– Что?
– Это чревато…Помнишь, что случилось с женой Лота, когда она оглянулась назад?
– При чём здесь жена Лота? Да, и с чего ты взял, что утро – это намёк?
– Говорят…
– А ты прислушиваешься? – сквозь зубы проговорил мужчина.
– Так ведь Бог дал нам уши… – объяснил Виктор.
Мужчина замахал руками.
– От ушей-то и беды… Мы всем лжём, нам все лгут… Целые поколения, развесив уши, росли на рассказах о поселенцах, о Трумпельдоре, а потом они ушли в пустыню, чтобы стать форпостом страны… И что теперь? Вдруг нам дают понять, что всё это было ни к чему, и вот мы потихоньку, сами того не замечая, по самые уши завязли в собственной лжи… "Умереть за родину – счастье!" О таком слышал?
– Ещё бы!..
– Счастье умереть!.. – по губам мужчины пробежала странная улыбка. – Как тебе такое наслаждение?
– Не знаю, не пробовал, – признался Виктор.
– При случае, попробуй!
– Зачем?
– Испытаешь наслаждение… Мы, вот, пробовали!.. С автоматами пробовали…С мотыгами и лопатами пробовали… Пот на лбу никогда не просыхал… Зато теперь нас из собственных домов гонят… Нас – евреев… Правда, евреев всегда и везде гоняли, но чтобы свои…Ты сам подумай: свои же предают!..
– Французы говорят: "Предают лишь свои…", – напомнил Виктор.
Мужчина задумчиво покачал головой.
– Так то французы… – сказал он и продолжил: "Думаешь, миром правят золото или вот этот бензин? Как бы не так!.. Обман…Ложь…Макароны, которые нам вешают на уши – вот что миром правит… А мы за эти макароны расплачиваемся… Ну, что тут объяснять?.. К чёрту!.. Всякое объяснение – это попытка оправдаться. А моя вина в чём? В том, что десятки лет доверял своим правительствам? Уши развесил… А теперь выходит, что никто не виноват, хотя… Я уверен, так не бывает, что никто… Ну что ж, одурачить меня им удалось, а из дома выгнать – фигу!.. Утром солдаты придут в Кфар-Даром, чтобы прогнать мою семью, только нас там уже не будет… Знаешь почему? Нет, ты молодой ещё, чтобы понять…Фигу им!.. Такого не бывать, чтобы мои дети видели, как их отца из собственного дома гонят… Помнишь, Господь сказал Моше: "Вот земля, о которой я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: "семени твоему дам её". А что из этого вышло?.. Даже самого Моше, который вёл нас в Землю обетованную, Господь сюда не впустил…Теперь Он, видимо, решил и нас… Почему? И кому теперь верить, если и Он… Всё: теперь я своё отжил…Вот, посмотри, как выглядит сбежавший от позора счастливый труп…"
Виктор сощурил глаза.
– Напрасно я залил тебе полный бак, – сказал он.
– А что?
– Надо было четверть…
– А что?
– Меньше бензина – короче путь к отступлению…Ведь рано или поздно вернёшься…
– Куда?
– В свой дом.
– Так ведь утром его…
– А ты не отдавай!
Какое-то время мужчина молча разглядывал Виктора, а потом вдруг стал читать стихи:
Когда Господь рукой с горы повёл,
Нам показав родимые пенаты,
Он ничего не знал про Арафата.
Он злого Арафата не учёл!
И вот мы, переплыли Иордан
И победили разных аммореев,
ессеев, гергесеев, евусеев,
амалкитян и мидиантиян.
Тогда ж – мы не боялись ни черта.
Под руководством Господа крушили -
поскольку очень правильно решили,
что наш Господь – он прочим не чета.
Он кушал наших жертвенных ягнят,
но всё-таки младенцев Он не кушал!..
Виктор кивнул головой и повторил "младенцев Он не кушал!".
– Я две войны прошёл. Целых две!.. Знаешь, что такое война?
– Догадываюсь, – ответил Виктор.
