"Сумасшедший, какой сумасшедший!" - охнула про себя Радичева, и хотя она не обиделась на него, настроение сразу испортилось. Медленно, словно с трудом, она закрыла на ключ ящик стола.
В коридоре она встретилась с председателем. Тот махнул в сторону секретарского кабинета, пришлось вернуться обратно.
Потап Сидорович устало опустился на стул, на котором только что сидел Миша, хмуро спросил:
- Ты это почему не была на наряде?
- А что, Потап Сидорович, и мне хотели дать наряд? Не поздно это сделать и сейчас. Слушаю, - в тон своему состоянию ответила Радичева.
Сурайкина покоробило. Он даже не сразу нашелся, что сказать, не спеша вытер платком вспотевший лоб.
- Ты не ответила мне на вопрос.
- Другие дела были. Я считаю, мне там и делать нечего.
- Это как нечего? Секретарь партийной организации не хочет знать, что сегодня должны делать колхозники, чем будут заняты коммунисты?
- Я это и без наряда знаю.
- Без на-ря-да? - по слогам произнес Сурайкин. - Ты что, разве не знаешь, что наряд - это словно утренняя физзарядка? Людям надо встряхнуться после сна.
- Потап Сидорович, зачем путать одно с другим?.. Кстати, неужели вы всерьез думаете, что если кто получил наряд - значит, работает, не получил - не работает?
Потап Сидорович поднялся со стула, прошелся по кабинету и резко остановился перед Радичевой.
- Так, по-твоему, наряды совсем не нужны? Ну, договорилась! Пустить колхоз под откос? Оставить без вожжей? Нет уж, секретарь, этому не бывать! - и пристукнул тяжелым кулаком об стол.
- Зачем все это, Потап Сидорович? - устало спросила Вера Петровна. - "Пустить под откос, оставить без вожжей". По-вашему, что же, бригадирам, агрономам, зоотехникам, механикам одни только вожжи и нужны?.. Многие из них - с дипломами. С совестью, с сердцем!
- Вот! Вот! На этого надейся, тому слова не скажи. У этого диплом, у другого ума палата. - Потап Сидорович насмешливо спросил: - Зачем же тогда держать председателя? А если кто напортачит, тогда с кого спрос?
- Вы, Потап Сидорович, погодите, упрощать тут нечего, - загорячилась Вера Петровна. - Председатель нужен, про это никто не говорит. А вот вместо ежедневных собраний проводить бы нам на десять - пятнадцать минут планерку. А всех специалистов собирать, допустим, раз в месяц. Пусть отчитаются - что сделано, что не сделано. Если что не так - помочь, подсказать, дать совет. Партийный комитет, все коммунисты всецело это поддержат. Уверяю вас. Потап Сидорович, не одна я так думаю. Сами потом убедитесь, как поднимется у каждого ответственность за порученное дело!
Сурайкин опять сел напротив Радичевой, пристально посмотрел на нее.
- Спасибо за науку, Вера Петровна, только слишком поздно взялась ты меня учить. Когда будешь на моем месте, тогда можешь делать, что тебе вздумается. А сейчас мне не мешай. От моего руководства зависит подъем экономики колхоза. А от твоих нравоучений…
- Что "от твоих"? - задетая за живое, перебила его Вера Петровна. - Так ведь можно докатиться до того, что вам и партком станет не нужен! Если я плохо работаю, тогда вы, член партбюро и старый коммунист, раскритиковали бы меня на партбюро. Или на собрании честно сказали бы об этом. Мне нечего скрывать свои недостатки. А уж насчет этого самого - "когда будешь на моем месте" - вообще бесчестно, Потап Сидорович! Не стремлюсь сесть в ваше кресло. Прекрасно вы это сами знаете.
- Ну, замнем, замнем, если обиделась, - сразу же пошел на попятную Сурайкин. - Оно понятно, наши дела общие, только у каждого ведь свои задачи. Вместо того чтобы учить меня, старика, ты бы наглядную агитацию наладила как следует. Беседы там, лекции поинтереснее.
- Э-э, Потап Сидорович! - тоже утихая, усмехнулась Радичева. - Вы, похоже, забыли, что в Уставе партии записано о партийных организациях колхозов. Надо бы вам заново перечитать его. В отношении же агитации, если что упустила - учту. Спасибо за критику.
