Оторвав взгляд от окна, Идо вопросительно посмотрел на отца.
– Папа, почему приходят несчастья?
– Я думаю, их кто-то вызывает, – сказал Лотан.
– Правда?
– Я так думаю…
– Кто бы это мог быть? – спросил Идо.
– Наверно, те, кому это надо, – ответил Лотан.
– Разве несчастья кому-то нужны?
– Наверно…
– Мы уйдем надолго?
Лотан привлёк сына к себе и сказал:
– Пока не вернёмся…
Идо услышал, как у отца стучит сердце.
– Ты боишься, папа?
Лотан не ответил.
Прижавшись спиной к ножке стола, полковник не переставал разглядывать свои руки.
– Я думаю, что мама боится, а мой дедушка даже очень боится, – сказал Идо.
– Твой дедушка не боится, – сказал Лотан. – Он никогда не боялся…
Идо посмотрел на отца долгим пытливым взглядом.
– Тогда от кого он под столом прячется?
– От себя, – сказал Лотан и прикусил губу.
* * *
Бензозаправочная станция. 17-ое августа, 6-15.
В этот час бензозаправочная станция была тесно заполнена автомобилями, украшенными оранжевыми ленточками, и Дулько, сохраняя на лице мрачный вид, суетливо маневрировал между машинами. Солнце стояло вполне высоко, и было ясно, что день будет сухим и жарким.
Спрыгнув с велосипеда и прижимая к себе привезённое из Беер-Шевы запасное колесо, Виктор направился к стоящему у забора "Фиату".
"Привет!" – по дороге Виктор поздоровался с котом Барсиком, но тот, будучи занят санитарной работой, на приветствие не откликнулся. "Привет!" – обиженно повторил Виктор. Продолжая облизывать себя с невероятной энергией и даже яростью, Барсик на мгновенье голову приподнял, однако, как оказалось, лишь затем, чтобы оценивающе-вдумчивым взглядом осмотреть своё тело и убедиться, что на белоснежной поверхности незамеченных пылинок не осталось.
Выйдя из машины, Рита стала молча наблюдать за тем, как Виктор возится с колесом.
Подошёл Дулько.
– Терпимо! – сказал он, взглянув на Риту.
– Что? – не поняла Рита.
– Если спрашиваете, как поживаю, то терпимо…
Рита вяло пожала плечами.
– Я не спрашивала, как поживаете?
– Разве? – удивился Дулько. – Я всегда спрашиваю… По утрам человеку приятно, если его спрашивают, как он поживает.
Рита рассмеялась.
– Как поживаете? – спросила она.
Лицо Дулько выразило ещё большее изумление.
– Я же сказал, что терпимо!.. Только сегодня день какой-то сумасшедший…
Виктор обернулся, молча взглянул на Дулько.
– От лоботрясов покоя нет… – уточнил Дулько и кивнул в сторону парней, которые, не отходя от своих автомобилей, забавно трясли лбами и горячо молились. По бензозаправочной станции разносилось: "В день скорби моей взываю к Тебе, потому что Ты услышишь меня".
– А у тебя к Нему просьб нет? – спросил Виктор.
– Просьб никаких, – ухмыльнулся Дулько. – Разве только вопрос… Мой батя говорил, что, если время от времени его задавать, то сильно душу облегчает…
– Вопрос? – удивился Виктор. – Ну-ка, изреки!
Дулько изрёк: "Если ты, Господи, не отпустишь нам грехи наши, кто тогда останется праведен?"
Виктор задумчиво огляделся вокруг.
– А у тебя? – спросил Дулько.
– Что у меня?
– Вопросы будут?
– Будет! – сказал Виктор. – И тоже один…"Cui bono?"
– Что? – не понял Дулько.
– Отойди! – Виктор сощурил глаза.
Услышав в голосе Виктора угрозу, Дулько отошёл.
– Можно трогаться! – покончив с колесом, сказал Виктор.
Рита молча взялась за руль, спросила:
– Думаешь, Он существует?