По лицу мужчины скользнуло выражение снисхождения, и он проговорил:
– О войнах не догадываются…О них или знают или не знают … Война – это когда убьёшь ты или убьют тебя… Без обмана, понимаешь?.. В открытую…А тут, когда свои…Нет, не убивают, а, скрутив руки, со света сживают…Обидно, понимаешь?.. А ещё противно от собственного отрезвления…И никакого суда…Понимаешь? Глотай свою обиду и помалкивай…
– А ты не молчи! – сказал Виктор.
Мужчина вдруг закричал:
– А-а-а-а-а-а-а-а!
– Браво! – вздохнул Виктор.
– А-а-а-а-а-а-а-а!
Виктор оглянулся вокруг, спросил:
– Зачем же так орать?
– Чтобы оглохнуть, чтобы от собственного крика уши отвалились, понятно? Господи, каким я был глупцом, кретином, олухом, придурком, недотёпой, дефектом…
– Достаточно! – прервал Виктор. – Сказанного достаточно…
Но мужчина остановить себя не мог.
– Мне бы надо до конца дней своих хлестать себя по щекам… – сказал он, и на его щеку вдруг упала слеза. – Вот и весь суд… Бей себя по щекам и молчи…
Виктор прикоснулся к оранжевой ленточке на антенне.
– Я буду там… Утром…
Мужчина расплатился за бензин.
– Как же, валяй! – махнув рукой, сказал он, не сводя с Виктора глаз. – Молодёжь на крыше синагоги, увидев тебя, потеснится!.. На крышу взберутся многие…
– И полковник?
– Ты знаешь полковника?
– Как он там?
– В последние дни от него ни слова… Бедняга, кажется, не в себе…Нет, фигу им! Я-то им не дамся!..
Виктор вдруг почувствовал, что сожалеет о высказанном упрёке, и опустил глаза. "В конце концов, – подумал он, – этот мужчина убегает от стыда за свою бестолковую доверчивость…"
– Простите меня! – сказал Виктор.
Мужчина поднял непонимающие глаза.
– Что?
– Простите! – повторил Виктор, но мужчина уже садился в машину.
"Сейчас подъедет мой сменщик", – Виктор взглянул на часы и направился к машине возле ограды.
– Что с твоим лицом? – спросила Рита.
– Что с ним?
– Будто не твоё.
– Оно моё, – заверил Виктор, – и мы можем продолжить нашу замечательную игру…
Рита помолчала.
– Хочешь касаться меня ещё? – спросила она потом.
Виктор не ответил.
– Что сказал мужчина из тендера?
– Почему ты спрашиваешь?
– Я видела, как ты говорил с ним, и теперь на тебе лицо не твоё.
– Он сказал, что умер и что теперь он счастливый труп.
– Он труп?
– По-моему, он немного дезертир.
– Мне показалось, что он не труп и не дезертир, – сказала Рита.
– Если показалось, то…
– Ты всё ещё думаешь, что я плохая журналистка?
– Показаться может и хорошей журналистке.
– Мне показалось, что у мужчины из тендера, куча проблем.
– Он сбился с дороги.
– Надеюсь, ты ему объяснил, как проехать?
– Разумеется!
Рита взяла ладонь Виктора.
– Господи, – прошептала она, – чем всё кончится?
Виктор скислил лицо.
– Ты о чём? – спросил он.
Рита молча посмотрела на небо.
– Закончится… – сказал Виктор. – Не знаю чем, но только не взрывом.
– Чем же?
– Т.С. Элиот предположил, что мир закончится не взрывом, а всхлипом.
– Как это – всхлипом?
– Т.С. Элиот не уточнил…
Минуя бензоколонку, в сторону дальнего холма промчалась колонна пограничных войск.
Рита спросила:
– О чём думаешь?
Виктор пожал плечами.
– Сказать правду?
Рита кивнула.
– Разве правду кто-то скажет?
– А ты?
– Разве, что один я…
– Так о чём ты думаешь?
– Они спешат распорядиться судьбами, – не отрывая взгляд от дальнего холма, сказал Виктор.
