
- Доброй ночи, сэр. Благодарю вас. Да, прохладно, весьма.
Он подошел к окну, чтобы задернуть шторы. И перед тем, как сделать это, посмотрел на деревья, а деревья, они-то знали, что нравятся ему. Поднялся небольшой ветерок, и макушки деревьев слегка качнулись в ответ. "Так откуда приходят ветра? Те ветра, что летят нам навстречу…" Строчка из стихотворения, прочитанного когда-то очень давно, в какой-то уже позабытой книге, в другой стране.
Он обернулся. Девочка стояла возле кровати, глядя на него, и вид ее миндалевидных глаз и гладкой кожи снова доставил ему удовольствие. Он подошел к ней и осторожно взял за плечи.
- Я хочу снять с тебя одежду, - сказал он. - Полностью, начиная отсюда.
Его рука проскользнула под пояс ее джинсов, и он почувствовал, как девочка напряглась.
- Ты боишься?
Она молчала, и тогда он продолжил, перейдя к змейке, которую высвободил и расстегнул. Потом дернул за ткань, и джинсы поползли вниз. У нее были слишком длинные ноги для девочки; для девочки…
- Сними остальное сама, - сказал он. - Я ненадолго отлучусь в ванну.
Когда он вернулся, она лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, нагая. Он отметил крошечный хребет позвоночника, заостренные плечи, соблазнительную оливковую кожу.
- Перевернись, - велел он. - Перевернись.
Она перевернулась и стыдливо отвела взгляд, боясь его реакции.
На миг он потерял дар речи; не мог говорить. Потом тихо:
- Ты мальчик!..
Пауза затянулась. Мальчик сидел, согнув ноги, опустив голову между коленей.
- Он заставляет меня так делать. Это все он. Забирает все деньги, - наконец заговорил мальчик и поднял голову. - Клянусь вам. Он заставляет меня идти с мужчинами, которые ищут мальчиков. И проделывает такие трюки с мужчинами, которые хотят девочек. Они никогда не посмеют жаловаться.
Он глядел мальчику прямо в глаза, молча, с жалостью.
- Но ты на самом деле живешь с тетей? - спросил он наконец. - Той, что жила в Африке? Это хоть правда?
Мальчик кивнул.
- Да. Она его подружка.
- Понимаю.
Он смотрел на мальчика сверху. Тот был слишком худым. Ему следовало прибавить в весе.
- Тебе надо больше есть, - сказал он. - Правильно питаться. Ты ешь не то, что нужно.
Мальчик поднял на него глаза.
- Откуда вы знаете? - спросил он.
- Представь себе, я врач, - прозвучало в ответ.
БУЛАВАЙО
(Южная Родезия, 1959 год)
- Там, - оживилась она. - Это там. Во-о-он там. Теперь видишь?
Он смотрел в том направлении, куда она показывала. Но мог разглядеть лишь небольшой участок темно-зеленого цвета и слившиеся с ним, наполовину скрытые растительностью и расстоянием размытые белые пятна - здания, как он предположил. Невиданная сила закругленных гранитных валунов вознесла их над равниной позади этого зеленого массива.
- За деревьями? - спросил он. - За эвкалиптами?
Она кивнула.
- Да-да. Верно.
Он улыбнулся.
- Хорошее должно быть место. Выглядит так, словно там полно воды.
- Здесь всегда было зелено. Даже когда нагрянула та ужасная засуха, помнишь, пять или шесть лет назад…
- Шесть, - прервал он. - В тот год я уехал за границу.
- Да, где-то так. В любом случае, тогда с водой была напряженка. Поговаривали даже о нормировании воды в Булавайо. Все сады засохли. Вымерли.
Он резко повернул руль, чтобы увернуться от каменного выступа, торчащего почему-то прямо посреди грязной дороги.
- Чистое бритье, - сказал он. - Вовремя я его заметил.
- Что?
- Каменный выступ. Однажды на одном из таких камней у меня отлетел маслосборник неподалеку от Гванды. Масло текло как из крана.
Она начала ерзать на сиденье, всматриваясь в облако пыли, поднявшееся позади машины.