У Радичевой не было желания и дальше вести этот спор. Поссориться с этим человеком недолго, но кому и зачем это нужно, если главное сказано. Доброжелательно, окончательно успокоившись, посоветовала:
- Вот так, Потап Сидорович. Подумайте, о чем мы говорили. В нашем деле, если один будешь везти воз, жилы перервешь, силенок не хватит. Разве же мы - не помощники?
Сурайкин, безусловно, понимал: в словах Веры Петровны есть правда, только не легко ему было перешагнуть через свою гордость: учит какая-то девчонка, которая лет на двадцать моложе, да и жизненный опыт у ней с гулькин нос. Он вяло пробурчал:
- Может быть, это и верно, кое в чем… Однако… - Он что-то еще хотел сказать, но в это время из бухгалтерии пригласили его к телефону.
3
В Атямар Тане удалось попасть только спустя две недели. Райком комсомола проводил пленум, на котором предстояло обсудить вопрос об участии комсомольцев и молодежи района в уборке урожая. Таня была приглашена на пленум и как член райкома, и как секретарь комсомольской организации.
По удачному совпадению за день до открытия пленума ожидался приезд из Саранска Потапа Сидоровича, в столицу республики он ездил по колхозным делам. Встречать председателя на станцию собрался его шофер Коля Петляйкин, лучшей оказии Тане и ждать было нечего; за день успеет сделать все свои дела. Самое же первое - получить из Сельхозтехники комбайновые ножи. Требование было у нее в кармане, выдали бумагу ей тогда, когда Сурайкин был в Саранске. Надо будет заглянуть в магазин культтоваров - купить кое-что для колхозного пионерского лагеря; обязательно зайти в книжный магазин - может быть, завезли новые книги. Очень бы хорошо навестить и Зину.
Выехали они с Колей Петляйкиным рано утром, чтобы поспеть к приходу саранского поезда. И прибыли за час до срока. Петляйкин поставил машину около ресторана "Сура", вдвоем зашли позавтракать - дома не успели.
Коля взял меню, прочитал подслеповато напечатанные названия кушаний и внимательно начал просматривать перечень винно-водочных изделий.
- Может, возьмем чего немножко? - неуверенно предложил он, искательно поглядывая на девушку.
Таня рассмеялась.
- Коля, Коля, ты же не пьешь? Да и нельзя тебе.
- Ни с кем не выпивал, а с тобой бы попробовал, - смущенно признался он.
- Оставим, Коленька, до лучших времен.
После завтрака Петляйкин уехал на вокзал, а Таня прежде всего отправилась в Сельхозтехнику - комбайновые ножи не давали ей покоя. Но, увидев по пути раскрытые двери книжного магазина, не утерпела - зашла. И подивилась, порадовалась: сколько новых книг нашлось - и на эрзянском, и на русском языках! Она отобрала целую связку, задумалась: "Взять их с собой - без рук останешься носить их. Отнести к Зине - много времени потеряешь, да и дома ли она сейчас?" К счастью, выручила знакомая продавщица, которая охотно согласилась оставить книги до обеда в магазине.
Не дававшие покоя комбайновые ножи Таня неожиданно получила в Сельхозтехнике без всякой волокиты. Обернутый жесткой черной бумагой и обвязанный бечевой сверток она не стала и разворачивать, знала, что ножи густо смазаны.
И тут ей опять повезло: по дороге со склада встретился муж Зины - Захар Черников. Он явно обрадовался встрече.
- Приветик! - закричал Захар при виде Тани. - Что за бандуру волокешь? Где остановилась? Уж не в гостинице ли?
- Пока нигде не остановилась, видишь, иду, - шутливо ответила Таня.
- Тогда твоим финишем будет моя квартира. Зинка с ума сойдет от радости. Прямиком и двигай. У нее выходной.
- Мне еще по магазинам надо.
- Тогда давай мне твою бандуру, в целости принесу после работы.
- Э-э, нет, не отдам, - воспротивилась Таня. - Это - комбайновые ножи. Без них мне…
- Я сразу смикитил, что это за тяжесть. Зачем они сейчас тебе? Косить здесь не будешь! Не робей, воробей, не потеряю, я ведь тоже отвечаю за уборку урожая, понимаю, что это значит. - И отобрав увесистый сверток, махнул рыжими космами. - Я запылил, Танюха, тороплюсь. Приветик - до вечера!
