Оглянувшись в поисках листка, я ничего не обнаружила, и, подхватив забытый карандаш, накарябала адрес прямо на кухонных обоях. Думаю, именно так бы поступила Джей. Вот только у нее бы не дрожали руки… ну, по крайней мере, я так думаю.
Лада тем временем сказала:
- Можем встретиться там через час.
- Нет! - встрепенулась я. - Пожалуйста, попозже. Я сейчас не в городе…
Точнее, в другом городе.
- Ах, да… Тогда встретимся в девять. Если опоздаешь, буду ждать внутри.
Она разъединилась. Я бросила трубку на журнальный столик и задумалась, что означало это странное "ах, да". Может быть, Лада знает, куда переехала моя семья? И время встречи - именно такое, которое могло мне потребоваться, чтобы сесть на электричку и доехать до столицы.
Что ж, по крайней мере, она согласилась со мной встретиться.
В названный Ладой "Кофе–паб" я вошла только в девять двадцать, изрядно поплутав по привокзальным улицам. Не знаю, умела ли Джей ориентироваться на местности, но если да, то это качество точно исчезло вместе с ней.
Лада заняла исключительно удобное для разговора место в дальнем зале, где никто не мог бы нас услышать. Посетителей в кофейне вообще было немного, а уж в этом закутке других гостей не оказалось вовсе. Но я все же испытала минутное разочарование, увидев, что на маленьком столе нет пепельницы. За последние недели я успела заново привыкнуть к сигаретам, и даже сейчас, войдя в кафе, вертела в пальцах зажигалку.
Лада поздоровалась со мной кивком, как будто мы расстались всего пару дней назад. Лицо у нее было замкнуто–спокойным. Она выглядела почти так же, как на фотографиях - только русые волосы немного отросли. Не знаю, что сказала бы об этом Джей, а мне эта прическа нравилась гораздо больше. Только вряд ли та, прежняя Лада смотрела на меня таким чужим и отстраненным взглядом.
Что же все–таки у нас произошло?..
Я попросила девушку–официантку принести мне кофе с карамелью и имбирное печенье - главным образом, чтобы она ушла, а не стояла здесь, навязчиво рекомендуя мне какой–нибудь десерт.
- О чем ты хотела поговорить?.. - спросила Лада.
Больше всего мне бы хотелось ответить "о нас", но что–то в лице Лады не позволило мне выговорить это слово.
- Мне хотелось бы узнать, когда мы познакомились… и почему расстались.
Она кивнула, покосившись на зажигалку, которую я положила перед собой на стол, и начала рассказывать. Оказывается, мы познакомились в Сети, когда мне было шестнадцать, а ей - семнадцать лет. Довольно скоро встретились вживую, быстро стали лучшими друзьями, а потом… ну да, потом все было, как в сопливых девичьих романах. Абсолютное взаимопонимание. Почти каждодневные встречи. Иногда я неделями жила в ее квартире, а иногда, наоборот, она на некоторое время поселялась у меня. Родители старались притвориться, что мы просто лучшие подруги. По большому счету, нас это устраивало. Если же мы все–таки вынуждены были разъезжаться по домам, то обыкновенно до утра общались через сеть, и заспанные, с мутной и тяжелой головой, тащились на занятия. Все это Лада пересказывала мне очень спокойно. Если даже ей и было грустно вспоминать об этом, то она никак не выдала своих эмоций.
- Ты всегда любила что–нибудь такое… экстремальное, - сказала Лада, и мне показалось, что она просто нашла какой–то эвфемизм взамен другого слова, которое вертелось у нее на языке. - Бывала на нелегальных вписках, общалась с автостопщиками, посещала запрещенные концерты. Но все стало еще хуже, когда ты начала ходить на акции "Зеленых". Ты все–время где–то пропадала. Занималась непонятными делами, помогала людям, о которых я почти не знала. И которые, если на то пошло, были мне крайне неприятны.
- Почему?..
Лада едва заметно усмехнулась.