- Надо будет заставить отца выровнять дорогу. У него есть плуг для земляных работ.
Он хмыкнул.
- Да, хорошая идея. Но один каменный выступ убираешь, а ниже идет следующий. "Лендровер" - единственный выход. У твоего старика есть "лендровер"?
- Да.
Несколько минут они ехали молча. Впереди дорога неожиданно повернула в сторону влей, где преобладали зеленые огороженные участки и высаженные рядами деревья. Вот теперь фермерский дом был хорошо виден - белая колоннада веранды, соломенная крыша, красный сполох бугенвиллеи. С этого места пошла более ровная дорога, и последние несколько миль он ехал на большой скорости. Ему нравилось промчаться вплоть до самого дома, а потом резко затормозить перед верандой. Повсюду в стране это делали с шиком, и он всегда считал, что приезжать надо решительно. А сегодня в связи с предстоящей встречей ему как никогда нужна была решительность. Неплохо бы пропустить несколько кружек пива. Две или, может, даже три. Смелость во хмелю, вот как они это называли. Почему бы и нет?
Сидя на веранде вместе с ее родителями, когда те украдкой поглядывали друг на друга, делая вид, будто это не так, он подмечал каждую мелочь. Ее мать выглядит старше отца, думал он. Хотя для жен фермеров это обычное явление. Вероятно, непогода подбирается к их лицам быстрее, чем к мужским; они становятся обветренными, жесткими, подобно лицам тех австралийских женщин, которые всю жизнь провели в дикой местности, но, впрочем, не так уж и плохо. На лице отражалось все: дети, домашнее хозяйство, роды, секс… Неужели в этом высохшем силуэте, чопорно одетом в легкое ситцевое платье, еще теплится страсть? А у него, громоздкого и скучного? Вот уж точно, нет.
- Майкл?
Он взглянул на нее. Она что-то ему говорила.
- Тогда, может, чашку чаю? Мама спрашивает.
Он посмотрел на нее с надеждой.
- А ты что будешь?
- Может, пиво? - предложил ее отец, улыбаясь. - Жарко сегодня.
Он с радостью согласился и сел к нему поближе, пока обе женщины находились в доме. Ненадолго воцарилась тишина. Да, чувствовалась некоторая неловкость, хотя после пива должно стать легче.
- Энни рассказывала, что вы - учитель. Математика?
Довольно странно слышать у фермера такой голос - безударный, тихий. Похож на голос его отца - упреждающий, присущий только судье. От Энни он знал, что ее отец окончил колледж в Кейптауне, где изучал что-то необычное - кажется, археологию.
- Да. Математика, но больше физкультура. Я там работаю уже два года.
Фермер улыбнулся и энергично закивал, как будто подтвердилась какая-то его догадка.
- Одно время я был заведующим школой.
Вот так сюрприз. Энни не говорила об этом; она вообще очень мало рассказывала о них. Все время интересовалась его семьей, расспрашивала о его родственниках, словно в ее собственной семье не было ничего интересного.
Он взял бутылку пива и наполнил высокий стакан.
- С тех пор прошло уже несколько лет. Наш сын, которого, как вы знаете, мы потеряли, там учился.
Ему это известно. Однажды Энни упомянула о своем умершем брате, но вскользь, точно так, как сейчас ее отец. У Майкла уже не осталось никого из близких, поэтому ему было трудно что-то сказать по этому поводу, но он не раз замечал, что в семьях обычно не говорят об умершем, особенно если это был очень близкий человек, дабы не бередить рану. Слова фермера смутили его. Что можно сказать о чужом покойном сыне?
Но этого и не потребовалось.
- Сначала мне школа понравилась. Казалось, там хорошая атмосфера. Вы, вероятно, тоже это почувствовали?
- Да.
- А кто ее создает? Как вы думаете?
На самом деле он никогда об этом не думал. Ему нравилась школа, но он никогда не анализировал почему. Он был там счастлив, вот и все.
