"Потому что твоя сестра важнее торта и мороженого. Потому что я не могу сделать это вместо тебя. Потому что я так сказала".
Я так разозлилась, что не смогла сразу открыть дверцу машины.
– Перестань вести себя как пятилетний ребенок, – сказала я и вспомнила, что ей и в самом деле всего пять лет.
– Было так жарко, – рассказывал Брайан, – что расплавился серебряный чайный сервиз. Карандаши сгибались пополам.
Я оторвалась от газеты.
– С чего все началось?
– Кошка и собака гонялись друг за другом, а хозяева были в отпуске. Они включили… – Он снял джинсы и поморщился от боли. – Я получил ожоги второй степени, только пробравшись по крыше на четвереньках.
Кожа на его ногах была красная и покрылась волдырями. Я смотрела, как он накладывал мазь и повязку. Он продолжал говорить, рассказывая мне что-то о новичке по кличке Цезарь, который недавно пришел к ним в команду. Мой взгляд наткнулся на колонку советов в газете:
"Дорогая Абби,
Каждый раз, когда приезжает моя свекровь, она говорит мне, что нужно убирать в холодильнике. Муж считает, что она просто хочет нам помочь, но мне кажется, будто меня осуждают. Она портит мне жизнь. Как не дать этой женщине разрушить наш брак?
С уважением,
Отчаявшаяся,
Ситтл".
Какая женщина может считать это серьезной проблемой? Я представила себе, как она старательно пишет письмо "дорогой Абби" на дорогой бумаге. Интересно, она когда-нибудь чувствовала ребенка внутри, когда крохотные ручки и ножки двигаются медленно по кругу, будто составляя подробную карту маминого живота?
– Что там такое? – спросил Брайан, заглядывая в газету через мое плечо.
Я удивленно покачала головой.
– У женщины рушится жизнь из-за следов от банок с вареньем в холодильнике.
– Из-за испорченной сметаны, – добавил Брайан, хихикая.
– Из-за подгнившего салата. О Боже, как она может жить после этого? – И мы оба начали хохотать. Встречаясь взглядом, мы начинали смеяться еще сильнее.
Внезапно это перестало казаться смешным. Не все жили в мире, где содержимое холодильника являлось барометром счастья. Некоторые работали в горящих зданиях. У некоторых были умирающие маленькие дочки.
– Чертов салат. – Мой голос дрогнул. – Это несправедливо.
– Справедливо никогда не бывает, малыш, – проговорил он.
Месяц спустя нам пришлось сдавать лимфоциты в третий раз. Мы с Анной сидели в кабинете врача и ждали, когда нас вызовут. Через несколько минут она дернула меня за рукав.
– Мамочка!
Я посмотрела на нее. Анна болтала ногами, ее ногти были накрашены переливающимся лаком Кейт.
– Что?
Она улыбнулась мне.
– Я хочу сказать тебе, если я вдруг забуду потом. Это было не так больно, как я думала.
Однажды моя сестра приехала без предупреждения и, выпросив разрешения у Брайана, забрала меня в свой роскошный номер в отеле Бостона.
– Мы можем делать все, что захотим, – сказала она. – Ходить по музеям, гулять по городу, обедать в ресторане.
Но все, чего я действительно хотела, это забыть. Поэтому три часа спустя я сидела на полу рядом с ней и мы допивали вторую бутылку вина за сто долларов.
Я подняла бутылку за горлышко.
– На эти деньги я могла бы купить платье.
Занна фыркнула.
– Разве что в каком-то подвальном магазинчике.
Она забросила ноги на обитый парчой стул, а сама растянулась на белом ковре. По телевизору Опра раздавала советы, как лучше устроить свою жизнь.
– К тому же, когда ты застегиваешься в… никогда не будешь выглядеть толстой.
Я посмотрела на нее, и мне вдруг стало жалко себя.
– Нет. Ты же не будешь плакать. Плач не входит в программу.
Но я могла думать только о том, какие глупые женщины сидят у Опры, со своими забитыми одеждой шкафами и… Подумала о том, что Брайан приготовил на обед, все ли в порядке с Кейт.
– Я позвоню домой.
Она поднялась на локте.
– Можешь расслабиться. Никто не заставляет тебя быть в роли жертвы двадцать четыре часа в сутки.
Но я ее не расслышала.
– Когда соглашаешься быть матерью, это единственно возможный график работы.
– Я сказала жертвой, а не матерью, – засмеялась Занна. Я улыбнулась.
– А разве есть разница?
Она забрала у меня телефонную трубку.
– Может, сначала вытащишь из чемодана свой терновый венок? Послушай, что ты говоришь, Сара. И перестань строить из себя страдающую королеву. Да, тебе очень не повезло в жизни. Да, тобой быть паршиво.