Виктор допускал, что когда-то Бог был, но потом, по какой-то никем не установленной причине, Его вдруг не стало – другого объяснения положению вещей в последние пять-шесть веков Виктор не находил…
– Спустя час узнаю… – ответил он.
Рита повернула ключ зажигания.
Вначале дорога тянулась вдоль пологих склонов коричневых холмов, а затем выглянула равнина с редкими худыми деревцами олив и островками выжженной солнцем травы. Небо покрылось нежной голубизной, в раскрытые окна машины проникало едва ощутимое дуновение ветра.
"Замечательно, что ночью "Фиат" получил лёгкое ранение", – подумал Виктор.
– Чему ты улыбаешься? – спросила Рита.
– Не знаю.
– Знаешь.
– Почему ты так думаешь?
– По твоему лицу видно.
– Сильно глупый вид?
Рита кивнула.
– Такой вид у моего лица не всегда, – заверил Виктор.
– Продолжай, – попросила Рита, – улыбайся!
– Даже в это утро?..
Рита помолчала.
– Всё равно – улыбайся! – сказала она потом.
– Ладно, – мрачно проговорил Виктор. – В Кфар-Даром я познакомлю тебя с моим дядей полковников. Он немного чудак…Ты не голодна?
– Совсем чуть-чуть.
– Мы вместе позавтракаем, и ты увидишь, какой он чудак…
– Я не завтракать еду, а работать, – напомнила Рита.
Виктор покачал головой. По дороге бегали машины. "Все машины – туда!.." – подумал Виктор.
– Что делают, когда на душе паршиво? – вдруг спросил он.
– Молятся, – ответила Рита, – или громко ругаются.
Виктор искоса взглянул на девушку и немного посвистел.
– Что? – спросила Рита.
– Поселенцы, которые взберутся на крышу синагоги, будут, я думаю, молиться.
– Наверно…
– И громко ругаться.
– Наверно… А ты?
Виктор потрогал нагрудный карман рубахи – губная гармошка была на месте.
– Я буду там, где они.
– На крыше синагоги?
– Там, где они, – повторил Виктор.
– Ты не обязан…
– Мой дядя считает так же.
– Наверно, он боится за тебя.
– Я думаю, что он просто лжёт… И себе, и другим…
– Зачем ему?
– Так НАДО… – уверен он. – ОЧЕНЬ НАДО…
– Разве можно быть в чём-то уверенным?
Слова Риты привели Виктора в замешательство. Он посмотрел туда, где небо касалось поверхности холмов, а потом вдруг перевёл долгий, пытливый взгляд на Риту.
– Не смотри на меня так, – попросила девушка. – Разве ты не понимаешь, что я имела в виду?
– Конечно, понимаю! Ты имела в виду неожиданные проколы в колёсах…
Рита рассмеялась.
– Сегодня о проколах не будем…
– О них не будем… Тьфу-тьфу-тьфу! Сегодня я должен быть уверен хотя бы в самом себе.
Сбросив с руля руку, Рита включила приёмник. Заканчивалась беседа с изучающими иудаизм японскими студентами, а потом сообщили: "Выступая в воскресенье на пресс-конференции в Иерусалиме, госсекретарь США Кондолиза Райс особо подчеркнула, что процесс эвакуации израильских войск и поселенцев из сектора Газа "должен пройти мирно и без насилия".
Рита убавила звук.
– Ты бывал солдатом? – спросила она.
– Не довелось. Почему ты спрашиваешь?
– Мой брат служит.
– Надеюсь, сегодня с твоим братом встретиться не придётся…
– Надеюсь, что сегодня – нет… – Рита приёмник выключила. – На крыше синагоги страшно не будет?
Виктор подумал: "Только бы крыша не прогнулась!"
– Увидишь… А через пару дней, когда в газете появится твоя статья, тогда увидят все…
Мимо проехали три полицейские машины.
– Я напишу правду, – сказала Рита.
Виктор улыбнулся. "Удивительно, – подумал он, – как просто звучат слова "я напишу правду".
– О чём задумался? – спросила Рита.
– О тебе.
– Обо мне?