- Хороший коллектив, наверное. - Еще не закончив фразу, он понял, что она звучит банально. Инстинкт подсказывал, что интеллект у этого пожилого мужчины на порядок выше, чем у него. А какой проницательный взгляд, думал он; да, этот фермер, живущий здесь, среди своего стада, гораздо умнее, чем можно было ожидать.
- Разумеется, - сказал отец Энни. - Один или два человека могут создать определенную атмосферу в учебном заведении, не правда ли? - И после паузы добавил: - А также традицию. Это стоит помнить, даже сегодня.
- Конечно.
- Кто-то считает, что о традиции говорить старомодно. Запрещенное слово. Что вы думаете об этом?
Внутри росло раздражение. Что он думает? Да и думает ли об этом вообще? Хозяин взглянул на гостя насмешливо.
- А я все еще верю в традицию, - признался фермер. - До определенной степени. Понятно, что вокруг хватает ерунды, но без традиции мы бы просто плыли по течению. А она придает нашей жизни чуть больше… четкости.
Отец Энни ждал ответа или, по крайней мере, какого-нибудь комментария. Традиция?
- Ведь они верят в традицию, не так ли? - Он указал жестом на конюшни за лужайкой.
Двое мужчин выводили оттуда лошадей; оба были в синих комбинезонах, сшитых на скорую руку, и ветхих поношенных шляпах - вряд ли сыщешь шляпы длиннее.
Фермер рассмеялся.
- Эти африканцы? Да. Для них традиции очень важны. Очень. К тому же они суеверны. Думаете, в этом состоит их отличие?
Он протянул руку за пивом, которое стояло перед ним на деревянном столике из муквы, и затем сам ответил на свой вопрос:
- Вероятно.
Мужчины, выводившие лошадей, остановились. Один из них наклонился, чтобы поднять переднюю ногу коня, и взглянул на подкову. Потом он ослабил повод и хлестнул жеребца сбоку по шее. Другой тоже отпустил свою лошадь и громко крикнул. Кони, отпрянув, понеслись по загону легким галопом.
- Там им раздолье, - сказал фермер. - В здешних местах это два самых лучших скакуна.
Молодой человек не сводил с коней глаз, пока те бежали в высокой, по колено, коричневой траве загона, используемого как пастбище. Гораздо проще ни во что не ввязываться, думал он. Остаться холостым и прожить жизнь в квартире для школьного персонала. Разве это не представлялось ему более естественным? Неужели он действительно хочет жениться? Он смотрел на отца Энни, а в голове крутилось одно-единственное слово - тесть, тесть. Оно звучало странно и неуместно. Он никогда не сможет его так называть. Это у других людей есть тести, и у них же были жены.
- Он безумно хорош собой. Нам он понравился. Могу тебя уверить, что отцу он тоже понравился. Я это сразу почувствовала.
Мать взглянула на Энни и увидела, как у той зарделось лицо от смущения.
- Я всегда была уверена в том, что ты приведешь стоящего человека. Ни на секунду в этом не усомнилась.
На мгновение воцарилось молчание. Дочь смотрела в пол, поглощенная узором на циновке возле ног.
- Когда можно будет рассказать об этом людям? - спросила мать. - Надеюсь, нам не придется долго ждать.
Теперь заговорила Энни:
- В любое время. Можете рассказать хоть сейчас.
- Вот и хорошо.
Они снова умолкли. Снаружи донесся звук дизельного генератора. Мать поднялась со стула и подошла к окну. Ничего не было видно; кромешная ночная мгла и квадрат света от окна.
- Ах, как жарко! Временами я сожалею, что мы не живем на Мысе или Восточном Нагорье. Где угодно, только не в Матабелеланде.
- Мы хотим пожениться через полгода, - сказала она матери в спину.
- Прекрасно. Достаточно времени, чтобы все подготовить. Так много надо успеть сделать.
- Мы подумали, что собор в Булавайо…
- …как раз подойдет. Ну конечно же. Не будет никаких трудностей. Можно позвонить туда утром.
Мать повернулась к ней.
- Моя дорогая, я не знаю, как это сейчас происходит у других, жизнь так изменилась. У людей теперь такие разные взгляды…
Глядя на мать, она заметила, что на ее выцветшем платье с одного бока отпоролся подол.