Я вспыхнула.
– Ты не имеешь ни малейшего понятия, какая у меня жизнь!
– Ты тоже, – ответила Занна. – Ты не живешь, Сара. Ты ждешь, когда умрет Кейт.
– Я не… – начала я, но потом остановилась – именно это я и делаю.
Занна погладила меня по волосам и позволила расплакаться.
– Иногда это так тяжело, – выливала я то, в чем не признавалась никому, даже Брайану.
– По крайней мере, это же не постоянно, – сказала Занна. – Солнышко, Кейт не умрет раньше, оттого что ты выпьешь лишний стакан вина, или останешься в отеле, или позволишь себе рассмеяться над глупой шуткой. Поэтому садись, включай музыку погромче и веди себя, как нормальный человек.
Я посмотрела вокруг – на роскошную комнату, на разбросанные бутылки и шоколадные конфеты.
– Занна, – сказала я, вытирая глаза, – нормальные люди так себя не ведут.
Она проследила за моим взглядом.
– Ты абсолютно права. – Она взяла пульт от телевизора, пощелкала и нашла шоу Джерри Спрингера. – Так лучше?
Я рассмеялась, и тогда она тоже рассмеялась, а потом комната завертелась вокруг меня. Мы лежали на спине и рассматривали лепку на потолке. Вдруг я вспомнила, что, когда мы были детьми, Занна всегда шла на автобусную остановку впереди меня. Я могла прибавить шаг и догнать ее, но никогда этого не делала. Мне нравилось просто идти за ней.
Смех поднимался, как пар, и проникал в окна. После трех дней проливного дождя дети были счастливы оказаться на улице и поиграть с Брайаном в футбол. Когда все нормально, это так нормально.
Стараясь не наступить на детали конструктора и комиксы, я вошла в комнату Джесси и положила его выстиранную одежду на кровать. Потом зашла в комнату девочек и разобрала их вещи.
Положив футболки Кейт на ее тумбочку, я увидела, что Геркулес плавает брюхом кверху. Я подбежала к аквариуму и перевернула рыбку, держа за хвост. Она пару раз взмахнула плавниками и опять медленно всплыла, показывая белое брюшко и широко открывая рот.
Я вспомнила, как Джесси рассказывал, что при хорошем уходе рыбка может прожить семь лет. Эта прожила только семь месяцев.
Я отнесла аквариум в свою спальню, сняла трубку телефон; и позвонила в справочную.
– Отдел домашних животных, – попросила я.
Когда меня соединили, я начала рассказывать о Геркулесе.
– Может, вы купите новую рыбку? – предложила служащая.
– Нет, я хочу спасти эту.
– Мэм, мы ведь говорим о золотой рыбке, правильно?
Я позвонила трем ветеринарам, но ни один из них не лечил рыбок. Еще минуту я наблюдала за агонией Геркулеса, a потому позвонила на факультет океанографии в университете Род-Айленда и попросила позвать любого преподавателя.
Мне сказали, что есть только доктор Оресте, который изучает приливы. Есть также специалисты по моллюскам, мидиям, морским ежам, но только не по золотым рыбкам. Но я уже рассказывала им о своей дочери, у которой лейкемия, и о Геркулесе, который уже однажды вырвался из лап смерти.
Специалист по морским животным помолчала минуту.
– Вы меняли ему воду?
– Этим утром.
– Наверное, в последние дни было много дождей?
– Да.
– У вас своя скважина?
"Какая разница?"
– Да…
– Я не уверена, но после обильных дождей в вашей воде, возможно, очень большое количество минералов. Налейте в аквариум воду из бутылки. Это должно помочь.
Я вылила воду из аквариума, почистила его и налила питьевой воды. Через двадцать минут Геркулес уже плавал. Он лавировал между искусственными растениями, хватал корм.
Кейт нашла меня возле аквариума полчаса спустя.
– Не надо было менять воду, я сегодня утром меняла.
– Я не знала, – солгала я.
Она прижалась лицом к стеклу и зачарованно улыбнулась.
– Джесси говорит, что золотые рыбки могут сосредотачиваться на одном объекте не больше девяти секунд, – сказала Кейт. – Но мне кажется, что Геркулес меня узнает.
Я коснулась ее волос и подумала, что еще могу творить чудеса.
Анна
Насмотревшись рекламы, начинаешь верить в самое невероятное: что с помощью бразильского меда можно удалять волосы на ногах, что ножи режут металл, а сила позитивного мышления способна заменить тебе крылья. Однажды во время безуспешных попыток уснуть после чтения книг психолога Тони Робинсона я попробовала представить себе свою жизнь после смерти Кейт. Тогда, как уверял Тони, если это случится на самом деле, я буду подготовлена.