- Как тебе сказать… Было в них что–то подростковое. Самоуверенные, резкие и в то же время слишком инфантильные. Каждый второй считал себя борцом за справедливость - только потому, что выходил на улицу махать зеленым флагом. Я не спорю, это смело. Но должны существовать какие–то другие способы. А они даже не пытались их искать. У меня часто создавалось впечатление, что им нравилось делать то, что они делают - и то, КАК это делается. Они получали удовольствие от своей войны. Про быт я вообще не говорю. Всю ночь пить пиво и петь под гитару, а потом улечься прямо на полу - это считалось почти нормой. А вот простыни и чистая одежда - это называли буржуазным. Ну, тебе–то они нравились. По правде говоря, ты уделяла им гораздо больше времени, чем мне. На самом деле, ты всегда была очень принципиальным человеком. Я не могла не уважать тебя за это, но… но то, что ты начала делать под конец, было похоже уже не на принципиальность, а на глупую браваду.
Лада допила свой кофе. Блюдце странно тренькнуло, когда она поставила назад пустую чашку, и я вдруг со странным удивлением заметила, что пальцы у нее слегка дрожат.
- Я поняла, что для тебя эта война всегда будет важнее нас двоих. Все, что ты говорила о любви, было только словами. Все твои поступки говорили о другом - о том, что для тебя не существует никакого "мы". Есть только ты и твоя личная война. И ты не согласишься отказаться от нее, чем бы это ни обернулось для людей, которые… ну, скажем так: которым ты на тот момент была небезразлична. В конце концов, это было обыкновенным эгоизмом, но, если я начинала говорить тебе об этом, ты доказывала, что, наоборот, заботишься совсем не о себе. В конце концов, мне стало ясно, что ты просто не желаешь меня слышать. Тогда я сказала, что нам лучше разойтись. Я не хотела принимать участие в том, что с тобой случится дальше. А о том, что это обязательно случится, ты тогда знала не хуже меня. Наша сегодняшняя встреча - лучшее свидетельство того, что я была права.
Лада немного помолчала и спросила:
- Я ответила на твой вопрос?
- Д-да. Пожалуй, да, - растерянно пробормотала я.
- Тогда, наверное, нам нужно попросить принести счет.
Я вздрогнула. Как "счет"? И это все?!
- А… да, конечно. Я сейчас схожу за официанткой. Но… как думаешь, мы бы могли как–нибудь встретиться еще раз?
- А зачем? - странно бесцветным голосом спросила Лада.
Действительно - зачем? Что она может думать о моих мотивах, если спустя год после нашей последней встречи, ничего толком не зная ни о ней, не о себе, я приезжаю в другой город и хочу увидеть ее снова? Ладно, предположим, я всего лишь собираю информацию о своем прошлом. Но она уже все рассказала. Может быть, она восприняла мою идею о второй встрече как флирт? Если и так, то было видно, что ее это совсем не радует. Возможно, она предпочла бы больше никогда меня не видеть. Ну а мне… а мне слишком больно было отпускать эту единственную подлинную связь с моим недавним прошлым.
Ничего подобного мне не почувствовать ни с Вардом, ни наедине с моим фотоальбомом. Только с этой необычной девушкой с зеленовато–серыми спокойными глазами. Мучаясь от невозможности хоть как–то передать это словами, я пустилась в сбивчивые объяснения.
- Я понимаю, как тебе может быть неприятна сама мысль о Джей. На твоем месте я бы тоже вряд ли захотела с ней встречаться. Но ее, по сути, больше нет… Она исчезла вместе с моей памятью. Остался совершенно другой человек. Ты только не подумай, что я чего–нибудь от тебя хочу, или рассчитываю на восстановление наших тогдашних отношений. Но, по крайней мере, мы могли бы… просто пообщаться.
Губы Лады искривила горькая улыбка.
- Знаешь, а ведь ты не так уж сильно изменилась. Та же поразительная неспособность понимать, что чувствуют другие люди. Нет. Прости, но нам точно не следует общаться. Даже просто видеться не следует.
