Спустя несколько минут они уже были на станции. Водитель затормозил, вышел и подозвал свистком носильщика, чтобы тот взял чемоданы. Затем они направились к платформе и стали читать список пассажиров спального вагона в местном поезде. Странно было видеть строку с их именами; Энни коснулась его руки:
- Вот - мы. Муж и жена!
Пока поезд выезжал из города, Майкл сражался с толстой кожаной защелкой на окне в коридоре. Наконец тяжелое окно опустилось и он смог высунуться. Прохладный вечерний воздух действовал отрезвляюще. Уже стемнело, поезд, покачиваясь, медленно двигался вперед, были видны горящие огни африканских поселков, стройными рядами подходившие к краю невозделанных земель, и плоские равнины Матабелеланды. Уже вдали от города железнодорожная линия плавно делала поворот, и, когда поезд шел по изгибу пути, он увидел огненный хвост локомотива. Словно светлячки в непроглядной ночной мгле мелькали вылетающие искры. В других окнах можно было различить темные силуэты пассажиров. Он оставил окно открытым ради притока свежего воздуха, даже если вместе с воздухом налетит угольная пыль от паровоза. Прежде чем войти в купе, он постучал. В ту минуту, когда он входил, она укладывала платье в чемодан.
- Я могу тебе чем-то помочь?
Она покачала головой.
- Все в порядке. Пижаму я положила на твою полку. И там же зубная щетка.
Ее ответ прозвучал так странно. Неужели это и есть брак - говорить о мелочах: твоя еда готова, не забудь свои ключи, ты не видел мою ручку и так далее? Неужели и они будут говорить о том же? А если нет, тогда о чем?
Он сел. Приходило ли ей в голову, что он мог спать раньше с другой? Она бы так не поступила - он был уверен в этом, - и в своих отношениях они никогда не заходили далеко. Она была девственницей, он это знал. Он взглянул на нее: теперь она - его жена. В университете мужчины часто болтали о сексе, но ему претила подобная непристойность и грубость. Будет ли у них так же, как обычно бывает: смущение, страстное физическое желание, пустые слова? А что еще может произойти? Потливость от соприкосновения тел? Невнятное бурчание о том, что на койке, узкой для одного, невозможно поместиться вдвоем?
Энни улыбнулась ему. Она тоже волновалась; он мог это понять. Надо что-то сделать, чтобы помочь ей. Он огляделся: свет - выключить свет. Тогда можно будет раздеться в темноте и оградить друг друга от смущения.
Он поднялся, и тут она дернулась.
- Не волнуйся, - сказал он. - Я не собираюсь обижать тебя.
Она засмеялась.
- Я не думала…
Он выключил свет, но над дверью появился яркий луч ночного освещения. Там тоже должен быть выключатель, вот только где?
Они завтракали в качающемся вагоне-ресторане, глядя на проносившиеся мимо окрестности. Деревья здесь были выше и намного гуще кустарник; страна рогатого скота осталась позади, но все равно это дикие земли, территория слонов. Со своего места он наблюдал за появлением утренних солнечных лучей над сводом деревьев в лесу. Ему знакомы такие места. Во время трехмесячной военной подготовки он ходил на патрулирование точно в таком же селении, как это. Десять дней тогда они провели в лагере, отрезанном от внешнего мира, отрабатывая стрельбу по мишени, и с каждым днем становились все более грязными, когда пробирались ползком в траве шести футов высотой, во время тщательно разработанной игры повзрослевших бойскаутов. Вскоре на горизонте, над морем раскачивающихся верхушек деревьев появилось облако водяной пыли. Он предложил ей перейти на его место - оттуда был лучше вид, но железнодорожная колея внезапно сделала поворот, и снова все закрыл лес.
- Еще полчаса, - сказал он. - Самое большее.