Рита отпустила ладонь.
– Тебе не противно ходить по земле трупом? – проговорил Виктор.
– Разве я хожу по земле трупом?
– Мы все ходим по земле трупом.
– С чего ты взял?
– Прочитал у австралийского поэта.
– Ты не обязан верить стихам австралийца. Трупы, если ходят, то не по земле…
– Ну, да… – Виктор посмотрел на часы.
Сменщик Дулько появился ровно в шесть. Он был намного старше Виктора – глубокие морщины на блекло-зелёном, как перезрелый огурец, лице и редкие пучки русых волос. Историю своего переселения он ни от кого не скрывал: "Там, пид Полтавой, забавное было время: работать позволяли, а зарплату – ни-ни…В конце концов, мой желудок взбунтовался. "Будучи голодным, служить не стану", – заявил желудок, и такое его поведение меня сильно расстроило. Я вдруг стал худеть. Это было ужасно. И тогда моя жена Люба сказала:
– Почему бы тебе не попользоваться мною?
Я не понял.
– Я ведь завсегда… – заметил я. – Семнадцатый год, как… Ты что это?.. Разве я своей женой когда-то не пользовался?..
Люба обозвала меня дурнем.
Я снова не понял.
– А теперь бы ещё и как еврейкой, – пояснила жена.
Я понял.
Через полгода древняя отчизна Любы приняла нас на свою территорию и по всем правилам приобщила к славному народу…"
– Иди уж! – сказал Дулько Виктору. – Пост принял!
На заправочную станцию въехали один за другим три тендера с оранжевыми лентами.
Кивнув на машины, Виктор сказал:
– Грядёт историческое событие, и ты, Дулько, его свидетель… Историческое… Слышишь?
– На фиг мне слышать? – всякий раз, когда на заправочную станцию заезжали "оранжевые хлопцы", лицо Дулько выражало недоумение, на его губах начинала бродить растерянная ухмылка, а левая щека подёргивалась. Угрюмо поглядывая на водителей, Дулько ворчал: "Ну, доберутся они до этого Кфар-Даром, ну, пошумят, потолкаются, а дальше что? Бред сплошной…Чего они себе думают? Понаехав на своих тачках, второй фронт пооткрывают? У них и с первым-то никакой согласности… Смутьяны глупые… А ещё и вот эти, – Дулько махнул рукой в сторону молящихся. – Лоботрясы…Стоят, покачиваясь, и лбами трясут…
– Верят они… – сказал Виктор. – А ты… Чи ты, батько, помолчи, чи ты как?
– А что?
Виктор сделал озабоченное лицо.
– Наживёшь себе геморрой…
Дулько отвернулся и вдруг заметил стоящий возле забора красный "Фиат".
– Что тут делает девчина? – спросил он, кивнув на Риту.
– Сидит в своей машине, – сказал Виктор.
– Давно?
– Всю ночь. Прокол в колесе…
Дулько ухмыльнулся.
– А у тебя? – спросил он.
– Что у меня?
– Прокола не было?..
Виктор покачал головой.
– Я в Беер-Шеву… За запаской…
– Красивая девчина… – сказал Дулько.
– Она в газеты пишет.
– Жалобы?
– Иногда и жалобы…
– Пущай себе в газеты… – одобрил Дулько. – Лишь бы не на заборах… А ты?
– Что я?
– Красивая девчина… – повторил Дулько. – А вот ты, кроме как притащить из Беер-Шевы запаску, что ещё предложить можешь?..
Виктор сказал:
– Кое-что могу и предложить…
– Ну, да, – небрежно бросил Дулько. – Разве что бешеный нрав и долги за квартиру?
В ответ Виктор привёл цитату из поучений царя Давида: "Стереги язык свой от зла и уста свои от лживых слов".
* * *
Кфар Даром,17-ое августа, 6.30.
– Ты здесь?
– Здесь! – Лотан, прижимая к бедру свёрток, прислонился к косяку двери.
– На тебе лишь одна майка…
– Майка… – отозвался Лотан.