Скрипнуло кресло. Я потерянно следила, как она аккуратно отсчитывает деньги за свой кофе, а потом засовывает руки в рукава своего клетчатого тонкого пальто. Мне хотелось окликнуть Ладу, попросить ее не уходить вот так… по крайней мере, не заканчивать наш первый - или все–таки последний? - разговор на такой неприятной ноте. Но мной овладело странное оцепенение, и я продолжала сидеть молча, вертя в пальцах зажигалку.
Уже собираясь уходить, Лада все–таки посмотрела на меня, и на ее лице внезапно отразилось колебание.
- То, что я только что сказала… это, разумеется, не значит, что ты не можешь на меня рассчитывать, - заметила она внезапно. - Если случится что–то серьезное, или тебе понадобится помощь - позвони. Но просто так, без повода - не нужно.
Я кивнула, мысленно гадая, что же могут означать ее последние слова. Она действительно считала, что обязана мне помогать? Или, может быть, ей просто стало неудобно, что она выплеснула всю свою обиду, предназначенную Джей, не на нее, а на меня, - то есть, по сути, все–таки другого человека - и ей невольно захотелось как–нибудь смягчить эффект от своих резких слов?.. Узкое серое пальто в последний раз мелькнуло у двери кофейни, и Лада исчезла. На мгновение мне даже показалось, что ее и вовсе не было, а весь наш разговор был всего лишь плодом моей фантазии - точно таким же, как десятки предыдущих разговоров.
Одна беда - в отличие от этого, они, как правило, заканчивались хорошо.
Было уже довольно поздно, и в последней электричке, на которую я все–таки успела, людей было очень мало. Помимо меня, в вагоне оказался только парень с плеером, который, сгорбившись, дремал на угловой скамье. Я устроилась на другом конце вагона и угрюмо уставилась в окно. Смешно сказать, несколько месяцев назад позднее возвращение заставило бы меня здорово понервничать. Возможно, я бы даже позвонила папе и попросила его встретить меня на вокзале. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь… Мне казалось, что внутри у меня что–то надломилось, и оттуда вышло все тепло, оставив только ощущение саднящей пустоты. Не знаю, как описать это чувство лучше.
Когда я все–таки доехала до города, давно перевалило за полночь. Вокзал был совершенно пуст. Я шла через просторный вестибюль, залитый мертвым белым светом, навевающим невольные ассоциации с больницей, где меня лечили после "автокатастрофы". Темные стеклянные двери в противоположном конце зала отражали девушку в осенней черной куртке и нелепых мешковатых джинсах, идущую мне навстречу. В первую секунду я подумала, что это какая–то опоздавшая на электричку пассажирка, потом опознала свое собственное отражение - а еще через несколько мгновений поняла, что эта девушка все же была не мной, а Джей. Это была ее осанка и походка, ее выражение лица. По коже побежали мурашки. В этом было что–то странное, почти пугающее. Этот образ - мой и вместе с тем совсем не мой, это неотвратимое движение навстречу…
Во рту пересохло. Между нами оставалось меньше десяти шагов. Потом шести. Пяти… Я видела в глазах у Джей то же исступленное напряжение, которое испытывала в тот момент сама.
Три шага. Два.
Я протянула руку и коснулась отражения в двери. Клянусь, в тот момент мои нервы были так напряжены, что на какую–то секунду я почувствовала вместо гладкого, холодного стекла тепло чужой ладони.
А потом мир раскололся на две части - ДО и ПОСЛЕ.
Почему–то ярче всего вспомнился последний вечер перед акцией. Той самой, возле здания суда…
Часам примерно к десяти сидеть в квартире сделалось невыносимо. Я пошла в ближайший магазин, купила там бутылку "Черного барона" - самого дешевого сухого красного вина - и вместе со своей добычей вышла в терпкие августовские сумерки, направившись в сторону сквера, чудом уцелевшего среди высоток из бетона и стекла.
И этот сквер, и старая скамейка, затерявшаяся среди старых тополей, смотрелись по–домашнему уютно. Скамейка была низенькой и жесткой, но сидеть на ней было удобно. Я даже подумала, что с удовольствием осталась бы здесь до утра… Вино я пила прямо из горлышка, и в голове шумело все сильнее. Но своей главной цели я добилась - от воспоминаний о последнем разговоре с Ладой уже не хотелось выть.