Она возвратилась в купе, чтобы сложить вещи, а он остался сидеть за столом. Налил себе кофе и неподвижным взглядом уставился на скатерть. Он чувствовал себя пойманным в ловушку, как тогда, когда впервые попал в школу-интернат. Туда его привез отец, и он знал об абсолютной невозможности побега. Те же ощущения нахлынули и сейчас: наверное, даже тюремные стены и колючая проволока не смогли бы так зажать.
- Не жди удовольствия от медового месяца, - цинично заявил ему коллега. - Никому еще это не удавалось.
К счастью, чувство подавленности вскоре улетучилось. В тот вечер, когда они сидели на террасе отеля, глядя, как последние лучи уходящего солнца гасли в облаке водяной пыли, он снова смог расслабиться. Во время коктейля к ним присоединилась еще одна молодая пара, чей номер находился в том же крыле отеля. Муж работал инженером в фирме, ведущей разработки золотых приисков; жена - бухгалтером в Булавайо. Их присутствие, похоже, подействовало на Майкла как катализатор. Да, в компании ему лучше, думала Энни; компанейский человек. Разумеется, это не столь важно, ибо она тоже любила компанию и с удовольствием общалась с людьми. Правда, медовый месяц, как ей казалось, предполагает уединенность, впрочем, все впереди. В будущем их ждут многие годы совместной жизни, когда они будут только вдвоем, но в этот день почему-то нахлынули неприятные мысли, непрошеные. Она представила его умирающим, прямо здесь, у водопада, возможно, споткнулся в мокром после дождя лесу о каменный выступ на краю ущелья и упал в реку с высоты ста футов. Когда-то она читала о несчастье, случившемся с одной парой во время медового месяца, и тотчас перед глазами предстала ужасная картина. Возвращение, безутешная вдова, сочувствие родителей, она хранит имя умершего мужа и воспоминания о совместной жизни, длиною в несколько часов. Изо всех сил она гнала от себя эти мысли, как когда-то, десятилетней девчонкой, пыталась рассеять страхи о смерти родителей.
Они сидели на свежем воздухе, пока им не стали досаждать первые москиты. Тогда они зашли внутрь и приняли ванну перед ужином. И хотя в тот вечер у них не было никакой договоренности о встрече, пара, с которой они познакомились, снова возникла на горизонте, пригласив их за свой столик. Энни ощутила мимолетную волну гнева, но подавила в себе это чувство и настроилась на приятный вечер. Было заказано вино; она быстро захмелела, почувствовав легкость, почти головокружение. Бухгалтер из Булавайо раскраснелась, пронзительно смеясь всякий раз, когда ее муж отпускал шутку. Майкл пил пиво, не отставая от нового знакомого.
К десяти часам все другие посетители разошлись, и несколько терпеливых официантов, слишком покорных, чтобы возражать против продления рабочего дня, обслуживали уже только их. Когда они поднялись, чтобы уходить, официанты стремглав бросились убирать скатерть и пустые стаканы. Пожелав друг другу доброй ночи, обе пары вернулись в свои номера. Войдя в комнату, она скинула туфли и бросилась на кровать. Какое-то мгновение он стоял у двери, как будто колеблясь.
- Боже, как я устал, - сказал он. - Готов спать бесконечно.
Она посмотрела на него.
- Почему бы и нет? Ты в отпуске.
Он прошел в другую часть комнаты.
- Я и правда устал, - повторил он. И затем, как будто его внезапно осенило, добавил: - Почему бы мне не устроиться сегодня на диванных подушках? На полу? Вот тогда мы оба выспимся.
Она не шевелилась. Лежала с закрытыми глазами, будто заснула, но потом он заметил, как она наблюдает за ним. Он запрокинул назад голову и рассмеялся.
- Не принимай мои слова всерьез, я пошутил.
У нее вырвался короткий смех.
- Понятно, - сказала она. - Да я и не думала, что это серьезно.