Я занималась этим неделю. Заставить себя мысленно перенестись в будущее труднее, чем это может показаться. Особенно если твоя сестра постоянно крутится рядом, раздражая тебя. Я изобрела собственный способ, представив, что Кейт – это привидение. Когда я перестала с ней разговаривать, Кейт решила, что сделала что-то не так, и, скорее всего, у нее была на то причина. Я рисовала себе дни, когда целыми днями буду плакать, а иногда мое тело будет словно наливаться свинцом. Чаще всего мне придется прилагать усилия, чтобы одеться, убрать постель и сесть за уроки.
Иногда я пыталась заглянуть дальше в будущее. Например, было ли бы мне интересно изучать океанографию в Гавайском университете? Или прыгнуть с парашютом? Или поехать в Прагу? Или попробовать сделать еще миллион разных вещей? Я старалась впихнуть себя в разные сценарии, но это было все равно что пытаться надеть кроссовки пятого размера, если у тебя седьмой, – можно сделать несколько шагов, но потом ты вынужден их снять, потому что боль становится невыносимой. Я уверена, что в мозгу у меня есть датчик с красной лампочкой, который напоминает, о чем мне не следует думать. Даже если очень хочется.
Наверное, это лучше. У меня такое ощущение, что если бы я смогла представить Анну без Кейт, то эта особа мне не понравилась бы.
Мы с родителями сидели вместе за столом в больничном кафе. Хотя слово "вместе" не совсем подходит. Мы были похожи на астронавтов, каждый в своем скафандре с автономной подачей воздуха. Возле мамы на столе стояла прямоугольная коробочка с пакетиками сахара. Она складывала их то в одном, то в другом порядке. Потом посмотрела на меня.
– Солнышко, я тебя понимаю. И я согласна, что нам с папой следует чаще прислушиваться к твоему мнению. Но, Анна, для этого не нужен судья.
Мое сердце переместилось в горло.
– Ты хочешь сказать, что можно все это прекратить?
Когда она улыбнулась, мне показалось, что выглянуло теплое весеннее солнце после долгой зимы, напомнив коже о летнем тепле.
– Именно это я и хочу сказать, – ответила мама.
"Больше никаких заборов крови. Ни гранулоцитов, ни лимфоцитов, ни стволовых клеток, ни почек".
– Если хочешь, я сама скажу Кейт, – предложила я.
– Хорошо. Только сообщим судье Десальво и забудем обо всем этом.
В моей голове застучали молоточки.
– Но разве Кейт не будет спрашивать, почему я больше не буду ее донором?
Мама замерла.
– Когда я говорила "прекратить", то имела в виду судебный процесс.
Я замотала головой, чтобы протолкнуть комок слов, застрявших в горле.
– О Боже, Анна! – горько произнесла мама. – Что мы тебе сделали? Почему ты с нами так поступаешь?
– Дело не в том, что вы сделали.
– Дело в том, чего мы не сделали, так?
– Вы меня не слушаете! – закричала я, и в этот момент к нашему столику подошел Берн Стакхауз.
Шериф посмотрел на меня, на маму, на папу и натянуто улыбнулся.
– Сейчас, наверное, не самое удачное время, – начал он. – Сара, Брайан, мне очень жаль.
Он отдал маме конверт, кивнул и ушел.
Мама открыла конверт, прочла документ и повернулась ко мне.
– Что ты ему сказала?!
– Кому?
Папа взял бумагу, в которой было столько юридических терминов, что с таким же успехом можно было пытаться прочитать документ на греческом языке.
– Что это?
– Приказ о временном запрещении каких-либо контактов. – Она забрала у папы документ и повернулась ко мне. – Ты понимаешь, что просишь вышвырнуть меня из собственного дома, что мы с тобой не будем видеться? Ты этого хочешь?
Вышвырнуть? Мне стало трудно дышать.
– Я об этом не просила.
– Адвокат сам бы этого не сделал, Анна.
Знаете, как иногда бывает: ты едешь на велосипеде и колесо начинает скользить на песке, или оступаешься на ступеньках – когда время замирает и ты знаешь, что сейчас будет больно, очень больно.
– Я не знаю, что происходит, – ответила я.
– Тогда почему ты решила, что уже можешь сама принимать решения? – Мама поднялась так резко, что ее стул с грохотом опрокинулся. – Если ты хочешь именно этого, Анна, то можно сделать все прямо сейчас.
Ее голос был чужим и холодным. Она ушла.
Примерно три месяца назад я позаимствовала у Кейт косметичку. Ну ладно – украла. У меня не было своей косметики. Мне не разрешали краситься, пока не исполнится пятнадцать. Но чудеса случаются, и Кейт не было дома, спросить было не у кого, а чрезвычайные ситуации требуют чрезвычайных мер.