А еще - мне стало совершенно безразлично, что с нами случиться завтра, после акции.
Казалось, полицейский материализовался из сгустившихся вечерних сумерек. Я вяло покосилась на него, и сразу опознала сухощавую фигуру нашего квартального. Вина в бутылке оставалось меньше половины, и сейчас меня, наверное, не напугал бы даже ночной рейд "пятнистых". А квартальный надзиратель - и подавно. Этого невысокого мужчину с коротко подстриженными, чуть седеющими волосами и абсолютно блеклой внешностью я знала уже много лет. И не только потому, что он жил в соседнем доме.
Квартальный меня тоже, разумеется, узнал.
- Совсем сдурела?.. - спросил он сердито, попытавшись отобрать бутылку "Черного барона". Я отнюдь не собиралась ее отдавать. Пытаясь дотянуться до бутылки, надзиратель схватил меня за руку - но тут же разжал пальцы, будто бы нечаянно обжегся.
Наше с ним знакомство началось в городском парке, прилегавшем к моему району. В парке были детские аттракционы и вполне приличный роллердром, из–за которого я, собственно, туда и ходила. Мне в то время было лет четырнадцать–пятнадцать, и экстремальное катание было одним из главных удовольствий в моей жизни. Не проходило и недели, чтобы я не освоила какого–то очередного трюка и чего–то себе не разбила. Но серьезных травм у меня, как ни странно, не случалось.
Самое забавное, что в тот день я даже не собиралась делать ничего особенно опасного. Колено у меня еще не зажило с прошлого раза, и мне хотелось просто покататься. Безо всяких фокусов. Но на огороженную невысокими барьерами дорожку роллердрома, круто забирающую вниз, выбежал ребенок лет, пожалуй, четырех - в тот момент я даже не успела разглядеть, девочка это или мальчик. Я просто с ужасом почувствовала, что ни за что в жизни не смогу остановиться за оставшиеся несколько секунд. И, вместо того, чтобы вписаться в поворот "винтовой горки" роллердрома, махом перепрыгнула через барьер. Падать мне пришлось метров с полутора, не больше, но внизу, к несчастью, был асфальт. Боль показалось ослепительной, как вспышка режущего белого света. Я сломала руку (как позднее выяснилось, в двух местах), окончательно добила уже поврежденное колено и ободрала себе всю щеку. (Надо было видеть, как я выглядела несколько дней спустя, когда мать, свято верившая в старые проверенные средства, все–таки преодолела мое бурное сопротивление и пустила в ход зеленку).
Скорую мне вызывал отец той самой девочки, которую я умудрилась все–таки не сбить. Ревущую дочку забрала домой его жена. А сам мужчина в это время помогал мне подняться на ноги и, опираясь на него, доковылять до ближайшей скамейки. Вид у него при этом был такой, как будто бы он опасался, что я прямо тут, на месте, отдам концы. Мало того - когда машина все–таки приехала, он поехал со мной в больницу. Так, как будто это было чем–то само собой разумеющимся. Врачи, должно быть, приняли его за моего отца, и никаких вопросов задавать не стали. Я к тому моменту уже знала, что мой неожиданный помощник - полицейский, наш квартальный надзиратель и вдобавок - мой сосед. Надо сказать, на тот момент меня это не слишком впечатлило. Никаких причин недолюбливать служителей правопорядка у меня в то время еще не было. Я и представить себе не могла, что через пару лет окажусь на "особенном контроле" и должна буду еженедельно являться к надзирателю по своему району. И тогда это случайное знакомство в парке окажется очень важным, потому что от характеристик, которые будет писать мне этот бесцветный человек, будет зависеть очень многое… вплоть до решения о моем направлении за "зону изоляции".
Свой прыжок через барьер "винтовой горки" я всегда считала просто рефлекторной реакцией испуганного человека. Но квартальный видел это несколько иначе. Он неоднократно повторял, что если бы я не решилась на этот отчаянный поступок, неизвестно, чем бы кончилась та давняя история. И что, в конечном счете, во всем виноват именно он, так как не уследил за своей дочерью.