Школа находилась в тридцати милях от Булавайо. Здание было возведено в тридцатые годы, когда у тех, кто хотел посылать своих сыновей в Трансвааль или Наталь на обучение в престижных школах для мальчиков, появился спрос на частное образование. За образец взяли систему обучения английской публичной школы, а на работу принимали мужчин с дипломами Оксфорда и Кембриджа. После войны приток таких дипломированных специалистов уменьшился, в то время как благосостояние плантаторов табака и владельцев ранчо заметно улучшалось. Расширение школы предполагало привлечение специалистов с дипломами южноафриканских университетов, второе поколение выходцев из Южной Родезии; невзирая на мнение родителей, директор школы на этом настаивал.
Место для школы было выбрано удачно. Ее построили на земле, подаренной первому совету директоров школ богатым владельцем ранчо, который в своем жесте видел возможность поддержать образование для трудновоспитуемых отпрысков. Земли было предоставлено намного больше, чем школа могла использовать, несколько сотен акров, очищенных от низкорослого кустарника, в той стороне, где раскинулась цепь холмов. На фоне простиравшихся вокруг жарких равнин это место было здоровым, сухим и более прохладным. После того, как построили задания, посадили эвкалиптовые деревья, и теперь в самый жаркий сезон года они давали желанную тень. Были разбиты игровые поля, орошаемые водой из заросшей тиной реки, протекавшей в миле от главных зданий и маленькой фермы, которой управляли члены школьного клуба сельского хозяйства.
Ближайшее селение находилось на расстоянии десяти миль, в том месте, где на пересечении дорог, ведущих на юг к Лимпопо и к южноафриканской границе, было несколько магазинов. Там располагалась миссионерская школа с двумя немецкими священниками и несколькими африканскими преподавателями, и неподалеку - маленький золотой рудник, последняя работающая в этом районе шахта. Вокруг самой школы среди кустарника оставались старые выработки более ранних шахт, опасные, неприкрытые стволы и туннели, некогда проложенные в твердой красно-белой земле.
В связи с женитьбой Майкла переселили в напоминающий барак, длинный, низкий дом для младшего персонала неподалеку от поля для игры в регби. Это бунгало было здесь одной из самых ранних построек, и, по мнению коллег, оно могло послужить первой ступенькой в решении жилищного вопроса семьи. Как только начинало пригревать утреннее солнце, крыша из рифленого железа громко возражала против стягивающих ее болтов; ванна - древняя бадья на лапах с когтями, принесенная из разрушенного дома в Булавайо - была неудобной изначально, а в кухне постоянно наблюдалось нашествие муравьев. Впрочем, Энни в силу своего характера относилась к этому стоически и привела всех в изумление, сказав, что предпочтет остаться здесь, даже если появится дом получше.
Майкла быт, похоже, вообще не волновал. Он проклинал муравьев, подсыпая им недействующие яды, и сожалел о том, что веранда впускает солнечные лучи в самое неподходящее время, но для него дом был тем местом, где можно есть и спать, а не воплощать свои фантазии или эмоции. Он превратил смежную со спальней комнату в кабинет и там писал письма или заполнял бланки отчетов на каждого мальчика; остальную часть времени он всегда, казалось, был в школе или в гостях у других сотрудников.
Энни изо всех сил старалась создать уют в доме. Она читала книги по домоводству и шила занавески на окна; часть мебели заменила той, что подарили родители, украсила стены картинами из маленького художественного магазина в Булавайо. В основном это были репродукции Констебля и Тернера - символ той культуры, к которой, как все знали, принадлежали Энни с Майклом и которая стала причиной их пребывания здесь, в Африке, но под горячим куполом неба среди клубов пыли она казалась такой далекой, такой неправдоподобно красивой.
Майкл почти не замечал картины; они его не тронули. Если он когда-либо решится определить свой идеал красоты, то им могли бы стать долина Мыса Доброй Надежды на фоне высоких голубых гор и сельский дом внизу на склонах.
Семейную жизнь они обустраивали нелепо. Энни постоянно крутилась по дому и больше ничем не заполняла свои дни, хотя прекрасно знала, что наступит время, когда будут сшиты все занавески, а гостиная полностью украшена, и что тогда? Стряпней и уборкой кухни занимался повар-африканец; переложить ответственность за кухню на свои плечи было немыслимо. Тогда что же ей оставалось делать?