Чудо было высокого роста, со светлыми волосами и улыбкой, от которой у меня кружилась голова. Его звали Кайл, и он переехал из Айдахо прямо ко мне за парту. Он ничего не знал обо мне и моей семье. Поэтому, когда он пригласил меня в кино, он сделал это не из жалости. Мы смотрели новый фильм про Спайдермена, по крайней мере, он смотрел. Я же все время пыталась понять, каким образом электричество преодолевает пространство между моим локтем и его.
Вернувшись домой, я все еще парила в воздухе от счастья. Поэтому Кейт застала меня врасплох. Она схватила меня за плечи и повалила на кровать.
– Ты воровка, – заклеймила она меня. – Ты открыла без спроса мой ящик.
– Ты все время берешь мои вещи. Два дня назад взяла синий свитер.
– Это совсем другое. Свитер можно постирать.
– Если мои бактерии живут в твоей крови, то почему они не могут жить в твоем дурацком блеске для губ?
Я вывернулась и перекатилась. Теперь преимущество было у меня. У нее загорелись глаза.
– Кто это был?
– Ты о чем?
– Если ты накрасилась, Анна, то на это должна быть причина.
– Отстань.
– Да ладно. – Кейт улыбнулась. Она просунула свободную руку мне под мышку и пощекотала. От неожиданности я ее отпустила. Минуту спустя мы уже боролись на полу.
– Анна, перестань, – простонала Кейт. – Ты меня убьешь.
Последних трех слов было достаточно. Я отдернула руки, будто обожглась. Мы лежали рядом между кроватями, и обе делали вид, что ее слова нас нисколько не ранили.
В машине родители начали ругаться.
– Может, надо нанять настоящего адвоката, – предложил папа.
– Я и есть адвокат, – отрезала мама.
– Но, Сара, – возразил папа, – если все это будет продолжаться, я хочу сказать, если…
– Что ты хочешь сказать, Брайан? Что ты на самом деле хочешь сказать? Что какой-то человек, которого ты никогда раньше не видел, сможет на суде объяснить Анне лучше, чем ее собственная мать?
После этого папа вел машину молча.
Я испугалась, увидев на ступеньках людей с телекамерами. Я была уверена, что они собрались здесь из-за какого-то громкого дела. Поэтому представьте мое удивление, когда перед моим лицом возник микрофон и коротко стриженная корреспондентка спросила меня, почему я подала в суд на своих родителей. Мама оттолкнула женщину.
– У моей дочери нет комментариев, – повторяла она снова и снова. А когда один парень спросил, знаю ли я, что являюсь первым генетически измененным ребенком в Род-Айленде, я подумала, что она ему сейчас врежет.
Я с семи лет знала, что родилась в результате искусственного оплодотворения, поэтому вопрос не стал для меня новостью. Когда родители впервые рассказали об этом, секс казался мне более отвратительным, чем зачатие в пробирке. Потом, когда тысячи людей лечились от бесплодия, моя история уже не была уникальной. Но генетически измененный ребенок? Конечно, если бы родители знали, что им предстоит, они имплантировали бы мне гены покорности, повиновения и благодарности.
Папа сидел рядом со мной, зажав руки между коленями.
В кабинете судьи мама и Кемпбелл Александер выясняли отношения. В коридоре было необыкновенно тихо, будто они забрали с собой все до единого слова, не оставив нам ни одного.
Я услышала женские шаги, и из-за поворота показалась Джулия.
– Анна, извини, я опоздала, еле пробилась через толпу прессы. У тебя все в порядке?
Она присела передо мной.
– Ты хочешь, чтобы мамы не было дома?
– Нет, – ответила я и, к своему стыду, расплакалась. – Я передумала. Я больше не хочу. Ничего не хочу.
Она долго смотрела на меня, потом кивнула.
– Давай я поговорю с судьей.
Когда она ушла, я сосредоточилась на своем дыхании. Сейчас у меня с трудом получалось то, что раньше я делала инстинктивно: вдохнуть, помолчать, принять правильное решение. Почувствовав взгляд отца, я повернулась.
– Ты говорила серьезно? – спросил он. – Ты не хочешь продолжать?
Я не ответила, сидела не двигаясь.
– Если нет, то это неплохая идея. Немного свободного пространства не помешает. У меня на станции есть лишняя кровать. – Он потер затылок. – Мы не переедем навсегда, просто… – Он взглянул на меня.
– …так будет легче, – закончила я, и именно так мы и сделали.
Папа встал и протянул мне руку. Мы вышли из здания суда бок о бок. Репортеры набросились на нас, как волки. Но в этот раз я не слышала их вопросов. Внутри у меня была такая легкость! Как в детстве, когда папа в сумерках сажал меня к себе на плечи, а я, вытянув вверх руки и растопырив пальцы, пыталась поймать падающую звезду.