Вот как все удачно складывалось! В магазине культтоваров Таня купила для пионерского лагеря барабан, горн, несколько мячей разных размеров - еще одно поручение выполнила. Попутно захватила из книжного магазина свою связку и тогда лишь двинулась на квартиру к Зине. Со стороны казалось: идет не человек, а целый ларек культтоваров!
Зина была дома. Когда Таня со своими вещами вошла в небольшую комнату Черниковых, хозяйка, в коротеньком безрукавном халатике с открытой грудью, сидела на старом диване и что-то колдовала с платьем. В правом углу комнаты стояла неприбранная койка, постель на ней была так раскидана, словно на ней боролись. Полы в комнате не подметены, бесцветные занавески на окнах давно уж не были в стиральной машине…
Увидев подругу, Зина через голову швырнула платье, подбежала к Тане и хлопнула руками по бедрам.
- Чао, Танюша! Ты бы еще рояль примостила на спину! Откуда это с таким добром? - радовалась Зина, освобождая Танины руки от вещей.
- Шумбрачи, Зинок! - Таня обняла и поцеловала подругу. - Приехала на пленум райкома. А покупки - для своего пионерского лагеря. Ты уж прости, Зинок, немного потесню вас - нести в гостиницу очень уж далеко.
- Ты что говоришь, Танюша! И думать не смей! За целый век один раз приехала да и то просит прощения! - тараторила Зина, складывая в углу Танину поклажу.
Гостья все стояла у порога, прикидывая, куда бы пройти и где присесть. Зина заметила, проворно подхватила с пола свое платье, сунула под подушку, накрыла койку тоненьким одеяльцем, поправила на диване свисающий коврик и плюхнулась на него сама.
- Иди, садись, Танюша, мое золотко, вот сюда, рядышком. - Зина ладошкой похлопала по дивану. - Садись и рассказывай, как живешь. - И, опережая, сама торопилась выложить все свое: - Ты прости, мое золотко, у меня сегодня не очень урядно в комнате. Дай, думаю, хоть один выходной ничего не буду делать! Сама знаешь, какие бабьи дела: койку убирай, а потом стели, полы подметай и мой, пыль вытирай, стирай-полоскай, жрать готовь-подавай. Тьфу, надоело все это! Душу успокаиваю только тогда, когда сажусь писать…
- Кому ж посылаешь письма-то, если не секрет? - улыбалась Таня.
- Чао, какие письма! Я и не помню, когда и кому писала письма. Стихи, стихи, Танюша, стала писать!
Таня недоверчиво посмотрела на подругу, Зина не дала ей и рот открыть:
- Помнишь, когда учились в школе? Помнишь, был у нас учителем эрзянской литературы поэт? Погоди-ка, как уж фамилия ему была? Да вот на кончике языка вертится, а припомнить не могу… Потом он в Саранск жить уехал. Там, ха-ха-ха, говорят, и жену свою бросил. Женился на молоденькой да красивенькой…
- А-а-а, Питерькайкин Абрам Арсеньевич? Как же, помню.
- Да, да. Питерькайкин, самый он! Поди, не забыла, как он на уроках читал нам свои стихи? И нас писать учил. Всякие там ямбы, дактили, рифмы! В голове ничего не осталось, а писать почему-то начала! По-моему, будто неплохо получается. Мой рыжий похвалил, заставил даже три стихотворения послать в Саранск, в редакцию журнала. А оттуда, понимаешь, отписали: "Не пойдут, в стихах нет поэтических фактов". И разберись, какие им еще факты нужны! Вот послушай-ка…
Зина соскочила с дивана, выдернула из-за зеркала на стене листок, положила на грудь правую руку.
Предо мной зеленая сосна,
И на нее смотрю я зорко.
Опять, опять пришла весна,
Опять играет нежно зорька.
Люблю весну, люблю всегда,
Весной стихи пишу я шибко,
Но почему в глазах тогда
Слеза блестит, а не улыбка?..