Она решила жить так, как другие жены. Женщины здесь были разделены на две группы: те, что постарше, которые вместе пили кофе по утрам и играли в бридж, и те, что помоложе, у которых были маленькие дети. Энни пробовала играть в бридж, но игра ее не увлекла, да к тому же ей никак не удавалось запоминать карты, вышедшие из игры. Она прекратила играть в бридж и стала общаться с молодыми мамами; но их заботы казались ей второстепенными, да и они ждали, когда Энни забеременеет, чтобы разделять их интересы.
Самым нежеланным днем недели было воскресенье. В будние дни Майкл мог с головой погрузиться в свои школьные обязанности и найти повод сбежать из дома; по субботам он проводил спортивные соревнования для мальчиков, что позволяло ему уйти на весь день, и занимался далекими от школьных игр делами в Булавайо. Но в воскресенье по школьной традиции мальчики либо оставались в общежитии, предоставленные самим себе, либо отправлялись в поход по окрестностям. Она сидела дома с Майклом, читая или слушая его отчеты, вскоре ему становилось не по себе, и он уходил на прогулку. Как-то она предложила ему свою компанию и один раз пошла вместе с ним, и еще раз, но затем поняла, что ему хочется побыть одному. Он убегал вперед и потом, не скрывая раздражения, ждал, когда она его догонит. Она перестала гулять с ним, сидела обычно на веранде, листая журнал или разгадывая кроссворд из "Хроники Булавайо", и с нетерпением ожидала его возвращения. Она нуждалась в присутствии Майкла, даже если он, казалось, был безразличен к ее обществу. Она любила просто сидеть и смотреть на него, наслаждаясь его красотой. Он был для нее красивым животным - молодой рыжевато-коричневый лев, или, возможно, леопард, который бродит по ее жизни всегда настороже. Его отчужденность она воспринимала не иначе как возмужание, непохожесть и не смела даже надеяться, что он угомонится подобно домашнему коту.
Не дождавшись приглашения, ее родители все-таки решили их навестить. По возвращении в Булавайо из медового месяца ей довелось с ними увидеться, но несколько недель спустя она уже не спешила звать их к себе домой. Теперь у нее была своя, взрослая жизнь, и они войдут в нее скорее как гости, а не как родители.
Она устроила все так, чтобы родители приехали на ужин в субботу и переночевали перед тем, как утром возвращаться на ферму. Они приехали на машине, полной подарков; всякий хлам для дома, вяленое мясо куду (винторогой антилопы), которую отец подстрелил на ферме, книги ее детства, надписанная ею Библия, приз за участие в соревнованиях по плаванию, альбом о балете. Она посмеялась над этими памятными сувенирами, но втайне была довольна.
Вечером они вчетвером сидели на веранде. Беседа в основном шла о доме и школе. Отцу Энни хотелось узнать подробности судьбы тех проектов, в которых он когда-то участвовал как директор школы: новые учебные корпуса, расширение игровых полей, новый директорский дом. После ужина, когда заговорили о друзьях семьи, которых Майкл не знал, беседа потеряла для него смысл. Какое-то время он слушал общую болтовню, а потом, сославшись на усталость, отправился спать.
- Скажи, ты счастлива в роли замужней женщины? - спросил ее отец. - У тебя все ладится?
Она старалась не смотреть ему в глаза.
- Конечно. Все совершенно иначе. Этот дом, это место, все…
- Но ты счастлива? - упорствовал он.
Тогда вмешалась мать.
- Ну конечно же счастлива. Просто все для нее по-другому. По-новому.
- Прости, - сказал отец, улыбаясь. - Я только хотел понять, все ли в порядке. Мне небезразлична жизнь моей девочки. В этом нет ничего предосудительного.