Офира заглянула в незнакомо-растерянные глаза мужа.
– А твоя лейтенантская одежда? А твой пистолет?
– Их у меня больше нет.
– Тебя обокрали?
– Вроде того…
– Вроде того?
– Я себя сам… – Лотан перевёл взгляд на полковника, который недвижно сидел в своём кресле и, обхватив ладонями голову, сосредоточенно разглядывал потолок. – Что с ним?
– Кажется, – проговорила Офира, – твой отец нездоров…
Лотан шагнул в комнату, бросил узелок на стул и прошептал:
– Отец!
И вдруг полковник засмеялся. Он смеялся громко и очень долго.
– Отец, – не выдержал Лотан, – прекрати!
– Обязательно! – ответил полковник и засмеялся ещё громче.
Лотан приблизился к отцу и положил на его плечо руку.
– Отец… – проговорил Лотан.
Полковник задумчиво посмотрел в угол комнаты, а потом вдруг закричал:
– Уходи, носорог, убирайся!
– Отец… – повторил Лотан.
Выбравшись из кресла, полковник медленно опустился на пол и, неуклюже растопырив колени, заполз под письменный стол.
Оглянувшись, Лотан увидел стоящего в дверях Идо и недовольно спросил:
– Не спишь?
Идо ещё не отошёл ото сна, и теперь обводил присутствующих молчаливым, рассеянно-ищущим взглядом.
– Почему не спишь? – повторил Лотан.
– Несчастье уже пришло? – едва слышно спросил Идо.
Ему не ответили.
И вдруг Идо заметил дедушку. Тот сидел под столом и приветственно махал рукой.
– Ты зачем там? – издали спросил Идо.
– Я тут живу, – ответил полковник. – Иди ко мне – тут нас ни за что не найдут.
Идо рассмеялся.
– Сейчас смеяться не надо… – сказал Лотан.
– А когда надо? – обиделся Идо.
– Вовремя…
Идо недоумённо посмотрел на мать.
– Вовремя… – мрачно отозвалась Офира.
И вдруг Лотана охватил страх: в какой-то миг ему показалось, что у него больше нет ни его дома, ни его семьи. Заглянув под стол, он задумчиво посмотрел на отца, а потом, выпрямившись, решил провести перекличку.
– Офира! – выкрикнул он.
– Что? – отозвалась жена.
– Идо!
– Что, папа?
– Мы дома? – спросил Лотан.
– Конечно, папа! – ответил Идо. – Разве ты не видишь?
Лотан обнял Офиру, и она, опрокинув назад голову, испытывающим взглядом посмотрела на мужа. Её тело, внезапно отяжелев, задрожало.
– Прости! – коротко проговорила Офира и, мягко освободившись из объятий мужа, торопливо направилась в кухню готовить завтрак.
– Идите же сюда! – выглянув из-под стола, звал полковник.
Лотан и Идо послушно опустились на пол.
Полковник тихо поздоровался с сыном и внуком, а потом, отвернув голову, остановил мрачный, сосредоточенный взгляд на своих руках. Руки отчаянно тряслись. И вдруг лицо полковника просветлело; теперь он смотрел на трясущиеся руки с нескрываемым интересом, и, казалось, что его сильно забавляло то, как они трясутся. Как бы там ни было, полковник смотрел на свои дрожащие руки и загадочно смеялся.
Идо спросил:
– Почему дедушка смеётся?
– Не знаешь? – сказал Лотан.
– Нет!
– Разве ты не знаешь, когда люди смеются?
– Когда им смешно, – ответил Идо.
– Вот видишь, ты и сам знаешь!
Идо коснулся плеча дедушки и сказал:
– Вчера, на террасе, ты обещал объяснить, отчего люди седеют. Ты сказал "так уж…", но не договорил.
Полковник поднял голову и, не переставая смеяться, принялся молча водить ладонью по небритой щеке.
– Ты обещал договорить, – напомнил Идо.
Испуганно озираясь по сторонам, полковник вдруг затряс головой, а потом выкрикнул: "What’s the fuck".