Зина вдруг всхлипнула. Таня испуганно встала, но Зина засмеялась, усадила ее обратно на диван:
- Погоди, погоди, Танюша, это я от чувств! Ты только послушай, что будет дальше! Слушай, а то придет мой рыжий, помешает. Он всегда не в ту минуту приходит.
4
Захар Черников в это самое время поджидал в своей комнате Дома культуры закадычного дружка-баяниста Георгия. Они только что закончили репетицию - к уборке готовилась новая концертная программа, и тот куда-то сразу отлучился. Когда же наконец Геогрий заявился, - длинноногий, такой же косматый, только черноволосый, - Захар подмигнул:
- Знаешь, что, Горка. Сегодняшний вечер может быть поинтересней, чем наш концерт.
- Не уловил.
- Ко мне в гости из села приехала Зинкина подружка. Не девка, а зверь!
- Зверь? Чего же хорошего, если зверь?
- Понимай в переносном смысле, лопух! Красатулька - натуральная белая роза! Взглянешь на нее - губки оближешь. Словно артистка Ларионова в молодые годы.
- Ну и что же?
- Понимать надо гоже, вот и что же! Сейчас пойдем ко мне. Получку еще не просадил? На вот тебе пять листиков, пять сам добавь. И сейчас же пыли в магазин, пока еще семь не стукнуло. Потом купи буханку хлеба - Зинка наказывала. Уловил?
Вот это Георгий, явно успевший уже где-то выпить, уловил мгновенно!
Вскоре, довольно посапывая, он вынимал из кармана бутылки и свертки. Захар, ознакомившись с наклейками, похвалил.
- Молодец, вошел в свою роль!
В закрытую на крючок дверь кто-то постучал, Захар, инстинктивно загородив собой бутылки, сердито крикнул:
- Нет меня! Рабочий день закончен!
По ту сторону двери слышались насмешливые девичьи голоса, хихиканье; Георгий снова, бдительно рассовывая бутылки по карманам, ворчал:
- Шляются тут всякие, людям мешают.
- Ты погоди, все не убирай, - остановил Захар. - Вот эту, легонькую, приласкаем здесь. Для общего тонуса и чтоб язык не присох.
Быстро, сноровисто они прикончили бутылку красненького, сжевали по конфетке.
- Вот эта бандура ее, Танюхина, - подав Георгию сверток с комбайновыми ножами, объяснил Захар. - На, сам их неси, так лучше будет. При знакомстве. Да знай, как вести себя, уши не вешай - повежливей будь. И побольше крути всякого. Деревенские девки таких любят. Бери пример с меня. Я Зинке, когда кружил ей голову, такие кудри-завитушки заливал, сам удивлялся! А Зинка так в них запуталась, что и сейчас ходит, словно стреноженная!
- Не учи ученого, - хмыкнул Георгий, выходя вслед за дружком.
Углядев за спиной мужа баяниста, Зинка завизжала:
- Ва-ай! Разве не видишь, длинноногая цапля, я почти полуголая. - Она выхватила из-под подушки помятое платье, спряталась за шифоньером.
- Зинка, не бери больно высокие ноты! - остерег Захар.
- Я ничего, да вы вот - как снег на голову! - отозвалась из-за укрытия Зина. - Хоть бы постучали.
- Ну хватит, хватит! Ты не зеркало, чтобы глядеться в тебя. И почему до сих пор на столе ничего нет, гостью не угощаешь?
- Не угощаешь!.. - передразнила, выйдя из-за шифоньера, Зина. - Ты сперва спросил бы, а есть ли у меня чем угощать? Шляешься где-то, словно рыжий бобик, и хлеба не купил.
- Приветик - шляешься! На работе горим, но про хлеб не забыли. - Захар взглянул на притихшего Георгия - тот ошеломленно смотрел на Таню, - скомандовал: - Горка, давай проходи сюда! Что ты у порога стоишь, словно бог Саваоф, а не Георгий Победоносец! Знакомься. Это - Таня, Таня Ландышева, хороший наш друг, вожак колхозной комсомолии. А это, Таня, мой друг Георгий. Проще - Горка, баянист нашего Дома культуры. Такой баянист, каких нет на нашем континенте - классицизм! Гордость художественного коллектива! И безногого заставит плясать, а безголосого - петь, как однажды сказал наш фольклорист Ануфрий Лукич. А эта ведьмовка, - Захар указал на жену, - и без характеристики тебе известна. Наверно, и тебя ни разу без билета в кино не пустила. Но, но, Зинок, не бросайся на меня, словно ласка. Разве не понимаешь шуток? Ты же у меня - Парнас! Накрывай на стол. Мы тут кроме хлеба насущного кое-что еще прихватили. По случаю, приезда Танюши.