Он натолкнулся на неприязненный пристальный взгляд жены и отвел глаза в сторону.
- Прости, милая. Я не хочу ничего выпытывать. Наша семья теперь стала такой крошечной… Ты - наша самая большая драгоценность… - Он умолк. Воцарилась тишина.
Отец сложил руки на коленях, мать рассматривала потолок. Сидя рядом, Энни склонилась к отцу и обняла его.
- Если что-нибудь будет не так, я тотчас вам об этом сообщу, - заверила она. - Не волнуйтесь. Обещаю, что все расскажу.
Спустя несколько недель после этого посещения Майклу предстояло сопровождать школьную команду в Булавайо на соревнования по регби. Никогда прежде она не ездила с ним на такие мероприятия, но оставаться в субботу одной было невыносимо, и она попросила Майкла взять ее с собой. До города они ехали молча; она решила, что Майкл думает о предстоящей игре, которую, как он заявил, они наверняка проиграют, поэтому она оставила всякие попытки занять его беседой. Приехав в школу, где проводились соревнования, он поставил машину на стоянку под палисандровым деревом и не терпящим возражений тоном сказал:
- Я уверен, что тебе будет скучно. Ты же знаешь, тут только регби.
В его словах чувствовалось негодование. Ему кажется, что я навязываюсь, думала она. Мне не следовало приезжать сюда.
- Я знаю, - ответила она беспечно. - Но даже в регби бывают интересные моменты.
Он пожал плечами, открывая дверцу, чтобы выйти.
- Только когда знаешь правила. - Пауза. - А ты, разве ты их знаешь?
Она улыбнулась.
- Некоторые. Оффсайд. Блокировка. И тому подобное.
Он вышел из автомобиля.
- Можешь посидеть на трибуне, если тебя это устроит. Там места для зрителей.
Трибуна представляла собой маленькое, шаткое возвышение под высаженными в ряд деревьями возле игрового поля. Энни предполагала смотреть игру вместе с ним, сидя рядом - это было основной причиной ее приезда, - а где же тогда будет он? Неужели он уйдет? Прибыл автобус с мальчиками, и юные регбисты высыпали гурьбой, а потом все направились в раздевалку. Майкл шел с ними, находясь в центре восхищенных взглядов. Она слышала, как он смеялся над тем, что сказал один из мальчиков, и как он похлопал по плечу в знак одобрения другого; исключительный случай.
Всю игру он сидел на корточках у края поля, что-то выкрикивая своей команде, подгоняя их. Во время перерыва между таймами он мельком взглянул на нее и нерешительно помахал рукой, но это было единственный раз. Она старалась сосредоточиться на игре, чтобы впоследствии суметь сказать ему хоть что-то, но ничего не понимала. Она решила, что его команда проигрывает, поскольку большую часть времени мяч находился на стороне противника, но у нее не было ни малейшего понятия о том, какой счет.
В конце матча она спустилась с трибуны и направилась к тому месту, где он стоял вместе с небольшой группой преподавателей из школы. Увидев ее приближение, он нахмурился и отошел от коллег.
- Ну, как тебе? - спросил он с безучастным видом. - Понравилось?
- Да, жаль только, что мы проиграли. Мальчики очень старались.
Он фыркнул.
- Мы не проиграли. Мы выиграли.
Она насупилась.
- Мне казалось, что я начала все понимать. Ты уверен, что мы выиграли?
- Разумеется. - Он взглянул на часы, а потом, через плечо, на других мужчин.
- Уже пора возвращаться назад? - поинтересовалась она. - А что, если нам поужинать в Булавайо? Можно было бы посмотреть кино в "Принцах". Интересно, что здесь идет.
Он потупил взгляд.
- Ну… знаешь, я предполагал обсудить игру… - Майкл указал в сторону коллег. - Посидеть недолго в пабе. А ты… ты могла бы навестить Маршаллов или кого-нибудь еще. Они наверняка дома. Как обычно.
У нее перехватило дыхание.
- Ты надолго? - спросила она.