– О твоей работе в газете…В древности государственная ложь не считалась пороком, а, наоборот, признаком деятельного и изощрённого ума. Кому могло придти в голову осуждать изощрённый ум? Помнишь, рассказы про королевских придворных, про их ужимки и лукавства, да и про самих королей? Сегодня науку фальшивить и предавать целые народы называют дипломатией, а королей – президентами…
– Я буду внимательно наблюдать и напишу правду.
Виктор подумал о родителях, о профессоре Левине и о новом еврее Барухе. Вспомнился вчерашний телефонный разговор с полковником, а потом вдруг вспомнилась работа Эриха Фромма "Иметь и быть", где великий учёный утверждал, что человек, нередко испытывая боязнь перед правдой, предпочитает обманываться. Подхваченная пилюля иллюзии придаёт человеку смысл и надежду.
– Всё заметить, как и всё ощутить, невозможно… – сказал Виктор. – Мы, израильтяне, ужасные неврастеники: легко впадая в отчаянье, обливаясь слезами и оглушая себя воплями, мы подолгу суетимся и мечемся из стороны в сторону, а потом вдруг тихо смиряемся, чтобы, так же внезапно выпрямившись, упрямо, со всего размаха вновь броситься на поиски Земли Обетованной…Как видишь, двух тысячелетнее скитание евреев ещё не закончилось.…Тебе приходилось бывать на похоронах?
– Два года назад я хоронила бабушку… А что?
– В таком случае ты знаешь, что, оставив позади себя ворота кладбища, вдруг появляется ощущение, будто лишился чувств; ни тоски, ни горя не осталось, совсем ничего…У меня такое ощущение сейчас.
– Прекрати! – сказала Рита. – Мы едем не на кладбище…
– Нет. Ещё нет…
– Прекрати! – повторила Рита.
– Прости!
– Думаешь, сказать правду у меня не получится?
– Думаю, что наоборот… Солгать о лжи гораздо труднее…
– Ты действительно так думаешь?
– Нет, конечно, но очень хочется, чтобы ты солгать не сумела…
Бледно-фиолетовая полоса между небом и песчаными холмами упорно сохраняла неподвижность; казалось, она задалась целью напомнить миру, что со дня его сотворения, ничто в нём не менялось и уже не изменится.
Виктор достал из кармана губную гармошку. Он играл что-то одновременно и грустное, и торжественное, а потом, вернув гармошку в карман, сказал:
– После победы, мы вернёмся в Беер-Шеву и наградим себя замечательным завтраком.
– Мы победим? – спросила Рита.
– Должны… В крошечном кафе бывший оперный певец подаст нам отличный кофе и шоколадные тортиками.
– А супы? – спросила Рита. – Я думаю, что мне ужасно захочется скушать полную тарелку горячего супа.
– Тарелка с супом – это будет непременно!
– А деньги?
– И это будет… На станции по переливанию крови мне должны вернуть кое-какую сумму…
– Ты сдаёшь кровь?
– Во мне её в излишке, так что за тарелку супа можешь не волноваться.
Справа от дороги показалась зелёная табличка с надписью "Кфар– Даром – 3 км."
– Сегодня мы это сделаем!.. – торопливо прошептал Виктор. – У меня хорошее предчувствие…
– У тебя такой тон, словно не говоришь, а заклинаешь.
– Так оно и есть… А у тебя бывают предчувствия?
– Бывают, только они всегда почему-то смутные… – Рита посмотрела, как поднимается солнце.
– Я думаю о нашей победе, – сказал Виктор. – А ты? О чём думаешь ты?
– О тебе, – не отрывая взгляд от оранжевого круга, ответила Рита, – о тебе, о себе и о том, что ты будешь делать в моей жизни потом.
– А теперь? Что я делаю в твоей жизни теперь?
Рита взглянула на Виктора краем глаза и улыбнулась.
– Какое розовое утро! – сказала она.
– Это из-за солнца, – Виктор тоже улыбнулся.
На склонах дальних холмов показались ряды построек.
– Кфар-Даром! – сказал Виктор.
– Солнце – оно всегда? – спросила Рита.