Ни сам Захар, как поняла Таня, ни тем более прислушивающиеся к нему Георгий и Зина толком не знали, кто такой Саваоф, что значит - Парнас и классицизм, - Таня только посмеивалась про себя.
Стол быстро накрыли. Захар сел рядом с женой, напротив них - Георгий с Таней.
- Как говаривал один древне-эпический мудрец… - начал, наполнив рюмки, Захар.
- Может быть, не эпический, а греческий, - тихо, не утерпев все же, заметила Таня.
- Это одно и то же, Танюш, - бойко и громко подхватил Захар. - Так вот. Как говаривал тот мудрец, мы встретились с Бахусом…
- Это с кем ты опять встречался? - Зина недобро посмотрела на мужа. - Опять новый дружок? Ох, Танюша, уж эти его дружки - ежедневно новые да другие! А у этого и имя-то не нашенское, бусурманское. Кто такой?
- Не бусурман, не оскорбляй. Бахус, я сказал - Бахус! Еще во времена Тюшти так называли бога вина и веселья, - в этот раз безошибочно растолковал Захар.
- А я уж правда думала новый дружок. Как вечером придет под мухой, - объяснила Зина Тане, - спрашиваю: с кем и где ты наглохтился? Всякий раз нового и называет. То кто-то из Саранска приехал, то из района. А уж если действительно бог, - Зина засмеялась, - тогда и по маленькой не грех.
Все, кроме Тани, выпили; она ни разу в жизни спиртного не пробовала, ей было даже противно разговаривать с теми, от которых разит вином. Мать всегда повторяла: от выпивохи умных слов и добрых дел не жди. На этой почве и с Федей сколько раз приходилось ссориться и потом не встречаться по несколько дней.
Захар, заметив, что Таня только дотронулась до рюмки и отставила ее, шумно запротестовал:
- Э-э-э, Танюша, у нас так не положено! Ты уж не обижай хозяев. Наши обычаи, как на Кавказе. Не выпил у хозяина - обидел его. Когда я служил в армии в Ереване, встретил наших эрзян. Зазвали они меня к себе, угощают и коньяком, и всякими марочными винами. А мне нельзя, я на службе. Знаете, как они разобиделись? За оскорбление сочли. Пришлось, понятно, уважить. Только после пятеро суток просидел на "губе", проще говоря, в армейской кутузке.
- Вот поэтому и я не пью, чтобы не попадать куда не следует, - в шутку, оправдываясь, сказала Таня и налила в стакан ситро.
Захар это заметил. Он настойчиво слил ситро и опять налил вино. Опять все начали уговаривать, хуже того - принялась настаивать и Зина; хмурясь, Таня отпила несколько глотков.
- Это по-нашенски! - похвалил Захар, подавая закуску, Георгий захлопал в ладони.
Все заметнее хмелея, Георгий так же заметно и смелел. Стараясь угодить Тане, - то воды ей нальет, то конфеткой угостит, - он всякий раз оговаривался: "извините, не откажите, пожалуйста". И все порывался рассказать о том, как научился играть на баяне.
Захар, Георгий и Зина хмелели все больше, Тане становилось с ними невмоготу. Иные мысли и заботы владели ею. Завтра пленум райкома комсомола, на нем намечено и ее выступление. О чем ей говорить? Как пройдет выступление? Не ошибиться бы, не спутаться… Вот ей о чем думать и думать, а тут какой-то подвыпивший парень долдонит, как он учился играть на баяне.
В комнате было густо накурено, душно. У Тани с непривычки начала кружиться голова. Никому не сказываясь, она потихоньку вышла на крыльцо.
Не успела сесть на скамейку под березкой, как тут же, хлопнув дверью, рядом на скамейке оказался и настырный этот баянист.
- Ты это поч-чему, Танюша, весь вечер хмурая? - старательно выговаривая, спросил он. - Словно, понимаешь, осенний день?