Когда он говорил об этом, я не спорила. Во–первых, потому, что из всех полицейских этот был, пожалуй, единственным, кто никогда не вызывал у меня раздражения. Работу он, конечно, выбрал мерзкую, но человеком был, по сути, неплохим.
Была и более рациональная причина с ним не спорить. Если человек, который пишет тебе ежегодную характеристику, считает, что он чем–нибудь тебе обязан, это исключительно удобно. Ну, вы понимаете.
- Вставай. Пойдешь со мной, - сказал квартальный.
Голос звучал как будто бы издалека. Все–таки полбутылки - это много…
Я лениво осклабилась.
- Куда? В участок?
- Нет. До дома провожу.
- До дома я сама дойду. Попозже. Но за предложение - спасибо.
- Хватит придуриваться, - разозлился надзиратель. - Поднимайся. И отдай мне эту дрянь.
Ага, сейчас.
- Ладно. Не хочешь по–хорошему - значит, пойдем в участок. Оформлю обычный привод, раз ты других слов не понимаешь.
Я даже не шелохнулась. Еще несколько секунд он делал вид, что ждет, пока я встану. В тот момент мне было даже любопытно, что он скажет. Вообще - на фоне остальных событий моей жизни этот эпизод казался до смешного незначительным. Несколько часов назад я окончательно рассталась с Ладой. Завтра вечером, возможно, навсегда лишусь свободы. Рядом с этим наше препирательство из–за бутылки "Черного барона" начинало выглядеть как минимум нелепым.
Он еще чуть–чуть помедлил.
- Слушай, ты сама–то понимаешь, что творишь? Распитие спиртных напитков в публичном месте…
- Мелочь, административка, - возразила я небрежно. Просто чтобы его немного подразнить. Квартальный мигом клюнул на наживку и сурово сдвинул брови.
- Для кого другого - административка, а конкретно для тебя - последняя "палочка" в досье. Даже две сразу. Еще и неподчинение сотруднику полиции. Может, тебе напомнить, что о каждом твоем правонарушении я должен в обязательном порядке докладывать в КОСП?.. Своего ума нет - так хоть других не подставляла бы своими выкрутасами. Мне–то ты что теперь прикажешь делать?
- В каком смысле?
- Да в прямом. Или ты думаешь, что я хочу, чтобы тебя отправили в колонию?
Я чуть заметно усмехнулась.
- Ну, значит, не докладывайте.
- Дура, - в сердцах высказался он. - Я‑то, может, и не доложу. Вот только ты с подобным поведением все равно там окажешься.
"И даже раньше, чем ты думаешь" - мысленно согласилась я, впервые за все время нашего знакомства перейдя на "ты" - о чем мой собеседник, впрочем, так и не узнал. - "Когда ты говоришь о моем безрассудном поведении, которое однажды приведет меня в тюрьму, ты подразумеваешь, что это может случиться со мной через месяц, или, может быть, через полгода. Или даже через год. Но я‑то знаю, что это случится завтра".
Я невольно покосилась на часы. 00:02
Значит, уже сегодня.
Дождавшись, когда полицейский, махнув на меня рукой, ушел из сквера, я неловко встала со скамейки. Может быть, и хорошо, что я не стала допивать вино. Недоставало только заплетающихся ног и мутной головы наутро.
Пора было возвращаться. По дороге я сунула в урну недопитую бутылку. Небось завтра дворники напишут тому же квартальному донос, что кто–то ночью пьянствовал на лавочке под тополями. И тогда он успокоится, поняв, что я без приключений добралась до дома, не наткнувшись по дороге ни на хулиганов, ни - что, в своем роде, еще хуже - на какой–то из отрядов добровольческой дружины, охраняющей порядок в городе.
Правда, долго радоваться ему не придется - через сутки в его отделение придет запрос из КОСПа.
Мне вдруг показалось, что я только что была на собственных поминках. По спине пополз противный холодок.