– Зимой – редко. Не всё бывает всегда…
– А твои глаза?
– Круглый год.
– А твои плечи?
Виктор не ответил. Вглядываясь в постройки на склонах холмов, он ощутил странное возбуждение.
– Мне страшно! – вдруг сказала Рита.
– Это пройдёт.
– Ты так думаешь?
– Должно пройти…
– Я постараюсь написать хороший репортаж.
– Конечно, если только… – Виктор замолчал.
– Если что?
– Если только сумеешь объяснить, на чём мир держится…
Рита вдруг оживилась. Попросила:
– Пожалуйста, повтори, что ты сказал!
Виктор повторил:
– Репортаж удастся, если сумеешь объяснить своим читателям, на чём держится мир…
Сбросив с руля руки, Рита захлопала в ладоши.
– Господи, Виктор, какой же ты умница!
– Держи руль! – вскрикнул Виктор. – Ты убьёшь нас…
– Ни за что! "На чём держится мир?" – отличный заголовок…
– Опоздала… – сказал Виктор. – Под таким заголовком написана книга. Целая книга …
– Кем? – разочарованно спросила Рита.
– Хорошим писателем, – ответил Виктор, Ицхаком Мерасом.
– Ну, и на чём же?
– Что?
– На чём держится мир у хорошего писателя?
– По его мнению – на любви…
– Ну, да, – одобрила Рита, – раз так, то он и вправду хороший писатель… А у тебя?
– Что у меня?
– На чём держится мир, по-твоему?
– По-моему, на страданиях.
– Не на любви? – удивилась Рита.
– Любовь – сродни страданиям.
– Замечательная мысль…Возможно, с неё начну первое предложение своего репортажа…
– Почему бы нет? Только прежде тебе придётся уяснить самой себе, на чём держится мир.
– Вот как? – повернув руль, Рита съехала на обочину дороги. Машина встала. Не убирая ногу с педали тормоза, Рита наклонилась к Виктору и, сомкнув на его шее руки, прошептала:
– Уже уяснила! Уже…
Виктор закрыл глаза.
– Не закрывай! – попросила Рита.
Открыв глаза, Виктор взял руку девушки и прижался к ней губами.
– Что? – спросила Рита.
Виктор поднял голову.
– Что? – повторила Рита.
Виктор напомнил: "…и на голубых жилках твоей руки я прочту наше будущее, которого вчера ещё не было".
– Прочитал? – не убирая руку, проговорила Рита.
– Прочту! – ответил Виктор.
– Сейчас ты поэт или философ?
– Сейчас – поэт!
– Ну, да, точно как Ибн-Гвироль!
Виктор возразил:
– Ибн-Гвироль на бензоколонках не трудился…
Рита освободила педаль тормоза и выжала сцепление. Теперь дорога, обогнув холмы, спускалась вниз и вышла к равнине.
Виктор подумал о дяде: "Старик, увидев меня на крыше синагоги, страшно удивится. А может, нисколько не удивится? Скорее всего, что не удивится…Возможно, он даже догадается помахать мне рукой…"
– Сейчас покажутся ворота, – сказал Виктор.
– Те самые? – спросила Рита. У неё были усталые глаза и усталый голос.
– Те самые, – Виктор вспомнил о polic и о сидящей на постели Анне, а потом отругал себя, вдруг подумав, что, выезжая с бензозаправочной станции, не попрощался с котом Барсиком.
– Я волнуюсь, – сказала Рита. – Кажется, я очень сильно волнуюсь.
– Думаю, что твои читатели тоже… – отозвался Виктор.
– Я расскажу о людях Кфар-Даром правду.
– Дай-то Бог! – Виктор вспомнил о бородатом поселенце, который убежал из Кфар-Даром с женой и детьми ночью. – Рассказать правду – самое трудное… Люди – они разные, и у каждого правда своя… Одни ищут её смело, истово, другие – подчиняются данности времени или повергают себя в пучину грёз, иллюзий и мифов…
– Зачем в пучину?
– Не знаешь?
– Об этом знают только философы… – отмахнулась Рита.