Лотан отпрянул. Его лицо стало красным и некрасивым.
И тогда Идо испугался.
– Что, папа? – спросил он.
Лотан увидел, как пальцы полковника отчаянно мнут щёки.
– Что, папа, – спросил Идо, – дедушка сказал что-то нехорошее?
– Нехорошее…
– Наверно, у него вырвалось?
– Наверно…
– Знаешь, папа, у меня даже целых два раза вырывалось…
Лотан помолчал. Потом сказал:
– Я не знал, что мой отец умеет изъясняться на языке Кэмбриджских студентов…
– Дедушка обещал мне сказать…
– Вот он и сказал…
– Но я ничего не понял…Ты бы смог перевести? Пожалуйста…
– Ладно… – выдавил Лотан и снова помолчал.
– Пожалуйста, – повторил Идо.
– Первое слово звучит примерно так: "Как если бы нас…"
– Первое слово? А второе? Я слышал, как дедушка сказал два слова…
– Второе слово не переводится, – сказал Лотан.
– Даже и не примерно?
Лотан пожал плечами.
– Разве что примерно…
– Тогда хотя бы примерно…
– Если примерно, то перевод такой: "…заставили кушать из тарелки, в которую наплевали свои же братья".
Непонимающим взглядом Идо посмотрел на дедушку, но тот, продолжал рассматривать свои руки и, казалось, ничто в мире, кроме этих рук, его больше не занимало.
– Такие вот дела, – Лотан помог сыну подняться с пола, и они, распахнув окно, молча смотрели, как поселяне, торопливо, будто боясь оказаться замеченными в чём-то нехорошем, покидали свои домики. Складывая на огромные грузовики детские коляски, подушки, одеяла, картонные ящики с бельём, посуду, соль и муку, сами они усаживались в стоявшие рядом армейские автобусы, и их прильнувшие к окнам лица были напряжены, как бывают напряжены людские лица, которые изо всех сил пытаются запомнить оставленную позади себя дорогу.
Два парня, обхватив свитки торы, пробежали по усеянной битым стеклом лужайке в сторону синагоги, и солдаты расступились, освобождая им путь, а вслед за парнями, насупившись и беспрестанно поправляя на головах косынки, спешили три девушки.
Высокий полицейский подбежал к одному из автобусов.
– Почему не трогаетесь? – спросил он у водителя.
– Детей ищут, – отозвался водитель. – Затаились, наверно…
– Как же без детей? – сказала женщина.
– Ищите! – разрешил полицейский. Сняв с головы фуражку, он протёр со лба пот.
Полоумный Беньямин, забравшись в детскую песочницу, высыпал к себе на ладонь несколько песчинок и, радостно хватая за рукава снующих по Кфар-Даром солдат, предлагал: "Вот она – землица наша!.. Угощайтесь землицей нашей!.."
Идо подумал, что такого множества солдат он ещё никогда не видел.
– Они – несчастье, да? – спросил он.
– Нет, – ответил Лотан, – они – солдаты.
– Разве не они нас…
– Нет, – сказал Лотан, – не они…
– Тогда почему они нас…
– Это не они… – перебил Лотан.
Возле одного из автобусов Идо заметил пробравшегося к толпе барана, который лбом колотил по людским спинам, а когда его отогнали, он, отступив, остановился, посмотрел на то, что происходит вокруг полными ужаса и несогласия глазами, и вдруг принялся о чём-то протяжно блеять.
В Кфар-Даром прибыли новые автобусы.
– Наши люди уходят? – спросил Идо.
– Уходят, – отозвался Лотан.
– Зачем?
– Не знаю.
– Куда?
– Не знаю.
– Мы тоже уйдём?
– Да!
– В шатры нечестия?
– Шатры нечестия? О чём ты?
– Позавчера учитель зачитал нам псалом, где сказано: "Желаю лучше быть у порога в доме Божьем, нежели жить в шатрах нечестия"
– И что с того?
– Давай не пойдём в шатры нечестия.
– Сегодня евреи живут не в шатрах, – сказал Лотан.