– Не философы, а психологи, – возразил Виктор.
– Что же ведомо психологам?
Виктор коснулся кармана, в котором лежала губная гармошка.
– О защитных реакциях слышала? – спросил Виктор.
Рита тихо вздохнула.
– Мой профессор Левин говорит, что наша действительность требует того, чтобы мы убрали из современного словаря некоторые отжившие, потерявшие свой первородный смысл слова Кто, если не учителя, писатели и журналисты, обязаны учесть это… Ты учитываешь?
Рита не поняла. Спросила:
– Какие убрать слова?
– Такие, например, как "справедливость", "честь", "совесть"…
– Что-то в этих словах не так?
– Старые они… Отмирают…
– Ты так считаешь? – Виктор покраснел.
– Ладно, – сказал он, – эти три слова пока оставим в покое…
– Слава Богу, – облегчённо вздохнула Рита.
Виктор задумчиво посмотрел перед собой.
Потом Рита сказала:
– Только бы в Кфар-Даром не случилась бойня… Там может случиться бойня?
– Может…
– А может, и нет?
– Может, и нет…
– Хорошо бы, если нет…
– Да, так было бы гораздо лучше… Как бы там ни было, я должен быть там…И я, и полстраны…
– Ты уверен?
Виктор покачал головой.
– Есть вещи, которые нельзя объяснить, и есть вещи, которых объяснять не надо…
– Понимаю…
И вдруг, кивнув на дорогу, Виктор прошептал:
– Гляди!
– Вижу! – Рита сбавила скорость.
Впереди, метрах в двухстах от них, четыре полицейских автобуса и две санитарные машины перекрыли дорогу.
"Стоять! Стоять!" – раздавалось в громкоговорителе, а сержант и трое солдат делали знаки водителям подъезжавших автомобилей, чтобы те съезжали на обочину.
Рита вышла из машины и протянула удостоверение корреспондента газеты "Юг".
– Дальше нельзя! – сказал сержант. – Территория объявлена закрытой зоной.
– Я – корреспондент газеты, – Рита продолжала держать в ладони удостоверение.
– Узрел! – сказал сержант. – Разворачивайтесь!
Виктор тоже вышел из машины, оглянулся. По обеим сторонам дороги, возле машин, обвешанных оранжевыми ленточками, толпились сотни людей. "Позор! Позор!" – выкрикивали они в сторону близлежащих холмов – там выстроились плотные ряды солдат. Многие из них, словно провинившиеся подростки, стояли, опустив головы. Со стороны Кфар-Даром горячий ветер нёс на себе запах горелой резины.
– Мне надо туда, – сказал Виктор.
– Нельзя! – ответил сержант.
– У тебя совесть есть? – спросил Виктор.
Молчание.
– Почему ты молчишь?
Молчание.
– Ты понимаешь, что вы делаете?
Молчание.
– Не молчи!
Молчание.
– Даже с собаками разговаривают…
– Уйди! – сказал сержант.
– Уйти мне?
– Уйди!
– Это всё, чему тебя научили?
Молчание.
– Самому думать не привычно?
– Уйди!
– Скажи, это армия – моя?
Молчание.
– Кто вас прислал?
Молчание.
"Кажется, эти не знают…" – подумал Виктор и вслух сказал:
– Противно!
Откуда-то крикнули: "Дайте пройти!"
Не ожидая команды, солдаты молча расступились, и все увидели, как из ворот Кфар-Даром, вышли несколько человек, неся в руках свитки торы. Они медленно пошли по дороге, уводящей в глубь страны; было заметно, что они стараются идти, ни в коем случае не опуская головы. Вокруг наступила тишина, лишь кое-где слышались слова короткой молитвы. Одна из машин, стоявших на обочине дороги, вдруг круто развернулась, догнала идущих по раскалённому асфальту людей со свитками торы, впустила к себе. А потом вдоль обочин дороги возобновились крики, свист, улюлюканье. Потные, утомлённые лица солдат на холмах пылали не столько из-за обжигающих лучей солнца, сколько из-за долетавших до них слов, наполненных болью и презрением.